"Властелин колец" - читать интересную книгу автора (Толкин Джон Рональд Руэл)

Глава седьмая. В ДОМЕ ТОМА БОМБАДИЛА[124]

Хоббиты перешагнули через широкий каменный порог и остановились в изумлении. Они попали в длинную низкую комнату, залитую светом фонарей, покачивавшихся на потолочных балках. На столе из темного, гладко отполированного дерева ярко пылали высокие желтые свечи.

В дальнем конце комнаты лицом к двери сидела хозяйка. Ее длинные золотые волосы струились по плечам, как речные волны, платье зеленело, как побеги тростника, и поблескивало серебром, как трава в росе, а пояс был из золота — цепочка ирисов с бледно–голубыми глазками незабудок. У ее ног, в широких сосудах из зеленой и коричневой глины, плавали белые водяные лилии, отчего казалось, будто она восседает на троне посреди лесного пруда.

– Входите, гости дорогие! — воскликнула она звонко и чисто, и хоббиты узнали голос, что пел на холме.

Они робко шагнули в комнату и принялись низко кланяться, донельзя удивленные и смущенные, — словно постучались в деревенскую хижину попросить воды, а дверь открыла юная и прекрасная эльфийская королева в одеждах из живых цветов… Но они не успели сказать и слова — хозяйка легко вскочила и, смеясь, побежала к ним, легко перепрыгивая через кувшинки. Платье ее прошелестело, словно ветерок в цветущих речных травах.

– Добро пожаловать, милые друзья! — И она взяла Фродо за руку.– Радуйтесь и веселитесь! Я — Златовика, Дочь Реки!

Танцующим шагом пробежала она мимо, закрыла дверь и прижалась к ней спиной, раскинув белоснежные руки.

– Закроемся от Ночи! — молвила она. — Наверное, страх еще не отпустил вас? Не бойтесь! Не бойтесь ни тумана, ни тени, ни глубоких омутов, ни диких зверей! Ничего не бойтесь! Сегодня вы в безопасности — сегодня вы под кровом Тома Бомбадила!

Хоббиты смотрели на нее и дивились, а она, улыбаясь, оглядела их всех по очереди.

– О прекрасная госпожа Златовика! — начал наконец Фродо, чувствуя в сердце необъяснимую радость; так же зачаровали его когда–то удивительные песни эльфов, но теперь чары были другими: в них не было того острого, возвышенного восторга, которым проникалась душа при звуках эльфийских песен. Волшебство этого дома проникало куда глубже, и в то же время смертному сердцу казалось родным и понятным. — Прекрасная госпожа Златовика! — повторил Фродо. — Радость, которая таилась в слышанных нами по дороге напевах, сполна открылась теперь моему сердцу. Увидев тебя, я познал ее истоки!

Он вдруг запнулся и пролепетал что–то невразумительное, не понимая, что заставило его заговорить стихами[125]. Но Златовика рассмеялась как ни в чем не бывало:

– Вот чудеса! Не знала я, что жители Заселья так сладкоречивы! Но вижу, ты — Друг Эльфов. Об этом говорит свет в твоих глазах, и голос твой звенит по–особенному. Славная встреча! А теперь садитесь и ждите Хозяина! Он скоро вернется. Вот только устроит ваших бедных лошадок!

Усталые гости не заставили себя упрашивать и уселись на низкие плетеные стулья, а Златовика принялась хлопотать у стола. Хоббиты не сводили с нее глаз: так хорошо было смотреть на ее легкие движения! Где–то за домом снова зазвучала песня. Иногда среди непременных «том–бом», «динг–дон» и «ринг–а–динг–дилло» хоббитам удавалось разобрать припев:

– Прекрасная госпожа! — снова обратился Фродо к Златовике. — Если ты не сочтешь мой вопрос глупым, скажи, пожалуйста, кто такой Том Бомбадил?

– Он просто есть, — с улыбкой откликнулась Златовика, приостанавливаясь.

Фродо посмотрел на нее, не понимая.

– Он просто есть. Он таков, каким кажется, вот и все, — пояснила Златовика, отвечая на его взгляд. — Он — Хозяин[126] здешнего леса, вод и холмов.

