"Наследие ван Аленов" - читать интересную книгу автора (де ла Круз Мелисса)Глава 9БЛИСС Посетитель злился. Блисс ощущала его раздражение, как волдырь. Была вторая половина дня, насколько она могла судить. Дни ускользали один за другим так незаметно, что трудно было вычислить время, но Блисс старалась, насколько хватало сил. Если Посетитель вел себя тихо — значит, была ночь, а если чувствовалась его настороженность — значит, день. Обычно девушка успевала увидеть кусочек окружающего мира, когда Посетитель просыпался. Как, например, вчера, с этими белыми ставнями. Потом шторы задергивались снова. Лишь когда Посетитель терял бдительность, Блисс удавалось хоть мельком выглянуть наружу. Вот как сейчас, когда его что-то застало врасплох. Минуту назад они быстро шли по дому и вот внезапно врезались в группу животных, нелепых и жалких. Уродливых. Что это такое? Что она видит? Потом Блисс поняла, что смотрит на мир глазами Посетителя. Лишь после некоторых усилий ей удалось увидеть, что это всего лишь группа обычных людей. Дама в бежевом костюме и солнечных очках вела какое-то семейство через вестибюль. Они выглядели как типичные обитатели Хэмптонса: глава семейства в рубашке поло «Лакосте» и с наброшенным на плечи белым теннисным свитером, его супруга в лавандовом платье из жатого ситца, дети — двое мальчишек — в миниатюрных копиях папиного наряда. — Ой, здравствуйте... Извините. Нам сказали, что во время показа хозяев дома не будет, — с неискренней улыбкой произнесла дама в деловом костюме. — Но раз уж вы здесь, случайно, не подскажете, можно ли связаться с подрядчиком вашего отца, чтоб закончить реконструкцию? Потом все заволокла чернота и картина исчезла снова, хотя Блисс смогла расслышать вопрос. Боби Энн перед смертью как раз затеяла реконструировать дом. Сейчас все уже должно было быть завершено, но, когда они вернулись из Южной Америки, Форсайт приказал остановить работы. Так что задней половины дома сейчас просто не существовало. На ее месте зияла здоровенная дыра в земле, заполненная известковой пылью, опилками и пластиком. Сенатор вернулся в Нью-Йорк и обнаружил, что во время последнего финансового переворота его как следует обчистили. Насколько Блисс понимала, он влип во что-то вроде схемы Понци[3]. В общем, там было какое-то мошенничество, известное Блисс лишь в общих чертах; она знала только, что этого всего хватило, чтобы на какое-то время Форсайту стало не до дел Совета. Она не могла точно сказать, что именно случилось, потому что примерно в это время Посетитель начал брать верх, однако у Блисс было такое ощущение, что они обанкротились. Форсайт пытался взять заем у Комитета, чтобы справиться с затруднениями, но этого оказалось недостаточно. Жалованье сенатора можно было вообще не принимать в расчет. Ллевеллины, подобно многим семействам Голубой крови, жили на прибыли от вложенного капитала. А теперь этот вложенный капитал исчез. Возможно, именно поэтому в доме появился агент по продаже недвижимости, в компании с клиентами. Форсайт продавал дом. Блисс эта идея особо не расстроила. Она не так уж много времени провела в Хэмптонсе, чтобы перспектива расстаться с этим жилищем печалила ее. Вот когда они оставили свой техасский особняк, это повергло ее в куда большее уныние. Она до сих пор иногда тосковала по нему: по своей двухъярусной спальне в мансарде, примостившейся под сенью старой ивы, по скамье-качалке, на которой любила читать вечерами, по старинным зеркалам в ванных комнатах, в которых все выглядели чуть-чуть таинственными и волшебными. Оставшись одна в темноте, Блисс подумала, что Посетитель ушел ненадолго. На сколько именно, она не знала. Трудно судить о времени, когда тебя больше нет в материальном мире. Блисс толком не понимала, в чем дело, но в нынешнем ее одиночестве появилось нечто иное. Как будто она на этот раз и вправду осталась одна, а не просто оказалась