"Детская игра" - читать интересную книгу автора (Хилл Реджинальд)

Глава 8

— Доброе утро, Лэкси!

— Доброе утро, мисс Кич!

Паско, наиболее подходивший к роли социолога-детектива в Среднем Йоркшире, мог многое угадать в этом диалоге. Мисс Кич связала свою судьбу с семейством Хьюби, когда ей было четырнадцать лет — в 1930 году. Девочку взяли в Трой-Хаус няней. К тому времени, когда юный Александр Ломас отправился в школу-интернат, то есть спустя восемь лет, в ее ведении находилась не только детская, но практически и весь дом. Началась война, и к молодым здоровым незамужним женщинам обратились с призывом сделать для страны больше, чем просто присматривать за домами богатых людей. Несмотря на возмущение и протесты миссис Хьюби, мисс Кич бросилась во внешний мир как в омут. Долго от нее не было ни слуху ни духу, хотя от ее местных знакомых стало известно, что та получила должность водителя в «Женской службе сухопутных войск» и две лычки на погонах. В сорок шестом году она вернулась в Трой-Хаус, чтобы выразить свою скорбь в связи с печальным известием о том, что Александр пропал без вести, и осталась там навсегда, сначала как домоправительница, затем как компаньонка и в конце концов как сиделка.

Александр называл ее Кичи. Джон Хьюби никак к ней не обращался, а за глаза звал «холодной расчетливой коровой». Его очень раздражало, что старуха Виндибэнкс произносила ее имя, словно привыкла к нему с пеленок, а еще больше его бесило, когда он слышал, как ее изнеженный сынок лениво тянет: «Ки-и-чи», будто в горле у него застряла серебряная ложка.

Для девочек из Олд-Милл-Инна она всегда была мисс Кич, что, по его разумению, было правильно и вполне уместно: дети должны быть вежливыми со взрослыми, даже если те того и не заслуживали. Но Хьюби палец о палец не ударил, чтобы развеять убеждение дочерей в том, что эта одетая в черное женщина была на самом деле Злой Колдуньей Запада. Первой об этом заявила Лэкси, обладавшая богатым воображением и более начитанная, нежели ее сестра.

«Обрати внимание на „Берри Харди“, Лэкси. За все годы, что я живу в Трой-Хаусе, я не видела такого обильного урожая…»

Лэкси покорно глядела на грушевое дерево. Ее не возмущал менторский тон мисс Кич, ее также не оскорбляли, в отличие от ее отца, жеманность и притворная возвышенность в существе такого скромного происхождения. Но Лэкси не любила мисс Кич с самого раннего детства и в своей неприязни была постоянна, как, впрочем, и во всех остальных вещах.

Неприязнь, как она подозревала, была обоюдной, но хорошо скрываемой. Лишь однажды она чуть было не проявилась открыто. Когда девочки по воскресеньям приезжали погостить в Трой-Хаус, обычно после чая им разрешалось играть в саду с осликом Хобом и двумя козочками. В дождливые дни они спускались в просторный подвал, заваленный старой мебелью и другим хламом. Хорошо освещенный и достаточно сухой, он идеально подходил для игр. В одном конце его была небольшая дубовая дверь с норманнской аркой, похожая на дверь из сказочного замка, и Лэкси доставляло удовольствие придумывать увлекательные истории о том, что за ней скрывается, и рассказывать их сестре, слушавшей с широко раскрытыми глазами. Однажды, закончив одну из таких историй, она почувствовала, что мисс Кич стоит вверху на лестнице.

— Лэкси говорит правду, мисс Кич? — пискнула Джейн. — За этой дверью действительно волшебный сад?

— Нет, Джейн, — сказала Кич сухо. — Там мы храним тела всех, кто умер в этом доме.