– Значит, эти удивительные земли — его владения?

– О нет, — ответила Златовика. Ее улыбка погасла, и она тихо добавила, словно обращаясь только к себе: — Это было бы и впрямь тяжелое бремя! — и снова взглянула на Фродо. — Деревья и травы — все, что растет и бегает на этой земле, принадлежит только само себе. А Том Бомбадил здесь хозяин. Никто не поймает Тома, никто не запретит ему ходить по лесу, бродить по мелководью, прыгать по вершинам холмов — как днем, так и ночью. Страх ему неведом. Том Бомбадил — Хозяин.

Отворилась дверь, и вошел Том Бомбадил собственной персоной. На нем уже не было шляпы; теперь густые каштановые волосы Тома венчала корона из осенних листьев. Он рассмеялся и, подойдя к Златовике, взял ее за руки.

– А это моя милая хозяюшка! — сказал он, кланяясь хоббитам. — Златовика — перед вами, в серебре и травах! А вокруг — цветы и листья! Что у нас на ужин? Сливки, медовые соты, белый хлеб и масло, молоко, и сыр, и зелень, и ягоды из леса! Хватит этого на всех? Трапеза готова?

– Трапеза — да, — сказала Златовика. — А вот гости, кажется, еще нет!

Том хлопнул в ладоши и вскричал:

– Как же так, Том?! Гости устали, а тебе и горя мало?! Ну–ка, милые друзья, следуйте за Томом! Смоем грязь с лица и рук, отряхнем усталость! Сбросьте пыльные плащи, расчешите кудри!

Он открыл дверь и углубился в небольшой коридор, откуда, свернув за угол, хоббиты вслед за ним попали в комнату с низким косым потолком (видимо, это была одна из северных пристроек). Стены здесь были каменные, но их закрывали зеленые ковры и желтые занавеси. Выложенный плитами пол устилали свежие камыши. Четыре мягких тюфяка, покрытые белыми перинами, лежали возле одной из стен. Напротив стояла длинная скамья с глиняными тазами и бурыми кувшинами, наполненными холодной водой и дымящимся кипятком. Перед каждым из тюфяков гостей дожидались мягкие зеленые туфли.

Вскоре, умытые и свежие, хоббиты сидели за столом, по двое с каждой стороны, а по торцам стола — друг напротив друга — Златовика и Хозяин. Это была долгая и веселая трапеза! Хоббиты уминали еду так, как уминают только голодные хоббиты, но угощения хватило на всех. Питье в кубках походило на чистую холодную воду, но согревало сердце не хуже вина, а главное — освобождало голос. Вскоре гости неожиданно для себя обнаружили, что распевают веселые песни, — словно петь было проще, чем разговаривать.

Наконец Том и Златовика поднялись и в мгновение ока убрали со стола. Гостям велели ни о чем не беспокоиться и усадили их в кресла, подставив скамеечки для усталых ног. В широком камине горел огонь, наполняя дом сладким запахом яблоневого дыма. Когда все было приведено в порядок, в комнате погасили свет — за исключением одного из фонарей и пары свеч по углам каминной полки. Златовика подошла к гостям со свечой и пожелала им доброй ночи и безмятежного сна:

– Спите с миром! Спите до утра! Не обращайте внимания на ночные шорохи! Сквозь двери и окна этого дома проникают только лунный свет, лучи звезд да ветер с холма. Спокойной ночи!

Она вышла из комнаты, блеснув и прошуршав, и в звуках ее шагов хоббитам померещилось журчание ручейка, бегущего по камням в ночной тишине.

Том сел рядом с гостями и погрузился в молчание. У хоббитов на языке вертелось множество вопросов, которые они хотели задать еще во время ужина. Веки у них начинали уже понемногу тяжелеть. Наконец Фродо отважился:

– Скажи, Хозяин, ты пришел потому, что услышал, как я зову на помощь, или тебя привел случай?

Том встрепенулся, словно ему помешали досмотреть приятный сон.

