Вячеслав Куприянов Песочные часы

Дважды майор Т.Т.Бис уверенно передвигал ноги, шагая по незнакомому коридору. Белый пластиковый мундир похрустывал на его крепких плечах, в дельтовидных мышцах ощущалось деловитое тепло, утром удалось всласть позаниматься гантелями, которые он сам в свое время смастерил из черствого хлеба. У входа в Учреждение он отказался от поводырей, хотя и дал им на чай по два куска сахара каждому. Он был уверен, что сам найдет нужную дверь по запаху чая — безусловно, у шефа должен быть чай, аромат которого проникает за любую дверь. Так оно и вышло. Вот нужная надпись: ЯВНЫЙ ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК ДОДОУФФ. От неявных советников чаем не пахнет, даже если с ними столкнешься в незнакомом лабиринте нос к носу.

Дважды майор нажал кнопку, и загорелся свет под его ногами. Прибор убедился, что размеры его подошв совпадают с заданными, дверь открылась, и советник Додоуфф приветливо поднялся из-за стола.

— Я не имею ничего против! — назвал пароль дважды майор.

— И я не имею ничего против, — отозвался явный тайный. — Не хотите ли чаю?

— Не имею ничего против, — согласился вошедший и добавил: — Сахар у меня есть!

— Вот и хорошо, — обрадовался хозяин кабинета, — вы мне сахар, я вам щепотку чая. Выпьете, когда найдете воду. А сейчас к делу. Благодаря вам я узнал точное время: восемь ноль-ноль. С исчезновением этого проклятого Або Ригена у нас остановились все часы. Вы же знаете, что у нас все часы — песочные. Знаете вы и о том, что нам положено пить чай только с кусковым сахаром, но все равно что-то происходит с сахарным песком в часах. Не то чтобы его крали, но часы останавливаются. А он с ними что-то делал, после чего они опять шли.

— Быть может, он заменял сахарный песок солью? — предположил приглашенный.

— Вряд ли, ведь соли столько не съешь зараз, сколько сахара, тогда бы у нас появилась уйма лишнего времени, чего не наблюдается. В то же время, чтобы заменить сахар на соль, надо обладать хорошим вкусом, ведь по цвету они не различаются,

— А может быть, у него был хороший вкус? — майор тут же понял, что сказал глупость.

— Ха-ха-ха! — заскрежетал тайный, — Это исключено! Вы не должны этого знать, это тайна не по вашему ведомству, но я вам ее открою. Когда запретили читать книги в связи с тем, что книгой можно ударить по голове, не все книги были уничтожены.

— Не может быть! — от неожиданности майор схватился в ужасе за голову и огляделся. Книг не было ни на столе, ни на полу, ни даже на потолке.

— Не бойтесь, здесь вам ничего не грозит, — успокоил его советник. — Дело в том, что остатки книг завалялись кое-где у самых бедных, у кого, кроме них, все равно ничего не было, и у тех граждан, для которых удар книгой по голове ничего не значит. Або Риген принадлежал как к первой, так и ко второй категории. И самое странное, вы мне не поверите, но он эти книги читал! А вы говорите о вкусе…

— Как это — читал? — оторопел майор.

— Да так! Перелистывал! Но не сразу всю книгу, а над каждой страницей подолгу сидел, не так, как при медитации, когда смотришь в одну воображаемую точку, а скользил взглядом слева направо и сверху вниз.

— Это же неестественно! — возмутился майор.

— Это дважды неестественно, — усилил его возмущение Додоуфф. — Наши секретные эксперты, специализирующиеся на чтении ископаемых бестселлеров, доложили, что исследуемый объект читает так называемые словари, то есть книги, в которых слова подобраны в неестественном порядке. Если прочитать их подряд… я, конечно, имею в виду не преступное чтение, а экспертное, по долгу службы… так вот, если прочитать их подряд, за ними ничего не стоит, никакого события, черт подери!

— Ну и читатель, — только и мог вставить Т.Т.Бис.

— Именно! Эти книги он называет словарями. Он их взял в подвалах под слоями пыли, если эту пыль взвесить, то окажется, что все эти книги не нашей эры. Из этих книг он вычитал, что в нашем мире все переполнено неестественными вещами и почти нет так называемых естественных вещей. То же самое он говорит и о событиях. Он и нас с вами считает этими, так называемыми… — явный тайный не решился еще раз произнести слова из пыльных словарей, словно боясь задохнуться окончательно.

— А как он попал в эти подвалы и проник под слои пыли, ведь под пылью ничего не было видно?

— Вот вы и призваны это выяснить, дважды майор! Проникнуть в окружающую его среду, опросить всех подозрительных, каждого встряхивать, нет ли на нем лишней пыли. Кто-то же должен знать, куда провалился этот Або Риген. Кстати, обратите внимание, не чихает ли он где-нибудь, наглотавшись пыли.

В этот момент, видимо, от волнения, явный тайный чихнул. Т.Т.Бис вкрадчиво спросил советника:

— А не было ли у вас с ним нежелательного контакта? Быть может, вам следует сделать чистку?

Тайный советник замахал руками в пластиковых перчатках:

— Что вы, если мы и общались, то только способом перестукивания, и то не через одну, а две-три стены. Он все стучал, что время у нас на исходе и другого может не быть. Я так и понял, что сладкая жизнь, возможно, кончается; я ему отстучал в ответ, что сахар легко можно заменить солью, часы все равно будут идти. Он мне ответил, что на всех, кажется, нужен всего лишь пуд соли. Я не понял. Мне кажется, соли у нас в запасниках гораздо больше, мы же ее выдавали только в то время, когда еще была вода. Боюсь, что он и в соль выдавливал воду из наших любимых книг. С картинками! Представляю себе, как плачут картинки, и самого на слезы тянет. А вот вместо этого я как раз и чихаю.

