"Смерть ей к лицу" - читать интересную книгу автора (Солнцев Игорь Григорьевич)

Глава 2. Лора Лемеш

Я стою в аэропорту. Передо мной интересная компашка. А в руках у меня оружие. Но до этого…

До этого был карьер. И в меня целился Лазутин — через ночную мглу.

Я нащупала туфелькой опору на сползающем вниз склоне карьера и успела сделать то, что хотела. В конце концов, не зря же я сюда приезжала накануне и осматривала эту проклятую, наполненную известью пропасть. Пусть думает ублюдочный банкиришка, что я тупая, безмозглая сыщица, которая готова подставить свою башку под любую пулю.

Фиг тебе, майн фройнд.

Я упала животом на склон как раз в ту минуту, когда темноту прорвала, как грозовая молния осветила, вспышка, и тут же кожей почувствовала, как просвистело чуть повыше моей головы. Я ойкнула, совсем натурально, будто кусочек свинца угодил мне в грудь, и сбросила с ног туфельки — сначала одну, потом другую (пришлось расстаться, да и неудобно было в них, такие заразы, на каблуках, достаточно, что сумочка болталась на плече, сковывая движение, но с ней расстаться — никак нельзя), — туфли полетели вниз и гулко шлепнулись сперва о железный верх машины, а затем слабо хлюпнули, угодив в негашеную известь. Получилось неплохо. Девица полетела вниз — и делу конец.

Урод. Ах же ты, ублюдок недорезанный. Ну погоди, ну погоди, дай мне только отсюда выбраться.

Мои ноги опустились по склону еще ниже, так что голова оказалась почти на уровне берега, и уперлись в очередной твердый выступ. Не отрывая туловища от поверхности склона, чтобы тот, кто стрелял, не мог видеть моих телодвижений, я стала осторожно, вспоминая, как, где и что расположено на покатом склоне карьера, продвигаться вправо.

Я услышала шаги. Лазутин подходил к берегу карьера. Захотел, сволота, убедиться — достигла ли пуля цели. Давай, давай, попробуй посмотри.

Я продвинулась ещё немного, затем опустилась пониже. Кажется, здесь. Точно. Небольшая ниша, где-то в полуметре от края спуска в карьер. Ее я подметила ещё раньше. И именно к ней тащила свое тело.

Оп-па. Я нырнула в нишу и затаила дыхание, прислушиваясь к сердцебиению. Ох же ты, мое сердечко, стучит, хорошее, стучит, значит, жива, значит, пока еще дышу.

Шаги наверху затихли. И в следующее мгновение темноту рассёк луч фонаря. Я прижалась всем телом к задней стене ниши, затаилась как мышь: это укрытие — мой последний шанс. И Лазутину теперь отступать дальше некуда…

Луч фонаря прошелся по пологому спуску и задержался внизу, там, где торчал из извести зад багажника машины.

Световое пятно сместилось и застыло в другом месте. Известь, словно трясина болота, в этом месте как-то странно пузырилась, словно заглатывала свою добычу. Наверняка именно туда угодили мои туфельки.

Интересно, о чем думает банкиришка? Радуется, что это надо мной сомкнулась едкая, пожирающая плоть масса? Или всё ещё не верит, опасается.

Что ж, поди проверь. Спустись, покопайся в извести. Что, слабо?

Слабо…

Луч фонаря еще раз прошелся по склону, упал вновь на дно, а затем исчез.

Я услышала удаляющиеся шаги. Лазутин уходил. Он решил, что сделал всё так, как задумал. И вышел победителем.

Я уже перевела дух, но вновь услышала шаги. Чёрт побери! Неужели он решил вернуться?

Да, он решил, но не просто вернуться. Я поняла — зачем. До меня донесся характерный шум, свидетельствовавший о том, что кто-то подметал место расправы. Молодец, банкиришка. Всё делает так, как я ему велела. Заметает за собой следы.

Затем шаги Лазутина вновь удалились и смолкли окончательно.

Я сидела и ждала. Я не решалась вот так сразу вылезти из укрытия. Я боялась, что эта сволочь все же решил немножко выждать, а вдруг что-то показалось ему подозрительным?

Не знаю, сколько прошло времени, но наконец я сказала себе: хватит, старушка, так ты тут, чего доброго, рассвет встретишь, в этой замечательной нише. А еще, чего доброго, приволокутся ребятки Лазутина, которые думают, что это ты, красавица, — то бишь платиновая блондинка — прихлопнула их хозяина в мотеле.

И я стала выкарабкиваться наверх.

Лазутина не было. Он не стал выжидать. По всей видимости, сам боялся, что долгое стояние здесь может привести к нежелательным последствиям. Да и посчитал, что, без сомнения, попал в цель и счастливо отвязался от единственного свидетеля своей «смерти».

Я не стала ничего осматривать у карьера, решив, в свою очередь, что задерживаться здесь не стоит. Попадешь в руки бойцов Лазутина, разорвут на части — ничем не склеишь.

И я потопала, взяв направление на близлежащую железнодорожную станцию.

Проклиная на чём свет стоит банкира, которому до последней минуты всё же доверяла. И нахваливая себя — какая все же умница, успела укрыться в нишке. Слава богу, вспомнила о ней в нужный момент.

Камешки резали ступни, и я морщилась, словно в кожу мне впивались раскаленные гвозди.

Не было фонарика, и приходилось ориентироваться лишь по луне, блеклый свет которой освещал пространство.

Шумели где-то неподалеку деревья. А я продвигалась вперед. По траве, потом по выщербленной колее, потом по тропинке, которая петляла между оврагами.

Станцию я приметила еще издали. Неказистое одноэтажное здание выделялось в темноте черным пятном. И когда я подходила к этому строению, послышался шум приближающейся электрички.

Я обошла станцию стороной, электричка мне была не нужна. Я не могла в таком виде войти в вагон.

Перебравшись через рельсы, я двинулась к расположенному рядом посёлку.

«Ауди», конечно, на месте не было. Смешно было думать, что банкиришка зачем-то задержится здесь.

Наверняка он уже далеко. Смоется, сделает пластическую операцию, заживет, сволота, в своё удовольствие, чувствуя, что провел всех, как несмышленых детей.

Ну, посмотрим, пообещала я умнику.

Я медленно двигалась по поселку, пока не наткнулась возле одного из домов на сиротливо торчащую у забора машину.

Не слишком долго раздумывая, я достала из сумочки перчатки, натянула их на руки, затем высадила булыжником боковое окно «тройки», забралась внутрь и выдернула проводки из-под приборной доски.

Буду угонщицей, ничего не попишешь.

Короче, тачку завела и кружными путями, петляя и заметая следы, добралась до столицы. Где и бросила машину, не доехав до своего дома нескольких кварталов; крадучись, стараясь не показываться на открытой местности, прошлёпала до дома, поднялась на свой этаж, влетела в квартиру, не забыла закрыться понадёжней, и дисциплинированно плюхнулась на кровать.

Спать. Только спать. Ничего иного пока не дано. Всё!

Утром я проснулась новым человеком — жестким, знающим, что нужно делать.

В первую очередь я приняла ванну, освободилась от гадостной косметики. Платье, парик и даже очки, скомкав и изломав, положила в пакет, а пакет выбросила в мусоропровод. Ничего не должно напоминать о той платиновой блондинке. Нет её — и всё тут.

Поела. Даже с аппетитом. И стала обдумывать сложившуюся ситуацию.

Решение пришло довольно быстро.

Я не знала, где найти банкира, желание увидеть которого было ох как велико. Но я знала другое.

Я знала, где смогу увидеть его бывшую супругу. Которая наверняка что-нибудь да сможет сказать о тех местах, которые нравились ее муженьку, пусть и бывшему. Местах, в которых он мог объявиться.

Я приехала в аэропорт Шереметьево за несколько часов до вылета самолета, на котором собирались упорхнуть две сестрички.

К своему удивлению, я обнаружила, что Марина уже там. Вот так да! Какого черта она тут делает в такую рань? Или договорилась с Раисой встретиться заранее?

Ну и ну. Желание тут же подойти к Марине, похлопать её эдак ненавязчиво по плечу и с издевочкой предложить, а не пройти ли тебе, детка, со мной, потому как я знаю очень многое о тебе, твоем бывшем супруге и кое-что о сестричке, я в себе переборола.