– Что? — переспросил он. — Что? Спрашиваешь — слышал я крик или не слышал? Нет, не слышал ничего: я был занят песней. Случай ли меня привел? Называйте — случай, если так угодно вам[127]. Случай, значит, случай. Я не думал повстречать вас — но не удивился. Вести донеслись до нас: хоббиты плутают! Но в Лесу как ни плутай — а Реки не минешь. Все тропинки у нас выведут к водице — прямо к Ивьему Вьюну, а значит, и к Старухе! Ива, старая карга, знает много песен — малышам, таким как вы, трудно с нею сладить. Ну, а Том туда пришел по важному делу — он обязан был спешить, хочешь не хочешь! — Том опустил голову, словно засыпая, но не заснул, а негромко запел:

Тут он поднял глаза и неожиданно сверкнул ими прямо на хоббитов:

Том снова смолк. Но Фродо не мог успокоиться и задал еще один вопрос, тревоживший его больше всего.

– Расскажи нам про Старую Иву, о Хозяин, — попросил он. — Кто она такая? Я никогда о ней не слыхал.

– Нет! — закричали Мерри и Пиппин, разом выпрямившись. — Не сейчас! Подожди до утра!

– Справедливо, малыши, — согласился Том. — Ночь — для сна, вестимо. Кой о чем нельзя болтать, когда мир — под тенью. Позабудем обо всем! Отдыхайте с миром! Ну, а будет ночью шум — спите, не пугайтесь!

С этими словами он спустил с балки светильник, задул его, взял в руки по свече и проводил гостей в спальню.

Тюфяки и подушки показались хоббитам мягче пуха. Одеяла, как выяснилось, сотканы были из белой шерсти. Едва успев улечься, друзья крепко заснули.

Стояла глубокая ночь. Фродо погрузился в бездонную, беспросветную пропасть — и вдруг увидел встающий за горами молодой месяц. В прозрачном свете месяца впереди выросла черная скала, прорезанная темной аркой исполинских ворот. Хоббита подкинуло вверх, он перелетел через стену и понял, что парит над замкнутой в кольцо гор равниной. Посреди равнины высилась исполинская каменная игла. Мало–помалу Фродо догадался, что это не скала, а башня, только какая–то странная, словно бы нерукотворная. На вершине башни маячила одинокая человеческая фигура. Поднявшись выше, месяц оказался над самой головой человека, осветив белые как снег волосы, которые слегка шевелил ветер. С темной равнины, окружавшей башню, долетали грубые, злобные, неразборчивые крики и вой множества волков. На мгновение месяц заслонила тень огромных крыльев. Человек воздел руки к небу, и жезл, который он держал в руке, ярко вспыхнул. С высоты камнем упал огромный орел — и унес незнакомца прочь. Долину огласили яростные вопли и вой. Раздался шум, будто от сильного ветра, и загремели копыта — сотни копыт, все громче, громче, громче… То мчались с востока кони. «Черные Всадники!» — понял Фродо, просыпаясь. Стук копыт все еще отдавался у него в висках. «Хватит ли у меня когда–нибудь смелости покинуть эти каменные стены?» — мелькнула у него мысль. Он вытянулся на перине, не двигаясь, напряженно вслушиваясь в ночные звуки, — но все было тихо. В конце концов он повернулся на бок, задремал и до зари странствовал среди сновидений, наутро стершихся из памяти.

Рядом умиротворенно посапывал Пиппин. Внезапно что–то переменилось в его снах; повернувшись, он невнятно застонал — и проснулся, а может, ему только пригрезилось, что проснулся: из–за стены по–прежнему отчетливо доносился звук, который его потревожил. «Тук–тук, тук–тук, кр–рак, кр–рак». Так поскрипывают на ветру сучья, так скребутся в окна и двери тонкие, ветвистые пальцы: «Кр–рик, крр–рак, кр–рак». «Растут ли возле дома ивы?» — подумал Пиппин. И вдруг ему почудилось, что вокруг не стены дома, а дупло, и что вдалеке снова посмеивается давешний иссохший, скрипучий, страшный голос. Он сел; мягкая перина податливо прогнулась под тяжестью тела, и он, успокоенный, снова откинулся на подушки. В ушах явственно зазвенело эхо прощального напутствия Златовики: «Не бойтесь! Спите с миром! Спите до утра! Не обращайте внимания на ночные шорохи!»

