"Рассказы из книги 'Опасайтесь лысых и усатых'" - читать интересную книгу автора (Коваль Юрий Иосифович)НожевикВ бестолковых моих скитаниях по вечновечерним сентябрьским полям встречались мне и люди с ножами. Этот, подошедший в сумерках к моему костру, ножа при себе не имел. – Картошечки пекете? – спросил он, подсаживаясь в сторонке от огня. – И уху варим, – добавил я во множественном числе, хотя и был один без товарища, на двести верст кругом. – Я и говорю: рыбоуды. Такой дым у костра – рыбоудский. Я, как издали увидел, так и говорю: рыбоуды… А где же товарищ ваш? Отвечать правду отчего-то мне не захотелось. – Товарищ-то?.. А там товарищ, – кивнул я в сторону реки. С реки и вправду доносились какие-то звуки: голоса женщин или крики чаек? Вполне возможно, что там, в этих голосах, находил место и мой какой-то товарищ. – А что он, товарищ-то ваш, рыбку удит? – Да нет, – ответил я, прикидывая, какой там в дальних звуках мог быть у меня товарищ, и пытаясь его себе представить. – Товарищ-то мой, он… нож ищет. – Нож?! Потерял, что ли? Не знаю, откуда я взял этого «товарища» и почему сказал, что он ищет нож. Зто был бред, внезапно возникший в голове. Надо было отвечать и проще всего сказать, что «товарищ мой» нож потерял. Однако отчего-то мне не захотелось, чтоб «товарищ мой» терял свой нож. – Да нет, не терял он нож, сказал я, отмахиваясь от дыма, вылавливая ложкой картофелину из котелка. Он с этим ножом… Тут я замолчал, потому что не знал, что он делает, «товарищ-то мой», с этим ножом. Сидит, что ли, на берегу и точит о камень? – …вообще носится, как с писаной торбой, – закончил я не понятную никому ворчливую фразу. Я как бы серчал на своего «товарища», который надоел мне со своими глупостями и особенно с ножом. Подошедший к костру как-то по-своему меня понял, придвинулся к огню поближе. Это мне не понравилось. Навязчивый очень к ночи. Никакого доверия и дружбы не вызывал этот сумеречный, худощавый, как тень, человек. Что бродит он по чужим кострам? – У вас тоже хороший нож, – сказал он, кивнув на мою финку, облепленную чешуей подлещиков, которая валялась у костра. – Да это так… финка, – ответил я, намекая, что у моего товарища ножичек похлеще. Вот только что же он с ним сделал? Почему ищет? Может, он его метал? Куда метал? В дерево? Зачем? Совсем дурак? Возможно. Нет, мне не хотелось, чтоб товарищ мой был таким дураком, который мечет ножи в деревья. Может быть, он его мечет в рыбину, вышедшую на поверхность? В жереха? А ножик на веревочке? Неплохо. Редкость, во всяком случае, товарищ, который мечет нож в жереха, вышедшего на поверхность реки! Такой мне по нраву. – Финка… У меня тоже когда-то была…– сказал сумеречный человек и взял в руки мою финку, пощупал лезвие подушечкой большого пальца. Вострая… – Положь на место. – Что ж, и потрогать нельзя? – Нельзя… Это нож… моего товарища. Товарищ мой мифический, кажется, обрастал ножами. Один он метал в жереха, второй валялся у костра. – У него что ж, два ножа? – Больше, – ответил я. – Я точно не считал. А у вас есть нож? – Отобрали, – махнул он рукой. – Отобрали? – Когда брали – тогда и отобрали… а нового не успел завести… Вот так. Его, оказывается, брали. Я это сразу почувствовал. Сумеречный человек молча смотрел на огонь. Кажется, вспоминал задумчиво о том славном времени, когда у него еще не отобрали нож. Интересно, что он делал этим ножом? Похоже – ничего веселого. Разговор о ножах мне нравился все меньше и меньше. – А зачем товарищу-то вашему столько ножей? – Андрюхе-то? – переспросил я. Мне казалось, что «товарищу моему» пора получить какое-то имя. И оно возникло легко и просто: Андрюха. Рыжий, большой, даже огромный Андрюха, немного лысоватый. Метнул нож в жереха, да не попал. Нож хоть и на веревочке, а утонул, и вот теперь Андрюха ныряет посреди реки, идет нож. Мне ясно было видно, как ныряет огромный Андрюха посреди тихой реки, шарит по дну пальцами. – Что ж он делает с ножами-то? – отчего-то хихикнул сумеречный. Солит, что ли? – Мечет, – лаконично ответил я. И все-таки добавил, пояснил: – В жереха! Человек, у которого отобрали нож, задумался, вполне напряженно размышляя, каким образом Андрюха может метать нож в жереха. Работа эта проходила с трудом, и я, чтоб поддержать усилия, добавил: – Он у нас… вообще… ножевик. Это слово особой ясности не внесло, и я отошел немного от костра и покричал в сторону реки: – Андрюха-а-а… Андрюха-а-а! .. С берега никто не ответил. Голоса женщин или чаек давно уже там утихли. – Как бы не утоп…– пробормотал я себе под нос. – Да не утопнет, – успокоил меня человек, лишенный ножа, – сейчас подойдет. – Пора уж, – ворчал я на Андрюху. – Уха готова… ладно, пускай пока поостынет. Я снял с огня котелок, отставил в сторону. Пар от ухи не стал смешиваться с дымом костра, встал над котелком отдельным пенным столбом. Человек сумеречный к ухе не придвигался, но сидел прочно, поджидая, как видно, Андрюху. – Ладно, – сказал я, – остынет… похлебаем, пока нет Андрюхи. А ему оставим. Я протянул ложку сумеречному. – Ну, давай, пробуй. – Да уж дождись товарища-то, – сказал он, встал и быстро пошел от костра в сторону деревни. – Эй, да погоди ты, постой. Попробуй ухи, тут на всех троих хватит… – Да ладно, – не оглядываясь, махнул он рукой. Быстро надвигалась ночь,и фигура его пропала, удаляясь от меня в поле. Скоро ее уже не было видно. Я хлебнул ухи, подсолил, поперчил. Потом отошел немного от костра и снова крикнул туда, в сторону реки: – Андрюха-а-а-а… Андрюха-а-а! .. Совсем уже стемнело, когда я услышал издалека: – Иду-у… |
|
|