изгнана из собственного тела, пока Посетитель занимается бог весть чем. Обычно она ощущала его присутствие, но в прошлом бывали моменты, когда ей казалось, что в ее теле существует только она сама, а тот, другой, ушел. Возможно ли такое? Действительно ли она одна? Блисс почувствовала, как ее охватывает волнение. Рядом не было ничего. Посетитель ушел, она это чувствовала. Она была уверена в этом. Она знала, что ей нужно сделать. Но не знала, способна ли на это. Но где они — эти глаза? Блисс медленно открыла глаза. Получилось! Она огляделась по сторонам. Это было потрясающе — видеть мир самой, а не так, как его видел Посетитель, через его окрашенные ненавистью линзы. Она находилась в библиотеке. Маленький, уютный уголок с книжными шкафами во все стены. Мачехин дизайнер настоял на библиотеке, мотивируя это тем, что они есть во всех «приличных домах». Боби Энн читала журналы. Форсайт предпочитал обитать у себя в берлоге, в обществе телевизора с большим экраном. Библиотека стала владением сестер. Блисс вспомнила, как они с Джордан, сидя в кресле у окна, читали и время от времени поглядывали на бассейн и океан. Девушка заметила на полке рядом с викторианским бюро стопку книг — домашнее чтение, заданное на прошлое лето. «Братья Карамазовы». «Гроздья гнева». «Доводы рассудка». Блисс показалось, что она услышала какой-то звук. Но она не поняла, снаружи он донесся или изнутри. Блисс закрыла глаза. Ничего не изменилось. Она по-прежнему была одна. Блисс подождала, довольно долго, потом снова открыла глаза. Ничего. Она и вправду одна. Надо этим воспользоваться. Надо было составить какой-то план еще тогда, когда она впервые заметила его продолжительное отсутствие. Нужно что-то делать, а не только смотреть по сторонам. Посмеет ли она? Тело было неповоротливым и тяжелым. Ужасно тяжелым. Это невозможно. А вдруг он вернется? Что тогда? Блисс сказала себе, что нужно попытаться. Нужно что-то делать. Не может же она просто жить, подобно инвалиду, в заточении, в параличе. Блисс вспомнилась передача «Сегодня», про фокусника, который попытался прожить под водой несколько дней, и то, каким скованным и распухшим он выглядел. Она не фокусник, но это еще не причина сидеть поглощенной собственным страхом. Блисс вспомнила, как тяжело было отработать исполняемую вчетвером пирамиду «скорпион», одну из самых сложных фигур в чирлидинге. Для нее требовалась безукоризненная координация и мастерство гимнаста, работающего на трапеции. Блисс была единственной во всей их группе поддержки, способной исполнить «скорпиона». Она помнила, как страшно ей было в первый раз. Если не ухватиться за руки тех, кто стоит в нижнем ярусе, упадешь. Если пропустить сигнал корректировщика, упадешь. Если не удержишь равновесие на левой ноге, упадешь. Но она ухватилась, и встала куда нужно, и вскинула правую ногу выше головы, и простояла так, сколько было нужно, а потом ее подбросили, она исполнила тройное сальто и приземлилась на обе ноги. Плохо, что в Дачезне не было своей команды чирлидинга. Блисс пыталась было ее создать, но никто не заинтересовался. Снобы! Они даже не понимают, чего лишились. Волнение перед матчем. Предвкушения толпы. Трепет, который ощущаешь, выбегая на поле, подпрыгивающая грудь, рев трибун, зависть и восхищение. По пятницам чирлидерам разрешалось приходить в школу в своей униформе. Это было все равно что носить корону. Она его одолела. Она ощутила сильный удар собственной руки по лицу. Посетителя не волновали мелочи вроде маникюра или стрижки волос. Блисс разозлилась. Она столько трудилась, чтобы хорошо выглядеть, и вся ее работа пошла псу под хвост! Волосы были спутанными и даже на ощупь жесткими. Нужно с этим что-то делать. Проклятье! Рука отдернулась, словно у марионетки на ниточках. Но все же она это сделала! Ее рука неловко провела по лицу и убрала волосы с глаз. Итак... Теперь нужно заново научиться