И он заснул опять.

В тихие сны Мерри вторгся звук капающей воды. Постепенно капли слились воедино — и вот уже вода разлилась вокруг всего дома и окружила стены темным озером без берегов, продолжая с легким плеском прибывать — медленно, но неуклонно.

«Затопит, — подумал Мерри. — Ей–же–ей, затопит! Рано или поздно вода найдет щелку, зальет дом, и я утону». Ему показалось, что он лежит в болотном иле, и он резко вскочил. Босая нога коснулась твердой холодной плиты. Мерри вспомнил, где находится, и снова забрался в постель. Ему показалось, что он слышит голос, — а может, голоса и не было, может, он звучал лишь у него в памяти: «Сквозь двери и окна этого дома проникают только лунный свет, лучи звезд да ветер с холма». Занавеска всколыхнулась от легкого сквозняка. Мерри глубоко вздохнул — и уснул снова.

Сэм, сколько он мог потом вспомнить, ничего подозрительного не слышал и спал, что твое бревно, довольный всем и вся (если о бревне можно такое сказать).

Проснулись они все разом. В глаза им брызнул утренний свет. По комнате, насвистывая как скворец, расхаживал Том. Услышав, что гости зашевелились, он хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Хей! Дон–динг–а–донн! Ринг–а–донн! Засони!

Он одним махом раздвинул желтые занавеси, и оказалось, что за ними, по обоим концам комнаты, скрывались окна — одно на восток, другое на запад.

Хоббиты вскочили на ноги, чувствуя себя свежими и отдохнувшими. Фродо подбежал к восточному окну — и обнаружил, что смотрит на огород, седой от росы. Он ожидал увидеть короткий дерн, изрытый десятками копыт, подступающий к самой стене. Но за увитыми фасолью высокими жердями ничего разглядеть нельзя было. Вдали, заслоняя горизонт, круглились в нимбах утренней зари верхушки холмов. Утро вставало бледное. Длинные тучи тянулись по небу, словно жгуты мокрой нечесаной шерсти, одним краем опущенной в красную краску, а между ними разверзались налитые янтарно–желтым огнем пропасти. Небо предвещало дождь, но свет разгорался быстро, и в мокрой зеленой листве фасолевых плетей понемногу вспыхивали красные огоньки цветов.

Пиппин глянул в западное окно и увидел далеко внизу разливанное море тумана. Лес пропал, словно его и не бывало. Казалось, прямо от порога начинается уходящая вдаль покатая крыша седых облаков. Среди клубов густого белого пара выделялась темная полоса, где сплошной покров тумана разрывался на перья и белые лоскуты: то была долина Вьюна. Слева по склону холма сбегал, пропадая в непроницаемой белой пелене, маленький ручеек. Окно выходило в сад, обнесенный ровно подстриженной живой изгородью, сплошь увешанной серебряными паутинками, а за изгородью серела трава, бледная от росы. И ни одной ивы!

– Доброе утро, веселые друзья! — воскликнул Том, широко распахивая западное окно. В комнату ворвался прохладный воздух. Запахло дождем.

– Солнце сегодня лица не покажет. Том много думал. Он с утра на ногах — прыгал по вершинам, дышал дождем и ветром, прислушивался к погоде, мял мокрую мураву, смотрел на небо, разбудил Златовику песней под окошком, но хоббитов до времени будить бесполезно. Ночью просыпаются, с боку на бок вертятся, а как встанет утро — спят, как заколдованные! Просыпайтесь–ка, друзья! Ринг–а–динг–дилло! Все ночные страхи — прочь! Ринг–а–дилл, засони! Кто поднимется быстрей, тот получит завтрак. А копуши — не взыщите — травку да водицу!