Это произвело ужасное впечатление — Джейн вылетела из подвала и отказалась спускаться туда еще когда-нибудь. Все дождливые воскресенья они вынуждены были просиживать в унылой гостиной, перелистывая скучные книги. Мисс Кич сказала Джейн, мол, нельзя быть такой глупышкой, однако Лэкси уловила в ее тоне злобное удовлетворение и поняла, что оно относится к ней. Девочка дерзко потребовала у мисс Кич ключ от дубовой двери, готовая даже забыть свои собственные сказки, если обнаружится, что мисс Кич лжет. Та отдала ключ без промедления, сказав:

— Конечно, Лэкси, ты можешь заглянуть за дверь. Но пойдешь туда одна, у меня нет времени на подобное ребячество.

Опять злость в голосе. Она прекрасно знала, что Восьмилетняя девочка, несмотря на все свое самообладание, не сможет пересилить страха, рожденного ее воображением.

Но Лэкси все-таки отправилась в подвал. От ужаса у нее подкашивались ноги, но что-то более сильное, чем страх, заставляло идти вперед. Она не могла выразить это чувство словами, вероятно, это было неодолимое желание удостовериться в собственной правоте.

Дверь открылась без скрипа, и за ней оказался маленький внутренний погреб с полками для винных бутылок; после смерти Сэма Хьюби на них уже ничего не стояло. У его вдовы в гостиной еще подавали вишневый ликер, но в вине она явно не нуждалась. Что касается пресловутого пива Ломасов, на котором зижделось ее состояние, однажды в молодости она попробовала светлого эля и больше уж ни разу не выражала желания повторить этот «неприятный эксперимент».

Лэкси побежала за Джейн, чтобы открыть ей правду, но для ребенка слова взрослого человека звучат куда убедительнее слов сестры, и Джейн, разрыдавшись, отказалась идти с Лэкси. Мисс Кич молча торжествовала, понимая, что отныне девочки не осмелятся спускаться в погреб.

Произошло это много лет назад, но именно этот случай сыграл решающую роль в том, что их отношения сложились подобным образом. Только однажды Лэкси поколебалась в своем чувстве к мисс Кич, было это три года назад, когда у тети Гвен случился первый удар. Всех поразило, как убивалась мисс Кич. «Должно быть, пронюхала, что ее выбросили из завещания», — насмешливо предположил Джон Хьюби. Но волнение мисс Кич, забота о больной хозяйке и самоотверженное служение ей произвели глубокое впечатление на большинство окружающих и заставили даже Лэкси слегка поколебаться в своем мнении.

— Мистер Род Ломас уже готов? — спросила Лэкси.

— Заканчивает завтрак. Может, выпьешь чашечку кофе? В любом случае, заходи в дом.

Это был первый визит девушки в Трой-Хаус после похорон. Серое приземистое викторианское здание мало изменилось внешне. В ухоженном саду, среди зарослей кустарника, все так же бродили козы на длинных привязях, а на лужайке свободно пасся Хоб — меланхоличный ослик.

Однако внутри дома были заметны признаки перемен — немногочисленных, но весьма существенных. Прежде всего, несколько дверей в просторном, но мрачном холле были закрыты. При жизни тети Гвен ни одна дверь, ни одно окно плотно не затворялось, иначе это нарушило бы право животных проникать в любую часть дома. Да и сам холл не казался больше таким угрюмым, как прежде. Когда-то тяжелые бархатные, портьеры почти не пропускали света, даже будучи наполовину раздвинутыми. Свет проникал через оконные витражи в другом конце холла. Теперь портьеры исчезли, а на темно-зеленых обоях, в том месте, где почти семьдесят лет король Эдуард и королева Александра грозно взирали из золоченых рам, осталось два светлых прямоугольника. Более значительные перемены произошли на кухне. На окнах появились ярко-голубые ситцевые занавески, новая мойка из нержавеющей стали заменила старинную раковину с глубокими трещинами на глазури, старый каменный пол был покрыт желтыми и голубыми виниловыми плитками, а на месте древнего массивного дубового стола, мимо которого мог протиснуться лишь самый стройный обитатель дома, стоял новенький столик в форме листа.

За этим столом и сидел Род Ломас. Он пил кофе и курил сигарету.

— Лэкси, вы пришли слишком рано.

— У вас еще есть две минуты.

— Может, успеем выпить по чашке кофе?

