"Седьмая пещера Кумрана" - читать интересную книгу автора (Дэвидсон Грэйм)

ГЛАВА 18 ЗНАКОМСТВО

Извините, — прозвучало по-русски. — Простите. Я сама виновата.

Они столкнулись, когда Рубен направлялся в свой кабинет после семинара для аспирантов — является ли выход из тела при клинической смерти доказательством загробной жизни. Он не мог сосредоточиться на дискуссии. Мысли без конца возвращались к собственным трудностям.

Большинство коллег уже подозревали, что манускрипт у него, а Ричард только создает рекламу. Рубен выслушал массу тонких и не очень намеков, что ему следовало бы отдать такой ценный документ теологическому факультету ради науки, университета и, конечно, их самих. Ричард допекал просьбами показать весь документ, журналисты ходили по пятам с той же целью.

Взлом послужил предзнаменованием еще более тяжких времен.

А пока к Рубену обратились несколько членов местного еврейского сообщества, которых он знал по университету. Он вежливо уклонялся от вопросов о манускрипте, но не мог избавиться от ощущения, что слишком много разболтал о своей личной жизни и привычках.

— Ничего. Я тоже задумался.

Рубен нагнулся поднять блокнот и учебник по экономике, которые упали на пол к стройным ногам. Возвращая даме книги, он подметил ее неуверенность и решил, что перед ним скорее взрослая студентка, чем новый лектор. На вид около сорока лет. Темные волосы до плеч. Невысокий рост и приятная внешность. Рубен одобрил простой, но элегантный костюм.

— Спасибо. Никак не освоюсь. Я новенькая.

Она широко улыбнулась и продолжила с восточноевропейским и немного американским акцентом:

— Меня зовут Анна, Анна Карпенко.

Она протянула руку. Дэвис пожал ее, глядя в зеленовато-голубые глаза.

— Я из Чикагского университета, изучаю реструктуризацию Новой Зеландии восьмидесятых годов.

Отношение к человеку складывается в первые несколько секунд общения. Рубену Анна понравилась. Она казалась искренней и дружелюбной.

— Вы — экономист?

— Да, исследователь в Чикаго. Приехала с Украины обучаться в Чикагской школе экономики у профессора Фридмана и других. По-моему, Чикагская школа повлияла на реформы восьмидесятых годов в Новой Зеландии. Вот я и решила сама посмотреть, как это происходило в вашей замечательной стране.

— Тогда добро пожаловать в Новую Зеландию. Может, выпьете со мной чашечку кофе?

Рубен сам себя удивил. Он всегда стеснялся приглашать новых людей, не говоря уже о незнакомой женщине. Но с украинской экономисткой было так легко разговаривать.

— С удовольствием. Я здесь всего несколько дней, и ни с кем не познакомилась. Но все очень добры ко мне.

После приглашения Рубена Анна совсем перестала нервничать. Беседа за кофе подтвердила первые впечатления. Рубен наслаждался ее обществом и неожиданно для себя робко пригласил Анну на ужин в выходные. Она с радостью согласилась и в воскресенье вечером предстала перед ним в зеленой юбке и опрятной белой блузке, с цветами, бутылкой вина и традиционным украинским слоеным пирогом, который готовила целых четыре часа.

Даже Донна, которая ревностно охраняла Рубена от назойливых поклонниц, уступила искреннему очарованию Анны. Она легко рассудила, что их долг — приветить иностранную гостью, не успевшую завести друзей.

Анна объяснила, что когда-нибудь вернется на Украину и поможет перестроить страну, оборвавшую связи с Москвой.

— То же самое было в Новой Зеландии в восьмидесятых и начале девяностых, когда ослабили государственный контроль и права на владение. Ваша экономика изменилась. Я знаю, что правительство не спрашивало мнение народа. При демократии это плохо. Вы согласны?

— Да, — ответила на риторический вопрос Донна.

— Нам тоже так придется. Но в Украине столько нехороших людей, столько всего плохого. Одни преуспевают, другие побираются, и все из-за коррупции или старого мышления. Как в XIX веке Чарлза Диккенса.

Рубен с Донной переглянулись и не сдержали улыбок. Сравнение гостьи пленило их не меньше, чем ее искренность.

Донна спросила Анну о друзьях и жизни на родине. Та рассказала, что у нее было несколько близких приятелей, а после школы она часто проводила время с бабушкой, которая учила ее православной вере. Рубен поинтересовался их местной церковью, и Анна посетовала, что священнику приходилось работать механиком в гараже, чтобы свести концы с концами, а дьякон выполнял обязанности батюшки и читал проповеди. Еще упомянула, что деревенским жителям нравилось смотреть, как священники ходят по улицам в рясах. Теперь церковь посещают многие, но не молодежь.

— Естественно. Церковь и разговоры о религии — какая скука! — Донна все не упускала случая восстать против отца.