Незачем говорить, что хоббиты, хотя и не приняли угрозы Тома всерьез, мигом оделись и мигом уселись за стол — зато вставать уже не торопились и поднялись со стульев, только когда тарелки со снедью порядком опустели. Ни Тома, ни Златовики с ними на этот раз не было, но хоббиты слышали, как Том звенит и брякает посудой на кухне, как одним духом взлетает и скатывается вниз по лестницам. Пение его слышалось постоянно — то дома, то во дворе. Столовая Бомбадила смотрела на запад, на затянутую туманом долину, и окно было широко распахнуто. С тростниковой крыши капало. Прежде чем гости успели покончить с завтраком, облака слились в одну сплошную, без единого просвета кровлю, и с неба отвесно полились тихие серые струи дождя, ровного, сильного, зарядившего надолго. Вскоре непроницаемая стена воды окончательно скрыла из вида Старый Лес.

Сидя за столом и глядя в окно, хоббиты услышали, что в шум дождя, словно падая из туч вместе с ливневыми потоками, вплетается песня Златовики, доносящаяся откуда–то сверху. Они почти не разбирали слов, но и без слов понятно было, что это — песня дождя, желанная и долгожданная, как влага сухим холмам, песня о реке, что рождается из горных ключей и бежит вниз — к далекому Морю. Хоббиты заслушались, и Фродо повеселел, благословляя милосердную погоду за отсрочку. Мысль о том, что надо трогаться в путь, с самого пробуждения тяжело давила ему на сердце, но теперь он понял, что сегодня они уже никуда не поедут.

В поднебесье дул восточный ветер. Тучи погуще и потяжелее сгрудились над Курганами, чтобы пролиться на их голые вершины свинцовым дождем. Все вокруг затянула серая пелена. Фродо стоял возле открытой двери и смотрел, как белая меловая дорожка превращается в молочный ручеек, и ручеек этот, клокоча, бежит в долину. Из–за угла рысцой выкатился Том Бомбадил, размахивая руками над головой, словно разгоняя дождь, — и действительно, когда он перепрыгнул через порог, оказалось, что одежда на нем, кроме башмаков, совершенно сухая. Башмаки Том снял и поставил к камину, в уголок. Наконец, поудобнее усевшись в самое большое кресло, он подозвал хоббитов к себе.

– Сегодня у Златовики стирка, — сказал он, — стирка и большая осенняя уборка. Для хоббитов сыровато! Пусть отдыхают, пока можно! Нынче время для беседы, для вопросов и ответов — не сейчас, так когда же? Том начинает! Слушайте!

И он повел долгий, удивительный рассказ, иногда забывая о слушателях и обращаясь к одному себе, иногда вдруг пристально взглядывая на гостей ярко–синими глазами из–под густых бровей. Иногда он переходил на песню и, оставив кресло, принимался кружиться в танце. Том поведал хоббитам множество историй — о пчелах и цветах, о жизни и обычаях деревьев, о чудны́х обитателях Леса, о злых тварях и добрых, о друзьях и врагах, о жестоких созданиях и созданиях милосердных, о тайнах, скрытых в колючих зарослях куманики.

Слушая, хоббиты начинали мало–помалу понимать Лес и его жителей. Отрешившись от привычного взгляда на мир, они прониклись неуютным ощущением собственной неуместности — ведь их никто не звал сюда, и все, кроме них, были здесь у себя дома. В рассказах Тома то и дело мелькала Старая Ива, и Фродо узнал о ней все, что хотел знать, даже, пожалуй, больше, потому что все это было похоже скорее на чересчур страшную сказку, чем на правду. Слова Тома помогли хоббитам заглянуть в сердца деревьев и их помыслы, зачастую темные и непостижимые, полные ненависти ко всему, что свободно ходит по земле, что грызет, ломает, рубит и жжет — ко всем убийцам и захватчикам. Этот Лес недаром носил прозвище Старого. Он и в самом деле был стар, этот последний сохранившийся уголок бескрайних лесов древности, о которых ныне совсем забыли. Здесь доживали свой век, старясь не быстрее холмов, праотцы праотцев теперешних деревьев, помнящие времена, когда они были единственными и единодержавными властителями Средьземелья. Бесчисленные годы, пролетевшие над ними, исполнили их гордыни; глубоко пустили корни их мудрость и злоба. Но во всем Лесу не сыскать было дерева опаснее Старой Ивы. Сердце ее прогнило, хотя ветви оставались по–весеннему зелеными. Хитра и коварна была Великая Ива. Даже ветрами она повелевала, а песни ее и мысли царствовали по всему Лесу, по обе стороны реки. Серый, вечно алчущий дух Ивы черпал силу из земли, расползаясь вширь и вглубь, словно крепкое корневище с тончайшими отростками, раскидывая в воздухе невидимые ветвистые пальцы, пока Ива не покорила почти все деревья Леса, от Заслона до самых Курганов…

