Юрий Павлов НЕОБХОДИМОСТЬ БОНДАРЕНКО

В советское время победителям социалистического соревнования присваивали звание ударника коммунистического труда. Владимира Бондаренко без преувеличения можно назвать ударником критического труда, ибо он за последние 10 лет выдал "на гора" столько статей и книг, как ни один из критиков-современников. "Победителя", мягко говоря, не жалуют "левые". Массово — еще с "Очерков литературных нравов". "Победитель" под "подозрением" и y многих "правых": в их восприятии он или не совсем свой, или чужой. Такое отношение "своих" вызвано особенностями личности Бондаренко, человека и критика, особенностями, являющими его лицо, определяющими его особое место в литературе и жизни России последних 30 лет.

Во-первых, многих смущает идейная, эстетическая широта Владимира Бондаренко. Истоки ее в ленинградской молодости критика. Его становление как творческой личности происходило в городе, где Бондаренко, выпускник школы из Петрозаводска, начинающий поэт и студент химического факультета Лесотехнической академии, с 64 по 67 годы дружил с писателями и художниками — "авангардистами". То есть провинциал Бондаренко попал в среду денационализированной молодежи, среди которой были преимущественно евреи. Но Владимир Григорьевич, как и подавляющее число его современников, о национальности своих друзей не думал. Эта мысль вообще не приходила ему в голову.

Показательно, что самым русским среди окружения Бондаренко оказался Иосиф Бродский, который своим строгим анализом стихотворений Бондаренко "убил" его как поэта. Тем самым будущий нобелевский лауреат подтолкнул молодого человека к выбору иного пути — критика, к чему тот был уже внутренне готов.

Дружба с ленинградскими "авангардистами" закончилась тем, чем она и должна была закончиться у русского человека, который не утратил национальное "я", — разрывом. По словам самого Бондаренко, однажды он остро ощутил свою духовную, человеческую инородность в этой среде, он неожиданно понял, что шофер дядя Ваня ему интереснее, ближе (в своем отношении к жизни), чем богемные, "звездные мальчики".

Но трехлетний "авангардизм" Бондаренко не прошел бесследно, он дает о себе знать в разных проявлениях критика. От отношения к раннему Иосифу Бродскому как к русскому поэту до попыток найти здоровое, русское начало в произведениях тех авторов, на которых большинство "правых" давно и сразу поставили крест, авторов от Алины Витухновской до Владимира Сорокина. В этих попытках Бондаренко можно видеть, и видят, всеядность, а можно — проявление христианского гуманизма, который сродни гоголевскому. Если великий писатель верил в возможность духовного возрождения "черненьких" героев своей поэмы, то Владимир Бондаренко допускает не только возможность воскрешения некоторых заблудших и блудящих русскоязычных писателей, но и это воскрешение своими статьями провоцирует. Мне, как ортодоксу, такая позиция и действия критика не близки (мне по душе "выпороть", "размазать", "убить"), но я прекрасно понимаю необходимость Бондаренко именно в этом качестве, ? качестве врачевания любовью...

Итак, в 1967 году несостоявшийся поэт и начинающий критик (а первая газетная статья Владимира Григорьевича была опубликована в 1965 году) начинает "праветь". С Вадимом Кожиновым подобное происходит в 30 лет, с Юрием Селезневым — в 31 год. У них этот процесс был вызван, в первую очередь, внешними факторами, неожиданными встречами, общением. У Вадима Кожинова — с Михаилом Бахтиным, у Юрия Селезнева — с Кожиновым. У Владимира Бондаренко, как и у Михаила Лобанова, идейный и духовный перелом происходит в результате внутреннего развития. А оно у Бондаренко, вновь как у Лобанова, обусловлено атмосферой семьи.

По признанию Владимира Григорьевича, характер он унаследовал от отца. К его судьбе, судьбе украинского Макара Нагульнова (своенравного, гордого, убежденного коммуниста, отсидевшего немало лет в лагере как политзаключенный), критик возвращается неоднократно в своих воспоминаниях, новеллах, интервью. Так, в беседе с Юрием Бондаревым он замечает в скобках: "Это самое важное у человека в жизни — любовь к родителям. Как символ мужества был всегда поведением своим, поступками отец. Он был для меня примером".

