Виктор Широков РАННИЕ СТИХИ

Говорят, что поэты особенно любят свои последние стихи. Не знаю, может, и правда. Я же всегда любил свои самые различные стихотворения, независимо от времени их написания. И все-таки с особо трепетным чувством относился и отношусь к ранним произведениям.

Наверное, среди них немало несовершенных, возможно мастерство возрастает с годами, но как родитель любит всех своих детей, но выделяет первенца, я тоже не забываю потрепать по плечу и приветствовать стихотворения 60-х годов прошлого века и даже посвятил им чуть ли не панегирик, кстати, давший название всему этому сборнику.

Когда в связи с предстоящим юбилеем еще только появилась надежда на его издание, я сразу решил собрать именно свои ранние стихотворения. Часть их была, впрочем, опубликована в начальных моих четырех-пяти книгах, некоторые не печатались вовсе; вместе, как единое целое, они собраны впервые.

Замечу ради справедливости, что некоторые нравились Павлу Антокольскому, Евгению Винокурову, Александру Межирову и еще ряду значительных поэтов, у которых я учился и у которых искал одобрения, а также критикам Александру Михайлову, Владимиру Гусеву, Виктору Перцову.

"До тридцати почетно быть поэтом", действительно это так; данные тексты сочинены молодым человеком (от 18 до 28 лет от роду), и очень бы хотелось, чтобы не только молодость, но и вспышки еще непризнанного таланта были бы заметны и тогда, когда автор уже ничего больше не напишет.

Засим позвольте завершить вступление, написанное шестидесятилетним оптимистом.

Заученность обычного мирка:

прибавить здесь, тут разделить и вычесть;

твоя возможность, в сущности, мелка:

указано все правилами свыше.

Сначала это нравится почти —

не думая, проводишь вычисленья;

как вдруг тебя надумает постичь

свое, совсем особенное мненье.

Ты не согласен просто так решать,

пытаешься постичь первооснову

и делаешь столь нужный первый шаг

к своей догадке, к верной мысли, к слову…

Доска крошится острием мелка…

Пыль сыплется, и возникают цифры…

Уже твоя возможность не мелка,

уже видна, как подоплека в цирке,

разгадка тайного, начало всех начал —

геометрическая сущность мира;

и — ученик — становишься на час

создателем неведомого мира.

Ты сам его открыл, своим путем

дошел, отбросив истины чужие;

чтобы потомок как-нибудь потом

отверг его, свои напружив жилы.

Дерзает несогласный с прежним бог,

свои догадки проверяя смело.

Мир вечен, потому что вечна смена.

В движении движения залог.

1965

Россия… Задумаюсь снова.

Прочувствую в эти часы

могучего слова основу,

жемчужную россыпь росы.

И сразу же, русы и рослы

(так всплески идут от весла),

всплывут в моей памяти россы

и то, как Россия росла

от первой славянской стоянки

до славой покрытой страны…

И в женщины гордой осанке,

и в звоне задетой струны —

Россия… Раскинулись дали.

Вхожу вместе с осенью в лес.

Протяжным дождем отрыдали

глаза голубые небес.

Но вновь на опушке, взгляни-ка,

свежа и упруга на вид,

у пня раскраснелась брусника

и дикий шиповник горит.

Опавшие влажные листья

рукой, наклонясь, разгреби —

и ткнутся, прохладны и чисты,

слепыми щенками грибы.

Доверчива наша природа,

и настежь открыта всегда

душа у лесного народа —

зайчишки, ежа и дрозда.

Россия… Прозрачные краски

на долы и горы легли;

и можно шагать без опаски

от края до края земли.

И, не превращая в присловье

названье родной стороны,

я вновь повторяю с любовью

рассветное имя страны:

Россия…

28.10.68

Дождиком в роще прошла весна.

Красная площадь, с чего красна?

Время тревожа, вернусь назад…

Ах, до чего же красно в глазах!

Ветер полощет знамен кумач.

Красная площадь, слезы не прячь!

Красного банта цветок на руке.

Слово "Антанта" на языке.

Первый поход и третий поход,

Восемнадцатый и двадцатый год!

На площади Красной — за рядом ряд —

Ильич принимает военный парад.

Смотрит, прищурясь, на горизонт —

заревом пышет недальний фронт.

Красит страну белый террор

красною кровью — не кончен спор.

Как же, товарищи, дальше жить?

Как на пожарищах рожь растить?

Солнышком красным пришла весна.

Красная жизнь и земля красна.

С этою новью живем; она

крашена кровью. Краска — прочна!

07.02.69

Снова бешеный ветер погони

подымает дубы на дыбы;

и храпят половецкие кони,

ошалелые кони судьбы.

Не избыть непонятного страха.

Кто там замер на полном скаку?

И, треща, остается рубаха

белым флагом на черном суку.

Посредине забытого мира

я впечатался в гриву коня.

Гой ты, в яблоках серый задира,

выноси, выноси из огня!

Из чужого полынного века

от напасти и горя бегу

я — в личине того человека,

прапрапредка — и все не могу

оторваться от сросшейся тени,

ухватившей за ворот меня…

И шатает домашние стены,

как усталые ребра коня.

05.11.69