Подождём-ка «близняшку». И пусть уж они вдвоём мне расскажут — что и как. Пусть всё объяснят. Насчёт Лазутина. Ведь за каким-то чертом и одна, и вторая проникали в дом банкира. Чего-то там искали. Вот пусть и объяснят. А я потом решу, что мне делать и как поступить дальше, чтобы при этом не навредить ни своей жизни, ни здоровью. И желательно увидеться с негодником банкиром. В конце концов, он не рассчитался до конца со мной, жмот чертов.

Людей в здании аэровокзала было немного.

Марина нервничала и часто поглядывала на часы. Она ходила по залу ожидания! Останавливалась возле киосков, ничего не покупала, только смотрела и бесцельно двигалась дальше.

Наконец она вышла наружу и стала прохаживаться возле автостоянок.

Где-то минут за сорок до вылета самолета Марина окончательно вышла из себя. Понятное дело. Сейчас прекратится регистрация, и тогда — все. Никуда не улететь.

Впрочем, вы, пташки, и так не улетите. Уж я постараюсь. Приложу максимум усилий.

Распахнув плащ, она двинулась по дорожке, ведущей с территории аэропорта. Уйти, что ли, хочет? Тогда почему пешком? Почему не на машине?

И тут я увидела остановившуюся «Тойоту», а затем высунувшуюся из заднего окошка руку.

Ну вот и дождалась.

А дальше все было очень странно. Во всяком случае, такого я не предвидела.

В машине находилась Раиса, но, кроме неё, — ещё люди. С самой Раисой, судя по её голосу, который раздался из салона, что-то случилось.

Я тенью скользнула за спину Марины и проделала всё как положено.

Уперев ствол в висок бывшей супруги банкира, я сказала те самые слова, адресованные пассажирам «Тойоты»:

— Всём — не дёргаться! Особенно вам, сучки-«близняшки»…

Я услышала, как Раиса застонала. Как человек, который устал от подобных передряг.

— Брось оружие. А то я твоей сестренке нечаянно башку могу продырявить.

Сидящая в машине женщина несколько секунд сидела неподвижно, а затем разжала ладонь, выпуская пистолет. Металл тяжело стукнулся об пол салона.

Я переместила ствол с головы Марины, ткнув им в поясницу. Так надежнее — оружие было не на виду. А то мало ли… Вроде бы пока посторонних не видно. Но машины нет-нет да и проезжают, и какой-нибудь глазастый водитель заметит и поймёт мои намерения в отношении девицы, ступором застывшей у иномарки.

Сидящий за рулем человек вдруг хохотнул. Я с трудом оторвала взгляд от Раисы. Иначе не оторвешь — она выглядела не просто плохо, а ужасно плохо, пожалуй, даже хуже, чем я, когда выбралась из карьера. Одежда на ней была в грязи и крови. Кровь на рукаве, на голове, запеклась на щеках. А перевязка — какая-то самоделка, словно женщину вытаскивали с поля боя.

Я даже на миг забыла, что собиралась делать дальше, настолько была поражена.

Но смех человека за рулем отрезвил.

Я посмотрела на водилу и едва не вскрикнула. Лицо этого человека мне было знакомо. Я не могла его забыть.

Человек, не боясь моих угроз и не смущаясь тем, что в моей руке было оружие, открыл дверцу машины и легко выскочил наружу.

После этого он снял автомат с шеи, положил его на сиденье, спокойненько поднял пистолет, уроненный Раисой, и бросил его туда же, на сиденье. Мне кажется, что если бы сюда сейчас подкатил взвод милиции, его бы и это не смутило.

А затем он улыбнулся мне, правда, несколько вымученной улыбкой. Улыбкой человека, который зверски устал и больше всего на свете хочет, чтобы его оставили в покое. Его комбинезон был не менее грязен, чем у Раисы. Где, интересно, эти люди ошивались? С автоматом и пистолетом?

Мимо проехала машина. Он проводил её взглядом, после чего разжал свои запекшиеся губы:

— Привет, капитан…

Он меня узнал. Впрочем, иного и быть не могло.

Передо мной стоял майор ФСБ Кондратьев.

Я не думала, что когда-нибудь еще увижу его. Во-первых, я уже не состою в этой организации. Во-вторых, с областным городком, где служил Кондратьев, у меня были связаны отнюдь не лучшие воспоминания; о них, будь моя воля, я бы и вовсе постаралась забыть на веки вечные. И хотя Кондратьев в тех событиях сыграл положительную роль, а для меня даже спасительную, потому что отчасти благодаря ему я выкарабкалась из грязи, куда меня пытались втоптать, всё же… Я потеряла тогда своего боевого товарища. Даже мысленно не желаю возвращаться к тем перипетиям. К черту! Иначе можно тронуться. Начинаю себя корить, отыскивая свои погрешности и промахи… Не хочу!

Я не думала его увидеть. Однако судьба распорядилась иначе.

Кондратьев стоял передо мной. И, как тогда, положение было отвратительным…

Он был все тот же. Здоровый, могучий, уверенный в себе и в своих силах мужик. И в то же время…

Я его запомнила в костюме, этаким чистюлей, даже чуть-чуть пижоном. Теперь передо мной стоял человек в комбезе — грязь на одежде, лице, руки в царапинах. И от него несло какой-то непонятной гадостью. Словно он только что искупался в дерьме.

Я не видела, сколько еще людей находилось в салоне «Тойоты», но по тому, в каком виде были и Раиса, и Кондратьев, я не сомневалась, что сколько бы людей еще там ни находилось, вряд ли они выглядели как-то иначе.

А он после первых слов приветствия продолжал:

— Может, опустишь оружие? А то как бы девчонка не обделалась.

Он заявил это довольно резко, как бы меня в чем-то обвиняя. Словно я виновата в каких-то грехах, от которых страдал и он.

Я не сделала того, о чем он просил. Я не служила больше в ФСБ. И не собиралась никому подчиняться. Из этой службы — уж точно. Если только меня не скрутят и не застегнут на запястьях наручники. Тогда да. Только силой. А иначе — фиг вам. Почему-то в эту минуту, когда я смотрела на майора, у меня появилась страшная ненависть к той организации, которую я сама недавно представляла. Не знаю, почему она возникла. Люди везде разные. Человек, если он рожден им, даже в дерьме останется человеком. А если сукой рожден, куда его ни помести, хоть в самые растепличные условия, — сукой он и будет. Кондратьев был человеком. Тогда откуда же у меня это чувство?

— Может, свалим отсюда? — видя, что я не очень внемлю его словам, вновь заговорил Кондратьев. — И поговорим где-нибудь без свидетелей. Вижу, что наши пути-дорожки вновь сошлись… Если, конечно, не хочешь шума.

И он кивнул куда-то в сторону, не оглядываясь. Интересно, на висках у него, что ли, ещё пара глаз расположена? Или так боковое зрение развито?

Там, куда он кивнул, на самом деле что-то начало происходить. А именно: какая-та дамочка выволокла из здания аэровокзала постового и начала что-то яростно объяснять тому, тыча пальцем в нашу сторону. По всей видимости, эта особа подметила нездоровую, мягко говоря, обстановку у «Тойоты» и поспешила оповестить о ней стража порядка.

Шума я не хотела.

— Мы поместимся в твою тачку?

— Сдвинемся, — хмыкнул Кондратьев.

Я засунула пистолет за пояс джинсов и подтолкнула к машине Марину. Да, пути-дорожки наши вновь пересеклись. И очень хотелось бы понять — почему, отчего и зачем.

В салоне машины сидели еще два человека. Тяжело дышавшая, терявшая последние силы Раиса не в счет. Скорчившись, она полулежала на заднем сиденье.

Кондратьев приказал Витьку — тому, кто находился на заднем сиденье, пухлячок этакий, — чтобы он подвинулся и положил к себе на колени голову Раисы. Потом села Марина. Она сразу же обхватила руками свою сестричку по отцовской линии и нежно прижала к себе; затем стала гладить ее по волосам, успокаивающе, не обращая ни на кого внимания. Я только тут заметила, как побледнела Марина. Когда держала ее под дулом пистолета, лица её я не видела. По тому, как она говорила с сестрой, я поняла: она любит её. Они были до странности похожи. Впитав в себя лишь отцовские гены и напрочь, еще в утробе, отбросив материнские, словно бы заранее отвергая своих матерей и не желая походить на них.