— Зря ты так. Церковь, музыка, иконы — это душа народа. Как у вас говорят? Посмотрите в глаза людей и там увидите нашу веру. Думаю, так во всех странах. В молодости церковь не столь интересна, как мальчики, поп-музыка, мода и вечеринки. Но когда ты подрастешь и у тебя будут дети, может, твое мнение изменится.

— Может. — Донна вдруг заметила, что с Анной трудно не согласиться.

— Вы ходите в какую-нибудь чикагскую церковь? — Донне хотелось знать, не притупил ли американский образ жизни ее религиозные интересы.

— Да, конечно, — Анна пристально смотрела на Донну. — В Америке многие ходят в церковь или синагогу хотя бы раз в месяц.

После упоминания о синагоге Рубен ждал, что она скажет про мечеть — по недавним исследованиям в США мусульман не меньше, чем иудеев.

— Я хожу в Собор святого Володымыра — Владимира по-вашему — на Вест-Кортес-стрит. Еще в приход святой Софии, украинскую православную церковь — там прямо как дома. В Чикаго много украинцев. Есть даже украинский музей, я хожу туда, когда скучаю по родине.

— Бабушка научила вас молитве к Иисусу? — Рубен подыскивал вопрос, который подтолкнул бы Анну к рассказу о своем религиозном опыте.

Она слегка помялась.

— Да, только я ее уже забыла.

Дэвис невольно нахмурился. Как могла православная, регулярно посещающая церковь, забыть молитву к Иисусу? Это ведь как езда на велосипеде. Разучиться невозможно. Дюжина простых слов: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери и всех святых, помилуй нас. Аминь». Они вмещали суть Евангелия и служили верующим молитвой с VI века. Многие православные монахи произносили ее в такт дыханию и биению сердца, чтобы она буквально стала «молитвой сердца».

Может, Анна не так поняла вопрос?

— В Соборе святого Владимира много икон?

— Да, много. Есть копии великих произведений религиозного искусства из Украины, есть современные подлинники. В моей чикагской квартире висит старинная икона святого Владимира, которую я привезла из дома. Он держит крест и меч, как тысячу лет назад… Суровый князь Киевской Руси. Теперь Киевская Русь называется Украиной.

Насколько я помню, он захватил Константинополь и взял с собой несколько священников.

Верно, — с энтузиазмом продолжила Анна. — Князь Владимир хотел объединить народ с помощью новой религии. Разослал гонцов изучать иудаизм, христианство и ислам. Иудаизм его заинтересовал, но Владимир не мог взять в толк, отчего божество, которому поклонялись евреи, позволило им потерять свои земли и рассеяться по миру. Он выбрал христианство Восточной Византии и насильно окрестил жителей Киева. Мы зовем его Креститель.

Во второй раз у Рубена шевельнулось подозрение. Многие считают иконы видом религиозного искусства, но для православных плоские двухмерные изображения Христа и святых — окна в божественный мир. Стремясь поведать о святом Владимире, Анна, похоже, забыла, что говорит о священных образах.

У меня есть и другие традиционно украинские вещи. Я покажу, если вы зайдете ко мне в гости на «Террасу». Я привезла несколько писанок — раскрашенных пасхальных яиц, которыми славится Украина.

Ее энтузиазм и блеск в глазах увлекали Рубена. Умная, деликатная и веселая женщина. Донна тоже поддалась ее очарованию.

Я бы посмотрела на эти яйца, пап. Мы проходили их по искусству.

Через пять дней в пятницу вечером уже Рубен и Донна несли цветы, вино и «печенье анзаков».[6]

Анна оказалась великолепной хозяйкой. Они с порога принялись рассматривать изящные и замысловато раскрашенные пасхальные яйца. Донна чуть не прыгала от радости, когда Анна отдала ей одно в качестве «маленького сувенира».

На ужин были современные и традиционные украинские блюда: борщ из капусты, свеклы и помидоров, настоящая котлета по-киевски. На десерт Анна предложила сырники.

Она мастерски занимала Рубена и Донну. Когда они пили кофе после еды, дала Донне полистать несколько нью-йоркских журналов и польстила Рубену, спросив о его теософских статьях и особых увлечениях. Он отвечал с удовольствием, видя, что Анна всерьез заинтересовалась и быстро подкидывает более глубокие вопросы, что указывает на ее сообразительность и любознательность.

Рубена пугали те немногие женщины, с которыми он встречался после смерти Джейн. Они либо чересчур страдали от предыдущего неудачного романа, либо торопили события, желая убедиться в его чувствах. Прикинув, что Рубен одинок и нуждается в ласке, а мужчина влюбляется в ту, с которой спит, три из них попытались затащить его в постель.

Ему, конечно, не хватало теплого тела рядом, но в отчаяние он не впадал. Не обращал внимания на якобы случайно обнажившиеся бедра, прозрачные блузки и откровенные предложения познакомиться поближе. Конечно, хорошо с кем-нибудь поразвлечься, но Рубен не хотел секса без любви. Он чувствовал, что утром его настигнет пустота, разочарование, воспоминания о том, как у него было с Джейн, и боль утраты.