Лэкси не ответила, но взглянула на Рода с той суровой непреклонностью, которую он уже научился распознавать.

— Ну хорошо, — сказал он, поднимаясь из-за стола, — я пойду за пиджаком, — и вышел из кухни.

Мисс Кич налила кофе и протянула чашку Лэкси. Девочка из Олд-Милл-Инна всегда считала ее старухой, но сейчас, достигнув семидесяти, она выглядела даже моложе, чем в прежние времена. Вероятно, причиной тому были новые цвета, появившиеся в доселе однообразном черном одеянии мисс Кич: красный шелковый шарф на шее, алмазная брошка на груди.

— Кухня стала уютнее, — заметила Лэкси.

— Спасибо. Никогда не поздно что-то переменить, как ты полагаешь?

Лэкси отхлебнула кофе и ничего не ответила.

Мисс Кич засмеялась, и смех этот был так же удивителен, как и виниловые плитки и красный шарф.

— Непременно приходи еще как-нибудь, Лэкси. Посудачим, о былом.

На этот раз Лэкси была избавлена от необходимости отвечать — Ломас крикнул из холла: «Я готов!»

— Спасибо за кофе — вот все, что она произнесла, прежде чем покинуть дом. Мисс Кич в ответ только рассмеялась тем же странным смехом.

Ломас во дворе пытался втиснуть себя в «мини». Хотя он и не был особенно высоким, удалось ему это с трудом.

— С вашей стороны очень эгоистично водить такую машину, — пожаловался Род. — Неужели вы не можете позволить себе купить что-нибудь побольше?

— Не могу, — обронила Лэкси, разгоняясь до сорока миль в час, что, принимая во внимание ее осторожность и возможности машины, было весьма рискованно.

— Но для вашей бурной общественной жизни требуется машина, — съязвил Ломас.

Лэкси ответила вполне серьезно:

— Поздно вечером автобусы из города не ходят. Кроме того, мне часто приходится ездить в Лидс.

— Какие развлечения задерживают вас в городе допоздна и зачем ездить в безнравственный Лиде?

— Я люблю ходить на концерты. А в Лидсе есть оперный театр.

— Боже милостивый, ну, конечно! Тетя Гвен оставила вам все оперные пластинки! Когда я увидел этот пункт в завещании, он показался мне странным.

— Странно оставлять пластинки такому человеку, как я?

— Ну, не совсем так…

— Пожалуй, это действительно может показаться странным, — признала Лэкси. — Но тете было известно, что я люблю музыку. Она заставила папу послать меня учиться игре на фортепьяно. Папа счел это пустой тратой времени, но тетя сказала, что девушка должна играть на каком-нибудь инструменте. Он с ней не спорил, а меня все время пилил из-за расходов.

— Поэтому у вас больше, чем у всех нас, оснований быть благодарной тете Гвен?

— Я бы не сказала. Когда папа решил, что с учением для меня покончено, она поддержала его. «Образование — удел мужчин, с девушек довольно игры на пианино и рисования, а потом они должны выйти замуж и растить красивых талантливых сыновей».

— По-моему, я улавливаю нотку горечи?

— Может быть. Но я была благодарна ей и за уроки музыки, даже если она преследовала какую-то свою цель. Зато я неплохо играю. Тете Гвен нравилось, когда я играла и пела для нее. Тогда-то я и пристрастилась к опере.

— И вы ездите в Лидс в своем старинном экипаже, только чтобы послушать эти кошачьи концерты? Вы удивительное создание, маленькая Лэкси! А как насчет настоящего искусства? Театр? Шекспир?

— Я люблю и театр, — серьезно ответила Лэкси. — Но музыка — это что-то совершенно иное. Я хочу сказать, она заставляет тебя забыть… — Лэкси бросила короткий взгляд на свою худенькую фигурку, и Ломас почувствовал приступ жалости к ней.

— Мне вы кажетесь очаровательной, — сказал он галантно.

Лэкси повернула к нему голову.

— Неужели? — изумилась она.