Дважды майор сделал вид, будто он все понял, хрустнул обмундированием и обратился за последней информацией:

— Вооружен?

— Утверждает, что способен убить словом, — сухо заявил советник.

— Словарем по голове? — переспросил офицер.

— Я не вникал. Уверяет, что именно словом. Как таковым. Или, он еще подчеркивал, вовремя сказанным. Но это нас не должно останавливать, ведь время-то встало.

Тут как раз погас свет, оба вздрогнули, но в темноте не заметили этой слабости друг друга. На стене стал вырисовываться экран, что само по себе говорило: сладкая жизнь вовсе не кончилась. Назревала трансляция футбольного матча из особых архивов. Советник мог бы выставить дважды майора, но тут растерялся и позволил подчиненному просмотреть вместе с ним явно запрещенную игру. Он даже сам подсказал: белые трусы играют с серыми. Серые должны выиграть, они поношенные, значит, и более опытные. Кстати, этот злополучный Або Риген уверял, что можно самим играть в это самое, вместо того, чтобы тупо переживать непонятно за кого. Странно, как это можно что-то делать и в то же время чувствовать от этого удовольствие?

Экран уже заполнился белыми и серыми трусами. Оба расположились поудобнее. Советник включил табло на входной двери: НЕ ВХОДИТЬ, ИДЕТ ИГРА! — хотя входить было все равно некому, все на своих местах смотрели то же самое.

— Давай, давай! — неизвестно кому закричал явный тайный. — Да, этот Або еще говаривал, что когда-то в этих трусах находились живые люди! Кошмар. Гол!!! — советник явно болел за серых.

Дважды майор отключился к середине второго тайма. Ему снился всегда один и тот же кошмар: он уже не дважды, а трижды майор; он отличился в каком-то невероятно опасном деле; он рисковал жизнью, хотя никак не мог взять в толк, чем, собственно, рискует, но в результате все дела прекратились, так как звания старше трижды майора не существовало. Уже звание дважды майора усложняло организм, ибо добавляло еще одну голову, причем не так, как в сказках о каком-нибудь Змее Горыныче, у которого головы располагались параллельно, а последовательно, то есть новая, заслуженная, голова крепилась на основной, старой.

Просыпаясь, он вовсе не чувствовал разочарования, потому что, хотя и оставался в прежнем чине, особых дел у него все равно не было. Наведен полный порядок, никто его не нарушает, все понимают, что нарушение порядка стоит немалых усилий.

На этот раз его разбудил вопль советника Додоуффа. Серые пропустили гол в свои ворота. Комментатор тут же посетовал, что теперь серые могут остаться без золота. Советник издал еще более мощный вопль и бросился куда-то в угол, где на ощупь стал проверять какие-то мешки и мешочки.

— Остаться без золота! Еще чего! Уж не попытался ли этот Або использовать золотой песок для песочных часов. Он же что-то говорил подобное: золотое время! Не то в прошлом, не то в будущем… Нет, золото на месте. Вернее, мешки. Надо будет, когда со временем все прояснится, проверить, действительно ли в мешках золото. А вдруг соль?

Советник успокоился и стал досматривать игру. Это требовало все большего внимания, так как белые трусы заметно помялись и потемнели от падений на землю, а может быть, и от того, что за них зрители хватались грязными пластиковыми перчатками.

Дважды майор, напротив, почувствовал досаду, которую не успокоили найденные на месте мешки. Повеяло если не беспорядками, то, во всяком случае, угрозой нарушения порядка. Здесь же никто и ничто не пропадает! Куда пропадать? Наше пространство замкнуто, и в нем все чисто. Но куда же тогда пропал этот то ли смотритель времени, то ли хранитель часов?

Т.Т.Бис вспомнил историю, не всемирную, о которой он ничего не знал, а свою: как он стал майором. Была дана команда: задраить люки. Ожидалось появление чужеземцев, быть может, даже инопланетян, ибо со времени запрета на словари эти слова, в сущности, не различались.

Чужеземцев как таковых не боялись, опасались обитающих на них вредных микробов. И когда уже были задраены все люки, появился сигнал: «Человек за бортом!». Какой-то негодяй пытался остаться за пределами и войти в общение с чужеземцами. Рискуя жизнью (ведь микробы могли надвигаться незримой тучей впереди самих чужеземцев), офицер связал сумасброда и доставил внутрь дозволенного предела. Это было сделано вовремя, едва задраили люк, как послышался грохот, сквозь полупрозрачные переборки был виден сноп огня. Потом во все люки стали стучать, вопя на чужеземном, варварском языке: «Откройте — свои! Откройте же, черт вас возьми! Мы же только были командированы за звездной пылью, мы должны были провести опыт, нельзя ли при помощи звездной пыли усовершенствовать наши часы! Мы уже определили, что звездная пыль почти не отличается от книжной! Мы только запутались во времени! Откройте же! Мы же свои! Мы же ради вас…».

Офицер даже подумал, не открыть ли, но был вынужден крепко держать связанного негодяя, который тоже что-то кричал, мешая вслушиваться в чужеземные голоса. Не докричались. Не достучались. И, видимо, обиженные улетели.

Так он стал майором, о связанном негодяе он думал лишь как о благодетеле, хотя и не мог вспомнить, развязал он его или нет.