Я втиснулась последней, хлопнув дверцей. Витьку пришлось сидеть едва ли не боком.

Кондратьев сбросил оружие себе под ноги, лихо развернулся и направил машину прочь из аэропорта.

— Пожалуйста, ей нужно срочно в больницу, — не удержалась Марина, обращаясь к человеку за рулем, когда мы отъехали не более ста метров.

Кондратьев ничего не ответил, словно бы и не слышал. Словно ему было наплевать на умиравшую женщину. А в том, что она умирала, не было никаких сомнений.

Раиса лишь слабо стонала. Странно было даже, как эта амазонка еще несколько минут назад с оружием в руках пыталась повелевать из машины. Она полностью выложилась. Отдала последние силы, чтобы увидеть сестру и шагнуть ей навстречу. Мне так казалось. Она хотела увидеть Марину. Может, перед смертью. Кто знает точно, что у нее творится в душе. И вообще, ради чего она подвергала себя смертельному риску.

Но то, что она стремилась увидеть Марину, тут я попала в точку. Потому что когда Кондратьев выехал на трассу, Раиса неожиданно разлепила губы, посмотрела на свою «двойняшку» прощальным взглядом и выдохнула, как отрезала:

— Не получилось у нас, Мариша… Извини…

Глаза её так и остались открытыми. А на лице застыла мертвенно-бледная маска. Мне даже показалось, что я заметила, как небольшой сгусток энергии выпорхнул из полураскрытых уст и устремился прочь из пропитавшегося дрянью салона куда-то ввысь, где ярко, свободно и легко дышится.

Кондратьев приостановил машину и оглянулся. Он будто что почуял.

— Не нужно больницы, — тихо произнесла Марина.

И он всё понял. Правда, никакого сожаления ни во взгляде, ни в позе я не прочитала. Он не произнёс ни слова.

Просто вновь повернулся к рулю и погнал машину на предельной скорости.

Только не в город. А в лесок. Отыскав полянку, он остановился. Чтобы, как я решила, наконец во всём разобраться и поставить точку. Впрочем, я ошиблась. До окончательной точки было ещё далеко.

Солнце клонилось к горизонту. Ветерок приятно щекотал лицо, монотонно шумела листва, убаюкивая своим шелестом.

Девственный лес, нетронутый погрязшим в грехах человеком.

И вот в эту чистоту приехали люди. То есть мы. Со своим оружием и со своими проблемами.

На этой поляне росли пестрые цветы и зеленая трава. Теперь на ней вырастало еще кое-что — небольшая могилка. Которую приказал соорудить Кондратьев двоим из своих «подельников». Имя одного я уже слышала в машине — Витек. Второго он называл Герой или чаще — проводником. Почему так, я не знала и не спешила со своими расспросами.

Двое не стали даже оспаривать распоряжение Кондратьева. Словно уже давно были согласны с его руководящей ролью.

Рыть было нечем. В багажнике «Тойоты» оказались лишь домкрат да небольшой набор ключей.

— Ничего, — заявил Кондратьев, держа в руке автомат и пистолет, — отыщите палок покрепче и расковыряйте землю. Глубоко не нужно. Лишь прикрыть тело.

Хотя бы так. От стенаний Марины, что все же следует похоронить по-человечески, он отмахнулся, заявив, что к погибшей особе по большому счёту не питает особых симпатий, а сложись всё по-иному, то она его вообще не укрыла бы даже горсткой земли, а оставила валяться на закуску вонючим навозным червям.

Витёк и Гера торопливо расковыряли на полметра мягкую почву, уложили на дно тело Раисы, накрыли его валежником и сверху присыпали землей, соорудив что-то вроде могилки: холмик, а сверху — перевязанные крест-накрест два прутика.

— Ну-с, — произнес после этого Кондратьев. — А теперь, Витёк, тащи сюда кейс и «ноутбук». Да живо.

А сам сел возле могильного холмика, положил рядом автомат, пистолет и неторопливо обвел всех цепким взглядом человека, владеющего ситуацией.

— Садись. Разговор будет долгим.

Марина уже сидела возле холмика и что-то шептала побелевшими губами. Наверное, прощалась с сестрой.

Гера плюхнулся неподалеку. Метрах в двух от него расположился Витек с двумя чемоданчиками.

— Начнем с тебя, капитан, — повелительно начал Кондратьев. — Хочу знать, каким боком ты к этому делу.

— А может, с вас начать? — хмыкнула я. — А, Павел Никодимович? Кажется, я тебя правильно величаю, товарищ майор, не забыла?

— Угу. Не забыла. Только не майор. А подполковник.

— Поздравляю. В отличие от тебя, я повышением похвалиться не могу. Потому как меня попёрли из ФСБ. Так что я сейчас сама по себе. И никому на хрен не подчиняюсь.

Моя грубость его позабавила. Он открыл было рот, чтобы ответить в тон мне, но тут вмешался Гера. С явной брезгливостью бросив в нашу сторону:

— Павел? Подполковник? Так-с. Значит, имечко Руслан было туфтой. Всё туфта. Вот кто, оказывается, среди нас был чужак. Ха-ха…

Он как-то нервно забулькал горлом, попытался громко засмеяться, но тут же надрывно, словно подавился, закашлялся.

— Закрой фантан, проводничок. О тебе речь пойдёт позже. И кто бы я ни был, дух из тебя вышибить я смогу в любом случае. А ты уже давно на это напрашиваешься.

Не знаю, на что намекал подполковник, но Гера не стал больше задираться. А, поджав губы, молча уставился в землю, как человек, которому все по барабану.

Витёк как молчал до этого, так и продолжал помалкивать. А Марина на нас даже не смотрела, словно нас и не было. Так, призраки, не имеющие к ней никакого касательства.

— Вот что, капитан или как там теперь тебя — сама по себе, давай не торговаться. Пусть ты уже и не в ФСБ, но помимо службы у тебя должна остаться элементарная вежливость.

Ишь ты, на чувство бьёт. Нехорошо, Павел. Впрочем, чего уж теперь, ведь это я ему обязана. По старой памяти.

— Я обещаю, — продолжал Кондратьев, — после твоего объяснения я выложу все начистоту. Мне, как и тебе, нужна полная ясность. Лады?

Я пожала плечами и, секунду поколебавшись, заявила:

— Лады. Кому-то все равно нужно начинать.

Это уж точно. Не сидеть же, глядя друг на друга, как противоборствующие стороны, которые никак не могут найти модный ныне «консенсус». Пока нам с подполковником делить вроде нечего. Мне был нужен не он. Мне был нужен банкир. Сволочь из сволочей Лазутин. А Кондратьев мне что-нибудь объяснит. Ведь не просто так он оказался вместе в Раисой, «близняшкой», которая интересовалась бывшим мужем своей сестренки Марины.

И я начала свой рассказ. С того момента, когда моими услугами решил воспользоваться Лазутин.

Кондратьев слушал меня не перебивая. Остальные мужики — тоже, и всё смотрели на меня так, словно пытались на ходу мою историю связать со своей, и получался, наверное, довольно занимательный сюжетец. Для них. Но не для меня. Потому что их одиссеи я ещё не знала. И связать то, что произошло со мной, пока было не с чем.

— Вот оно как! — довольно проговорил Кондратьев, когда я закончила.

— Ну и «как»? — передразнила я его. — Вас что, тоже интересовал этот банкир?

— Интересное кино получается, — игнорируя мои вопросы, протянул он и характерным жестом погладил подбородок. — Н-да… Весьма занимательное.

Никто его не поддержал.

— Банкир? — До него словно только что дошло, о чём я спрашивала. Он посмотрел на меня и отрицательно замотал головой. — Нет, банкир нас не интересовал. Нас интересовало то, что он скрывал у себя в банке. И относительно Раисы ты верно угадала. Всё толково сложила, что с тобой произошло. Именно благодаря ей мы опять встретились. И ещё — её сестре. Не будь Раисы, ты меня бы не увидела. А не будь Марины, я тебя. Каламбурчик, да? Но именно благодаря тому, что две сестры стремились одна к другой, — мы с тобой здесь, капитан. Тьфу ты… Сыщик. Просто сыщик, который сам по себе.

— Кончай воду лить, — огрызнулась я. — Вижу, ты можешь многое прояснить. Так что давай. Твоя очередь.