Тут Том внезапно забыл о Лесе, и рассказ его, подпрыгивая, отправился вверх по течению молодой реки, мимо бурлящих порогов, по камушкам, по стершимся валунам, петляя среди малых цветов, скрытых густой травой, среди влажных промоин, — и наконец выбрался к Курганам. Хоббиты услышали повесть о Великих Могилах, о зеленых насыпях над ними, о каменных коронах, венчающих полые холмы. Блеяли стада овец. Вставали зеленые насыпи и белые стены. На вершинах созидались дозорные башни. Сражались плечом к плечу короли малых королевств, и юное Солнце огнем горело на красных клинках молодых, охочих до битвы мечей. И была победа, и было поражение; башни падали, крепости гибли в пламени пожаров, и огонь восходил до самых небес. В усыпальницы мертвых королей и королев сыпалось золото, каменные двери затворялись, и надо всем этим вырастала трава. И вновь овцы паслись на холмах, пощипывая могильную травку; но вскоре склоны вновь опустели. Издалека, из темных, зловещих стран явилась, потревожив кости усопших, мрачная тень. В пустотах усыпальниц поднялись Навьи[128]. Звенели кольца на холодных пальцах, и бряцали золотые цепи на ветру, и каменные короны на холмах в лунном свете напоминали неровный оскал.

Хоббитам стало не по себе. В Заселье ходили слухи о Навьях из Курганов, что за Старым Лесом. Но легенды эти не принадлежали к числу излюбленных хоббичьих баек, и засельчане избегали рассказывать об этих таинственных призраках, даже уютно расположившись у собственного камина. Все четверо внезапно вспомнили то, о чем, радуясь радостью этого гостеприимного дома, забыли начисто: ведь обитель Бомбадила приютилась прямо на границе страшных Курганов! Друзья потеряли нить рассказа и заерзали, беспокойно поглядывая друг на дружку.

Когда они прислушались снова, Том уже покинул Курганы ради неведомых земель, о которых хоббиты и слыхом не слыхивали, ради давних, давних времен, когда мир был больше, чем теперь, когда волны Моря катились от Запада к Востоку прямым путем[129] и били в западный берег Средьземелья; все дальше, дальше уходил Том, и с песней вступил он под древние звезды, светившие эльфийским владыкам[130], пока не проснулись остальные народы… Здесь он внезапно умолк и качнулся вперед, словно засыпая. Хоббиты сидели перед ним как околдованные; чудилось, что от волшебной песни Тома стих ветер, растаяли облака, день исчез бесследно — и осталось лишь небо, усыпанное яркими звездами.

Утро теперь или вечер, Фродо не знал. Не знал он и того, день минул или много дней. Ни голода, ни усталости больше не было — только безграничный восторг и изумление. В окна светили звезды, и дом со всех сторон окружало безмолвие небес. Наконец изумление и страх Фродо прорвались вопросом:

– Кто ты, о Хозяин?

– А? Что? — встрепенулся Том, выпрямляясь. Глаза его в полутьме заблестели. — Разве ты еще не слышал моего имени? Вот тебе и весь ответ! И другого нету! Скажи мне лучше, кто ты таков — одинокий, безымянный, сам по себе? Ты молод, а я стар. Я — Старейший. Запомните, друзья мои: Том был здесь прежде, чем потекла вода и выросли деревья. Том помнит первую каплю дождя и первый желудь. Он протоптал в этом лесу первую тропу задолго до того, как пришел Большой Народ, и он видел, как перебрались сюда первые поселенцы Народа Маленького. Он был здесь до Королей и до их усыпальниц, раньше Навий. Том был здесь, когда эльфы потянулись один за другим на запад, он помнит время, когда еще не закруглились море и небо. Он знал Звездную Первотьму, еще не омраченную страхом, он помнит время, когда еще не явился в мир из Внешней Тьмы Черный Властелин.