Еще более ярким было воспоминание о событии, которое выдвинуло его в дважды майоры. Поскольку со временем всегда были перебои (счастливые часов не наблюдают), то ли чужеземцы попытались еще раз вернуться, то ли это уже были другие чужеземцы, и время было уже другое, но они прилетели снова, снова задраили все люки, ибо по-прежнему не желали связываться с низшими цивилизациями.

Любопытно, что негодяй действительно оказался все еще связанным, он дал о себе знать истошным криком, но его не слушали, так как ждали криков со стороны чужеземцев. Но те уже ничего кричать не собирались, они просто выгрузили странные продолговатые предметы, с удлиненной стороны покрытые чем-то зеленым (этот цвет был известен по музейным военным мундирам), а с укороченной, но также разветвленной, они были окутаны чем-то рыхлым и черным (этот цвет походил на тот, который видишь, когда закрываешь глаза). Каждый из этих предметов легко мог упасть, если его раскачивать, чтобы услышать, как шумит наверху это зеленое. Вообще было странно, как они не падали, ведь они расширялись кверху, а в пределах лабиринта все сужалось кверху и потому считалось верхом надежности. Тут и решили, что это и есть страшные микробы, завезенные с целью завоевания их чистого мира коварными чужеземцами. Похоже на то: понатыкав эти предметы почти вплотную друг к другу, чужеземцы внезапно улетели, что не сразу было замечено, а когда обнаружилось, что они исчезли, всем стало ясно: они сами боятся того, что сюда завезли! Значит, точно микробы!

И тогда майор, уже не надеясь, что доживет до дважды майора, выбрался на поверхность и все повыдергал. Все это зеленое сверху и черное в глубине пахло так вредно, как пахнут, наверное, ядовитые звезды. А поскольку звезды светят и горят, он попробовал все это поджечь. И действительно загорелось, и появился дым, и тогда стало понятно, из чего появляется небо. Из этого самого дыма.

Майора долго продержали в изоляторе, пока из него не выветрились подозрительно стойкие запахи, а когда он совсем остыл, ему объявили, что он уже дважды майор. На радостях он вспомнил про связанного негодяя, да, он кричал: «Деревья! Деревья!» — но слов этих никто не знал, а теперь уже это было и неважно. На радостях дважды майор развязал негодяя, который тут же исчез из его поля зрения.

— Итак, — произнес советник, ибо игра закончилась вничью, и он не мог скрыть раздражения, чуткое ухо уловило бы мерное гудение, но только в инфракрасном диапазоне. Некоторый перегрев.

— Слушаю! — отозвался подчиненный, которого игра мало занимала, он был доволен, предавшись воспоминаниям.

— Итак, вам следует его найти!

— Кого? — уточнил Т.Т.Бис.

— Как кого? Або Ригена!

— Позвольте у вас еще спросить, господин советник…

— Спросите.

— А зачем вам он понадобился, ведь ничья есть ничья, ее уже в данный момент не исправишь.

Советник долго соображал, наконец взорвался:

— При чем здесь ничья? Тем более, что мы её завтра же исправим. В этом же матче, но завтра. Недосмотр. А понадобился нам Або Риген, чтобы не было никаких недосмотров. Куда он мог деться? Ведь у нас практически негде пропасть! Выходит, он знает такое тайное место, куда можно спрятаться и куда можно спрятать время. Вы все поняли?

— Так точно. Последний вопрос: особые приметы?

— Хорошо, что догадались задать этот вопрос. А то у нас ни у кого нет особых примет. Не положено. Но он иногда ходит без пластикового халата. Не боится микробов. Говорит, что никаких микробов давно нет. Все передохли от скуки. И еще он подпоясан длинной веревкой. Он ее называет кушаком, а нужно это ему для того, чтобы его всегда можно было связать, когда ему будет грозить опасность. Чушь какая-то.

— Так точно, чушь, — согласился дважды майор, но что-то заставило его задуматься. Правда, он тут же забыл свою мысль, единственное, о чем он пожалел при этом, что сам не носит веревку, тогда можно было бы на ней делать узелки для памяти. Видимо, этот Або Риген много чего помнит.

— Выполняйте! — скомандовал явный тайный советник.

— Ничего не имею против, — согласился сыщик.

Дважды майор покинул пустынный кабинет и двинулся по знакомому коридору. Ему вдруг захотелось свернуть не туда, куда надо, заглянуть в чужую дверь, он удивился этому странному желанию и ускорил свой строевой шаг.

Он вдруг решил побыть на природе. Покинув лабиринт в положенном месте, он выбрался на пустырь, присел на кучу битых кирпичей и подумал, как удобно иметь пластиковые плотные брюки. Ноги в них плохо сгибались, зато сидеть можно было на чем угодно. Ему захотелось глотнуть свежего воздуха, он достал из кармана прозрачный, пузырь, хлопнул им себя по лбу, пузырь лопнул и распространил на несколько мгновений пьянящий свежий запах. Он вспомнил дым, из которого делается небо, и пожалел, что слишком быстро поджег подозрительные предметы, возможно, они сгодились бы на что-то еще…

И тут вдалеке мелькнули какие-то тени. Он стряхнул с себя забытье и двинулся им вослед, распарывая сумерки, в которых они начинали исчезать. Они явно торопились, и дважды майор побежал на негнущихся ногах. Он знал: если они свернут в район складских помещений, их будет легко потерять, как раз идет смена автоматических сторожей, самое время нырнуть в какой-нибудь из холостых туннелей, где их будет неудобно преследовать на прямых ногах, стараясь не споткнуться о шпалы. Тени бежали, сгибая ноги в коленях, им было легче, и вот они исчезли. Т.Т.Бис шел почти наугад, ничего уже не было видно. Тупик? В этот момент что-то мягкое, будто крыса, шлепнулось перед ним. Он едва не упал, нагнулся и нащупал вещественное доказательство. «Улика», — догадался он. С уликой в руках он выбрался назад к тусклому свету, нашел прежнюю кучу кирпичей и рассмотрел. даже обнюхал находку. Это был батон урожая фабрики № 13, еще свежий, так как его удалось переломить. Это его обрадовало, и, немного поразмышляв, он съел вещественное доказательство.