— Конечно! Я был бы польщен, увидев вас среди семейных клакеров в день премьеры в следующий понедельник. Вместе с моей мамой, разумеется.

— Она останется здесь до понедельника?

— Вы знали, что она здесь? — удивился Ломас. — Я сам услышал об этом только вчера.

— Она приезжала в Олд-Милл-Инн поговорить с папой. Джейн сказала мне, когда я вернулась после занятий.

— Правда? Я ее еще не видел. Только получил через Кичи приглашение пообедать с ней сегодня в «Говард Армс». Мама, кажется, не теряет даром времени. Как вы думаете, о чем она могла разговаривать с вашим отцом?

— Не знаю! Он мне не докладывал, — недовольно бросила Лэкси, хотя кое о чем и догадывалась, услышав от Джейн о визите Эндрю Гудинафа.

Она высадила Ломаса у театра. Выйдя из машины, он наклонился и поцеловал ее в губы. Проделал он это так быстро, что девушка не успела увернуться, и вырвавшийся у нее возглас изумления говорил о том, что поцелуй был не совсем родственным. Лэкси с силой нажала на газ, и машина рванула с места.

Когда она добралась до офиса, Иден Теккерей уже сидел за своим столом. Вчера он пребывал в каком-то отрешенном состоянии, но сегодня выглядел привычно бодрым и сосредоточенным.

— Лэкси, дорогая, соедините меня, пожалуйста, с полицией. Позовите суперинтенданта Дэлзиела.

Через несколько секунд Лэкси услышала голос, похожий на рычание мастифа, недовольного тем, что его разбудили:

— Дэлзиел слушает.

Она передала трубку адвокату.

— Алло, это Иден Теккерей. Не могли бы вы уделить мне время и пообедать со мной? Да, сегодня. Может быть, в час дня в «Джентльменах»?

— В «Джентльменах»? — В голосе Дэлзиела послышалось сомнение.

Пару лет назад его уговорили написать заявление о приеме в «Клуб Бороу для профессиональных джентльменов». Несколько раз он бывал там как гость и оценил дорогую еду, дешевую выпивку и большое количество бильярдных столов. К замешательству его покровителей, какой-то член клуба воспользовался своим правом опустить анонимно «черный шар», и Дэлзиел поклялся не переступать порог клуба, разве что в качестве начальника отдела по борьбе с незаконной торговлей спиртным.

— Да, я помню о том злосчастном инциденте, но негодяй, проголосовавший против вас, безусловно, больше потеряет от этого, чем приобретет. — Это был правильный психологический ход.

— Хорошо. Встретимся в час, — буркнул Дэлзиел.

Положив трубку, он спросил, обращаясь к пустому пространству: «И чего этой старой хитрой лисе от меня надо?»

Ответа не последовало.

Ближе к полудню в конторе Идена Теккерея появился Эндрю Гудинаф, которому была назначена встреча. Когда спустя несколько минут Лэкси принесла кофе и печенье, мужчины уже были поглощены деловым разговором.

— Я получил согласие Фонда помощи родственникам военнослужащих действовать от их имени. Я также договорился встретиться с миссис Фолкингэм из «Женщин за Империю» в Илкли сегодня вечером, когда ее помощница, мисс Бродсворт, будет там. По-моему, никаких возражений с их стороны быть не должно. Я побеседовал с двумя ближайшими родственниками — миссис Виндибэнкс и мистером Джоном Хьюби…

Теккерей осторожно кашлянул.

— Старшая дочь мистера Хьюби — мой секретарь, — представил он Лэкси.

— О, как поживаете? — смущенно промямлил Гудинаф.

— Спасибо, очень хорошо. Еще сахару?

— Достаточно.

Когда Лэкси ушла, Теккерей сказал:

— Думаю, вы можете положиться на ее благоразумие. Да и вообще, в данном случае не может быть столкновений интересов. Я знаю адвоката Хьюби, он наверняка объяснил своему клиенту, что тот лишь выбросит деньги на ветер, если попытается оспорить завещание. Уверен, что вы предложите ему компенсацию. — Теккерей улыбнулся.

