"Один в чужом пространстве" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

17

— Эй, вставай, слышь?..

Я слышал, но, как ни силился, не мог разомкнуть веки:

укачало. Аспирин действовал, тело становилось влажным и тяжелым. Понять, где я, удалось не сразу.

— Вставай, парень, времени в обрез!

Водила потряс меня за плечо. Превозмогая головокружение, я встал и выполз из салона. «Скорая» стояла у ворот Хобота — значит, я назвал адрес?.. Убей, не помню!

— Не долго только, сам понимаешь…

Чего уж там понимать! Я дернул задвижку, но калитка оказалась запертой изнутри. Учуяв незваного гостя, залаял Шериф. «Неужели нет дома?..» — испуганно подумал я и постучал сильнее.

— Сейчас, — откликнулся Хоботов из глубины двора. — Шериф, место!

Собака повиновалась, в наступившей тишине послышались шаги. Генерал предстал передо мной в шерстяном тренировочном костюме. Суровое лицо его ничего не выражало, изучающе-пытливый взгляд кольнул душу.

— Здрасьте, — через «не могу» улыбнулся я.

— Что, понравилось у меня? — ответил он хмуро вместо приветствия.

Думаю, что если бы я протянул ему руку, он бы не пожал ее, но цейтнот не позволял выяснять причину такой холодности.

— Да вот, мимо проезжал, дай, думаю, загляну — может, по хозяйству чего помочь?

— Сам управлюсь, — он отступил, пропуская меня во двор.

Я не без опаски шагнул к рычащему Шерифу, но он завилял хвостом, узнав своего коллегу. Генерал задержал взгляд на «скорой», запер калитку.

— Привет! — я присел на корточки и обхватил песью башку (так было легче удержать равновесие); перед глазами все плыло, каждый вдох болью отдавался под лопаткой. — Вам Валерия привет передает, — соврал, предпринимая последнюю попытку расположить хозяина.

— А ты, собственно, кто ей будешь? — спросил он, направляясь к веранде.

— Знакомый.

— Хорошо, что не родственник.

Это было уже вызовом! Что бы ни произошло за время моего отсутствия, попросить после такого заявления денег у меня бы не повернулся язык.

— Почему «хорошо»? — пошел я за ним. — Не нравлюсь?

— Не нравишься.

Мы остановились у крыльца, посмотрели друг на друга. Генеральской выдержке оставалось только позавидовать, а потому я заговорил тоном, обещавшим не посчитаться, в случае чего, ни с его спортивным костюмом, ни со своей болезнью:

— Не печальтесь. Я вам свою компанию не навязываю. Просто вещицу одну забыл на чердаке, вот и вернулся.

— Ну забирай, раз забыл, — со спокойной усмешкой разрешил он.

— Благодарю покорно! — выражение вполне интеллигентное, для хамства не предназначенное, но при желании можно и зубную пасту обратно в тюбик засунуть.

Выбитый из колеи таким приемом (может, он решил, что я пьян?), я вошел в знакомый дом и поднялся по лестнице на чердак. То ли у меня нос заложило, то ли сказалась обида на незаслуженное отношение хозяина, а только запаха сена и трав на сей раз я не почувствовал, взобравшись на настил под гребнем крыши, на четвереньках дополз до торцевого оконца и разворошил сухую ромашку…

«Дипломата» на месте не оказалось.

Валерия? Не может быть!.. Я стал лихорадочно переворачивать сухие пучки, отползая, пядь за пядью, к лестнице, снова вернулся к окну… Нет!

Улица хорошо просматривалась отсюда. Я увидел, как неуклюже развернулась «скорая», сдав в распахнутые ворота дома напротив, а потом вдруг рванула, разбрызгивая лужи, и скрылась за поворотом. Это еще что за черт?! Ведь мы договорились с водилой об обратной дороге, я не рассчитался с ним! Сердце захолонуло, дыхание перехватило от недоброго предчувствия. Готовый к решительному объяснению с хозяином, я задом выполз из треугольного «тоннеля», спустился по вертикальной лесенке на чердак и, отряхнув с волос солому и травяную пыль, повернулся к выходу.

Хоботов удобно сидел на топчане, прислонившись к печной трубе. На меня в упор смотрели его пытливые глаза и короткий ствол «мини-узи»[12] с глушителем.

— Не нашел? — спросил он с усмешкой.

Я бы ему ответил, если бы не онемел.

— Садись, — приказал он властно. — Садись и рассказывай все по порядку. Рыпаться не советую: бью с тридцати шагов в копеечку.

За мной была Москва, но черт бы с ней, если бы не Танька и ее единственный сын, мой любимый племянник!

— «Дипломат» у вас? — спросил я подавленно.

— У меня, у меня.