От еды он отяжелел и, заснул на той же груде камней. Во сне ему приснилось, как будто у него есть кости, и они чувствуют, на чем он спит. Пробудился он бодрым и уверенным в себе, прошел вдоль стены, отыскал в ней источник энергии, подключил к нему дельтовидные мышцы и сделал зарядку, вместо гантелей использовав два кирпича. Затем нашел поблизости автомат, выдающий батоны, сунул туда жетон, который пропал, но батона не последовало.

«Пусто!» — подумал он и с благодарностью вспомнил школу и специальный курс лекций о благородной пустоте. Экономя силы, он даже не стал стучать по автомату.

Т.Т.Бис спокойно отправился на поиски палаты, к которой был приписан искомый Або Риген.

Палату он нашел довольно быстро, снаружи не было охраны, что заставило его встревожиться, а нет ли ее внутри, вдруг его не выпустят. Но, увидев мирный и веселый народ, который ему обрадовался, видимо, потому что не был знаком с ним, Т.Т.Бис успокоился. Он еще не успел представиться, как ему предложили сыграть в шахматы, и он согласился.

Первые ходы пешками дались ему легко. Пешки оказались едва ли не в пуд весом, а когда настал черед тяжелых фигур, дважды майор пожалел о пропавшем жетоне на батон. И как только он получил внезапный (хотя и не детский) мат, то почувствовал облегчение, ибо ему уже не понадобится двигать неподъемного короля.

— Вы знакомы с Або Ригеном? — спросил он своего победителя, сочтя его сведущим существом.

— С Або? А как же. Я ему всегда в шахматы проигрывал. Он очень быстро играл, за ним никто не поспевал. Это ведь он нас играть научил, а мы думали, перед нами просто гантели для укрепления разных групп мышц… Мы еще говорили: да зачем нам разные группы мышц? Достаточно жевательных, нам для этого жевательную резинку поставляют. Любой батон разгрызем!.. Да, я и с Ригеном знаком.

— Как? Это что, два разных человека? — изумился сыщик.

— Нет, человек-то один, это имени два, но иногда кажется, что Або — человек, а вот Риген — уже непонятно кто, хотя нам он как-то и ближе, и памятнее…

Дважды майор при всей своей любви к двойному званию никак не мог понять подобной раздвоенности. Если Або — одно, а Риген — другое, то как же это усложняет задачу!

Тут он заметил лукавую улыбку на лице шахматиста и решил, что его просто дурачат.

— Где они? То есть где он, этот Або Риген?

— А разве его нет? — сделал озадаченное выражение словоохотливый хитрец, а подошедшие было поближе шахматные болельщики стали пожимать плечами и расходиться, кто к другим игорным столам, кто в кресла к газетам, кто просто улегся в постель. Сыщик наметанным взглядом обнаружил кровать Або: она была аккуратно заправлена, как будто на ней никто никогда не спал. Дважды майор ринулся к ней, еле-еле согнулся в своих форменных брюках и заглянул под кровать.

Тут же он отшатнулся: под кроватью скопился толстый слой пыли, и всколыхнутая его порывом, она ударила ему в нос, он закашлялся (уж не затаились ли там микробы?), но нашел в себе силы выпрямиться.

— Он здесь никогда и не спал, — проговорился кто-то. Все уткнулись в газеты, лиц не было видно; но можно было схватить внимательным взглядом, что газеты были за разные годы и века, а некоторые на чужеземных языках, которых сыщик не знал.

— Это он снабдил нас намного дет вперед газетами. Говорил, что все здесь написанное когда-то происходило, ну, когда еще были события, причем не всегда приятные, — доложил кто-то, невидимый за листом газеты.

— Ладно, сыт я по горло вашими событиями, — все еще не мог прокашляться Т.Т.Бис. — Меня интересует, почему он здесь не спал? Где же тогда?

После томительного молчания из-за газеты кто-то произнес:

— Он говорил, что это неестественно и скучно — спать всегда одному. Если всегда так спать, то от нас ничего не останется. Мы еще удивлялись, как же так, ведь нас так много здесь, мы уже все друг другу как родные. У нас тут и партии есть: партия левой стены, партия правой стены, партия середины, есть и партия свободы — это те, кто постелями меняется, а еще есть партия медвежьего угла — они на отшибе, долго спят, а как проснутся, так шатаются и едят за троих! Мы копим для них, складываемся. А они нам защиту обещают, если в окна другие партии полезут. Сыщик напряженно соображал.

— Так. А мог он сам в окно вылезти?

— Ну, мог, а дальше-то что? Ведь наши палаты расположены по кругу, так что в конце концов к нам же через другие окна и вернешься. Мы и окна открываем только в день открытых дверей, тогда соседи нам свои газеты бросают, а мы им свои.

Голос умолк, а затем стих и шелест газет. Кажется, наступило время сна — не то ночь, не то мертвый час. Дважды майор, не мешкая, расположился на кровати загадочного Або Ригена. «Либо он появится, пока я сплю, либо во сне ко мне придет какое-нибудь решение».