— Угу, — протянул он. — Могу. Теперь могу. После твоего рассказа можно уже строить цельную картинку… «Эльфабанк», — начал он, — был учреждён двумя людьми. Поначалу Лазутиным, известным в своих кругах финансистом. И Мостовым — гендиректором консорциума «Нефтегазпром». Денежные потоки «Нефтегазпрома» на первых порах и являлись основными в деятельности банка. До прихода Смыслова, который был очень скоро включен в соучредители.

— У меня сведения, что банк создавался сразу тремя этими людьми, — решила вмешаться я, отчего-то не желая подвергать сомнению слов Михалыча, своего бывшего начальника.

— Может быть, и существовала видимость того, что банк создавался тремя этими славными товарищами, — осадил меня Кондратьев. — Но на самом деле всё было так, как я только что сказал. Смыслов занял место соучредителя спустя три месяца после того, как банк начал работать.

— И почему же его включили?

— Информация. Он владел информацией. Самым ходовым товаром всех времен.

— О двух своих соучредителях? — догадалась я.

— Не только. Хотя и о них тоже. Он знал обо всех скрытых финансовых потоках консорциума. Зарубежные счета, суммы, фиктивные фирмы. Но в то же время он владел и иной информацией.

— Криминал?

— Ну-у, сыщик, — с укором протянул Кондратьев. — Что уж ты сразу-то… Насчёт Смыслова у тебя правильные сведения. Он работал когда-то на Лубянке. И успел за время своей службы собрать хорошее досье. По различным людям, партиям. Как, что и откуда финансировалось. С главой консорциума у него были старые связи. И когда тот, совместно с Лазутиным, создал банк, Смыслов вынырнул и предложил свои услуги. Которые и были приняты. Я даже думаю, с воодушевлением. Во-первых, благодаря досье Смыслова появлялась возможность заполучить новых клиентов. А значит, дополнительные финпотоки шли через их банк. Во-вторых, гэбэшная «крыша» — это было очень даже неплохо. И, можно сказать, надежно. Смыслов имел крепкие связи во многих кругах и сплотил вокруг себя тёртых ребят — бывших офицеров спецслужб.

— Значит, шантаж. С помощью его «Эльфабанк» заполучал в качестве клиентов нужных людей.

— Я бы сказал по-другому: Смыслов произвёл передел. А вернее, перегруппировку сил, в результате которой образовался новый альянс, во главе которого стали он, Лазутин и Мостовой. Да, с помощью информации, которой владел Смыслов, удалось это провернуть. И привлечь на свою сторону некоторых влиятельных людей, тем самым укрепить свои позиции и заявить о появлении новой силы, требующей к себе, ну, скажем так, — уважения.

— И что же случилось дальше?

— А дальше произошел кризис. Часть капитала мудрая тройка альянса успела перегнать в западные банки. Но часть… Часть всё-таки не удалось уберечь. Банк оказался в списках банкротов. С этого момента и начинается самое интересное. Влиятельные товарищи, естественно, всполошились. Денежки-то их тю-тю. Свое, однако, не дядино. Ну и, понятное дело, потребовали возврата. Досье — оно конечно, а бабки надо возвращать. О потерях таких сумм никто не договаривался. Но Смыслов неожиданно передвинулся в тройке на первые роли и нагло заявил, что, мол, ребятки, — кризис на дворе, он — для всех, так что забудьте о деньгах и не выпендривайтесь. А начинайте снова — то бишь продолжайте вести финансовые операций через наше учреждение. Не то — кое-кто кое-что узнает, и тогда — вам не поздоровится. Смыслов, в общем, обнаглел. Остатки денег, которые сохранились на западных счетах, он решил не возвращать. Более того, у него появилась мания величия. Он стал зондировать почву в некоторых партиях на предмет выдвижения своей кандидатуры на руководящую роль. Тут уж влиятельные товарищи не выдержали. И сделали свой первый ход, решив приструнить зарвавшийся альянс.

— Они наняли киллера. И убрали Смыслова.

— Точно. Решив, что без бывшего гэбэшника остальные соучредители «Эльфабанка» присмиреют.

— Но не тут-то было, так?

— Ну, в общем, да. Мания величия стала не по карману двойке. Однако возвращать денежки и она не стала. Тяжело расставаться с ними, даже если они не твои.

— И клиенты «Эльфабанка» совсем рассвирепели, — поддакнула я.

— Вот это в яблочко. Следом за Смысловым ушёл в мир иной Мостовой. Казалось, что следующая цель ясна — Лазутин. И тому нужно не дергаться, а быстренько исправлять положение. То бишь идти на попятную. Распродавать все что можно, как угодно, но вернуть суммы — иначе со здоровьем может быть не все в порядке. Да его может совсем не стать. Не он первый… Но ничего такого не произошло. Лазутин не спешил рассчитываться с могучей клиентурой. А эта самая клиентура неожиданно затихла.

— Досье? — смекнула я.

— Кое-что просто появилось в газете. Закамуфлированно, обтекаемо, но те, кому нужно, поняли: информация, которой стращал их Смыслов, продолжает существовать. И она теперь у того, кто из бывшего альянса остался в живых — у Лазутина. Наступила некая передышка. Которая, конечно же, долго не могла продержаться. Деньги следовало вернуть. Но, прежде чем заставить банкира сделать это, требовалось выбить из его рук козырь, с помощью которого он держался на поверхности и не спешил идти на попятную. Требовалось заполучить носители информации, а затем уже заняться банкиром.

— И что им помешало?

— В стане самих клиентов банка произошел тихий раскол. Неожиданно кое-кто из товарищей смекнул, что, имея такое досье, можно самому влиять на коллег.

— Замкнутый круг, — вздохнула я. — Группа людей разъединяется, и каждый самолично хочет заполучить ценную вещь. И она будет переходить из рук в руки, как эстафетная палочка, пока не останется в живых тех, кому она нужна.

— Хм. — Кондратьев удовлетворенно кивнул. — Ты верно подметила. В общем, с этого момента наши с тобой дорожки и пересеклись. Лазутин ищет пути остаться в живых, понимая, что его жизнь отныне висит на тонкой нити. А некоторые ребята пытаются опередить один другого. Деньги для них уже отходят на второй план.

— Лазутин нанимает меня. А тебя-то кто?

— Никто, — пожимает плечами Кондратьев. — Мой случай несколько отличен от твоего. Ты следила за Мариной. И вышла на Раису. Которая подсаживалась в «Форд», который, как потом ты узнала, состоял на балансе Главного управления внутренних дел. Не будем влезать в дебри, остановимся лишь на том, что именно через Раису была предпринята попытка заполучить то, что осталось у Лазутина от Смыслова. Кто конкретно стоял за Раисой? Только обойдемся без конкретики — иногда не стоит задаваться лишними вопросами. Как говорит один мой товарищ, делай своё дело и просто двигайся дальше.

— Ты так и поступаешь? Не задумываешься, делаешь дело и двигаешься дальше? — Мне почему-то не хотелось в это верить.

— С некоторых пор — именно так. — Кондратьев перевёл дух. — Делаю дело. И двигаюсь дальше. Иначе не получается. Иначе тупик.

— Остановимся на Раисе, — согласилась я.

— Она оказалась в связке с одними из тех, кто же лал заполучить наследство Смыслова. И она оказалась очень ценным звеном в этой связке. Потому что имела доступ к Лазутину. Вернее, не она сама, а её сестра Марина.

Все мужчины, внимательно слушавшие до этого «Руслана», повернули головы к Лазутиной. Марина продолжала сидеть возле могилки своей сестры ни на кого не глядя, лишь пропускала землю между пальцев, которую машинально черпала, беря с холмика, когда та заканчивалась. Казалось, то, что говорилось на поляне, ее нисколько не интересовало. И не касалось.

— К-хм, — откашлялся Кондратьев. — Из твоего рассказа выходит, сыщик, да это мы и сейчас наблюдаем, что сестрички любили друг друга…

— Ух, какой же ты умный, — процедила сквозь зубы Марина. Едва слышно, но внятно. И Кондратьев умолк на полуслове. — Какие вы все умные, прямо обалдеть, — продолжала Марина. — Любили… Мы были одно целое. Она обещала, что после всего мы вместе уедем… далеко-далеко.

— Понятное дело, — буркнул Кондратьев. — Чего ж не уехать. Но то, что одно целое, — охотно верю. Раз она даже полуживая стремилась к тебе.

