"Искатель. 1969. Выпуск №3" - читать интересную книгу автора

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Дом бабушки стоял на краю деревни. Дальше шел кочковатый луг; покрытый жесткой зеленой травой, потом небольшой хилый лесок, а за ним тянулось болото. В деревне долго рассказывали о том, как в болоте погиб семилетний Петька. Подробности в этих рассказах никогда не совпадали. То Петька пошел один по ягоды — на болоте росли и черника, и брусника, и клюква, — то с ребятами. То его заметил пастух Сергей и стал звать на помощь, то его увидела мать и побежала за ним, а Петька тонул и кричал ей: «Не ходи, не ходи сюда!» — и будто бы бросил ей корзину с ягодами. Кто говорил, что это произошло поздно вечером, и Петька не мог докричаться, а кто говорил — рано утром, когда в деревне выгоняли стадо и стоял шум — мычание, блеяние, хлопанье кнута, скрип ворот, и никто не мог услышать крик Петьки. Рассказы были один страшнее другого, и Лене казалось, что в болоте утонул уже не один Петька. Дальше зеленого луга и лесочка Лена боялась ходить.

Зимой, когда все кругом замерзало и шапки снега прикрывали кочки, бугры, развороченные пни, во многих местах болото дымилось — глубокие окна не промерзали до дна и над ними тонкими струйками вился пар — как от проруби на реке.

А когда Лене было шесть лет, ночью в поезде она услышала разговор, который надолго запомнился ей.

Конец августа. Летний вечер затихал. В воздухе волнами расплывалась теплота, и толкунчики плясали свой незамысловатый танец под треск кузнечиков: вверх-вниз, вверх-вниз. Телега слегка поскрипывала и подскакивала на выбоинах. Лена с мамой ехали на станцию. Вот за поворотом скрылся последний сарай, а дом бабушки с темными кустами сирени уже давно нельзя различить. До станции двадцать километров. Дядя Саша неторопливо подергивает вожжи. Мама крепко завязала под подбородком пеструю косыночку, чтоб не растрепались волосы, и стала похожа на бабушку.

Может быть, в последний раз приезжала в деревню Лена. На будущий год отец обещал повезти на юг, к морю. Все поедут. Ведь здесь, кроме болот, ничего нет. Но Лена любит деревню, она просто не может представить себе море, горы… Их она видела только на картинках. Особенно ей запомнилась одна открытка: набегающие волны с белыми гребнями бьют о черные скалы. Наверху — замок. Старинный замок. Облака поддерживают башни с зубцами. Облака уйдут, и замок опрокинется в море. Название легкое: «Ласточкино гнездо». Но разве будут там жить ласточки, если там нет никого давным-давно? Деревья на юге вечнозеленые — это она учила в школе. А разве брусника, растущая в лесу и на болоте, не вечнозеленая? Раскопаешь зимой снег и найдешь продолговатые, твердые, будто покрытые воском зеленые листочки. Там, у моря, большие пальмы, кипарисы, есть деревья со странным коротким названием — туя. Но у бабушки лучше. Все знакомо, одно сменяется другим. Вначале поспевает земляника: за час можно набрать в лесочке на припеке целую кружку. А как пахнет! Потом черника. Кустики бывают высокие и все в матовых ягодах. В саду созревает черная смородина. Сядешь под куст низко-низко и в зеленом сумраке найдешь крупные ягоды — как виноград. Не больше пяти на тоненькой веточке. На конце самая большая. Некоторые ягоды раздавишь — внутри зеленые, другие — красные. Бабушка говорит, что зеленые хороши для варенья. Так и кусты зовет «варенные». Вот только болот тут много — и больших, и маленьких. Хоть там и ягоды есть, и пушица, и веселый кукушкин лен, а ходить нельзя: можно провалиться, да и дурман цветет — голова от него болит. А море? Какое оно? На берегу — песок. Песок белый и горячий. Прохлады нет, все прячутся под зонтики. Поехать-то можно будет, но лучше в начале лета, чтоб к ягодам и грибам поспеть к бабушке. Вернуться и рассказать ей о море. Бабушка тоже не была у моря. И привезти красивую-красивую раковину, такую, как лежит у соседки на радиоприемнике: большую, розовую, ребристую. Папа хотел поехать на юг этим летом, но ему не дали отпуск: на работе в строй пускали цех. А без папы — нельзя. Отложили поездку. А маме хоть и хочется на юг, но все говорит: далеко ехать и дорого, много денег уйдет на дорогу. Здесь же все свое и близко. Поезд в десять часов вечера будет на станции, а послезавтра днем они уже дома.

Лена хорошо примостилась на сене в телеге, только чемодан немного давит. Вот и солнце село. Одна золотистая полоска осталась. Нижняя часть полоски становится все розовее и розовее. Вот и вся полоска розовато-желтая, совсем такая, как раковина, что она привезет с юга бабушке. Телега все скрипит, скрипит. Небо погасло. Стало темно и тихо. Лене очень хотелось спать…

В поезде мама уложила Лену на верхнюю полку, постелила свое пальто, накинула шаль. Внизу еще разговаривали и спорили люди. Иногда в нос попадал дым от папиросы, и хотелось чихать. О папиросах и спорили — вагон оказался «курящим». Слегка покачивалась полка, и в такт ей покачивалась Лена; с боку на спину и обратно. Так и заснула — покачиваясь. Но вдруг проснулась от необычно резкой тишины. Остановка. Кругом темнота. Только где-то наверху желтый треугольник от маленького фонаря освещает высокую третью полку с плетеной корзиной. Свет вздрагивает — то тускнеет, то разгорается ярче. Отчетливо слышны восклицания, говор, шум листвы на ветру, шаги, ржанье лошади. Под самым окном мужской голос убеждал:

— Ты знаешь, Дагмара, как важно для меня это.

