"Гонки на выживание" - читать интересную книгу автора (Норман Хилари)4Выехав из Аугсбурга, они вот уже час были в пути, когда Даниэля вдруг охватило невыразимое ощущение какой-то новой утраты. Он ощупал пальцами шею и обнаружил, что золотая цепочка его матери исчезла. – Должно быть, она сломалась, пока мы перегружали чемоданы, – сказал он чуть не плача, когда они закончили бесплодные поиски в купе поезда. Йозеф сел и со вздохом откинулся на спинку сиденья. Ему не хотелось думать о цепочке. Ее потеря казалась ему слишком зловещим предзнаменованием. – Мы можем попросить кондуктора позвонить на вокзал в Аугсбурге, правда, папа? Они могли бы поискать на платформе. – Мы, безусловно, ничего подобного не сделаем, – торопливо пресек его планы Йозеф. Он подобрал оставленный кем-то экземпляр «Берлинер тагеблатт» и невидящим взглядом уставился на первую полосу. – Сиди тихо, Даниэль, и не привлекай к себе внимания. – Там никого не было, кроме нас, – ворчал Даниэль. Это был первый утренний поезд, и они были единственными пассажирами первого класса в Аугсбурге. – Тем не менее, – мрачно взглянул на сына Йозеф, – нам не нужны лишние расспросы. Если кондуктор войдет в вагон, ты не должен с ним заговаривать, только отвечать, если он что-нибудь спросит. И он вновь вскинул газету, загородившись ею как щитом. Даниэль сидел, неподвижный и замерзший, глядя на серый утренний пейзаж, разворачивающийся за окном. Он взглянул на отцовскую лысину, блестевшую над краем газеты, и в тысячный раз пожалел, что мама не поехала с ним вместо отца. Дождь барабанил по крыше вагона, Даниэль принялся считать дождинки на оконном стекле, но скоро сбился: их было слишком много, они расплющивались и превращались в полоски, дрожали, срывались и пропадали. Наконец он уснул, неловко свесив голову на грудь и даже во сне смутно вспоминая маленькую золотую звезду Давида, оставленную на мокрой платформе в Аугсбурге… На станции во Фридрихсхафене их встретил высокий светловолосый мужчина. – Я Клаус, – представился он, стискивая руку Йозефу медвежьим пожатием. – Полезайте в грузовик. Йозеф заглянул в кузов грузовика и увидел ящики с овощами и фруктами. – А где кузен моей жены? Я думал, он сам приедет нас встретить. Клаус пожал плечами. – Гретхен ждет нас дома. – Он сделал нетерпеливый жест рукой. – Прошу вас. Они вылезли из грузовика возле белого каменного дома, окруженного аккуратно подстриженной лужайкой с живой изгородью. Парадная дверь открылась, и на пороге появилась улыбающаяся Гретхен Майер, а Клаус проворно скрылся в доме с чемоданами. Гретхен расцеловала обоих гостей, восторженно ахая и удивляясь, как Даниэль вырос и как похож на мать. – Вы, наверно, проголодались. – Она обняла Даниэля за плечи. – Идемте в кухню. Даниэлю новая кузина сразу понравилась. Она ураганом носилась по кухне, берясь за сотню дел сразу, но каждое доводила до конца. В мгновение ока на столе появились две глубокие тарелки горячего бульона, нарезанный щедрыми ломтями хлеб, толстые куски деревенского сыра. Не успели они покончить с бульоном, как Гретхен повернула голову, настороженно прислушиваясь к чуть слышному вдалеке звуку двигателя. – У нас гости, – объявила она вдруг, вскочив на ноги и принимаясь убирать со стола. В дверях кухни появился Клаус. Гретхен с быстротой молнии увязала хлеб и сыр в салфетку. Они последовали за Клаусом вверх по ступенькам. На площадке он открыл то, что на первый взгляд казалось стенным шкафом, потянул книзу внутреннюю деревянную полку, и открылась вторая дверь, за которой стояла садовая лестница. – Прошу наверх. Даниэль полез первым, его отец, пыхтя и отдуваясь, последовал за ним. Они услыхали, как Клаус закрыл за ними обе двери, затем наступила тишина. Отец и сын огляделись. Они оказались в маленьком чердачном помещении. У левой стены стояли две походные койки, явно недавно заправленные чистыми простынями и синими одеялами. Справа располагался импровизированный умывальник с фарфоровым тазиком, эмалированным кувшином и двумя белыми полотенцами. У стены рядом с умывальником стояли их чемоданы. – Мы тут будем жить, пока Mutti не приедет? – спросил Даниэль. Йозеф сел на койку. Рот у него был полуоткрыт, он никак не мог отдышаться. – Папа? – Даниэль присел рядом, взял отца за руку и крепко ее сжал. – Все хорошо, папа. Тетя Гретхен скоро придет за нами. Прошло больше двух часов, прежде чем за ними пришли, и это был муж Гретхен, Зигмунд. – Добро пожаловать! Он крепко пожал руку Йозефу и Даниэлю. Рука у него была мозолистая, от него пахло яблоками и апельсинами, которыми он торговал в своей зеленной лавке. – Зиги, слава богу! – с облегчением воскликнул Йозеф. – Почему Гретхен нас тут заперла? Это были