— Вы ведь надолго расставались, — вслух размышляла я, вспомнив слова отчима Марины. — Мать Раисы увезла её из посёлка, в котором вы обе родились.

— Ну и что? Это были, конечно, плохие годы. Когда мы не были вместе. Я ненавижу свою мать. Она предала отца.

— Чем же? Тем, что после смерти твоего отца вышла замуж за другого? Это ты считаешь предательством? А твой отец не был предателем, когда бегал к другой?

— Она разбила жизнь отцу. Он мне много чего рассказал… А затем ещё и предала его, выскочив за какого-то пентюха.

— Н-да, — вздохнула я. — Сумел же твой батюшка так настроить тебя против родной матери.

— Обойдусь без ваших дурацких комментариев.

— Обойдись, — согласилась я. — С Раисой ты вновь встретилась в Москве, когда уже развелась со своим мужем. Надеюсь, это не тайна?

— Нет. Не тайна. И мы поняли, как нам друг друга не хватало. Кроме отца, у нас никого роднее не существовало. Но отца уже давно не было. Остались мы с ней. Вдвоём.

Во мне что-то протестовало против этой их странной любви, и я сказала:

— Раиса в детстве была задиристой, агрессивной девчонкой. Она такой и осталась. Тебе не кажется, что с тобой она повстречалась через многие годы не просто так? Не совсем случайно, а?

— Мне плевать, что кажется тебе, — огрызнулась Марина.

— Ладно, — смирилась я. — Вы встретились, и она попросила тебя о помощи. Это не будешь отрицать?

— Нет. Затем мы должны были уехать. Вместе. И никогда больше не расставаться.

— Пусть так, — вклинился Кондратьев. И тяжело вздохнул, мол, правдивость слов Раисы теперь не проверишь. Мёртвые, как известно, имеют привычку помалкивать. — Раиса попросила тебя возобновить контакты с бывшим супругом. И ты не отказалась. Раисе нужно было точно знать, где хранятся электронные носители информации. А от кого, как не от самого хранителя, Лазутина, она могла это узнать?

— Ночью, после «акта любви», Лазутин застукал тебя роющейся в его бумагах, — подхватила я. — Оправдываясь, ты сослалась на свою старую, ещё из детства, болезнь — лунатизм. Чем ошарашила своего бывшего супруга. Тот даже на некоторое время поверил тебе. Пока не застукал тебя вторично… Вот тогда у него зародились сомнения. Особенно же когда вместо тебя в дом пришла Раиса, которая сама решила осмотреть жилище банкира. Ведь ты, дорогуша, так ничего и не отыскала. А вот ей, по всей видимости, удалось кое-что обнаружить. Думаю, она просто наткнулась в его рабочем столе на бумагу, в которой упоминался сейф, имеющийся в кабинете банкира.

— К сожалению, — продолжил Кондратьев, — самого банкира нельзя было трогать. Тогда бы неминуемо поднялся шум, волны которого так или иначе дошли бы до клиентов банка. Этого нельзя было допустить — информация должна быть сосредоточена в одних руках. Действовать можно было только крайне осторожно.

— Раиса попросила тебя при следующей встрече с бывшим муженьком выведать все об этом сейфе, — вновь вступила я в разговор, — ты постаралась, и любила его так страстно, что у него мозги вывернулись наизнанку. Либо подсыпала что… Один черт. Но проговорился он тебе. И после этого ты перестала ездить к нему домой — зачем теперь? Являлась, лишь чтобы пополнять кредитные карточки. Визит на службу — хороший повод, чтобы хорошенько рассмотреть всё. Как, где и что расположено в банке. И Лазутин нанял меня. Он был хорошим математиком и умел складывать. Ясной картины у него еще не было, но одно он понял — нужно срочно исчезать. Иначе — ему конец. И он задумал очень оригинальный способ ухода — имитацию убийства. Вот мразь…

Я не сдержалась. И Кондратьев хитро ухмыльнулся.

— Когда я ему заявила о том, что видела как бы раздвоившуюся его бывшую супругу, он всё ещё колебался в отношении тебя… Странная женщина, необычная болезнь. Но в тот момент, когда я ему это рассказывала, к банку подъехала ты. И он объяснил твой визит тем, что у тебя неожиданно закончилась кредитная карточка. Неожиданно… Это слово как бы само собой слетело с его уст. И после этого он всерьез задумался. В банк ты стала наведываться слишком часто. Ну а дальше… Дальше я окончательно рассеяла его сомнения, когда узнала о существовании сестренки по отцовской линии, «близняшки», но совершенно иной по характеру. И Лазутин всё понял. Беги! И как можно скорее. Иначе от смерти не убежишь.

— Раз уж вы все так хорошо знаете, — приподняла голову Марина и отряхнула с ладони комочки земли, — чего ж вы волну гоните?

— Мать свою ты считаешь предательницей, а сама-то ты кто? — Я с какой-то яростью уставилась на женщину у могильного холмика.

— Да пошли вы все, — неожиданно грубо отмахнулась она.

— Да уж ходили, — за меня и за себя ответил Кондратьев. — Итак, банкир с твоей помощью, сыщик, вознамерился смотаться. А Раиса… девочка решила за браться в банк. Чтобы добыть наследство Смыслова.

— И для этого? — Я подняла на него глаза. Я уже догадывалась, что для этого было нужно.

И Кондратьев подтвердил:

— И для этого ей нужны были люди. Спецы, умеющие стрелять, взрывать, кто знал, как захватить здание, а затем выбраться из него, умеющие работать с компьютером, взламывать защиты, нащупывать коды.

Кондратьев перевел дыхание и посмотрел на Витька и Геру.

— Так появились мы. Раиса и стоявшие за ней люди отбирали людей в команду обстоятельно и осторожно, через посредников, одним словом, через дальние каналы. Этакие темные, нигде не засвеченные лошадки. Сами не знающие до поры, зачем их приглашают. Чем дальше от столицы проживали они — тем лучше. Все без шума и быстро… Так, чтобы конкуренты заволновались лишь тогда, когда информация оказалась бы в одних руках. И все же прокол произошел.

— С тобой? — догадалась я.

— Не только… Один из тех, кто понадобился Раисе, оказался человеком из нашего городка. Технарь, бывший спецназовец, прошедший «горячие точки», он не раз освобождал заложников из лап боевиков, в том числе и тогда, когда узники находились в одиноко стоявшем строении. Как и другим, ему предложили сто штук по выполнении задания — при условии слепого повиновения и четкого выполнения инструкций… Накануне своего отъезда в Москву он попал в аварию. Но прежде чем умереть, этот человек кое-что рассказал нам. Не всё, но достаточно для того, чтобы вместо него смог отправиться я. Став на время этим технарём — Русланом.

Гера презрительно фыркнул. А Витек как-то весь подтянулся и прижал к себе «ноутбук», словно испугавшись, что его сейчас у него отнимут.

— Прокол произошел не только со мной, — повторил Кондратьев, — но и со всеми остальными. Мы добрались до банка, захватили его и взяли то, ради чего и врывались туда. А потом вдруг всем захотелось владеть кейсом. И у каждого на то были свои причины. Хотя могу уверенно сказать, что вряд ли кто-то догадывался и догадывается, что находится в этом кейсе.

— И ты знаешь эти причины? — подал голос Гера.

— Понять их несложно, — устало вздохнул Кондратьев. — Первым захватил кейс Аслан. Когда я осматривал его тело, то нашёл при нём работающее передающее устройство. Скорее всего он ещё до своей поездки в столицу продался боевикам. Он посчитал, что они ему заплатят не меньше. Плюс авторитет и вес в своём тейпе. За чем именно будет идти охота, он толком не знал. Но раз платят такие деньги — значит, что-то стоящее. Так, по всей видимости, решили его соплеменники, благословив на эту поездку. Когда ЭТО будет в их руках — тогда и разберемся. Передающее устройство было включено. Думаю, этот маячок должны были уловить и подобрать джигита, когда все закончится. Может даже, этот маячок работал все время, давая знать, где находится Аслан.

— Его рожа мне сразу не внушила доверия, — буркнул Гера. — Из-за этой чушки, по большому счету, всё и началось.

— Возможно, — не стал оспаривать Кондратьев. — У Касьяна — снайпера — были свои расклады. Он проигрался. И ему нужно было намного больше, чем обещанные сто штук. А раз каждому за этот чёртов кейс платили по сто, то путем несложного подсчёта выходило, что ему одному, если он завладеет чемоданчиком и предложит его на продажу, отломится, как минимум, пол-«лимона». Рассчитаться, глядишь, и хватит.

