"Герой нашего времени.ru" - читать интересную книгу автора (Бажанов Олег Иванович)

I. Лена

…Под остеклением пилотской кабины промелькнул близкий край высокого берега реки, и винтокрылая машина послушно устремилась вниз вдоль откоса к самой воде.

— Держать строй!.. — бросил в эфир Иванов.

— Идут как привязанные, — сообщил, взглянув в свой блистер, правый лётчик. — На этот раз удержали.

— Сколько до аэродрома дозаправки? — поинтересовался у него Иванов.

— Через сорок минут будем…

Шла вторая за три месяца командировка на Кавказ. В первый раз, ещё в самом начале весны, был получен приказ перегнать звеном из части в Моздок четыре вертолёта «Ми-8». Машины старые, доживающие свой второй срок, но других просто не было в наличии. В полку все машины летали с продленным техническим ресурсом. При отборе вертолётов Иванову пришлось поругаться с полковыми инженерами, не желающими отдавать лучшее. Наконец, выбрали из того, что было: четыре машины с мощными двигателями. Навесили броню, оружие и — в путь!

Из состава четырех экипажей обстрелянных только двое: майор Александр Иванов, командир звена, и ведущий второй пары Серёга Чамов, орденоносец, капитан, старший летчик звена. «Афганцы». Остальные — «молодежь». Для Иванова с Чамовым — обычная командировка, летят спокойно, ведь не на саму войну идут, а «пацанам» интересно — волнуются.

Когда внизу проплывала безлюдная степь, Иванов использовал время в пути для тренировки звена, отрабатывая групповую слётанность экипажей. Его машина то падала к самой земле, то резко набирала высоту. Ведомые вертолёты еле успевали за ней. Слётанность пар оставляла желать лучшего. Сказывалась нехватка горючего в части и, как следствие, малый налёт часов молодых лётчиков. А вертолёт на войне без манёвра — удобная мишень.

Первая посадка на дозаправку по плану значилась на одном из аэродромов истребительной авиации в Волгоградской области. Сели по расчётному времени. Заправились. Ждут. А метеослужба вылета всё не даёт. Над аэродромом погода, как говорят лётчики, — «так себе», но взлететь можно. А вот к югу метеослужба пугает ухудшением. Но запас светлого времени ещё позволял, и вертолётчики с надеждой ждали, сидя в грузовой кабине командирского вертолёта.

— Андрей, пойди, потревожь метеослужбу, — распорядился Иванов, взглянув на своего правого лётчика, — а то светлое время скоро закончится.

— Понял, — отозвался «правак», поднимаясь.

Отправив своего помощника на командно-диспетчерский пункт к метеорологам, Иванов пошел прогуляться по аэродрому. Ностальгия у него по истребителям — с детства. Мечтал он на них летать, и до сих пор ещё душа не успокоилась. После школы из-за глупой мальчишеской драки не поступил Иванов в истребительное училище. Тогда ему пришлось скрываться от милиции. Забрав документы в приёмной комиссии Качинского училища, он уехал навсегда из родного города.

В вертолётное училище в тот год Иванов сдал экзамены без особого труда. Вначале пузатые и неспешные вертолёты вызывали в нём простой интерес и, по сравнению со стремительными стреловидными истребителями, казались тихоходными каракатицами или, как говорят профессионалы, — «вертушками». Но со временем он полюбил эти машины за их особенную манёвренность, за надёжность и возможность видеть красоту земли с высоты птичьего полёта. А в Афганистане — и за живучесть. А об истребителях в душе навсегда осталась ностальгия, как о несбывшейся детской мечте.

И вот идёт военный лётчик первого класса гвардии майор Иванов по бетонным рулёжным дорожкам аэродрома, смотрит на остроносые красавцы-истребители и как будто купает душу в чистых водах детской мечты. Вдруг слышит с той стороны, откуда прилетело и их звено, накатывается и становится громче знакомый звук. Так гудят вертолёты, летящие группой. Через пять минут заходят на аэродром шесть «Ми-8».

Вертолёты зарулили на стоянки, выключают двигатели.

Иванов подошёл. Из открывшихся дверей выходят экипажи. Ребята молодые, знакомых лиц нет. А машины — все шесть — чистенькие, только что с завода, ещё пахнут краской. Иванову ли не разбираться в этой технике! В боевых частях про новую модификацию «Ми-8МТВ-2» только слышали, а тут — вот они, можно потрогать руками. Хорошая машина — мощная, с локатором, с новой автоматикой и вооружением. Не то что «старушки» «Ми-8», побывавшие в Афгане, на которых летает полк Иванова.

Получив разрешение экипажа осмотреть кабину, Иванов поинтересовался:

— С нами в Чечню, мужики?

— Нет, — отвечают. — Проданы машины в Казахстан. Гоним уже третью партию.

Не понятно Иванову стало тогда, даже обидно: нашим войскам эти машины в Чечне нужны, как воздух, новых вертолётов в полках нет, а первоклассную технику продают в другие республики, откуда она может попасть в Чечню, но уже к бандитам. Видно, не надумана в России пословица: «Кому война, а кому — мать родная».

Транзитные экипажи дозаправили свои машины и взлетели, взяв курс на восток. А группа Иванова всё сидит. Лететь на юг — погоды нет. Лётчики и техники кое-как перекусили бортовым пайком и стали возмущаться:

— Как продавали Россию, так и продают, сволочи! Совести нет…

— Этих гадов самих бы в Чечню!..

— Совсем стыд потеряли. У нас такие потери! Техники не хватает, «горючки» не хватает! Всё продают! Лишь бы карманы набить!..