Сон ему снился по обстоятельствам: он оставался дважды майором и это никак не ущемляло его достоинство. Более того, он раздваивался, один майор лез в окно в одну сторону, а другой — в другую, где-то посередине они встречались и снова сдваивались. Но при этом они разбухали за счет событий, о которых по пути из окна в окно прочитали в газетах. Там писали, будто от топота боевых коней стонала земля, боевые кони в ужасе бежали, едва завидели боевых слонов, а за всем этим следили боевые жирафы с громкоговорителями. Действия на море мало отличались от земных битв, только там парусные корабли преследовали весельные галеры, а сами пытались увернуться от снарядов и торпед, выпущенных броненосцами и миноносцами. За ними из глубин наблюдали подводные лодки: они подсчитывали затопленные корабли, и как только выходило некое заветное число, тут же провозглашался мир, как на море, так и на суше. За время мира строились новые корабли, откармливались слоны и кони, отливались пушки. А было еще и небо, оно тряслось от страха, глядя на все это сверху, а снизу все тряслись, взирая на небо. Тряска настолько расшатывала две его головы, особенно верхнюю, что дважды майор подумал: будь он трижды майором, он бы этого не вынес.

Наконец что-то мягко, как с неба, бухнуло по его верхней голове, и он пробудился. Кто-то враскачку бежал к своей кровати с подушкой в руке. Ага, ударил подушкой, будто выполнил свой долг, и убегает. Дважды майор не разозлился на него, понял, что это знак, ибо и при пробуждении тряска и качка не унималась. Кровати наезжали друг на друга.

— Трясет! — говорили не без злорадства то тут, то там. — Но еще не так трясет. Еще встряхнет, как следует!

— Что значит, не так трясет? А как должно трясти? А ну отвечайте! — приступил к исполнению служебных обязанностей дважды майор.

— Что значит? — начал объяснять кто-то из медвежьего угла. — Да мы разве знаем? Это он, Або Риген, обещал, что должно так тряхнуть, чтобы во всех головах мысли объявились. Чтобы соображать начали. Не сразу, не все, но многие — те, кому положено. А потом задумаются и те, кому не положено. Вот тогда и пойдет мыслительный процесс, а за ним дело с места сдвинется. А то заплесневело все, паутиной затянуло, а где паук затаился — не видать. Або Риген учил, что в каждом из нас такой прибор есть, когерер называется, и если в когерере порошок не встряхивать, то мы все сами на себя замкнуты, и точка. Короткое замыкание! Перегорел, а шевелится, только и всего. А вот как только тряхнет, мы и волны всякие воспринимать будем, да и сами волны испускать, кто короткие, кто длинные, а кто и средние. И думы будут соответственные. Одумаются все… Вот вы одумались?

— Я? — возмутился сыщик.

— Не одумались. Да и мы не одумались, значит, еще не так, не как следует, тряхнуло. Тряхнет еще!

Но тряска утихала и почти прекратилась, все обратились к чтению газет. Возник гул, читали вслух: права так называемого человека… взрыв негодования потряс гору и родил мышь… высокие гости спустились с небес… самочувствие местного начальства отличное… все готово к мировому господству… история не забудет ее прилежных учеников…

Дважды майор на цыпочках, чтобы не мешать и без того нестройному хору, вышел из палаты. К роботам! Вот к кому надо идти за советом. Они обитают этажом ниже, им понятнее, зачем и почему трясет. К роботам!

По дороге он заметил непорядок на пожарном щите; там отсутствовали лом и багор. И ящика с песком на месте не было.

К роботам в дежурное помещение он скорее ворвался, чем вошёл. Четверо роботов сидели за столом и мирно стучали в домино. Они молча уставились на незнакомца, продолжая забивать козла.

— Ну, господа-хозяева, — начал запыхавшийся сыщик, — будете отвечать или как?

— Мы отдыхаем, у нас перерыв. В перерыв хотим — отвечаем, не хотим — не отвечаем, — откликнулись двое партнеров.

— А мы при исполнении, — заявили двое других партнеров, — а при исполнении отвечать не положено.

— Я тоже при исполнении, — грозно сказал детектив, — так что придется отвечать. — И он отогнул лацкан пластикового халата, где были резко пропечатаны цифры — шифр банно-прачечного комбината.

— А, контролер, — загалдели все четверо. — Так вот вам, пожалуйста, у нас у всех проездные, месячные на право вращения вокруг земной оси, а это годовые на право вокруг Солнца…

— Я не по этому ведомству, — остановил их дознаватель. — Меня интересует Або Риген, его связи, явки и прочее…

— Ах, вот оно что… Так бы сразу! А то нам цифры показывают. А у нас на цифры числа есть! Або Риген. Подумаешь! Ну, учил он нас, учил…

— Чему учил?

— Прочищать ванны!

— Какие еще ванны?

— Ванны, в которых мылись, когда еще в достатке была вода. Микробов смывали. И вот, когда ванны засорялись от увеличения количества смытых микробов, мы эту ванну выбрасывали, а на ее место ставили новую, со склада. Но через какое-то время нам стали выдавать прежние, уже засорившиеся, с микробами. Вот тут он нам и открыл глаза: мол, ванна не часть природы, вроде кувшинки иди орхидеи, она не растет сама по себе, это изделие, которое можно портить или чинить. Он показал нам, как прочищать ванны. Берешь так называемый ершик и прочищаешь. Все дело рук. А ванну изобрел Архимед, чтобы делать открытия.

— Не может быть… — опешил сыщик.

— Все может быть, — заверил его робот. — Для Архимеда ванна была рычагом, чтобы перевернуть землю, отчего образуется море, по которому можно плавать, вытесняя воду. А для Веры Павловны, которая одна знала, что делать, ванна была мечтой о светлом будущем, особенно для тех, кому приходилось спать на гвоздях. Оттого возникла в светлом будущем нехватка гвоздей, и гвозди стали уже из людей делать. А надо бы наоборот, вот мы, роботы, сделаны из гвоздей, и это надолго!