В окнах мелькнула неясная тень, и взгляды хоббитов испуганно метнулись вслед за ней. Когда они повернулись, в дверях стояла Златовика в ореоле света. В руке у нее была свеча, которую она заслоняла от сквозняка ладонью, и свет сиял сквозь кожу, как луч солнца сквозь тонкостенную перламутровую раковину.

– Дождь кончился, — сказала она. — Новые ручьи бегут с холмов, и небо усеяно звездами. Давайте же смеяться и радоваться!

– А заодно есть и пить! — подхватил Том. — Долгие беседы сушат горло. Да и шутка ли, друзья, не проголодаться, если слушать целый день — утро, день и вечер!

Он прыжком вскочил с кресла, подхватил с каминной полки свечу и зажег ее от огня в руках у Златовики. Со свечой в руке он пустился в пляс вокруг стола. И вдруг, выскочив за порог, исчез, мигом обернулся и появился в дверях с большим блюдом, уставленным тарелками. Вместе со Златовикой они принялись накрывать на стол. Хоббиты глядели, открыв рот от восторга и в то же время готовые прыснуть в кулак, — так прекрасна была гибкая Златовика, а Том выделывал такие потешные коленца! И все же казалось, что движения их сплетаются в единый танец, — так ловко двигались они из комнаты в комнату и вокруг стола, не сталкиваясь и не мешая друг другу. Еда, сосуды, подсвечники появились на столе в мгновение ока. Комната засияла свечами — белыми и желтыми. Том поклонился гостям.

– Ужин готов, — улыбнулась Златовика.

Хоббиты только теперь заметили, что хозяйка с головы до ног одета в серебро. Платье перехватывал белый пояс, а туфельки блестели, как рыбья чешуя. Том тоже переоблачился — теперь он был весь в голубом, цвета омытых дождем незабудок, и в зеленых гетрах.

Ужин превзошел все мыслимые пиры — даже предыдущий. Завороженные речами Тома, хоббиты забыли об обеде и, наверное, еще долго могли бы слушать рассказы хозяина; но теперь, когда еда красовалась на столе перед ними, четверке друзей показалось, что у них целую неделю крошки во рту не было. Сосредоточившись на деле, они надолго забыли о песнях и даже говорить перестали. Но вскоре, согревшись сердцем и воспрянув духом, хоббиты ожили, и над столом зазвенели их веселые голоса и смех.

После ужина Златовика спела много песен — песен, которые начинались высоко в горах и, весело журча, постепенно затихали в безмолвии. Перед глазами у хоббитов раскинулись бескрайние озера и никогда не виданные ими безбрежные воды; заглянув в них, можно было увидеть небо и бриллианты звезд, мерцавшие в бездонных глубинах. Наконец Златовика, как и накануне, пожелала каждому доброй ночи и ушла, покинув гостей и Тома у камина. Но Тома, как видно, ко сну больше не клонило, и он забросал гостей вопросами.

Казалось, он откуда–то знает и про них самих, и про их близких, не говоря уже о делах засельских и обо всем, что творится и творилось в Четырех Пределах, начиная с таких далеких времен, о каких и сами–то хоббиты уже не помнили. Никто из них этому уже не удивился бы, но Том не делал тайны из того, что о недавних событиях узнал от фермера Мэггота[131]. О Мэгготе Том говорил с поразившим хоббитов торжественным уважением:

– Ноги его — в земле, пальцы его — в глине. Он особого замеса, этот мудрый хоббит, и глаза его открыты — Мэггот смотрит в оба!

Не было сомнений, что Том встречается и с эльфами. Видимо, именно через Гилдора до него дошла весть о бегстве Фродо.

