"Повседневная жизнь Европы в 1000 году" - читать интересную книгу автора (Поньон Эдмон)

Из Реймса в Шартр верхом

Чувство ориентации было абсолютно необходимо, чтобы путешествовать из одного места в другое и не теряться по дороге. Ведь дороги были едва намечены, проходили сквозь дремучие леса, безо всяких указателей, и двигаться по ним надо было без компаса, поскольку этот инструмент стал известен на Западе только в XII веке.

Ришер, монах аббатства святого Ремигия в Реймсе, был очень увлечен медициной. Он мечтал прочитать «Афоризмы» Гиппократа. За две недели до того, как каролинг — соперник Гуго Капета был схвачен в Лане в результате изменнического заговора епископа Асцелина[68], то есть в середине марта 991 года, к Ришеру приехал посланник от его друга Герибранда, Шартрского священника, который приглашал его приехать для ознакомления с этим трудом. В восторге от предложения он решил последовать за этим человеком, которого он именует «кавалером»[69], и взял с собой слугу из монастыря. Он пишет, что его аббат «дал ему в помощь всего одно вьючное животное»; из последующего описания становится ясно, что у самого Ришера также была лошадь. Итак, трое мужчин сели на коней. Но Ришер покинул обитель «без денег, без сменной одежды, без каких-либо предметов первой необходимости». Можно предположить, что либо его аббат вовсе не одобрял этой поездки, либо он вообще недолюбливал Ришера.

Первый этап путешествия прошел без приключений. Наши путники прибыли в аббатство Орбе, «место, известное своим гостеприимством». Можно себе представить, хотя Ришер не пишет об этом, что для того, чтобы приехать в Орбе, они пересекли лес на Реймском холме и переправились через Марну подле Эперне, либо, что более вероятно, подле Отвиллера, поскольку там находился монастырь бенедиктинцев. Это аббатство прославилось значительно позднее, после того как дом Периньон впервые применил там шампанскую технологию изготовления вин[70]. Итак, в аббатстве наши путешественники могли подкрепиться обедом. Переехав через Марну, они, должно быть, направились к Орбе через леса Энгиена и Васси и таким образом проехали за день 55 км или больше, поскольку, скорее всего, дороги через леса пролегали отнюдь не по прямой линии, в отличие от современных шоссе.

Как бы то ни было, Ришер пишет, что был «ободрен» аббатом Орбе, который явил ему «множество знаков своей щедрости». Поймем это так, что, с удобством проведя в аббатстве ночь, он уехал на этот раз с деньгами и со сменой одежды. Они направились в Мо. Ришер продолжает рассказ: «Однако после того как я отправился со своими двумя товарищами по лесной дороге, на нас посыпались всякого рода несчастья. Поехав после развилки не по той дороге, мы проехали лишние 6 лье (24 км). Затем, на подъезде к Шато-Тьерри, наша лошадь, которая до того казалась Буцефалом[71], стала плестись медленнее осла. Солнце уже зашло далеко за полдень и склонялось к закату, в воздухе чувствовалось приближение дождя. И тут этот доблестный Буцефал, подкошенный усталостью, упал без сил под моим слугой, который на нем ехал, и умер, словно пораженный молнией, не дойдя 6 миль до города». Следует сказать, что эта несчастная лошадь, которая была тем самым «вьючным животным», пожалованным аббатом, до этого тащила на себе и слугу, и багаж; так что она заслужила право называться доблестной.

Город, о котором пишет Ришер, это, конечно, Мо, цель этой части путешествия, а не Шато-Тьерри, как можно предположить исходя из контекста. Дело в том, что 6 миль — это чуть меньше 9 км, а к вечеру Ришер и «кавалер» достигли Мо. Если бы несчастье случилось в 9 км от Шато-Тьерри, им бы оставалось до цели около 40 км, что почти равнялось длине нормального дневного переезда.

