"Взрыв у моря" - читать интересную книгу автора (Мошковский Анатолий Иванович)

Глава 5. КАРИЕ ГЛАЗА

Они вошли в темный молчаливый двор, по скрипучей лестнице поднялись на второй этаж старого деревянного дома и очутились в коридоре с тусклой пыльной лампочкой. Сашка толкнул одну из дверей и пропустил Костю вперед:

— Вползай.

Костя зажмурился от яркого света. В большой комнате оказалась уйма народу, почти все женщины — старые, пожилые и совсем девчонки. Мужчина был один — худощавый, со спокойным лицом и сильной проседью, очевидно Сашкин отец.

— Это мой товарищ Костя, — сказал Сашка, и все дружелюбно заулыбались, закивали Косте; он совсем растерялся и не знал, на кого смотреть и что следует говорить в таких случаях. Конечно же, здесь была и Люда, Сашкина сестра, и к его щекам жарко прилила кровь и внутри, под рубахой, что-то ритмично и громко забухало. Вспомнил бы о ней перед домом — шагу бы не сделал сюда! Люда сидела за столом, кареглазая, тоненькая, в зеленой кофточке, с распущенными длинными черными волосами, удивительно похожая на брата. Просто не верилось, что это возможно — у нее были Сашкины глаза, но только более мягкие, нежные и веселые, какими они бывают лишь у девчонок.

— Ночной гость! — улыбнулась Люда и тряхнула рассыпанными по плечам волосами. — Костик, пристраивайся здесь, — она показала на стул рядом с собой.

Откуда-то она знала его имя… Откуда?

— Что вы, спасибо… Мы только что ужинали… — замямлил Костя, и, презирая себя за эту робость и растерянность, оглянулся на Сашку, чтоб тот подтвердил сказанное.

— Поужинали, — поддержал его Сашка, — да ведь чаю всегда можно выпить.

— Без всяких разговоров! — Люда чуть капризно, заносчиво, красиво сморщила нос и стала наливать Косте крепкий чай в чашку с мелкими фиолетовыми цветками. Путь к отступлению был отрезан, и Костя, связанный неловкостью и чрезмерным вниманием к своей особе, сел за стол. Слева от него замелькали смуглые и острые Людины локти — она придвинула к нему тарелку с пирожками.

— Ну, Костик, работай, — совсем рядом с ним таинственно темнели на щеках и лбу маленькие коричневые родинки, похожие на звездочки. Он уставился в чашку с плавающими чаинками, сгорбился, притих и прикоснулся своими грубоватыми, обветренными, сразу пересохшими губами к краю чашки.

Пил небольшими глотками, и даже не пил — беззвучно, по капле втягивал в себя и старался не подымать головы, не смотреть на нее. Надо было привыкнуть к ней вблизи, к ее словам и лицу, к этой большой многолюдной комнате и ко всему, что было в ней. Чуть освоившись, скользнул взглядом по стене с яркими детскими художествами на твердых листах из альбома: остроносые парусники на крутых синих волнах, космонавты в скафандрах на диковинных планетах с огненно-красными, фиолетовыми, желтыми деревьями и необыкновенными существами с выпуклыми и горящими, как фары автомобиля, глазами — у каждого по четыре ноги, обутых в сапожки, и одно огромное на самой макушке ухо… Рядом с этими картинками висели застекленные коробки с наколотыми многоцветными бабочками и жуками. И еще Костя увидел на стене прикрепленную несколькими проволочными скобами — обои не пожалели, его бы мама запретила! — какую-то большую темно-серую высушенную рыбину с длинным острым отростком на носу…

— Знаешь, кто это? — спросила Люда, заметив на его лице недоумение.

— Меч-рыба! — опередил ее детский голосок с другого конца стола, и Костя увидел маленькую девочку, тоже кареглазую — конечно же, и она была Сашкиной сестрой: до чего же они все похожи! — Папе рыбаки подарили!

— Разве меч-рыба водится в Черном море? — спросил Костя.

— В том-то и дело, что нет, — длинные, красиво вырезанные Людины глаза с густыми черными ресницами засветились, — да вот эта невезучая рыбина перепутала адрес, нечаянно зашла через Босфор и поплатилась за это жизнью — попала в ставники у Скалистого…

— Ничего она не невезучая, — принялась спорить все та же маленькая девочка. — Она же знала, что мы ни разу не видели ее, вот и решила зайти и показаться.

За столом громко засмеялись.

— Дороговато ей это обошлось, — сказал отец, — и знаешь, сколько она проплыла километров?

— Иринка у нас все знает, — ответил Сашка. Потом кивнул Косте на книги: — Выбирай!

Костя почувствовал огромное облегчение: он так был рад отвлечься от Людиных глаз, улыбок, голоса, от всего, что теснило, царапало и мучило его здесь. Как подкинутый катапультой, он вскочил со стула и подошел к книгам. Их в комнате было очень много. Они плотно стояли на полках — белых, струганых досках, прибитых к одной из стен — и были тесно наложены сверху… Куда больше было, чем у Кости до того, как отец отнес их в магазин. Многие книги были сильно потрепаны, подклеены, читаны-перечитаны. Костя встал на корточки и, ощутив прежнее, полузабытое уже волнение, трогал корешки, просматривал названия, листал и не знал, какая интересней, какую надо выбрать в первую очередь.

— Какую взять? Посоветуй, — спросил Костя.

— Ради бога, не проси у него совета! — вмешалась в разговор Люда. — Раньше он читал только о художниках, потом о кино, о киноактерах, а сейчас ничего не признает, кроме книг о войне… Я бы на твоем месте взяла вот эту. — Она легко опустилась на корточки возле Кости, поправила на коленках завернувшуюся юбку и вытащила с нижней полки толстую книгу с высокой пальмой и белым накатом волн на обложке. — Про путешествие на острова Полинезии, возьми, Костик, не пожалеешь. У нас все ее читали.

Люда выжидательно посмотрела на него, и Костя почувствовал, как опять загорелись его щеки.

— Давай… Я быстро читаю и мигом верну.

— Тебя никто не торопит, когда хочешь…

Видя, что женщины начали раздвигать диван-кровать и кресло и расставлять ширмы, Костя поспешно встал.

— Может, переночуешь у нас? — спросил Сашка. — Далеко тащиться, и поздно… Где-нибудь уложим тебя, хоть и длинный ты. Оставайся.

— Да нет, что ты… — удивился Костя. — Зачем? Я в двадцать минут дотопаю! — Костя простился со всеми и, выходя из комнаты, поймал на себе быстрый Людин взгляд. Сашка последовал за Костей. Во дворе Сашка оглянулся, посмотрел на звезды, вытянув вверх и чуть боком голову, точно прислушивался к чуткой, тревожной тишине ночи.

— Не боишься, что поймают и намнут шею?

Этот вопрос был до того внезапный, что Костя даже растерялся и спросил, кого он имеет в виду.

— Сам знаешь… Давай провожу тебя?

Теплая волна подхлынула к Костиному сердцу и залила, затопила, но тут же его кулаки сами по себе сжались, и он рубанул:

— Плевать мне на них! Пусть только сунутся…

— В порошок сотрешь? В пыль?

— А ты что думал?

— Ну и храбрец ты, Лохматый! — Сашка мягко, открыто, совсем по-мальчишески улыбнулся ему. — Когда еще увидимся?

— Когда хочешь, — сказал Костя и что-то в нем томительно и тайно защемило, заныло, затосковало. — Я-то что, я могу к тебе, если хочешь, хоть завтра прийти…

— Завтра? Ну что ж, валяй завтра! Держи лапу…