Так много знал о них Бомбадил и так ловко сыпал вопросами, что Фродо вскоре поймал себя на том, что рассказал ему о Бильбо и о собственных надеждах и страхах больше, чем решался открыть самому Гэндальфу! Том покачивал головой, кивал, а когда услышал про Всадников — в глазах его сверкнул огонек.

– А ну–ка, покажи мне это драгоценное Кольцо! — вдруг потребовал он посреди разговора.

Фродо, к собственному удивлению, вынул из кармана цепочку и, сняв с нее Кольцо, не задумываясь протянул Тому.

Оказавшись в большой смуглой руке Бомбадила, Кольцо сразу словно выросло. Том приложил его к глазу и расхохотался. Вид получился презабавный и в то же время угрожающий — ярко–синий глаз в золотом ободке. Затем Бомбадил нацепил Кольцо на кончик мизинца и поднес к пламени свечи. Поначалу хоббиты не нашли в этом ничего странного — и вдруг ахнули: Бомбадил и не думал исчезать!

Том снова рассмеялся и подбросил Кольцо вверх. Сверкнув, оно исчезло. Фродо вскрикнул — а Том нагнулся к нему и, улыбаясь, протянул Кольцо обратно.

Фродо поднес Кольцо к глазам и недоверчиво осмотрел — так осматривают побрякушку, побывавшую в руках у фокусника. Кольцо не изменилось — по крайней мере с виду. И легче не стало (оно всегда казалось Фродо странно тяжелым, если взвесить в руке). И все же что–то толкало проверить, нет ли подмены. Втайне его несколько рассердила беспечность Тома — ведь даже Гэндальф считал Кольцо необыкновенно важной вещью и никогда по поводу Кольца не шутил! Фродо подождал подходящего момента; и вот, когда беседа возобновилась и Том завел какую–то несусветную болтовню о барсуках и об их странных повадках, он тихонько надел Кольцо на палец.

Мерри повернулся к нему что–то сказать, открыл рот от изумления и чуть не вскрикнул. На свой лад это было даже приятно. Значит, Кольцо не подменили! Вон как Мерри вытаращился на его стул — ясно, что никого на нем не видит… Фродо встал и на цыпочках направился к выходу.

– Эй, приятель! — окликнул его Том, провожая взглядом. Ясно было, что он отлично видит хоббита. — Эгей! Фродо! Ты куда собрался? Старый Том Бомбадил не настолько слепой, чтоб тебя не видеть. Ну–ка, ну–ка, сними с пальчика колечко! Без него твоя рука, право, много лучше. Возвращайся! Игры брось и садись поближе. Мы еще не обо всем переговорили. Надо с вами обсудить завтрашнее утро. Том научит вас, как ехать, чтоб не заблудиться!

Фродо рассмеялся (стараясь убедить себя, что совсем не раздосадован!) и, сняв Кольцо, вернулся на свое место. Том предсказал на завтрашний день солнце и ясное утро, так что начало путешествия обещало быть удачным. Но выйти он советовал пораньше: в этих краях даже Том не мог знать погоды на целый день вперед. Иногда он не успевал переодеть кафтан — так быстро она менялась!

– Я погоде не хозяин, — сказал Том. — Двуногих она не слушается.

По совету Бомбадила они решили отправиться прямиком на север, вдоль западного края Курганов, где холмы были пониже. Тогда хоббиты могли рассчитывать к вечеру добраться до Тракта и не заблудиться при этом. Том успокоил их, сказав, что бояться вовсе не обязательно, но и отвлекаться по дороге тоже не советовал.

– Держитесь зеленой травки, да смотрите не балуйте со старыми камнями, не шутите с холодными Навьями, не рыскайте в их подземельях, если вы не богатыри и не великие герои, которым страх неведом!

Он повторил это не раз и не два и посоветовал хоббитам каждый новый курган обходить только слева. А на случай, если не повезет, если они попадут в беду или что–нибудь не заладится, — он научил их песенке:

Когда они наконец смогли пропеть эту песенку так, как он того хотел, Том со смехом похлопал каждого по плечу и, взяв с камина свечи, отвел хоббитов в спальню.