— Вот и рассчитался, — крякнул Гера.

— Ты-то, проводник, каким боком? — вдруг полоснул по Гере буравящим взглядом Кондратьев. — Ты должен был нас вывести из банка. Ты знал, как это сделать. Раньше ты был диггером. Это мы уже слышали. Ты знаешь подземную столицу. И, как видно, не плохо. Раз мы вышли и находимся здесь. Пусть и не все.

— На месте банка девять лет назад располагалась страховая контора. Я работал в ней замом управляющего, — нехотя признался Гера. — До этого я был и диггером, и гонщиком. Мало ли кем.

— А потом, значит, стал страховщиком, — хмыкнул Кондратьев.

— Управляющий был моим другом. Он и взял меняк себе.

— И что дальше?

— Дальше я его убил.

— Вот как! — воскликнул Кондратьев.

— Вообще-то, все было не совсем так. Но на меня повесили именно это. Он оказался в конечном итоге паскудой. Страховая компания влетела с одним полисом, а он повесил прокол на меня… Тогда я и решил воздать ублюдку по заслугам. В своем кабинете он хранил много наличности, ценных бумаг, всякой документации, потеря всего этого — мощный удар по нему. И вполне заслуженный. Я вспомнил про под земные коммуникации, вернул свою память на несколько лет назад, когда столько времени проводил под землёй, и… Оказалось, что я вполне смогу уйти из здания подземными ходами, если не успею убраться через само здание. В намеченный день я ворвался в его кабинет, схватил его за шкирку, врезал разок и… Он грохнулся, ударился об угол металлического сейфа и испустил дух. Этого я не хотел. Убивать — нет. Я испугался, забрал из его кабинета всю наличку, ценные бумаги и свалил. Через канализационные коммуникации. Секретарша, услышав крики, успела вызвать милицию. Пришлось уходить уже известным вам путём.

— И куда ты смотался?

— В тюрьму, — сокрушенно сказал Гера. — Я, собственно, решил уехать из страны, но на границе меня сцапали. Дали пятнадцать лет, хотя грозили вышкой.

— И сколько ты отсидел?

— Только девять. Ко мне приехали на зону и предложили вариант: либо сидеть дальше (без гарантии до быть срок), либо проделать тот же путь под землей — и тогда в конце свобода.

— Н-да… — Кондратьев тронул подбородок. — Ну, если тебе дали свободу, на кой ляд ты пытался драпануть?

— Я разве похож на дурака? А и дураку ясно, что, едва мы окажемся на поверхности, да ещё с тем, что нужно заказчику, нас немедленно уберут. Уж меня-то точно. В этом я не сомневался.

— Смышлёный, значит, — мотнул головой подполковник. — Ну и драпал бы один. Кейс зачем же прихватить пытался?

— Не пропадать же добру, — фыркнул Гера.

— Ну да. Рачительный.

Кондратьев неожиданно поднялся, подхватил автомат и ткнул стволом в сторону Витька:

— А ты, электронщик, твою мать? Может, прекратим называть тебя уже просто Витёк. Может, по отчеству? Я же видел, что ты там струячил на компьютере — еще в детсаде. Другим, может, было без разницы, а я успел оценить. Откуда ты?

Маленький пухленький человек провел ладонью по редким волосам, тяжело вздохнул, как разведчик, неожиданно раскрытый противником, и просто сказал:

— ГРУ.

— Во! — поднял палец Кондратьев. И посмотрел на меня. — Вот тебе и проколы, сыщик. Главная ошибка Раисы и тех, кто стоит за ней, тривиальна: в любой ситуации полагайся только на себя. Даже подбором людей нужно было заниматься самому. А не подключать дальние каналы, разных там посредников. Впрочем — это объяснимо. У них не было времени. И проколы тут просто неизбежны. Таково мое мнение.

Это Кондратьев уже говорил для меня. Все прочие, за исключением Марины, и так все хорошо знали.

— Вот так, — заключил подполковник. — Раиса оказалась живучей девчонкой и заставила нас притащиться в аэропорт. Где мы и встретились. А ты, сыщик? Ты хотела через Марину добраться до банкира?

— Хотела, — вздохнула я.

— И что дальше? Намеревалась отомстить?

— Хотела разобраться, что и почему. А теперь…

— И что же теперь?

— Теперь — черт его знает. После того как с вами повстречалась и все услышала — напрочь не знаю. Какой-то замкнутый круг. В котором все хотят стать победителями.

Кондратьев ничего не ответил. Но я увидела, как он изменился в лице. Глаза вдруг сузились, губы поджались. Тело напряглось, как для броска. А затем я поняла, что с ним. Над поляной прозвучал грубый голос. Прозвучал впервые. И принадлежал он не мужчинам, находившимся рядом. И, уж конечно, не Марине.

Голос раздался за моей спиной. Кондратьев стоял ко мне боком, так что боковым зрением он увидел, кто здесь появился. Человек, которого никто не звал.

— Насчёт победителей — это точно, — веско проговорил человек. Я хотела было обернуться, но тут же раздалась новая реплика, которая остановила меня. — И прошу — никому не двигаться. А ты, мой большой и здоровый, — брось оружие.

Кондратьев выпустил из рук автомат.

— Мне жаль мою коллегу, — продолжал незнакомец. — Жаль. Но, впрочем, — она была обречена. Ты прав, чревовещатель. Когда мало времени — ошибки неизбежны. То, что среди вас имеется чужак, я знал. Но что он не один… Н-да. Впрочем — это неважно. Теперь не важно. Что ж, пусть были проколы, но… Главное — кто остался в конечном итоге победителем.

На минуту над поляной установилась тишина. Словно говоривший давал возможность оценить смысл сказанного.

— А победителем ты считаешь себя, — не выдержал Кондратьев.

— Считаю. Разумеется. В конечном итоге именно я и победил, — с пафосом заявил голос за моей спиной. — Уж так получилось. А победителей, как ты знаешь, не судят. Если результат получен, ошибки списываются со счетов.

— Много философствуешь.

Мне показалось, что Кондратьев хочет разозлить это неожиданно объявившееся на сцене новое действующее лицо. Однако разозлить его было не так просто.

— Точно. Много, — спокойно согласился незнакомец. — А посему… компьютерщик, бери «ноутбук», кейс и двигай ко мне. Только медленно, без резких движений. Не знаю, каким боком ты к ГРУ, такой маленький и толстый, но смышленый в технике, однако раз уж так — то будь добр понимать меня с полуслова. Во-во… Прочие замерли. Как под гипнозом.

Ишь ты, гипнотизер самозваный…

Витек поднялся, автоматически, как робот, подхватил свой «ноутбук», подобрал кейс и со всей этой поклажей двинулся за мою спину.

— Вы хоть толком знаете, умники, что находится в кейсе? — Человек за моей спиной был явно не в меру разговорчив. И у меня появилось ощущение, что ему нужно болтать, чтобы гасить свою нервозность.

— Скорее всего дискета или диск, — нехотя разжал губы Кондратьев. Ему определенно не хотелось подыгрывать этому самодовольному типу.

— Дурачьё, — выдохнул говорун. И тут же передразнил: — Дискета… Фиг вам — там микрочип.

Я услышала какой-то шум. Скорее всего это Витёк уселся на землю. Или положил поклажу.

Вскоре я поняла, что верна моя первая версия.

— Давай, компьютерщик. Находи код к замкам кейса. И открывай его. И смотри мне, если что умудришь с техникой — первая пуля тебе. В затылок.

Я услышала щелчки замков «мини-компьютера». Затем лёгкие удары по клавишам. Витёк работал с «ноутбуком».

Я не могла видеть, что творится позади меня. Но я могла наблюдать за Кондратьевым. Хотя его лицо и трудно было назвать зеркалом, на котором отражается все, что происходит вокруг, однако крайнюю степень напряжения я видела. Напряжённость с его лица не сходила. И значит, обстановочка, которая сейчас царила, была просто аховой.

В какой-то момент подполковник начал покусывать нижнюю губу, и я решила, что в голову ему пришла некая мысль — хорошо, если бы она могла помочь нам каким-то боком. Хоть как-то. Лично в мою башку ничего спасительного не приходило.