Гудинаф согласно кивнул.

— Переговоры начались. Когда нужно поторговаться, Виндибэнкс и Хьюби любого за пояс заткнут. Я рад, что они пока не действуют сообща. Но не сомневаюсь, что мы все же придем к согласию. В этом случае просвещенному судье, который будет рассматривать наш иск, останется задать всего один вопрос: «Существует ли вероятность, хотя бы теоретическая, что сын миссис Хьюби объявится, чтобы предъявить права на наследство?» Хотелось бы знать, как бы вы ответили на этот вопрос, мистер Теккерей? Полагаю, миссис Хьюби упорно искала подтверждений, что ее сын жив, и, несомненно, вам известны результаты ее поисков.

— Если я вас правильно понял, вы не прочь использовать попытки миссис Хьюби доказать, будто ее сын жив, для того, чтобы обосновать обратное? — проворчал Теккерей. — Это оригинально. Тем не менее думаю, что не причиню никому вреда, если буду откровенен с вами. Вы слышали об объявлениях?

Гудинаф отрицательно помотал головой.

— Это случилось так: три года назад у миссис Хьюби был серьезный удар. Какое-то время все думали, что она умрет, но она поправилась самым чудесным образом, по крайней мере ее тело выздоровело. Однако, по мнению родственников, у нее стало наблюдаться легкое помрачение рассудка, в том числе, и это очень важно, возникло твердое убеждение, что удар был спровоцирован злым демоном, который назвался ее сыном…

— Боже милостивый! — воскликнул Гудинаф.

— Не волнуйтесь, — успокоил его адвокат. — Завещание было составлено задолго до этого случая, вопрос о психическом расстройстве тогда не стоял. Но после удара у миссис Хьюби появилась навязчивая идея, будто нечистый со всей своей злобной силой готовился нанести ей коварный удар: она должна была выжить, но при этом утратить способность продолжать поиски Александра. Ожидая повторного удара, она решила поместить объявление в газетах. Я помог сформулировать его так, чтобы как можно меньше мошенников клюнули на него.

Конечно, миссис Хьюби давала объявления и раньше и, осмелюсь заметить, потратила уйму денег на то, чтобы получить сведения от каких-то пройдох. На этот раз откликнувшихся на объявление просили связаться со мной. Было указано ее имя, а также сообщалось, что она серьезно больна и не надеется поправиться. Объявление было опубликовано во всех крупных итальянских газетах.

— Только итальянских?

— Да. Миссис Хьюби хотела поместить его в газетах во всем мире, но я уговорил ее ограничиться Италией. Там ее сын пропал без вести, и именно там, по ее убеждению, он остался жить.

— И что ж, кто-нибудь откликнулся?

— Да, мы получили несколько ответов… Все они были написаны либо легкомысленными людьми, либо мошенниками. А на ее похоронах неожиданно появился какой-то мужчина.

— Как он выглядел?

— Загорелый. Одет в легкий итальянский костюм. Такое же квадратное лицо, как у Джона Хьюби. Он упал на колени около могилы и закричал: «Мама!» Всех нас это чрезвычайно смутило.

— Могу представить! — развеселился Гудинаф. — И что за этим последовало?

— Да ничего особенного. Точнее, ничего такого, что имело бы отношение к таинственному незнакомцу. Он просто растворился среди общей суматохи. И после похорон его никто не видел. Все успокоились, видимо решив, что он исчез навсегда. Но вот вчера…

— Что-то случилось вчера?

— Да, вчера он объявился в этой комнате. Утверждая, что является Александром Хьюби. Побыл недолго. Вел себя довольно нервно, хотя что ж тут удивительного? Обещал вернуться с доказательствами того, что он на самом деле Александр Хьюби. Но до сих пор не появлялся. Однако кое-что во всем этом должно вас заинтересовать, мистер Гудинаф. За короткое время он сумел мне столько сказать, что у меня не осталось сомнений: суд будет вынужден обратить на него внимание. Не исключено, что это самозванец. Но в таком случае, хорошо подкованный самозванец, поверьте мне!