Пришлось вмешиваться. Голос Иванова прозвучал спокойно, но властно:

— Хватит без толку глотки драть. Нервы поберегите. Вон, лучше погоду ругайте. А то Ващенки всё нет, видно, метеослужба «добро» на вылет не даёт.

Лётчики ещё немного повозмущались по поводу улетевших вертолётов, затем обругали всю метеослужбу с их прогнозами и успокоились. Сидят — ждут погоды. А что ещё остаётся? Достали картишки и расписали «пульку» по офицерскому преферансу. Иванов тоже поучаствовал.

В этот день майору в картах не везло.

Правый лётчик ещё не возвращался из штаба. Иванов не выдержал и, бросив карты, пошёл сам на командно-диспетчерский пункт, пробивать вылет.

От разводящих руками диспетчеров он поднялся на этаж метеослужбы. А там — сюрприз.

— Сашка! Кислов, ты? Вот это да! — воскликнул Иванов, открыв дверь начальника метеослужбы полка и не поверив своим глазам.

Из-за рабочего стола навстречу Иванову с улыбкой поднялся красивый высокий мужчина лет тридцати пяти в лётном комбинезоне:

— Я всё думаю: что ты не заходишь? Прилетел уже два часа назад! Сам уже хотел идти тебя искать.

Они по-дружески обнялись.

— Знал бы — сразу зашёл! Теперь улетим! — улыбался Иванов, радостно похлопывая Кислова ладонью по спине.

Но не тут-то было. Кислов показал карту погоды, а там — дело плохо. И на завтра прогноз неутешительный. Настроение у Иванова совсем испортилось.

— Вот «невезуха»!.. — произнёс он озадаченно, разглядывая карту, висящую на стене.

Товарищ подбодрил:

— Саня, ты не расстраивайся! Сдавайте вертолёты под охрану. Я сейчас позвоню в гостиницу. Вас устроят. А ты вечером к нам в гости приходи. Супруга будет рада. Вот адрес.

Кислов написал на оторванном клочке бумаги свой адрес и протянул Иванову. Тот прочитал и, гася разочарование, пообещал с улыбкой:

— Ладушки… Заодно и пообщаемся. Расскажешь, как ты-то в такую «дыру» угодил? За «майорскими» погонами погнался?

Кислов грустно улыбнулся:

— Почти угадал.

— Насчёт дыры?

— Насчёт погон. Значит, мы с женой ждём тебя к ужину.

— Договорились. Кстати, ты моего «правака» тут не видел?

Кислов поднял трубку телефона:

— Он у связисток на коммутаторе. Позвать?

Иванов усмехнулся:

— Скажи, чтобы шёл к вертолёту вещи собирать. Ромео!..

Последнее слово Иванов бросил уже с порога двери. За дверью его догнал громкий голос Сани Кислова:

— Да! Он там насчёт вашего питания уже договорился! Можете идти прямо в столовую. Дежурную машину я пришлю туда.

Иванов, обернувшись, крикнул из коридора:

— Спасибо!..

Вся группа командированных внешне спокойно отнеслась к новости о том, что им придётся пару дней «куковать» на этом аэродроме. Видели аэродромы и похуже. Трудности могли возникнуть только с питанием. Закончилось в авиации то «золотое время», когда можно было на любом аэродроме рассчитывать на хорошую еду, и когда в частях принимали лётные талоны на питание. Как объяснил всезнающий Ващенка, эта столовая кое-как обслуживала даже своих лётчиков. Продуктов едва хватало на то, чтобы во время полётов кормить пилотов по лётной норме. Но шустрый правый лётчик Иванова сумел как-то договориться с поварихами, и командированных в тот день накормили в столовой как полагается.

После столовой, сдав вертолёты под охрану, экипажи отправились в гостиницу. До неё добрались быстро на дежурной машине, присланной Кисловым.

Водитель остановился у старого четырёхэтажного типового кирпичного строения. Красная вывеска, ярко контрастирующая со всем видом обшарпанного здания, сообщала: «Общежитие войсковой части».

Всего группа, вместе с инженерным составом, насчитывала четырнадцать человек. Для них выделили три четырёхместных номера на втором этаже и один двухместный — на третьем. Иванов со своим правым лётчиком, как некурящие, разместились в двухместном номере, выше этажом от основной группы.

Оставив вещи, всё звено отправилось на экскурсию по городку и его магазинам. Благо, что всем командировочным в финансовой службе полка перед вылетом выплатили долги почти за год.

Не найдя для себя ничего примечательного и накупив недорогих продуктов, компания в полном составе вскоре возвратилась в общежитие, где в одной из комнат второго этажа дружно и быстренько занялась приготовлением походного ужина. А Иванов, дав «ценные указания» и оставив за старшего Серёгу Чамова, направился в гости к бывшему однополчанину Сане Кислову, предусмотрительно по пути ещё раз наведавшись в магазин.

Дверь квартиры открыла эффектная белокурая женщина в ярком красном платье — жена Кислова — Людмила. С ней Иванов поздоровался как со старой знакомой. Когда они с её мужем служили в полку на Дальнем Востоке, она работала официанткой в офицерском кафе. А так как холостяк Иванов являлся частым посетителем этого заведения, то он с ней всегда здоровался и один раз даже танцевал на каком-то празднике. А однажды они выпивали в одной холостяцкой компании и сидели рядом, но тогда в середине вечеринки Людмила ушла с другим офицером. Хотя про неё и ходили разные слухи, но Иванов не вдавался в подробности.

Итак, дверь Иванову открыла женщина, знающая о том, что она красива. Поздоровались как друзья, обменявшись улыбками и любезностями.