— Ты-то сам кто такой? — прервал молчание Кондратьев, продолжая покусывать губу. Двигаться он не решался. По всей видимости, считал это на самом деле небезопасным. А вот говорить мог. Насчёт «держать язык за зубами» распоряжений от неожиданно свалившегося на нашу голову типа не поступало.

— Что вдруг всполошился-то? — язвительно прозвучал голос за моей спиной. — Да и какая тебе разница — кто я? Сам ведь только что говорил, я слышал, — не задумывайся и двигайся дальше. К сожалению, двигаться дальше — этого не могу вам обещать. А вот относительно первого — это уж точно. Задумываться не советую.

— Готово, — прервал монолог незнакомца Витёк. — Вот ваш код замков кейса.

Лицо Кондратьева неожиданно изменилось. Он словно сейчас что-то понял, то, что до этого ему в голову не приходило. То ли времени не было, то ли просто упустил. И вот — пришло. Явилась догадка. И радости не принесла.

— Открывай кейс, — властно приказал незнакомец.

Кондратьев, до этого стоявший спокойно, вдруг вздрогнул и, плюя на предостережения, повернул голову туда, где стояли двое — Витек и тот, кто теперь контролировал обстановку.

— Не открывай! — заорал Кондратьев, багровея.

— Тю-тю-тю! — тут же выдал хозяин положения. — Нехорошо. Ещё слово — и… И сам понимаешь. А ты, электронщик, делай, что сказано. Живо!

Кондратьев вновь открыл рот, я подумала, что он опять что-нибудь прокричит в сторону колдовавшего над кейсом Витька. Но — нет. Он словно бы понял, что теперь поздно. Что все уже бесполезно.

Щелчок замков чемоданчика был едва уловим. Зато крик Кондратьева — что надо. И орал он не тем, кто стоял позади меня. Орал исключительно мне, вперив в меня свой взгляд, как бы убеждая и приказывая:

— На землю!!!

И ещё не затихли последние звуки его голоса, как он сам, словно подрезанный, повалился на землю. Я, глядя на подполковника, машинально грохнулась на землю, успев отметить, что Гера как сидел в нескольких метрах от меня, так и сидит, не шелохнувшись, в той же позе.

А затем я еще успела подумать, что вот сейчас над поляной грянут противные автоматные очереди, которые исполосуют наши тела, не послушавшие приказа не двигаться.

Я ошиблась чуть-чуть. Над нашими головами грянули не автоматные очереди, а нечто похлеще и погромче.

Бух!!! — грохнуло, отдавшись эхом в груди. И я почувствовала, как на меня сверху упали комья земли. И вмиг ещё больше вжалась в прогретую за день траву, ожидая худшего.

Но на меня ничего не свалилось. Только в ушах ещё некоторое время стоял глухой одинокий звук.

Когда я наконец решилась приподняться с земли и оглядеться, картина предо мной предстала, как в кошмарном сне.

Гера лежал на земле, широко раскинув руки, а во лбу у него торчал искореженный кусок металла — кровь заливала лицо и стекала по щекам на траву.

Возле холмика шевельнулась Марина. Прильнув к нему, она искала в нем спасение и, кажется, получила его. Самодельный крестик на могилке свалился и лежал на спине Лазутиной, а та пыталась слабыми движениями сбросить его прочь.

Задвигался и подполковник. Я облегченно вздохнула. Жив — почему-то это мне было сейчас важней всего. Словно Кондратьев должен был ещё многое мне объяснить. Хотя чего уж дальше объяснять-то…

Я обернулась, затем поднялась на ноги и болезненно поморщилась.

Метрах в пятнадцати зияла неглубокая воронка. Чуть дальше от неё на спине лежало искореженное окровавленное тело. Тело незнакомого мне человека. Поодаль автомат.

А у самой воронки находилось то, что осталось от Витька, — маленького, пухленького компьютерщика. Вместо головы какой-то кровавый кулек, изуродованные ноги и туловище. С противоположной стороны воронки валялась оторванная кисть, сжимавшая ручку от кейса.

Подполковник поднялся, отряхнулся, замотал головой и похлопал себя по ушам, будто пытаясь прогнать глухоту — последствие взрыва. А затем, как и я, оглядел пространство вокруг себя. На его лице появилось скорбное выражение, а потом злость, которая прорвалась репликой:

— Твою мать!

А потом:

— Пройти через столько дерьма — и ничего.

Мне показалось, что он зарычал при этом, как зверь, у которого только что перед самым носом отняли шмат мяса.

Кондратьев прошелся по поляне, дошел до воронки, носком ботинка поковырялся в развороченной взрывом земле и досадливо сплюнул в сторону. Вряд ли он, конечно, надеялся увидеть целым кейс. Нужно было быть просто наивным мальчиком, чтобы в такое поверить. Скорее он просто хотел убедиться, что все, к чему он стремился, в одночасье было похоронено.

Его взгляд остановился на искореженном теле Витька — он тяжело вздохнул. То ли скорбя по мертвому человеку, то ли смиряясь со своей неудачей.

К незнакомцу он не подошёл. А вернулся назад, остановился возле меня:

— Всё в порядке?

Слова не шли у меня из глотки, и я лишь слабо кивнула. В порядке. Если можно так сказать.

— Я оплошал, — как-то грустно протянул он. — Мне бы сразу об этом подумать. Всё было так явно, а я оказался тугодумом…

Он чертыхнулся и двинулся к Гере.

Он не присел, не наклонился. С высоты своего роста он смотрел на неподвижное тело проводника. Его губы слегка дрогнули, и с уст слетели, словно прощальные, слова:

— Ну вот ты и улизнул. От всех. Сразу.

Он в который раз тяжело вздохнул и посмотрел ввысь, на небеса, будто собирался увидеть там душу погибшего человека и, может быть, даже не одну — погибших на поляне было гораздо больше.

— Что же тут такого явного? — Я наконец смогла заговорить, чувствуя, как неестественно хрипло звучит мой голос.

Он обернулся.

— Явного? Когда ты сказала, что Лазутин благополучно смотался, следовало понять, что ушёл он как пить дать не с пустыми руками. Наверняка прихватил то, что оставил после себя Смыслов. Твой банкиришка действительно хитрая бестия. Ловкач первостатейный.

— Ловкач, — мрачно подтвердила я.

— Ты ему открыла глаза на Марину. Он покумекал, отметил частые приезды бывшей женушки в банк и просёк: кто-то очень скоро попытается проникнуть в сейф в его кабинете. А раз так… Раз так, то его «убийство» прекрасно, ну просто замечательно впишется в ход событий. Потому что тень подозрения на возможного убийцу ляжет, вне всякого сомнения, на тех, кто пытался заполучить наследство Смыслова. Увяжут обязательно эти два события. И тогда волчья стая перегрызется между собой. К его радости. Нужно только убрать всех свидетелей, которые могли бы раскрыть глаза на его «исчезновение». Значит — убрать тебя.

— Сука, — выразила я свое мнение.

— Угу, — согласился он. И добавил: — Вот это получилась картинка. Первый сорт. Н-да. Мы проникли в банк, в котором… В котором уже ничего не было. Молодец банкиришка. Он, можно сказать, провёл всех.

— Я осталась жива. — Неожиданно я почувствовала прилив сил. — И мы можем найти этого Лазутина.

— Как?

— Может, его бывшая женушка подскажет, — уцепилась я за свою старую версию, которой руководствовалась, когда еще ехала в аэропорт. И тут же посмотрела на женщину, которая, отряхнувшись, вновь уселась у холмика, словно ничего не произошло, а она собралась провести остаток своих дней у могилы сестренки. Она ненавидела свою мать. И любила в своей жизни только двух человек — отца и Раису. Которых лишилась. Сначала одного. А затем и другой.

— Эй, Марина! — позвала я её, будто пытаясь разбудить. — У тебя как — всё в норме?

Она даже не повернула в мою сторону головы. Как будто и не услышала моих позывных. Но по тому, как ровно она сидела, не корчась и не морщась, я поняла, что там норма.

— Может, ты нам подскажешь, где найти твоего бывшего муженька, а?

Мой новый вопрос снова утонул в полнейшем равнодушии к моей персоне.

Н-да. По всей видимости, не услышать мне того, что я хотела.

Кондратьев что-то буркнул себе под нос и махнул рукой, как бы говоря — без толку это. И нечего напрягаться.