ходить. ПРОВОДНИК Кристофер Андерсон почти семьдесят лет верой и правдой служил проводником Лоуренсу ван Алену. Именно он после возвращения Шайлер и Оливера с Корковадо доставил Шайлер в больницу, чтобы о ее руке позаботились врачи. Бодрый и любезный джентльмен никогда не казался Шайлер особенно старым, но, похоже, после смерти Лоуренса возраст наконец-то настиг и Андерсона. Он ослабел и ходил теперь с палочкой. Андерсон навестил ее в тот последний вечер у Оливера — Шайлер после возвращения из Южной Америки так и осталась у него. У нее не хватало мужества вернуться в особняк на Сто первой улице. Ей не под силу было войти туда, зная, что Лоуренс больше не сидит в кабинете и не дымит сигарой. Дедушкин проводник посоветовал ей как можно скорее покинуть страну. Он читал стенограммы следствия. — Вам нельзя рисковать. Неизвестно, что случится завтра. Лучше вам исчезнуть сейчас, до того, как они отвергнут вас как предательницу. — Я же тебе говорил, — произнес Оливер, многозначительно глядя на Шайлер. — Но куда нам отправиться? — Спросила она. — Куда угодно. Не задерживайтесь нигде дольше чем на трое суток. Венаторы быстры, но они будут пользоваться для поисков Контролем, а это их несколько замедлит. Куда бы вы ни отправились, обязательно в следующем августе доберитесь до Парижа. — Почему именно до Парижа? — Спросила Шайлер. — Там в это время раз в два года собирается весь европейский Совет, на грандиозное празднество и просто пообщаться, — объяснил Андерсон. — Лоуренс намеревался отправиться на это собрание. Вместо него следует поехать вам. Графиня примет вас. Советы отдалились друг от дружки еще с тех пор, как часть Голубой крови покинула Старый Свет. Графиня никогда не верила ни в Михаила, ни в нью-йоркский клан. Теперь, после известия о кончине Лоуренса, она будет верить в них еще меньше. Они с Лоуренсом дружили с незапамятных времен. Как позднее поняла Шайлер, графиня дружила также и с Корделией. Шайлер смутно припомнила царственную пару и их внушительный дом. Тогда она особо не думала о них; они просто казались ей любезными и невероятно богатыми, как и все, кто входил в круг общения Корделии. Теперь же Шайлер поняла, что они были особенными. Графиня была замужем за ныне покойным принцем Генрихом, который, если бы не революция, стал бы королем Франции. Генрих был регисом европейского Совета. Когда он завершил цикл, титул перешел к его вдове. Андерсон тоже покидал Нью-Йорк. После смерти вампира человек-проводник освобождался от службы и ему предоставляли выбор — Хранилище или свобода. Они могли работать на сообщество в целом либо жить обычной жизнью. Андерсон сказал, что не имеет ни малейшего желания провести остаток жизни в подвале. Он возвращался в Венецию, в университет. Конечно же, память его будет стерта Советом. Это было необходимым условием, на котором проводнику разрешали удалиться. Голубая кровь хранила свои тайны. Шайлер понимала выбор Андерсона, но все же он ее огорчил. Андерсон был последним звеном, связывавшим ее с дедушкой. Как только он покинет сообщество, она станет для него чужой. Но она не могла отказать Андерсону в желании жить обычной жизнью. Он и так всю жизнь прослужил ван Аленам. — Отправляйся и отыщи графиню, — продолжал Андерсон. — Расскажи ей обо всем. Кланы относятся друг к другу с недоверием, так что она может и не знать правды о бойне в Рио. И ещё Шайлер... — Что? — Я знаю, что они собираются сделать со мной завтра, на беседе перед увольнением. Устроить принудительную амнезию. Но ты не волнуйся — тебя я никогда не забуду. Он протянул девушке руку, и Шайлер пожала ее обеими руками. — И я никогда не забуду о вашей доброте, — отозвалась она. Оливер был прав, как всегда. Им нужно уезжать немедленно. Венаторы могут прийти за ней прямо сегодня вечером. Они могут забрать ее. — Графиня поможет вам. Шайлер очень надеялась, что дедушкин старый друг прав. |
||
|