— Привет, Людмила! Извини, цветов нигде не нашёл, — Иванов протянул ей пакет с продуктами.

Женщина ответила очаровательной улыбкой, пропуская Иванова через порог:

— Здравствуй, Саша! Ты не меняешься. Сколько же мы не виделись?

— Чуть больше двух лет. А ты всё хорошеешь!

— Шутишь, Саша! — снова улыбнулась Кислова, кокетливо поправляя причёску. — В таком захолустье разве похорошеешь?

— Но тебе это удаётся.

По всему было видно, что хозяйка искренне рада гостю. Иванов не удержался и поцеловал ей руку, вложив в этот жест как можно больше галантности. Она приветливо улыбнулась и погладила Иванова по голове как старого друга. Он снова сказал ей комплимент по поводу её внешности и спросил про мужа.

Саня Кислов появился из ванной комнаты в шикарном спортивном костюме, и друзья обменялись приветствиями.

Иванов достал из пакета и поставил на стол купленные в магазине бутылку вина и бутылку водки.

Ужин удался. Жена Кислова готовила неплохо. Оба Александра пили водку, закусывая мясом с картошкой и разносолами. За столом они вспоминали полк, дни совместной службы, общих знакомых. Людмила расторопно суетилась между комнатой и кухней, но и успевала посидеть за столом с мужчинами, шутила и смеялась наравне с ними. Кисловы были рады неожиданному появлению Иванова — это внесло какое-то разнообразие в их установившийся уклад жизни в глубокой провинции.

— У нас тут «глухомань», Саня, — жаловался Кислов. — До Волгограда полдня трястись на машине. Только новостями по телевизору и живём. Хоть сыну ни в чём не отказываем.

Сынишка Кисловых — симпатичный парнишка шести лет — Иванову понравился.

И Людмила произвела на Иванова должное впечатление. Он даже произнес тост: «За красивую женщину, прекрасную хозяйку и замечательную супругу!». Довольный Кислов поддержал тост.

Людмила пила только вино, а бокалы мужчин наполняла водкой. Иванову показалось, что делала она это слишком резво. Не успела закончиться одна бутылка водки, как на столе появилась другая.

Кислов-младший уже спал, когда Людмила предложила посмотреть фотографии и принесла большой толстый альбом. Оба Александра уже достаточно охмелели. Людмила позвала их на диван и села между ними, сказав, что между двух Александров обязательно загадает желание, которое сбудется, положила альбом к себе на колени и раскрыла его на первой странице. Чтобы видеть фотографии, Иванову пришлось прижаться к молодой хозяйке с правой стороны. Безотчётно он обнял Людмилу за талию. Его рука через одежду ощутила, как упругое и горячее женское тело напряглось от его прикосновения. Иванов убрал руку.

Рассматривая карточки, Иванов неожиданно почувствовал, как под альбомом рука Людмилы мягко легла на его колено. У него перехватило дыхание. Людмила, как ни в чём не бывало, продолжала говорить, показывая фотографии. А её рука стала медленно подниматься по его ноге, вверх. Иванов застыл в напряжении, чувствуя, как вместе с движением женской руки внутри него поднимается желание. Он боялся оторвать взгляд от альбома, чтобы не встретиться с глазами Сани Кислова. Иванов находился в мучительно-сладостном оцепенении. И даже когда пальцы Людмилы стали осторожно расстёгивать пуговицы на брюках, Иванов не противился. Он уже «поплыл» и смело поднял отяжелевший взгляд на товарища…

Кислов спал, откинув голову на спинку дивана. Иванов медленно перевёл взгляд на Людмилу и увидел очень близко томные глаза жаждущей ласки женщины. Она отложила в сторону уже ненужный альбом и стала медленно поднимать подол платья, оголяя стройные ноги в тёмных тонких колготках. Людмила не отрывала затуманенного взгляда от его глаз, и Иванов, как загипнотизированный, не мигая, смотрел на неё. Дыхание женщины стало частым и глубоким, глаза наполнились какой-то отрешенностью. Она приоткрыла рот, облизав кончиком языка яркие тонкие губы, полуопустила длинные ресницы, и из её полураскрытых губ вырвался глухой короткий хриплый стон: «Да-а!».

Ничего не соображая, Иванов откинулся на спинку дивана. Он желал Людмилу так, как, казалось, никогда не желал ещё ни одну женщину! Прямо здесь, прямо сейчас!

Закрыв глаза, Иванов почувствовал, как хозяйка быстро сползла с дивана на пол… До того, чтобы шагнуть за край, оставался всего только миг. И, вдруг, сквозь туман дьявольского наслаждения в мозг пробился трезвый внутренний голос: «Что ж ты делаешь, гад, ведь Саня — твой товарищ!». Мягко отстранив ничего не понимающую Людмилу, Иванов встал и, застёгивая брюки непослушными пальцами, вышел в коридор. Голова кружилась от выпитого спиртного, в виски стучала кровь, плоть желала своего…

Людмила выскочила следом и повисла у Иванова на шее.

— Не бойся, он не проснётся, — горячо прошептала она, целуя Иванова в щёки и губы. Он, поддавшись новой волне наваждения, целовал её, ощупывая руками небольшую, но крепкую грудь, упругие ягодицы, стройные ноги и ощущая горячее тепло между ними…

— Давай, милый, сделай это прямо здесь!.. — как в бреду шептала Людмила, снова расстёгивая брюки. Иванов безумно желал этого. Но если бы только в другом месте, если бы рядом не было её мужа!.. Иванов не мог позволить себе дома у товарища совершить такую подлость. Надо было немедленно уходить.