— Да, я знаю, — отвечал взволнованный девичий голос, — я все сделаю. Но ты еще приедешь?

— Обязательно. Но вдруг что-нибудь случится. Ты тогда пришлешь? Мне или Валентину… Ладно?

— Да. Но ты пиши мне…

— Может быть, в твоих руках судьба здешних земель. Кто знает. Представь себе, болота исчезнут и… Нет, нет. Случайно тоже происходят очень важные вещи. Нужно только не пропустить счастливую случайность. Вот я встретил тебя — это случай? Так ты запомнила? Староневский…



Номера дома Лена не запомнила, да и улицу давно забыла бы. Просто кто не знает, что в Ленинграде есть Невский. А тут еще Староневский. Откуда он взялся, если Невский одна из первых улиц города?

Шипение пара из-под колес заглушило окончание разговора. Где-то вдали пробил второй звонок: раз, два. Два удара по куску чугунного рельса. Паровоз свистнул, и снова застучали колеса, и снова стала покачиваться полка. Лена долго не могла уснуть. Еще бы. Словно в приключенческой повести она подслушала важный разговор. Она не должна о нем забыть. Что же это такое в руках у девушки и почему оно поможет уничтожить болота?..


«Здравствуйте, моя дорогая жена Анна и любимая дочь Лена!

Пишет вам ваш муж и отец с фронта. У нас все идет, как положено. Бьем врага.

Сейчас мы в тылу на отдыхе, а на днях попал наш взвод в тяжелое положение, но выручил один товарищ. Вот как это было.

В разгар боя вражеский танк прорвался в район нашего подразделения и яростно надвигался на нас. Мы залегли. Отступать было нельзя: до лесочка — ровная, легко простреливаемая местность, слева — болото. Танк приближался. Мы вели огонь. Уже было видно, как летят красные комья глины из-под гусениц. Вдруг со стороны болота тоже раздались выстрелы. Пули щелкали и отскакивали, как бы дразня мокрое стальное чудовище. Башня танка повернулась в сторону болота и исторгла из ствола сноп пламени. Но смельчаки продолжали вести с фланга огонь по танку. Пулеметные очереди стальной громады срезали верхушки камыша, но, по-видимому, не причинили никакого вреда. Обозленные фашисты развернули танк и направили его в сторону выстрелов. И вот его гусеницы начинают шлепать по травянистому лугу с кочками. Но пулемет из болота все бил и бил по танку, и винтовочные выстрелы щелкали по мокрым блестящим стальным бокам. И вдруг танк стал погружаться в землю. То, что издали казалось зеленым лугом, на самом деле было… трясиной. Крышка люка приоткрылась, захлопнулась, потом опять приподнялась. Танк дернулся назад. Но было поздно! Огромная машина стала погружаться все быстрее и быстрее. Еще мгновенье — и она исчезла! Фонтан брызг! Закачались кочки, камыши, осока…

Стрельба прекратилась. Стало тихо-тихо. В серо-белой мути нельзя было определить, который час.

Бойцы собрались около раненого командира и посматривали на болото, откуда не раздавалось больше ни звука.

Пора было решать, как лучше пробраться к своим. Командир расстелил карту. Почти вся она была закрашена зеленым цветом с тоненькими горизонтальными голубыми черточками — болото! Ловко заманил в него кто-то танк. Справа виднелось шоссе, но оно уже занято фашистами.

Вдруг раздался свист. Сверху мы увидели, как раздвигаются и вновь смыкаются высокие камыши и осока, рисуя чей-то извилистый путь.

— Кто идет?

— Свой… — Усталый голос звучит буднично и серо. Несмотря на военную шинель и винтовку, у незнакомца сугубо штатский вид. Пилотка от воды потеряла форму, очки все время сползают. Полы шинели заткнуты за пояс.

— Помогите Расулу, он ранен.

— Вас только двое?

— Да.

Солдаты спустились в камыши и вскоре поднялись на косогор, поддерживая низенького солдата. На его когда-то смуглом, а теперь очень бледном лице резко обозначились дуги черных бровей. Потрескавшиеся губы шептали:

— Зачем много воды? Сверху, снизу… У нас нет воды, каждая капля дорога, вода, вода…

Наутро отряд двинулся по болоту. Впереди шел Сутулый, как его прозвали. Он шагал в подогнутой шинели легко и неслышно. За ним гуськом тянулись солдаты. Раненых несли на носилках. Иногда наш проводник срывал травинку или лист и снова уверенно шагал по болоту, мягко перепрыгивая с кочки на кочку, прикладом раздвигал высокую осоку. Как хороший лоцман, этот неизвестный человек вел нас по болоту, обозначенному на карте как непроходимое.

Изредка по цепочке передавалось:

— След в след, не ступать в сторону, не отставать, след в след…

Иногда мелькал огонек, и умело скрученная цигарка из газеты, случайно уцелевшей от всепоглощающей сырости, передавалась из рук в руки, из рукава в рукав. Синий дымок, мимолетная красная вспышка, запах махорки и снова:

— След в след, не отступать…

Так и спас нас человек, знающий болота. И ушел искать свою часть. А был он из наших белорусских мест. Звали его Алексей Белогорский.

Не беспокойтесь за меня, мои родные. Пишите чаще письма. Целую и обнимаю вас крепко. Ваш муж и отец

Иван Соловьев».

Отец Лены погиб на фронте. Последнее письмо пришло уже после похоронной. Лена не показала матери — зачем зря расстраивать; но сама много раз перечитывала это письмо.