Но Рубену нравилось, что женщины находят его привлекательным. Те, в свою очередь, не привыкли к отказам и удваивали старания. Рубен, естественно, не сдавался. И так тянулось, пока кто-то не предлагал «отдохнуть друг от друга» — или оба понимали, что у отношений нет будущего, и расходились мирно.

Анна — другое дело. С нею было спокойно. Ее тело не кричало о сексуальном желании. Одинокая иностранка, которая радовалась их компании и явно ничего не ждала от Рубена, кроме дружбы.

— У вас кто-нибудь есть, Анна?

Донна озвучила мысли Рубена. Кольца на пальце он не заметил, но спросить боялся — вдруг Анна подумает, что он вторгается в ее личную жизнь или желает близости. Женщины, которые тянули Рубена в постель, первым делом задавали такой вопрос.

— Донна, это слишком личное, — предупредил он, надеясь, что Анна все равно ответит.

— Ничего страшного. Сейчас я одна. На Украине остался муж. Мы поженились очень рано, он слишком много пил и бегал за женщинами. Я прощала, как все украинки. У нас многие мужья пьют и придерживаются двойной морали. Мужчины гуляют направо и налево, но женские измены не прощают.

— Сочувствую.

Рубен видел по липу Анны, что воспоминания причиняют ей боль.

— И однажды он поднял на меня руку. После этого я ушла. Я все еще любила его. Возможно, он просто не дорос до брака. В Чикаго я жила с украинским профессором по экономике, который приехал раньше меня. Сейчас я одна. Я не слишком лажу с мужчинами. Но я счастлива.

— Печально. Мужчины иногда такие сволочи, — поделилась Донна богатым опытом своих семнадцати лет. — На моего парня нельзя положиться. Он сидит за компьютером и не вспоминает обо мне. Нет, конечно, не все такие. Ты, пап, классный — когда на меня не наезжаешь.

— Спасибо. Приятно знать, что я не обычная сволочь — всего лишь противный назойливый отец, которому не нравится, когда его дочь обзывает других сволочами.

— Если мы, женщины, будем считать мужчин плохими, нам никогда не построить отношений с ними. Надо оставлять ошибки позади, двигаться дальше и надеяться, что в следующий раз повезет, — Анна понимающе улыбнулась Донне. — Сомневаюсь, что твой отец обидел бы женщину. Он добрый и нежный. Наверное, ему стоит иногда тебя одергивать.

— Наверное. Но я ему об этом в жизни не скажу.

Они рассмеялись.

— Что вы делаете на Пасху? — неожиданно выдала Донна.

— Остаюсь здесь. Поработаю в университетской библиотеке и схожу в кино. Если день выдастся солнечный, съезжу в Истборн и прогуляюсь по побережью до маяка. Говорят, там красиво.

Анна опустила взгляд, словно хотела чего-то другого, но выбирать не приходилось.

— Какая скука. Почему бы вам не отдохнуть с нами в фургоне на озере Таупо?

Донна не посоветовалась с отцом, зная, что он начнет сопротивляться и назовет ее бестактной. Но она же видела, что Рубену нравится Анна и они прекрасно ладят.

— Я сыграю роль компаньонки.

— А как же Эмма? — вмешался Рубен, обеспокоенный, что Донна ведет себя как мать — решает, не посоветовавшись.

— Эм — это моя подружка — сегодня предупредила, что с нами не поедет, потому что на каникулах будет гостить в Сиднее.

— Я вам помешаю. Такой важный праздник отец с дочерью должны отмечать вдвоем.

— Нет. Мы играем в слова, плаваем, спорим о политике и слушаем радио. Папа философ, и любит поспорить. Потом он идет ловить или, скорее, развлекать рыбу. Форель надрывается от смеха при виде мушек с глупыми названиями «слава пастора» и «серый призрак». Я катаюсь на водных лыжах и зависаю с друзьями из лагеря. С вами будет веселее.

— Напоминает мне выходные с родителями, — мечтательно сказала Анна. — Я любила выезжать с ними за город. Что за фургон? Я думала, в фургонах перевозят ящики. И еще, о каких мушках речь? Вы стреляете рыбу из ружья?

От души посмеявшись над стрельбой по рыбам, Рубен объяснил Анне незнакомые слова.

— В Америке фургон скорее всего назвали бы небольшим трейлером. Мушки — такие крючки, замаскированные перышками и цветной тканью под съедобных насекомых.

Он замолчал, вспомнив, что никак не отреагировал на приглашение Донны.

— Мы с радостью примем вас в фургоне. Там есть перегородка. Вы с Донной можете спать в одной из комнат.

— Я бы очень хотела поехать. Вы так добры. Что мне взять с собой?

Пока они шли два километра до дома, Рубен все старался понять, как умудрился привязаться к незнакомой женщине и пригласить ее в свою личную жизнь после неполных двух недель общения. Когда они сидели втроем, по-другому и быть не могло. Теперь, покинув уютное жилище Анны, он засомневался.