Кое-как освободившись от цепких объятий слишком гостеприимной хозяйки и сорвав с вешалки куртку, Иванов с трудом открыл замок и выскочил на лестничную площадку. Там он остановился, растерянно глядя в открытую дверь квартиры — на вешалке осталась его фуражка.

Помятая Кислова вышла на порог и протянула фуражку. В глазах женщины Иванов прочитал немой вопрос.

— Извини, я так не могу. Пойми, Саня — мой товарищ, — задыхаясь и чувствуя сухость в горле, прохрипел Иванов, глядя в глаза Людмиле, застывшей на пороге квартиры…

Он уже прошёл целый этаж, когда услышал вслед злое и раздраженно-насмешливое: «Телёнок!», и с резким звуком захлопнулась дверь квартиры.

«Ну и ладно!», — грустно улыбнувшись, подумал Иванов.

Вечерняя прохлада немного остудила голову, притупив чувство неутолённой жажды тела, но огонь, разожжённый Людкой Кисловой, внутри жёг всё с той же силой: сейчас Иванову любая женщина показалась бы желанной! О том, чтобы возвратиться к Кисловой, не могло идти и речи. Иванов шёл к общежитию, кляня и Людмилу, и её мужа, и себя самого, но легче от этого не становилось.

Городок ещё не спал, но на тёмной улице редко встречались прохожие, и все женщины шли с мужчинами. Иванов мечтал, что вот если бы сейчас встретилась хоть одна одинокая, то он уж сумел бы напроситься к ней на чашечку чая, да так, чтобы она бы никогда об этом не жалела. Но ему в этот вечер хронически не везло.

На пороге общежития Иванов появился злой, как цепная собака, поэтому, даже не проверив, как дела у подчинённых, он пошёл сразу в свой номер.

«Правак» уже мирно спал, не заперев дверь на ключ. Иванов попытался последовать примеру подчинённого, но из головы никак не выходила жена Кислова! И организм спать совсем не желал.

Иванов встал, оделся и решил снова погулять на свежем воздухе. Но, к ещё большему своему раздражению, обнаружил, что входная дверь общежития заперта на ключ, а дежурная старушка спокойно спит, забаррикадировавшись стульями у себя в тесной «дежурке».

Поднявшись обратно на третий этаж, Иванов услышал доносившийся со стороны кухни характерный шипяще-булькающий звук кипящего чайника. Подумав, что чай бы сейчас не помешал, Иванов пошёл на этот призывный звук.

В большом помещении общей кухни он увидел сидящую в одиночестве невзрачную глазастую худую девчушку, похожую на мальчика. Своей внешностью она произвела на Иванова впечатление не более, чем надетый на ней блеклый старенький халатик. Но Иванову нужно было с кем-то поговорить.

Девушка красила ногти, и внезапное появление незнакомого мужчины её напугало. На плите вовсю надрывался паром видавший виды большой алюминиевый чайник, но девушка не обращала на него внимания — по— видимому, была слишком поглощена своим занятием. При неожиданном вторжении Иванова она растерялась, стала зачем-то поправлять и запахивать халат, вскочила со стула, наконец, вспомнив про кипящий чайник, выключила газ, потом села обратно за стол и, не глядя на незваного гостя, стала нервно теребить подол халатика.

— Не спится? — поинтересовался Иванов, разглядывая с порога потёртые в трещинах стены и потолок и не посчитав нужным даже поздороваться. Внешне девушка всё ещё не производила впечатления, а хмель у Иванова уже почти прошёл. Осталось только раздражение.

Девушка не ответила.

— Чайком угостишь? — спросил Иванов, подходя к столу, за которым сидела, положив на стол худые руки, незнакомка.

— Сейчас кружку принесу. — Девушка, перестав дёргать халат, с готовностью сорвалась с места и пулей вылетела в двери.

Усмехнувшись, Иванов равнодушно поглядел ей вслед: небольшого роста хрупкая девчушка со спины вполне могла сойти за подростка. С красавицей Людкой Кисловой ни в какое сравнение она не шла.

Через минуту, с двумя кружками, заваркой и сахарницей в руках девочка-мальчик так же стремительно влетела на кухню.

— Печенья у меня нет, — смущаясь и как бы оправдываясь, пожала она плечами. Затем подняла на Иванова чистый светлый взгляд голубых глаз:

— Хлеба хотите?

— Нет, спасибо, — мотнул он головой и подумал: «Взгляд, как у ребёнка».

Пока девушка хозяйствовала возле стола, Иванов подошёл к окну и, опершись руками о подоконник, стал смотреть на тёмную, освещаемую редкими фонарями, неширокую пустынную улицу, чувствуя, как мучившее его последний час раздражение постепенно уходит.

— А Вы меня не узнали, Александр Николаевич? — донеслось до Иванова. Он повернулся и с удивлением посмотрел на девушку, стараясь уловить что-нибудь знакомое. Она разливала чай по кружкам и совсем никого ему не напоминала.

— Честно говоря, нет, — озадаченно признался Иванов. — А вы, что, меня знаете?

— Вы же к нам сегодня заходили. Вы — друг моего начальника, майора Кислова. Я Вам ещё карту погоды приносила. Ну, вспомнили?

«Друг! — с усмешкой подумал Иванов. — Сегодня чуть не стал братом…». А вслух произнёс:

— Вот теперь вспомнил! Как одежда меняет женщину! — Хотя, если говорить честно, он и тогда не обратил на неё никого внимания.

— Ты чего же не спишь, Золушка? — уже по-доброму поинтересовался Иванов.

— Завтра у подруги день рождения, а я до вечера буду на службе. Боюсь не успеть. Голову, вот, помыла, теперь сушу. Да, Вы идите к столу, чай готов.

