"На южном фронте без перемен" - читать интересную книгу автора (Яковенко Павел Владимирович)

Часть 1. Первомайский

Глава 1

— Ну что же… С Новым, тысяча девятьсот девяносто шестым годом!

Я произнес этот тост стоя, держа в руках бокал шампанского. Пожалуй, слишком торжественно, для двух-то человек. Меня и моей квартирной хозяйки — Полины Яковлевны, которой было уже под семьдесят лет.

Стол наш был весьма не густ. И дело было вовсе не в том, что у меня не было денег на организацию вполне приличного пиршества. Просто меня продолжала мучить ангина, и больное горло не воспринимало ничего съестного. Шампанское было пить горько, а закусывать его — больно.

Но вот ведь какая гадость! С одной стороны, я должен был бы радоваться — остался на Новый год в теплой, практически домашней обстановке, в то время как будь я в строю — стоять бы мне в наряде. Скорее всего, запихнули бы в караул. Или, как сказал майор Бабаян, находился бы в «подвижном резерве» — если кто в наряде нарежется до поросячьего визга — тут же встать ему на замену. Та еще перспективка!

С другой стороны — ну и что я выиграл от такого праздника? Компанию квартирной хозяйки и невозможность как следует посидеть и выпить? А потом все будут мне весь год тыкать в морду, что я, чмо и сволочь такая, на Новый год всех предал и все продал и вместо положенного мне по статусу лейтенанта праздничного наряда околачивался дома по липовой справке. И никому потом не докажешь, что справка самая настоящая, и что ангина — это очень плохо, и что если честно, то я лучше пошел бы в караул. А уж там мы бы нашли способ отметить новогоднее торжество.

Впрочем, я тут же вспомнил, что весь год-то тыкать мне этим «промахом» ни у кого не получится — ведь до окончания срока моей службы осталось мне, самое многое, всего семь месяцев. А потом я вернусь домой к супруге, отдохну немного, и попробую устроиться в налоговую полицию. Как наш бывший батальонный зампотыл. Он сумел как-то быстро уволиться, вернулся к себе домой в Сочи, и по слухам, прекрасно себя чувствует в роли полицейского.

Я налил еще бокал шампанского — хоть и не очень приятно пить, но не пропадать же добру? И, кроме того, как бы то ни было, блаженное чувство опьянения у меня уже появилось.

Ангину я подхватил в самом конце декабря — на католическое Рождество — она началась с очень высокой температуры и сильной боли в горле. Я не люблю нашу санчасть (еще прошлым сентябрем мне пришлось лежать в инфекционном отделении госпиталя), но что делать? Как ходить на службу в таком состоянии? Ватные ноги и температура под сорок градусов.

Максимум, на что я рассчитывал — это пара дней, которую мне, может быть, и дадут. Я так и пообещал начальнику штаба — старшему лейтенанту Швецову — что полежу день или два, ну а потом вернусь на службу. И хотя караулы шли у меня через день, и я очень устал, но намерений подводить начальство действительно не имел.

Однако доктор — капитан медслужбы — рассудил совсем по-другому. Быстро осмотрев и выслушав меня, он сказал, что болезнь серьезная, и что я, в первую очередь, должен подумать о своем здоровье. И предупредил, что моя разновидность ангины, в случае, если я вздумаю корчить из себя героя и здоровяка, непременно даст осложнение на сердце. Это меня серьезно напугало, и я решил, что Шевцов может «идти гулять».

Капитан прописал мне уколы, поинтересовавшись, есть ли у меня возможность их делать себе самому. Мне, конечно, совсем не хотелось опять ложиться в госпиталь, и уж тем более в санчасть. И ходить сюда на уколы тоже отнюдь не улыбалось. Я сказал, что такая возможность у меня есть, а для себя решил, что что-нибудь придумаю дома.

Спасибо Полине Яковлевне! Круг ее, несомненно, широчайших знакомств помог мне и в этот раз. Тут, как оказалось, практически в двух шагах проживала медсестра, не так уж и давно вышедшая на пенсию. Уговорить ее делать мне уколы за приемлемое денежное вознаграждение оказалось проще простого. Она пришла ко мне в комнату вместе со всем своим оборудованием — жестяными баночками, спиртом и большим многоразовым шприцем. То, что шприц оказался многоразовым, меня, конечно, отнюдь не обрадовало. Но я благоразумно промолчал.

Я решил, что ничего страшного со мной не произойдет, если в этот раз шприцы будут и не одноразовые. Во всяком случае, бабуля внушала доверие своей молчаливой солидностью, и я спокойно отдался в ее руки.

Впрочем, спокойствие было весьма недолгим. Лекарство, прописанное мне, оказалось весьма и весьма болезненным. И ладно бы еще, если бы болезнен был бы сам укол: укололся и пошел — не страшно. Неприятно было то, что болеть начинало уже после укола. Первый-то был еще куда ни шло, а вот после четвертого я элементарно не смог сидеть ни на стуле, ни на кровати. Поэтому везде мне приходилось пристраиваться эдаким полубоком.

Таким образом, к больному горлу, высокой температуре и слабости добавилась боль в заднице. При этом выздоровление шло ни шатко, ни валко. Мне пришлось тащиться в медчасть еще раз.

Неразговорчивый капитан осмотрел меня еще раз, и продлил освобождение от службы на целую неделю. Как оказалось, в эту неделю попал и Новый год.

Конечно, в покое оставлять меня никто не собирался. Посыльные приходили почти каждый день, но я чувствовал свою абсолютную правоту, (я ведь и вправду себя чувствовал очень скверно), и отправлял посыльных обратно. Однажды пришел сам командир батареи, и я показал ему неопровержимый медицинский документ.

Рустам покривился, но ушел, ничего не сказав. Больше посыльных не было.

Я проболел до восьмого января. Температура ушла, горло очистилось, но седалище превратилось в сплошной источник боли. Впрочем, на это скидки от медицины уже не полагалось. Вздохнув и перекрестившись, я отправился на службу: объясняться и оправдываться.