Итак, путешественники остановились под дождем, который все усиливался. Багаж свален на землю, слуга, абсолютно не привычный к такого рода нагрузкам, лежит, окончательно сломленный усталостью. Ришер принимает решение оставить его, дав ему должные наставления о том, что говорить прохожим, и вместе с кавалером отправляется в Мо. Они находятся уже недалеко от города, когда в почти непроглядной темноте, оказываются на мосту. «Присмотревшись повнимательнее, я понял, что нам грозят новые невзгоды. На этом мосту было так много и таких больших провалов, что вряд ли люди, привыкшие к жизни в городе, могли легко ходить по нему даже днем. Мой попутчик, человек деятельный и изобретательный путешественник, поискал поблизости лодку, не нашел ее, вернулся к опасному проходу, и Бог помог ему без происшествий переправить наших лошадей через мост. Иногда в поврежденных местах он подкладывал им под ноги свой щит, в нескольких местах он соединил разошедшиеся доски: то сгибаясь, то разгибаясь, то продвигаясь вперед, то отступая на шаг, он наконец благополучно прошел по мосту вместе с лошадьми, а я последовал за ним».

Была уже темная ночь, когда Ришер прибыл в аббатство Сен-Фарон в Мо. Однако монахи еще не спали, поскольку в этот день они «совершили торжественный обед после чтения главы Устава, относящейся к обязанностям келаря, что заставило их перенести ужин на более поздний час». В другой главе мы еще увидим, что представлял собой монастырский келарь. И тогда поймем, почему в день, когда ежедневное чтение монастырских правил доходило до посвященной ему главы, монахи устраивали в честь него праздник. Монахи Сен-Фарона приняли путешественника «как брата», одарили его «добрым словами и достаточной пищей». Однако создается впечатление, что кавалер не оказался лицом, достойным такого же щедрого приема. Во всяком случае, как видно из текста, Ришер тотчас же послал его назад вместе с лошадьми на поиски слуги и багажа, так что у него даже не было времени перекусить. Этот идеальный помощник вновь и столь же удачно прошел по мосту и не без труда нашел брошенного слугу «во второй страже ночи», то есть в час, предшествующий полуночи. Чтобы вновь не рисковать, переходя в темноте через мост, «он остался вместе с ним в какой-то хижине». «Хотя они весь день ничего не ели, они предпочли в эту ночь отдых ужину». В Сен-Фарон они прибыли только днем, «весьма поздно и умирая от голода».

На этом рассказ Ришера обрывается; он добавляет только, что «вскоре прибыл в Шартр». Тем лучше для него, раз с ним больше ничего не произошло, и тем хуже для нас, потому что мы не можем проследить, как он проезжал через Париж (а этого он не мог избежать, так как должен был переправиться через Сену по мосту Нотр-Дам и по Малому мосту) и как он преодолел густой лес Рамбуйе…

Нам удалось тем не менее выяснить, что верхом при наличии багажа можно было проехать в день 55-60 км, что можно было легко сбиться с пути и что некоторые мосты были в ужасающем состоянии. Мы можем также констатировать, что человек, находящийся в тяжелом положении, мог провести часть ночи в одиночку с багажом в лесу по соседству с Мо и не быть ограбленным. Наконец мы видим, что монастыри были традиционным местом ночлега для путешествующих, и впоследствии мы сможем убедиться, что их гостеприимство распространялось не только на путешественников, носивших сутану.

Стоит ли добавить, что в течение всего этого путешествия Ришер соблюдал все правила, которые Устав предписывал путешествующим монахам? Мы можем быть уверены, что на нем были ряса и мантия. Ему не представилось случая подавать за столом пример воздержания и трезвости, что предписывалось в особенности при остановках на постоялых дворах. Ведь он останавливался только в монастырях, что также рекомендовалось Уставом. Путешествующему монаху следовало также в каждый канонический час богослужения сходить с коня, вставать на колени, осенять себя крестом, произносить покаянные молитвы и продолжать читать их, вновь отправляясь в дорогу, но не надевая перчаток. Не разрешалось также то, что было сделано в нашем случае, а именно: продолжать путь после повечерия, то есть ночью. Учтем также, что нельзя было пускать коня галопом, бегать самому, а если по стечению обстоятельств в пути встречался другой монах, то его следовало приветствовать, но не нужно было сходить с коня для того, чтобы обменяться «поцелуем мира», ибо это могло повлечь за собой пустословие. Мы можем также порадоваться, что Ришеру не пришлось просить гостеприимства у женщины и вследствие этого он не был вынужден отказаться сесть с ней за один стол или принимать от нее дары. Что до молчания, которое он должен был соблюдать так же, как и в монастыре, то он часто нарушал этот запрет под давлением обстоятельств.