— А звать-то тебя как? — спросил Иванов, устраиваясь на стуле напротив случайной знакомой.

— Лена. — Голос у девушки, как и её взгляд, был приятным и чистым, и от неё самой веяло такой простой человеческой добротой, что Иванов тоже решил отбросить все сложности:

— Раз мы с тобой старые знакомые, Лена, можешь называть меня Сашей. Не забудешь, потому что так и твоего начальника зовут.

— Для меня он Александр Павлович. Я, наверное, не смогу Вас просто по имени называть… Можно с отчеством?

Иванов хмыкнул. Определённо, человечек, сидящий напротив, ему уже начинал нравиться. Не ответив на её вопрос, Иванов со словами: «Подожди секундочку» — отправился в свой номер. В номере «правак» спал и видел, наверное, десятый сон.

— Держи, это тебе, — сказал Иванов, войдя на кухню, и протянул девушке большую плитку шоколада. — И давай, наверное, перейдём на «ты». И без отчеств.

— Давайте, — опустив глаза, тихо согласилась Лена. Она всё ещё стеснялась. — Спасибо… за шоколад.

— Ну что, я таким старым выгляжу? Что тебя смущает? — спросил Иванов весело, подмигнув Лене.

Она засмущалась ещё больше:

— Нет. Просто сегодня, когда вы ушли, Александр Павлович про вас рассказывал.

— Много плохого? Наверно, что Саня Иванов — грешник, бабник, картёжник и пьяница… — Иванов напустил на себя грозный вид.

— Нет-нет, — запротестовала Лена, открыто взглянув в глаза Иванова, — наоборот! Он рассказал, что Вы везде воевали, что у вас много орденов. Вы столько в жизни повидали! Александр Павлович так всё интересно про Вас рассказывал! А я нигде не была. Я ведь местная. Родители тут недалеко в деревне живут. Вся моя жизнь: школа, техникум, в армии и года нет… Хотя все говорят — повезло. Вся деревня мне завидует — военная! Мне уже девятнадцать, а я ещё ничего не видела. Я Вам искренне завидую, Александр… Николаевич…

Лена замолчала. Иванов смотрел на неё и думал, что человек не всегда должен иметь яркую внешность, чтобы быть по-настоящему интересным. Теперь перед ним сидела совсем другая девушка — умная и добрая. А главное — заботливая. Ему польстило, что она назвала его просто по имени, когда так незатейливо рассказывала о себе. Иванову захотелось самому выговориться. Он рассказал про то, как не попал в истребительное училище, про то, как женился и не смог стать хорошим мужем и отцом, про полёты в Афганских горах, про потерю друзей, про своё постоянное одиночество. Говорил он долго, а она не перебивала.

И среди ночи, на кухне старого общежития в затерянном на карте России военном городке, Иванов ощутил, что ему стало легче, и что Лена — совсем не подросток, а молодая женщина, и что у этой женщины красивые и умные глаза…

Когда резкой металлической трелью ударил в уши звон будильника, Лена проворно поднялась, потянулась через просыпающегося Иванова и остановила поток этого ужасного противного звука. Её фигурка без одежды Иванову нравилась: Лена, действительно, напоминала подростка, только была по-женски ровненькой.

Заметив, что Иванов не спит, Лена улыбнулась ему:

— Доброе утро!

— Доброе утро! — улыбнулся он в ответ и вздохнул, потягиваясь: — Может быть, мы сегодня не улетим.

— А если улетите, ты меня сразу забудешь? — тихо спросила Лена.

Что он мог пообещать этой девочке? Врать не хотелось, и он ответил:

— Мне с тобой очень хорошо. Остальное сейчас не важно.

Лена присела на краешек кровати, прикрыв руками маленькую девичью грудь, и, глядя по-детски чистыми глазами, грустно улыбнулась:

— Мне с тобой тоже очень хорошо, Саша. И это важно.

Они целовались…

Не выспавшийся, но с радостным чувством на душе и с ощущением лёгкости во всём теле, Иванов появился утром перед своими экипажами. В отличие от своего командира, подчинённые особой радости не испытывали. Особенно те, кто вчера «перебрал».

По прибытии на аэродром Иванов отправился к метеорологам. Поднявшись на этаж, он сразу прошёл в кабинет Кислова:

— Здорово, Саня!

Сидящий на своём рабочем месте Кислов отозвался болезненно:

— Привет!

Хмурясь, Кислов вяло пожал протянутую через стол руку.

— Что, лишнего вчера себе позволил? — участливо поинтересовался Иванов.

— Да, чувствую, что норму превысил. Голова тяжёлая. Гудит. А ты как?

Иванов пожал плечами:

— Я в норме.

— Везёт…

Кислов посмотрел на Иванова долгим взглядом:

— Я не помню, как ты ушёл. Представляешь, просыпаюсь в три часа ночи на диване… Никого… Стол не убран. Пошёл к своей под бочок… Ещё успели поругаться. До утра глаз не сомкнул.

Иванов ответил, спокойно выдержав взгляд товарища:

— Ну, ты извини, если что…

Кислов махнул рукой, отводя взгляд:

— Да ты-то тут при чём! Моей опять шлея под хвост попала. У неё бывает…

В этот момент из аппаратной в комнату зашла Лена, одетая в военную форму с погонами рядового. Увидев Иванова, она вспыхнула и опустила глаза.

Кислов, ничего не заметив, сказал, обращаясь к подчинённой:

— Свежую карту принеси…

Девушка скрылась в аппаратной.

Изучив принесённую Леной карту погоды и незаметно подмигнув ей, Иванов отправился на стоянки к своим экипажам, с уверенностью, что сегодня они точно не улетят.