— Что за чушь! Где Або Риген? В ванне у Веры Павловны? Чему он вас еще учил, этот развратник? — сыщик сам не знал, откуда он вспомнил это слово.

— Он учил нас правильно спать.

— Что за черт! С кем? С Верой Павловной?

— Да нет. Только не это. Он спать учил, чтоб видеть праведные сны. Говорил: ведь это важно видеть, какие сны придут во сне бездонном, когда последний совлечен покров!

— Какой еще покров?

— Надо вернуть небо на землю. Надо совлечь этот искусственный пластиковый покров, который лишает нас космической информации и обманывает всех пошлым и тусклым электричеством. И снизу снять бетонный покров, вскрыть почву, посадить деревья, травы, овощи, начать синтез хлорофилла, а затем в очищенном воздухе создать сферу ясного разума.

Из этого сумбура сыщик уловил только одно: опять деревья!

— Какие еще деревья? Чтобы на голову упали? Да это же гигантски разросшиеся микробы!

— Ах, вот как! Так это вы? Он, Або Риген, нам о вас сказывал. Это вы деревья выкорчевали, когда нам гуманитарную помощь чужеземцы прислали? Он нам говорил, что вы обязательно к нам придете, когда его хватитесь.

— Говорил? А где его накрыть, то есть найти, не говорил? Где он?

— Или у себя в огороде за витаминами ухаживает, или в подвале книги от пыли спасает, или вообще планету на место ставит, переворачивает.

— В огороде? С витаминами? — Сыщик опять схватился за голову. — Так это его я спас при первом вторжении чужеземцев. Он еще кричал, когда я его связал: «Братцы по разуму, Братцы по разуму!».

— И об этом он нам поведал. Это самолет с соседнего материка прилетал, мы-то его объявили затонувшим, чтобы не бросить тень на предсказание наших официальных астрологов. А самолет нам новые книги и свежие газеты привез… Во второй раз доставили нам деревья. Вы их повыдергали. И на дым пустили. А ведь из деревьев бумагу делают, из бумаги газеты, а из старых газет — новые книги.

— Ага, книги! На каком основании вы его допустили в хранилище? Ведь особый допуск нужен!

— Да какой допуск! Десятки, а то и сотни лет никто туда и не пытался проникнуть. И вдруг кому-то понадобилось! Радоваться надо. Вот мы и обрадовались, быть может, и нам теперь глаза откроют, подскажут, куда это мы вход караулим. Где там само хранилище, никто не знает, так что мы решили, пусть поищет.

— И он нашел?

— Нашел, конечно. По запаху.

— По какому запаху? — дважды майор не терпел запахов, ибо он почти не чувствовал их, да откуда им и браться…

— По запаху пыли. Где пыль, там и книги. Там он их и читать бросился. Иначе — откуда он нам про Архимеда, про Веру Павловну, про гвозди…

Сыщику показалось, что эти железные ребята просто над ним издеваются. Злость срывают, что от домино их оторвал.

Роботы, а такие нервные. А говорят, что они умные. Оттого их меняют каждые два-три года. Как они успевают наглости-то набраться за это время? И хоть бы каплю уважения имели к существу, которое их лет этак на пятьсот старше. Подумаешь, скорость мысли! Да у них эта скорость уже настолько мысль опережает, что гасит саму мысль, превращая ее в недомыслие! Так думал дважды майор, но не дал волю гневу, а даже пожалел ребят: такие сложные, а сторожами служат. Хотя, может, в этом и весь смысл отлаженной жизни: все проблемы решены, надо только время от времени вовремя заводить часы и следить за тем, чтобы кто-то не наткнулся на отмененные книги, из которых при желании высокий ум способен выудить даже проблемы. Ведь были же в прошлом проблемы — проблемы власти, проблемы пола, но первую заменили на демократию, а вторую на секс в интернете. Какие проблемы? Меньшинство, большинство, да кто об этом думает, когда никто друг друга не видит. Тут сыщик заметил, что его мыслительный процесс не служит пользе дела, и решительно вопросил:

— Вы мне ответ дайте, где он? Это первое. Второе: где он планету переворачивать собирается? Третье: как и зачем?

Роботы стояли квадратом и глядели друг на друга — отвечать или нет. Но быстро и одновременно поняли: если не отвечать, последуют другие бесконечные вопросы, покоя не будет, а если отвечать, дурак уйдет и оставит их в покое. Так и стоя квадратом, они ответили по кругу, то есть поочередно.

Первый:

— Здесь не три, а четыре вопроса. Начнем с конца: зачем? Мы же уже сказали: на место ставить! Значит, ему виднее, на месте планета или не на месте. Как только поставит, нам новые проездные документы выдадут, а то и так, бесплатно вращаться будем.

Второй:

— Как? Ну, уж он-то знает как. По закону рычага Архимеда, но не по внешнему, а по внутреннему. Архимед, как известно, исчислял песчинки. Вот Або Риген песчинка по песчинке все и перевернет! Песчинка — она счет любит. Третий:

— Планету будет переворачивать там, где есть песок, а движения песка как такового не происходит. То есть он в самих часах будет. Он же по песочным часам мастер? Там ему и место. Мы здесь тоже на часах, так сказать, часовые-почасовики, но это все условно. А у него все безусловно.

Четвертый:

— Следовательно, раз он в часах, — значит, внутри планеты. Планета ведь и есть главные песочные часы!