Спрашивать, почему он не сдал его в БЕЗО, было лишним: в этой истории фигурировала Валерия. Ничего не оставалось делать, как повиноваться. Я сел и, собравшись с мыслями, стал рассказывать…

Рассказывал все без утайки, не пропуская деталей (точности воспроизведения событий помогали выкуренные шестнадцать сигарет, но они были единственным, о чем я умолчал). Генерал слушал, не мигая, глядя куда-то в сторону, за все время ни разу не перебил меня, только в его глазах и едва заметном движении губ я иногда улавливал иронию — в местах рассказа, сопровождавшихся моими выводами, чувствовалось, что он просчитывал ситуацию на другом компьютере. Когда я дошел до блокнотных листков и стал выгребать их из карманов, он отставил пушку в сторону и протянул руку. Дождавшись, когда он изучит записи, я присел рядом и рассказал о своем звонке в Москву и похищении Мишки. Здесь Хоботов не удержался, скрипнул зубами и покачал головой, что должно было, видимо, означать негодование.

«Ваши методы, Константин Андреевич!» — так и подмывало влепить, но накатившая усталость заставила завершить рассказ совсем по-другому.

— Я заболел, Константин Андреевич, — сказал я упавшим голосом и, разглядывая разноцветные круги перед глазами, добавил: — Очень…

Он встал, перебросил пистолет из лапы в лапу, отстегнул магазин и щелчком затвора выбросил из ствола патрон.

— Это я вижу, — сказал недовольно и стал спускаться по лестнице.

В гостиной он спрятал оружие в ящик комода, туда же сунул листки. Ящик был тяжелым, вместительным, и я подумал, что в нем, наверное, лежит «дипломат». Хозяин запер комод на ключ. Добавить к рассказанному мне было нечего, оставалось ходить за ним в ожидании резюме.

На кухне он взял большую эмалированную кастрюлю, бросил в нее гроздь калины, несколько каких-то веточек, плеснул из чайника кипятку и поставил все это на газ.

— Продержись еще чуток, — вдруг сказал по-отечески. — Надо позвонить.

Мы вышли во двор, дошли до калитки.

— Вон там за углом, — кивнул он в сторону, откуда я приехал, — есть телефонная будка. Наберешь киевский номер. Скажешь, завтра в полдень возле универмага «Украина». Там многолюдно, по крайней мере, они не рискнут стрелять в толпе. Дальше: ни на какие их условия не соглашайся. Привезут пацана — получат «дипломат». Дай им понять, что знаешь о содержимом контейнера. И еще. говори не больше тридцати секунд. Все понял?

Я кивнул.

— Пацан-то в Москве, — засомневался было.

Он посмотрел на «сейку».

— У них еще двадцать часов, привезут!

Я вспомнил о «скорой» и спросил о ней у генерала.

— Забудь, — отрезал он. — Действуй!

Я вышел за ворота.

— Тридцать секунд! — услышал напутствие вслед.

Мог бы и не повторять — дошло же до меня, почему нужно звонить не из его дома, где в каждом помещении стояло по телефону, а из автомата за углом.

Будка была изуродована похабными надписями. Облезлая, ржавая, с выбитыми стеклами (есть же еще существа, которым бить стекла и царапать гвоздем и без того всем известные слова доставляет удовольствие!), она стояла на краю громадной лужи — так, что войти, не замочив по щиколотку ног, не представлялось возможным. Но мне уже было море по колено! Скрипнув остатками двери, я набрал номер.

— Говорите.

— Это Столетник. — А-а…

— Где мальчик?

— У нас.

— Верните его.

— Где ты находишься? — А ты угадай!

— Значит, так… Слушай внимательно. Привезешь чемодан…

— Слушай меня ты! Привезете мальчика к универмагу «Украина», к центральному входу, завтра в 12.00…

— А если не привезем?

— Тогда «вишню» я съем сам, а вам и косточек не останется. Усек?..

Все, время! Я повесил трубку. Монета еще осталась: уложился с запасом. Не найдя сил перепрыгнуть «Козинское море», я ступил в воду и с полным безразличием к жизни зачавкал к генеральскому дому.

Хозяина я нашел в кабинете: он стелил мне постель. Из фарфоровой пол-литровой кружки на тумбочке у изголовья шел пар. Я подробно рассказал о разговоре. Он протянул мне кружку и вместо оценки моих действий приказал:

— Выпей, все до дна крупными глотками. Потом раздевайся и ложись.

— А Мишка?.. Надо же что-то делать!

— «У раненых не спрашивают о положении на поле битвы» — так, кажется, сказал Наполеон? У тебя температура, как у курицы, что ты можешь делать?

— Почему… как у курицы?

Он улыбнулся.

— Пей, это мощный отвар, — сказал, потеплев, — завтра ты понадобишься здоровым… А у курицы самая высокая температура — сорок два градуса. Только она при этом чувствует себя лучше, чем ты при тридцати восьми.

Похоже, инициатива мне больше не принадлежала. Ну что ж, подчиненным быть всегда легче — ничто не угнетает так, как груз ответственности за принятые решения. Если Хобот переложил его на свои плечи — значит, поверил?

— Константин Андреевич, — остановил я его у двери, — а «дипломат» вы случайно обнаружили?

— Хочешь знать, не сболтнула ли Валерия? — точно угадал он мои мысли (профессия!). — А кирпичи из стопки ты что, в карманах вынес, Нат Пинкертон?

Оставшись один, я частыми крупными глотками выпил не очень приятный на вкус отвар, разделся и, натянув на себя одеяло, провалился в какую-то черную дыру…