В течение дня, чувствуя необыкновенный душевный подъём, Иванов с чистой совестью через каждый час заходил в помещение метеослужбы, как бы поинтересоваться прогнозом погоды. Сане Кислову он мог честно смотреть в глаза, и это приносило Иванову дополнительную радость. Но по-настоящему его интересовала только Лена. С деловым видом, на глазах у её страдающего послепохмельным синдромом начальника, очередной раз обсудив с Леной прогноз погоды по маршруту полёта, Иванов исчезал из комнаты метеослужбы и ровно через час снова там появлялся, чтобы в точности повторить процедуру. Дождавшись таким образом обеда, он с лёгкой душой перенёс заявку на вылет на следующий день. О чём сразу сообщил Лене. Девушка заметно обрадовалась.

— А ты пойдёшь со мной на день рождения? — В её взгляде Иванов увидел столько надежды, что с готовностью ответил:

— С тобой — куда угодно!

На дне рождения присутствовало много симпатичных девчонок, с интересом поглядывающих в сторону Иванова, но он не отходил от Лены, потому что рядом с ней чувствовал себя хорошо и уютно. С мужчинами здесь, по-видимому, была «напряжёнка». В другое время Иванов обязательно воспользовался бы возможностью «поохотиться» на таких «цыпочек», но сейчас не имел на это желания.

Именинница, улучив момент, когда Лена вышла из комнаты, предложила гостю выпить на «брудершафт». Но дальше одного дежурного поцелуя и у неё дело не пошло. От танца с именинницей Иванов вежливо отказался. В тот вечер он чувствовал себя замечательно только рядом с Леной.

За столом женская половина имела численное превосходство, поэтому Иванову пришлось ухаживать за тремя ближайшими соседками сразу. Когда же началась танцевальная часть, Иванов не выдержал и, посоветовавшись с Леной, отправился в составе делегации из нескольких девушек к своему звену с приглашением.

Для командированных экипажей приглашение на праздник стало приятнейшим сюрпризом. Парни в тот вечер «оторвались на всю катушку». А Лена всё продолжала удивлять Иванова: она заражала всех весельем, умно шутила, неплохо танцевала. Она даже похорошела и уже не казалась той стеснительной дурнушкой, с которой Иванов встретился ночью на кухне. Брюки и блузка приятно обтягивали ровненькую фигурку девушки. Стройные ноги на высоких каблуках казались очень длинными. Пышная причёска очень шла её лицу. Полные радости большие глаза и счастливая улыбка придавали её лицу особое очарование. Она весь вечер не отрывала от Иванова счастливых глаз, очень часто находила его руку и долго не отпускала её. Не дожидаясь окончания праздника, Иванов с Леной решили уединиться.

Утром погода прояснилась. Группа получила «добро» на вылет почти сразу по прибытии на аэродром.

Лена хотела проводить Александра до вертолёта, но он попрощался с ней в коридоре штаба. Всё уже было сказано. Иванов поцеловал её грустные большие глаза и ушёл не оборачиваясь. Лена осталась стоять одна у холодной стены.

Ему тоже было плохо. Казалось, что, улетая, он оставляет здесь очень близкого и нужного человека, частичку самого себя. Люди устроены так, что с трудом расстаются с хорошим. Расставания Иванову всегда плохо удавались. Хотя по специфике службы с её частыми командировками, с постоянными встречами и разлуками, ему нередко приходилось расставаться с хорошими людьми и с хорошенькими женщинами, но всегда при этом он нелегко переживал расставание. Со временем Иванов научился загонять это чувство глубоко вовнутрь. С годами он научился быть менее сентиментальным, огрубел и стал жёстче в отношениях даже к самому себе. Но сегодня почему-то было особенно больно, особенно трудно улетать. Наверное, ещё и потому, что ему было жаль Лену. Будь она красавицей, ему было бы гораздо легче. Яркая красивая женщина в жизни не пропадёт — думал Иванов. А Лену было жаль.

Перед стоянкой Иванова встретил Ващенка. Глядя в глаза, он доложил не по уставу:

— Саня, все готовы. Машины в порядке, опробованы…

Иванов бросил короткое:

— Хорошо…

Ващенка с пониманием в голосе поинтересовался:

— Хреново?..

Иванов ответил тихо:

— Прав был наш коллега Экзюпери, Андрюха: мы в ответе за тех, кого приручили. Глупо как-то всё произошло при расставании. Мы даже не поцеловались… Она сказала, что будет ждать… Зачем?.. Ведь я ей ничего не обещал… Ещё она сказала, что даже если я никогда больше не прилечу, она всё равно будет благодарна за всё… За что?.. Это мне надо благодарить её…

Выруливая на взлётную полосу, Иванов бросил взгляд на здание штаба и увидел в далёком окне второго этажа знакомый хрупкий силуэт. И снова давно забытая боль резанула по сердцу.

Уже на старте, получив разрешение на взлёт, Иванов, повинуясь порыву какого-то, давно не испытываемого, безрассудного чувства, скомандовал в эфир всему звену: «Делай, как я!». И, оторвав вертолёт от «бетонки» всего на метр, в нарушение всех правил и инструкций, переведя машину в разгон скорости на предельно малой высоте, заложил крутой вираж в сторону штаба. Вертолёт, опустив нос, как хищная птица, высматривающая добычу, шёл прямо на штаб на высоте всего каких-то пары метров над землёй, всё больше и больше разгоняя скорость. И когда здание уже закрыло всё пространство впереди и стало неотвратимо набегать на кабину, Иванов оттренированным движением энергично взял ручку управления на себя и прибавил мощность двигателям. Тяжёлая боевая машина, задрав тупой нос, как истребитель, на пределе всей своей мощности, резво взвилась вверх, за пару секунд перевалив высоту двухэтажного здания, и с воем и грохотом пронеслась над самой крышей штаба, чуть не посшибав антенны на ней.