Дальше он повёл себя как санитар леса — могильщик, иначе говоря. Он решил схоронить всё, что осталось от незнакомца и Витька. И Геру, разумеется. Схоронить в воронке, готовой уже могиле. Взрыв сделал своё дело. Умертвил троих людей и подготовил для них могилу.

Кондратьев сбросил в яму тело незнакомца, затем Витька, ногой в общую могилу сковырнул оторванную кисть с ручкой от кейса и в последнюю очередь уложил в воронку Геру. После чего руками загреб воронку вывороченной землей. Крестик он не делал. Лишь привалил холмик ветками деревьев, вытер руки о комбинезон и с секунду простоял, вытянувшись, как бы отдавая салют погибшим.

А затем Кондратьев произнес странную для меня фразу, в смысл которой я так и не въехала:

— В живых должен остаться один. Предсказатель…

Он собрал оружие. Свой автомат, автомат незнакомца, набросил их на плечо, подобрал пистолет и после этого жестко отрубил:

— Нужно уходить.

Я была согласна с ним. Здесь слишком много мертвых. И мне даже показалось, что я ощущаю запах неживой плоти.

— Как он обнаружил нас? — спросила я, намекая на того, кто ворвался на поляну.

— Он был с Раисой. Думаю, он поджидал нас. Там, где мы должны были выбраться из канализационных коммуникаций на поверхность. Гера, по всей видимости, указал место выхода — где нас следовало подобрать. Он ждал, увидел нас. Только повели мы себя не так, как полагается… Потому что Раиса в тот момент не имела возможности командовать нами. Мы забрались в первую машину, стоявшую в подворотне, и попытались смотаться.

— Думаешь, он сел вам на хвост?

— Не иначе.

Он замолчал, потом резко обернулся к Марине:

— Тебе лучше пойти с нами. Сестричку ты не вернёшь… Каюсь, тащил я ее раненой на себе из чисто меркантильных соображений, впрочем, какие иные оставались, если она хотела меня пристрелить. Я думал от неё хоть что-то услышать. Но не пришлось. Теперь остается двигаться дальше… И тебе тоже. Ты смогла проститься с ней. Так что будь за это благодарна.

Марина подняла голову и посмотрела на говорившего. Благодарности на ее лице я не заметила. Ни грамма. И последовавшие далее слова подтвердили это.

— Не дождёшься, — не сказала — выплюнула она. — А сестру я перезахороню.

— Я бы не советовал.

— Пошёл ты со своими советами. И валите отсюда! У нас разные пути.

И она вновь склонила голову к могиле.

Кондратьев насупился, подождал с минуту, надеясь, что Марина одумается, потом понял, что ждет зря, — равнодушно пожал плечами, дескать, я сделал все, что мог. Подхватил меня под руку, подтолкнул вперёд, мол, иди, и сам последовал за мной.

— Постойте!

Мы уже выходили с поляны, когда услышали голос Марины. И оба вместе оглянулись.

Она по-прежнему сидела у могилы. И смотрела на нас.

На миг мне показалось, что она опомнилась. И сейчас встанет и последует за нами.

Я угадала лишь от части. Она не поднялась. И не последовала за нами. Она сказала:

— Мой муж любил яхты. Когда-то, несколько лет назад, когда мы ещё не были разведены, провели несколько дней в Туапсе — проездом. Там он увидел одну такую посудину, которая ему обалденно понравилась. В общем, и тот городишко ему приглянулся. Он тогда сказал, что остаток дней провёл бы именно там. Купил бы яхту, домик. Но домик — это так… Жил бы только на яхте. «Бригантина» она называлась.

— Туапсе? — Кондратьев поморщился. В это ему не верилось. — Скорее он уберётся в далёкую страну.

— Я сказала все, что знала. И что вы хотели. Не нравится — можете забыть. Всё. Прощайте.

И её взгляд вновь упёрся в землю.

Мы с Кондратьевым переглянулись, а затем продолжили наш путь.

Наверное, каждый в эту минуту готов был забыть все, что произошло на этой поляне. Только такое не забывается. Бесследно ничего не проходит — шрамы остаются на всю жизнь.

Кондратьев сложил оружие в багажник «Тойоты», оглядел машину, которая стояла поодаль, — «Форд», без сомнения, был незнакомца, никого больше на поляну не заносило.

После осмотра Кондратьев неторопливо отвинтил крышечки баков у одной и у второй иномарки, смочил ветошь горючим и сделал ею небольшую бензиновую дорожку от машин. Я поняла, что он хочет эти чертовы тачки мал-мал поуродовать. И выразила сомнение: дескать, и нам нужно добираться до города, да и как же Марина? Кондратьев заявил, что мы доберемся на попутке или еще как, а Марина пусть сама выбирается, раз отказалась от нашей помощи. Оставлять обе иномарки в рабочем состоянии Кондратьев категорически отказался.

После чего отослал меня подальше, поджег одну и вторую дорожки и метнулся в укрытие.

Рвануло пошибче кейса. И черный шлейф дыма еще долго вздымался между кронами деревьев высоко в небо. И лишь когда дыма поубавилось, мы двинулись в сторону магистрали.

Я не надеялась, что нас кто-то подберёт. Кондратьев, по-видимому, тоже, поэтому и предложил топать вдоль обочины — там видно будет, неопределенно выразился он.

Однако мы ошиблись. Нас подобрал сердобольный старичок, ехавший на стареньком подрагивающем «Запорожце», и после того, как мы нагло соврали, что несколько дней, заблудившись, проползали в лесу, он нас не только благополучно довез до столицы, но даже в район моего дома.

Мы еще прошли несколько дворов, прежде чем добрались до моего жилища.

Когда я оказалась у себя в квартире, то тут же, едва закрыв за собой дверь, заверещала: в ванную я первая. Он не стал возражать, сбросил с себя ботинки и направился в комнату.

После ванны меня ждала умилительная картинка.

Обкрутившись полотенцем, с мокрыми волосами, капельки воды с которых падали на пол, я прошла в комнату и невольно заулыбалась.

На диване, запрокинув подбородок, спал Кондратьев. Крепким сном уставшего до чертиков человека.

Я не стала его будить. В конце концов, мне кажется, он заслужил какое-то время на передышку.

Я переоделась в Платье, высушила феном волосы, взяла из бара энное количество денег и выпорхнула из квартиры. Мне почему-то захотелось сделать приятное этому крепкому мужику, который сейчас блаженно дрых у меня в комнате. Чёрт побери! Я вдруг подумала, что не прочь была бы, если бы он задержался в моей квартире на многие годы.

Что ж… По крайней мере, сделать человеку приятное я смогла.

Когда он открыл глаза и увидел меня, то некоторое время морщил лоб, словно приходя в себя от продолжительного забытья, затем всполошился и улыбнулся.

— Я долго спал? — смущенно спросил он.

— Не так чтобы очень. Я купила тебе рубашку, костюм и туфли. Думаю, с размером я не ошиблась. Не в этом же тебе комбинезоне быть…

— Ну?.. — протянул он. — Вот это ты услужила… Свои костюмы мы уничтожили — Раиса приказала. Не возиться же, говорила, с ними… Деньги я верну.

— Само собой, — подтвердила я с усмешкой. — А теперь в ванну.

И он послушно отправился мыться. А я на кухню. Следовало подумать и о еде.

Моей мечте не суждено было сбыться. Он не задержался у меня. Даже на день. И даже на ночь.

На мужиков мне почему-то не везет. На тех, которые нравятся мне. На таких, как этот Кондратьев. От вида бугристого, накачанного тела которых прямо все внутри вскипает. Особенно когда по этому телу возбуждающе стекают капельки воды, которые так и хочется смахнуть языком… Да, старушка, злорадно продекламировал мой внутренний голос, — чокнешься ты когда-нибудь на сексуальной- почве.

А что тут возразишь.

Кондратьев поел, затем попросил телефон и долго с кем-то говорил по межгороду. Затем поднялся, переоделся в новый костюм, отметил, что я на самом деле молоток и угадала с размером. Потом, грустно вздохнув, сообщил, что ему нужно уходить. И, словно читая мои мысли, замотал отрицательно головой, как бы говоря, что… А интересно, что? Фиг его знает.

Он ушёл. Пообещав вернуться. Обязательно вернуться.

И, в общем, он сдержал своё слово. Он вернулся спустя три месяца.