Судьба отца, природный ум и независимый характер во многом определили тот факт, что Бондаренко счастливо избежал в своей жизни и творчестве серьезного увлечения, заболевания марксизмом. Только не надо здесь зацикливаться на личном: если бы не репрессированный отец, то... Неприятие критиком советского режима, как и нынешнего ? еще более страшного по силе разрушения национальных и государственных основ, ? лежит в иной плоскости, в той, которая привела его к разрыву со "звездными мальчиками" от литературы, живописи.

Бондаренко оценивает человека, явление, политический строй, литературу "глазами народа", с позиций тысячелетнего национального бытия, что собственно и делает его "правым", "контрреволюционером", "пламенным реакционером" или, по другой версии, — шовинистом, фашистом и т.д. Это качество, в первую очередь, отличает критика от "левых" и, думаю, уместно следующее сравнение его с их кумирами.

Владимир Бондаренко, во-первых, как всякий духовно здоровый русский, ненавидит интеллигенцию за ее космополитизм, за ее неприятие традиционных ценностей тысячелетней России, за ее антинациональную, антигосударственную, разрушительную деятельность... Книга критика "Крах интеллигенции" (1995), куда вошли статьи разных лет, — очередной убедительный приговор этому "племени". И в последующие десять лет Бондаренко продолжает выявлять истинную сущность интеллигенции и ее отдельных представителей. Последняя статья из этой серии "Хороним Геббельса" посвящена одному из самых мерзких и страшных интеллигентов XX века Александру Яковлеву ("Завтра", 2005, №43).

Во-вторых, если “левые” верят в коммунизм, называя его "квинтэссенцией нормального бытия", до которого Россия, как водится у "левых", не созрела, то Владимир Бондаренко одним из первых выдвигает идею департизации. Он призывает в выступлении на пленуме писателей и в своих статьях, обращаясь к патриотам и не только к ним: "Россия должна играть белыми" ("Наш современник", 1990, № 12).

В-третьих, сделав выбор в 1967 году в пользу, как скажет критик позже, "низового" народа, он остается верен этому выбору до дня сегодняшнего. Бондаренко являлся и является защитником народа, что определило его творческую судьбу.

Критик рождается тогда, когда его статьи, книги начинают замечать, читать, как-то реагировать на них. С Владимиром Бондаренко это произошло на рубеже 70-80-х годов, когда он из статьи в статью стал проводить мысль не только о существовании "московской школы", прозы "сорокалетних", "новой волны", но и говорил о В.Личутине, В.Маканине, А.Киме и других как о значительных прозаиках современности, писателях "первого ряда".

В то время критики чаще всего слушать Бондаренко не хотели или не могли. Например, даже Игорь Золотусский в статье "Оглянись с любовью", положительно оценив только "Живую воду" В.Крупина, об остальных представителях "новой волны" "оптом" сказал следующее: "Не пишут о ней, не спорят. Не слышат ее, наконец. Если б была "новая словесность", то был бы и шум вокруг нее. Не помню в литературе случая, чтоб кто-то прямо и откровенно говорил времени правду в глаза, а оно в ответ молчало. Не раздражалось, не нападало на эту правду, а заодно и на авторов ее. Авторы эти пишут и печатаются, их романы и повести появляются в журналах — но где бум? Где синяки и шишки?.. Где гонения на правду? Нет их".

А С.Чупринин в статье с говорящим названием "Каждому — своё!" ("Литературная учеба", 1981, № 1) оценивает прозу "сорокалетних" явно с жреческих высот. С безрассудной уверенностью в том, что В.Личутин, В.Крупин и другие авторы не смогут незамедлительно ответить на вопрос: "Чего недостает современной прозе? Что они хотели изменить в ней?", критик вопрошает: "Где книги великие — без оговорок — и необходимые обществу, как хлеб, как воздух, как слово правды?" Сергей Чупринин противопоставляет "сорокалетним", как образец, "исповедальную", "молодежную" прозу, представленную "сильными" — необходимыми! — книгами". Либо Сергей Чупринин не в ладу с логикой, либо он сознательно подменяет понятия. Указанные качества критика проявились и по отношению к Владимиру Бондаренко после публикации им "Очерков литературных нравов" и "Разговора с читателем", и затем — неоднократно…

Вызывает удивление и улыбку сегодня позиция некоторых молодых и немолодых авторов, которые ставят под сомнение первенство Владимира Бондаренко в открытии "сорокалетних". Им могу лишь посоветовать: читайте "Столкновение духа с материей" ("Литературная газета", 1980, №45), "Найти "голубой" остров" ("Литературная учеба", 1981, №2), "Автопортрет поколения" ("Вопросы литературы", 1985, № 11) и другие статьи критика.