Иванов бросил взгляд в боковой блистер: за ним, как привязанные, шли, выдерживая строй, все вертолёты звена. «Молодцы!» — с облегчением и чувством гордости за пилотажное мастерство похвалил Иванов в эфир своих подчинённых. «А ты — дурак!» — сказал он себе.

— «282-й», нарушаете! — возник в эфире недовольный голос руководителя полётов.

— Пожелайте нам доброго пути, братья-славяне! — ответил Иванов.

— Удачи! — примирительно отозвался эфир. — Красиво прошли!

Иванов промолчал. Городок внизу промелькнул быстро, и вертолёты, заняв заданную высоту, поплыли курсом на юг.

— Командир, — нарушил молчание правый лётчик, — твоя Ленка на втором этаже стояла.

— Видел, — коротко бросил Иванов и надолго замолчал.

Во время полёта он думал о ней: «Очень хорошо, что есть такие женщины, которые дают мужчинам неожиданную, случайную возможность маленького счастья. По сути, любое большое счастье — это сумма маленьких. Без маленьких нет и большого. Как бы я себя чувствовал сегодня, не встретив Лену позавчера? А сегодня мне хорошо. Пусть грустно, но очень хорошо. Значит, она дала мне свой кусочек счастья. А я ей — свой. Любовь и доброта — только это может изменить наш грубый, злой и жестокий мир. Люди, лишающие себя радостей маленького счастья и гоняющиеся за призрачным большим, в конечном итоге — люди несчастные. Ненароком они делают несчастными и тех, кто оказывается рядом с ними. Кто-то из философов сказал, что жизнь человека — не те дни, что прошли, а те, что запомнились. Поэтому спасибо тебе Лена за две ночи и один день, которые, пожалуй, стоят нескольких лет жизни. Сведёт ли нас судьба ещё раз? Кто знает?». И Иванов попросил: «Господи, пусть у Лены всё в жизни сложится!».

Небо Кавказа встретило низко летящие вертолёты тяжёлыми свинцово-серыми облаками. По радиосвязи передали, что над Моздоком высота края облачности составляет четыреста метров, а в сторону Грозного облака уходят с повышением. Чем ближе группа подходила к Моздоку, тем плотнее и темнее становились облака: в серой массе уже не оставалось ни одного просвета. Руководитель полётов на аэродроме дал условия подхода и предупредил, чтобы ведущий был внимательным — «точка» работает. Полётный минимум лётчиков звена соответствовал погодным условиям, поэтому, распустив строй на минутный интервал, Иванов первым пошёл на снижение.

С высоты полёта аэродром «Моздок» напоминал палубу огромного авианосца, плотно утыканную крошечными фигурками самолётов и вертолётов. Иванову подумалось, что даже один боевой заход четырёх вертолётов-штурмовиков приведёт к огромным потерям авиационной техники. Счастье командования, что у чеченцев нет авиации.

В плотном радиообмене экипажи уловили, что какой-то самолёт тоже запросил посадку, но вертолёт ведущего уже находился на схеме и подходил к посадочной прямой. Экипаж, ведя осмотрительность, работал по-деловому спокойно, и не видел заходящий на посадку самолёт. Оставалась надежда, что лётчик самолёта наблюдает подходящий к посадочной прямой снижающийся вертолёт. Тем неожиданнее оказалась огромная тень, промелькнувшая чуть выше, слева от вертолёта. И только тут экипаж заметил уже впереди с выпущенными закрылками и шасси зелёный штурмовик «Су-25». В Афгане их прозвали «Грачами». Этот «Грач» проскочил настолько близко, что Иванов ясно рассмотрел гайки на его правом колесе.

— Лихачит, — спокойно прокомментировал Иванов выходку штурмовика. — Мы среди своих. Готовимся к посадке, славяне!

Если не считать этот нюанс, то перелёт звена завершился благополучно.

Через три дня вертолётчики, во главе с майором Ивановым, передав свои машины в действующий боевой полк, уже возвращались домой самолётом военно-транспортной авиации.

Во второй раз Иванов летел в Чечню в самом начале лета. Шли тем же маршрутом, что и три месяца назад. Погода благоприятствовала полёту. Поэтому, подлетая к уже знакомому промежуточному аэродрому, Иванов ещё в воздухе запросил «добро» на вылет после дозаправки. Летели двумя экипажами на Кавказ теперь уже надолго. На войну.

А ведь он имел право тогда принять решение и остаться на этой базе с ночёвкой. И у Иванова росло это желание тем сильнее, чем ближе вертолёты подходили к посадочной полосе. И никто не стал бы осуждать его за такое решение. Три месяца он не видел Лену, а она обещала ждать. И ему очень хотелось встретиться с ней. Очень хотелось… Но что он мог ей пообещать? Ничего… И именно поэтому он не должен был оставаться с ночёвкой на аэродроме. Ничего большего, чем то, что уже между ними случилось, быть не могло. Как говорят, в одну реку дважды не войдёшь… Да, он ничего не мог обещать в будущем этой хорошей, этой замечательной девушке. Он не мог дать ей надежду, чтобы обмануть. Нет, он не забывал Лену и, наверное, никогда не сможет забыть. Но пусть она останется светлым и нетронутым пошлостью островком в заповедных уголках прошлого.