Т.Т.Бис стоял как вкопанный, ему даже показалось, что он по щиколотки увяз в песке и не может сдвинуться с места. Он хотел заговорить, но рот был словно забит песком, и он еле-еле выдавил:

— Он что, тоже из песка?

— Он-то? Кремень-парень! Монолит. Но и не без тонкости манер: сперва, чтобы песок из одного полушария в другое пропихнуть, попробовал даже не ершиком, а кисточкой, и только потом уже ломом!

— Ломом? — Сыщик опять схватился за голову, но руки не слушались его и не дотянулись до головы. — Как ломом? Из одного полушария головного мозга в другое? Ломом? Песок?

— При чем тут головной мозг! Головной мозг давно отменили, легковесен, непредсказуем, непортативен, уязвим и т. д. А это полушария планеты!

— Планета… — почти прошептал военнослужащий, привыкший до всего доходить своим умом, но только тогда, когда это его лично не касалось. — Лом… Против лома…

Он бросился бежать, вытягивая непослушные ноги из воображаемого песка.

— Как же я сразу не догадался, — корил он себя, торопясь к пожарному щиту. Ведь это же настоящий пожарный щит, а не наглядная агитация несгораемости хорошо обустроенного мира. Он вдруг задумался, хорош ли мир, на миг остановился, и в этот же момент с потолка обрушилась штукатурка прямо ему под ноги: еще бы шаг, и не сносить головы… Вот как хорошо вовремя задуматься, пусть даже неизвестно о чем… Он осторожно обогнул кучу, где сверкали звезды первой величины, то есть хрустальные болванки, которые были вмонтированы в имитирующий небеса непробиваемый потолок.

У пожарного щита в чем-то вроде неприкрытого саркофага дремал дежурный пожарный. Интересно, сколько лет может дремать дремучий пожарный, не принимая пищи и почти не дыша? Экономика жизни на грани с вечной памятью о расточительности предков… Растолкать пожарного удалось с большим трудом. Не без удовлетворения сыщик подумал: хорошо, что дважды майор, одного майора здесь бы не хватило… Не потому ли обитатели палат отмечали, что Або это одно, а Риген — другое, так что и тот за двоих один…

Пожарный ругался в своем саркофаге:

— Лом? Нет лома? Так, черт возьми, радоваться надо, что он кому-то понадобился! Гром меня разрази, если он сумеет им правильно воспользоваться! Чтоб мне провалиться, если он его пронесет хотя бы один световой год!

— А песок? Где ящик с песком? Все это в одних руках не унесешь, особенно если световой год, — укорял сыщик.

— Как, и песок? — оживился пожарный. — Это жаль, ведь песок-то весь из меня высыпался. Вон я какой, живые мощи, хотя уже и не совсем живые, раз песка нет. Нет, не вернешь! — почти запела мумия, но тут же встрепенулась. — Ага, значит, тряхнет скоро! Вот тогда и восстану. А пока верните мне мой вечный покой. Огня хочу, огня, во сне только огонь и вижу! Спокойной ночи. Ступайте к чертям!

Пожарный с шорохом, какой производит ветхий папирус при попытке осторожно развернуть свиток, опустился в свой саркофаг.

Что ж, размышлял дважды майор. Если похищен песок, высыпавшийся из пожарного, значит, могут похитить и весь песок, просыпавшийся из планеты внутрь ее же. И самое интересное, если этот песок расхищен по разным геометрическим местам, то при сотрясении он опять соберется в каком-то одном нужном месте… А если его спрятали лиходеи в какой-то одной замкнутой сфере, то он при встряхивании займет свои прежние места, оживив таким образом не только одинокого пожарного, но и целые племена, коллективы, партии, структуры…

Ему нравилось течение его мысли, и он шел наобум, но не туда, где в неведомой глубине какой-то нелепый, но в чем-то очень уверенный Або Риген занимался своим планетарным делом. Все как будто убеждены, что ожидаемая встряска произойдет, и не ему, дважды майору, мешать этому возможному среднестатистическому событию. А помочь? С его полномочиями можно только задержать на какое-то время отчаянную и отважную попытку поставить время на свое место. Да, ведь когда тряхнет, все вокруг, как обещано, начнут яснее мыслить, значит и он, дважды майор, тоже. Интересно, будучи дважды майором станет он мыслить яснее в два или в четыре раза?

Незаметно для себя он достиг своего кабинета, в который заглядывал обычно лишь для того, чтобы убедиться, что его там нет. Он и сейчас убедился, но все-таки вошел. Что-то нужно здесь произвести на случай внезапной и неотвратимой встряски. Что? Ага. Стол покрыт устрашающим слоем пыли. Откуда? Ведь не из книг, книг здесь нет. Звездное вещество? Вряд ли оно должно выглядеть столь отвратительно. Паутина? Но ведь как только от заведенного порядка сдохли все мухи, пауки поселились в абсолютно стерильном виртуальном пространстве, с ними можно играть в морской бой…

Что делать? Откуда бы ни взялась, пыль (скорее всего, от застоя времени), ее надо стереть со стола, ибо при встряске она покроет пол, и тогда можно поскользнуться и упасть, падение же всегда нежелательно, особенно после встряски, когда надо будет особенно внимательно присмотреться, где теперь верх, а где низ. Он собрал пыль, свернув аккуратно газеты, которыми был накрыт стол, при этом отметил их ветхость: на некоторых значился аж 2001-й год неизвестно какой эры. Теперь надо куда-то вытряхнуть все это, он двинулся по переходам лабиринта в сторону задраенного люка. Но люк был открыт, что, несомненно, удивило бы сыщика, но его эмоции уже были на исходе, поэтому он возликовал, что не надо откручивать люк, тогда бы просыпалась с таким трудом собранная пыль.