На память пришли строки из выученного ещё в детстве стихотворения:

Автор этих строк знал и понимал жизнь. И пусть Лена останется в памяти ярким воспоминанием вместе с началом весны 1995 года — решил Иванов.

После посадки он всё же направился в метеослужбу, потому что не мог улететь, не повидав Лену. Ещё по дороге к штабу, издалека, он заметил знакомый девичий силуэт в окне второго этажа. Понятно, она знала, что он прилетит сегодня, ведь заявки с фамилиями командиров перелетающих экипажей приходят в часть за сутки. И она ждала. Увидев её, Иванов почувствовал, как в груди на мгновение сжалось сердце и стало расти желание остаться. Он с улыбкой помахал девушке рукой и легко вбежал по крутой лестнице на второй этаж. Они встретились в коридоре.

— Ленка, здравствуй! — Иванов с радостью обнял её как старого друга. И она вся светилась радостью.

— Ну, как ты тут, Дюймовочка? — Сравнение вышло само собой: миниатюрная, в аккуратненькой военной форме, Лена действительно напоминала персонаж известной сказки.

— Здравствуйте, Александр Николаевич. У меня всё хорошо, — ответила она, сдерживая счастливую улыбку и пряча светящийся радостью взгляд. И тут Иванов обратил внимание, что в коридоре они не одни: в глубине, у окна, стояли два незнакомых офицера в лётных комбинезонах и с интересом смотрели в их сторону.

— Идём. — Иванов первым прошёл в кабинет начальника метеослужбы. Сашка Кислов барином восседал за своим столом. Они по-дружески пожали друг другу руки и завели разговор, во время которого Лена, за спиной начальника, игриво помахала Иванову пальцами и вышла в аппаратную, оставив мужчин вдвоём.

— Как тут ваше «ничего»? — поинтересовался Иванов.

— Вашими заботами без работы не сидим, — в тон ему ответил Кислов.

— А как оно вообще? Как здоровье, как семья?

— Людка с сыном к матери вчера уехала. Так что можно сегодня организовать «банкетик» у меня.

— С большим удовольствием, Саня, но не получится — улетаю.

— На войну спешишь? Так успеешь ещё. Говорят, что эта война надолго. Оставайся. — Кислов, прищурившись, посмотрел на товарища и неожиданно, кивнув головой в сторону аппаратной, заговорил о другом:

— Она тебя ждала. Только о тебе три месяца все разговоры. Пожалей девчонку. Останься.

Иванов почувствовал, будто кто-то ударил его в грудь очень больно. Сбилось дыхание. Не глядя в глаза Кислову он произнёс:

— Заманчиво. Но как-нибудь в другой раз. Война эта, похоже, действительно скоро не закончится. В этом ты прав, Саня. Но не прав в другом — лететь мне надо сегодня. За приглашение, конечно, спасибо! Жаль, что остаться не могу. Ты мне, лучше, метеобюллетенчик сообрази. — Иванов не мог объяснить тогда ни себе, ни Кислову причину, по которой не имел права оставаться. Только по прошествии времени он понял, что просто струсил, побоялся тогда влюбиться в Лену.

— Как знаешь! — с искренним сожалением вздохнул Кислов.

Заняв Саню Кислова оформлением бумаг, Иванов, немного помедлив у двери, зашёл в аппаратную и плотно прикрыл дверь за собой.

Они остались вдвоём. И тут Лена, как ребёнок, бросилась к Иванову, обхватила руками шею, прижалась и, глядя пытливо снизу вверх, прошептала:

— Саша, здравствуй! Ты меня не забыл?

Они слились в поцелуе. Обняв девушку за талию, он оторвал её от пола, легко перехватив, поднял на руки и, опустившись на стул, посадил к себе на колени. Она доверчиво прижалась и замерла. Некоторое время они молчали. Иванов ласково гладил её густые пышные волосы. Она нарушила молчание первая:

— Саша, я знала, что ты сегодня прилетишь. Я тебя ждала.

— Раньше не получилось, — как бы извиняясь, тихо ответил он и, будто целуя ребёнка, нежно коснулся губами её головы.

— Ты сейчас улетишь? — она отстранилась и смотрела прямо в глаза. Вопрос задали её губы, но глаза спрашивали: «Почему?». И эти большие красивые глаза пытали, требовали ответа.

— Я должен. Пойми, я хочу остаться, но не могу, — выдавил Иванов.

Лена поднялась, отошла и остановилась у окна:

— Ты просто не хочешь…

Она стояла, застыв в одной позе, и смотрела, не мигая, в точку на стекле.

Иванов чувствовал себя виноватым.

— Лена, ты мне нравишься, но я не тот, кто тебе нужен, — пытался он подыскать себе оправдания. — У тебя всё ещё будет. Я же ничего не смогу тебе дать в жизни. Ничего не могу даже обещать. Я не хороший. Я не нужен тебе. Со мной ты будешь несчастна. — Он волновался и не знал, что сказать ещё. — Прости…

Она плакала тихо, почти не слышно. Лишь в такт редким всхлипываниям вздрагивали и поднимались её плечи. Ему так хотелось обнять их.

— Лена, мне надо лететь, — нерешительно сказал Иванов. Желание подойти, успокоить, остаться, — чуть не взяло верх. И произнеси она тогда хоть слово, попроси, — он бы остался… Но она только плакала.

— Прости, — ещё раз, вместо «прощай», — бросил Иванов и вышел из комнаты.

Взлетели точно по полосе, не нарушая инструкций. Иванов чувствовал, что больше уже никогда не вернётся сюда. Но также он знал, что хрупкий силуэт маленькой девушки в далёком окне будет сопровождать его всю оставшуюся жизнь. И в тот последний раз он видел её там. Или это ему показалось?..