Он выбрался на поверхность, эту крышу удобного мира, увидел горизонт, известный символ ограниченности времени и пространства. Когда-то там всходило и заходило солнце, но ученые доказали его вредность: его излучения подрывали силы незащищенного организма, солнечный ветер вызывал насморк, а сам очевидный факт ежедневного заката прозрачно намекал на приход тьмы, которая когда-нибудь уже не уйдет, а останется навсегда. И если, как говорится, солнце само не может отстать от несчастного человека, то счастливый человек вполне может укрыться от него при помощи изобретений своего пытливого разума.

Дважды майор встряхнул куль с пылью, и она подползла по безветрию в сторону вероятного наклона вектора земного тяготения. С тяготением было дано указание временно не бороться.

Пыль уползала, вилась и вдруг приняла уже в отдалении очертания женской фигуры: он видывал подобное на экране, но не задерживался на видении, здесь же не было клавишей переключения, и женская фигура продолжала шевелиться, подобно дыму из бутылки, выброшенной на берег моря волной какой-то восточной сказки. Он не выдержал и двинулся за фигурой. Та, заметив его, вздрогнула и ускорила свое вращение, ибо вращением казалась еще и ее походка. Повращалась, вспылила и исчезла. Там, где она только что вращалась, лежала книга. Книга! Уж нет ли здесь связи между этой книгой и тайными книгами Або Ригена? Более того (он ужаснулся этой своей мысли), нет ли связи между этой женщиной и этим Або Ригеном? Он поднял книгу. Все ее страницы были чистыми. Уж не хотел ли кто-то написать книгу? Дважды майор подумал, доносить ли об этом явному тайному советнику, но кто знает, какое задание за этим последует? А быть может, женщина — это лишь образ скопившейся на его столе пыли? И книга из пыли? Неужели все-таки книжная пыль?

Вдруг земля качнулась и ушла из-под ног, он закувыркался по покатой поверхности, докатился до открытого люка, рухнул, люк за ним захлопнулся сам по себе, его било головой о стены или потолки, он уже не различал пространства, он защищал голову от ударов благоприобретенной книгой, но тщетно; теряя сознание, он еще успел подумать: убил словом, убил словом…

Очнулся дважды майор уже в кабинете явного тайного советника, которого самого не было видно, а на столе стояла табличка! Президент свободного общества «Русская пыль». Наверное, такая же надпись была и на дверях, и фамилия была перевернута: президент Фуододд…

— Руки вверх! — раздалось откуда-то сверху, дважды майор поднял руки, а с ними поднялась и голова, он увидел президента, свисающего с потолка подобно летучей мыши.

— Ну что, тряхнуло? — довольно спросил президент, не отрываясь от потолка.

— Так точно, тряхнуло, — доложил сыщик и задумался о том, что теперь вроде бы должен мыслить яснее. Подняв руки вверх, он с удовлетворением заметил, что книги в руках не было, и это хорошо.

— Наша задача теперь пустить в оборот всю нашу русскую пыль, — вещал с потолка президент. — Этот самый Або Риген действительно прочистил песочные часы, при этом обнаружилось, что пыль — это наше главное богатство. Представьте себе много песка и много времени, а пыль — она мельче песка, в ней и времени больше. Соображаете? Это, впрочем, уже мое открытие. Вы куда дели свою пыль? Я вот с потолка не слезаю, чтобы ее попусту не топтать. Так что вы там не особенно переминайтесь с ноги на ногу. Сейчас вам будет очередное задание.

— Ничего не имею против, — согласился офицер, старясь не переминаться с ноги на ногу. — Я одного только не могу понять, зачем надо было всю планету переворачивать, когда для ясности мысли достаточно было перевернуть все песочные часы во всех помещениях на всех внешних столбах, а также, если у кого есть внутренние часы, каждого в отдельности и потрясти.

Дважды майор подумал, что эта мысль и есть свидетельство его новых умственных возможностей, но президент несколько охладил дважды майора:

— Вы что, не знаете, сколько везде всяких часов, это же вечности не хватит их переворачивать! А вот по поводу каждого в отдельности — вот это уже по нашей и по вашей части. Трясти придется всех и многократно. Будем из всех пыль выбивать, накапливать и умножать, на это жить будем и процветать. В утоптанную пыль посадим деревья, кактусы, кукурузу. Остальное — на экспорт: Або Риген выяснил, перевернув планету, что на ней есть еще другие материки, страны и обитаемые острова безопасности… И последнее: вам надлежит встретить Або Ригена и вернуть его на место!

— Но как я его узнаю? На какое его место?

— Как узнаете? — президент с потолка рассыпался смехом. — Еще как узнаете! Это и есть тот пожарный, который с вами разговаривал. Он нам еще понадобится. Я полагаю, что после такой архимедовой встряски его собственные силы иссякли, и он сам не доползет до своего саркофага. Ваша задача подобрать его… Кстати, лом у него предварительно отнимите… доставить его в саркофаг и на всякий случай накрыть крышкой. Чтобы у народа не было излишнего любопытства к своему спасителю и благодетелю.

— То-то он как-то подозрительно сказал, что это из него песок просыпался… И еще про световые годы…

— Вот именно — световые годы! — рявкнул президент. — Белый свет и тому подобное. Ясно, что он нам еще пригодится. Вы готовы к проведению успешной операции?

— Так точно, все понял, господин президент!

— Выполняйте! И поздравляю вас с повышением. Примеряйте! — Он сбросил ему с потолка нечто шарообразное. — Желаю успеха, трижды майор!

И трижды майор взволнованно схватился за новую голову.