гестаповцы? Зигмунд покачал головой. – Всего лишь предосторожность. Никто не должен знать, что вы здесь. – Он взъерошил волосы Даниэлю и улыбнулся. – Отличное приключение, верно? Бьюсь об заклад, тебе раньше никогда не приходилось спать в потайной комнате. Йозеф все никак не мог успокоиться. – Это опасно для вас – держать нас здесь? Как тут у вас вообще обстоят дела? – У Гретхен есть семейные связи, – пояснил Зигмунд. – Это своего рода защита. Какое-то время мы еще продержимся. К наступлению ночи Йозеф и Даниэль вполне оценили свое положение. Зигмунд и Гретхен наладили подпольную переправу через озеро из ближайшего местечка Констанс в Крейцлинген в Швейцарии с помощью друзей, одним из которых был Клаус, владевший двумя рыбачьими лодками. В лодках перевозили беженцев, главным образом евреев, лишенных выездных виз. – Ты понимаешь, Зиги, – сказал Йозеф, – мы не уедем без Тони и Гизелы. – Разумеется, нет, Йозеф! – Гретхен энергично кивнула. – Ты можешь оставаться здесь сколько угодно. – Но ты не должен выходить наружу, и большую часть времени тебе придется проводить на чердаке, – напомнил Зигмунд. – И вот еще что, Йозеф. Ты должен понять, что переправы ограничены обстоятельствами. Может настать день, когда… когда тебе с мальчиком придется совершить переправу вне зависимости от того, приедут они или нет. – Они приедут, – заявил Даниэль, бледнея и стискивая кулаки. – Дядя Карл сказал, что Гизела скоро поправится и тогда они уедут из Нюрнберга. – Конечно, уедут! – Гретхен с упреком посмотрела на мужа. – А теперь почему бы тебе не лечь спать, Даниэль? Ты, наверное, очень устал. Гретхен встала и взяла его за руку. – Я помогу тебе, Даниэль. Зиги хочет поговорить с твоим папой. Дверь за ними закрылась, и Йозеф взглянул на Зигмунда. Его лицо осунулось, он выглядел измученным. – Могу я позвонить? – Конечно. Йозеф назвал оператору номер в Нюрнберге и стал ждать. Ждал он долго, а когда положил трубку, руки у него тряслись. – Не отвечает? Йозеф покачал головой. Говорить он не мог. – Гретхен уже пыталась дозвониться, – пояснил Зигмунд. – Она хотела сообщить Тони, что вы добрались благополучно. – Он взял свою трубку, вырезанную из верескового корня, и раскурил ее. – Мы думали, что нет нужды тревожить тебя попусту. В конце концов, она могла просто отправиться за покупками. – Может быть, ей пришлось отвезти Гизелу в больницу? Или Леопольда. – Возможно, – согласился Зигмунд, попыхивая трубкой. – Боже, – Йозеф почувствовал, как к глазам подступают слезы. – Как я мог оставить ее там одну? Зигмунд положил руку ему на плечо. Дым поднимался из его трубки уютными завитками. – Ты поступил правильно, Йозеф. – Он достал бутылку шнапса и налил две рюмки. – На, выпей. Тебе полегчает. Йозеф взял рюмку. – Она ответит завтра. – В его глазах за толстыми стеклами очков застыл страх. – Я не уеду без нее, Зиги. – Конечно, – кивнул Зигмунд. Ответа не было и на следующий день. Прошло еще три дня, прежде чем им позвонила Эдит Грюнбаум. Она сообщила, что Леопольд умер во сне в ту самую ночь, когда Йозеф и Даниэль покинули Нюрнберг. На следующий день пришли гестаповцы, отвели Гизелу к Эдит, а Антонию забрали в гестапо для допроса. На следующий день пришли за Карлом, ее мужем, и с тех пор Эдит о них ничего не знала. – Я возвращаюсь, – сказал Иозеф. – Этим ты ничего не добьешься, Йозеф. Хочешь, чтобы Даниэль и Гизела остались сиротами? Йозеф так крепко сжимал в руках телефонную трубку, что костяшки пальцев побелели. – Я должен вернуться. Я не могу покинуть Тони. – Послушай меня, Йозеф, – прошипела в трубку Эдит. – Не смей возвращаться! Ты должен спасти себя ради Даниэля. – А как же моя жена и дочь? Я должен о них забыть? Ты мне Эдит не обратила внимания на упрек. – Послушай, – сказала она твердо. – Я подожду Антонию здесь. – Она помолчала. – Я буду ждать семь дней. Если она не вернется, я сама привезу Гизелу. Йозефу стало стыдно. – Эдит… Спасибо. Ты настоящий друг. – Вы с Тони сделали бы для меня то же самое. – Мне очень жаль Карла. – Йозеф помедлил. – Можно мне позвонить завтра? – Нет, Йозеф, лучше я позвоню сама. – Хорошо. Позаботься о моей малышке, Эдит. Он услыхал слезы в ее голосе, когда она ответила: – Я сделаю все, что смогу, Йозеф. Когда Йозеф поднялся в комнату, освещенную только тусклым светом луны, проникавшим через слуховое окно, Даниэль заворочался на своей койке. – Ты поговорил с мамой, папа? – Да, Даниэль. – Йозеф судорожно сглотнул. – Ты ей не сказал, что я потерял цепочку? – Нет. – А как Гизела? Она поправилась? И опять слезы навернулись на глаза Йозефу. – Ей немного лучше. Наступило короткое молчание. Потом Даниэль сказал: – Ты ведь на самом деле не смог поговорить с мамой, да, папа? – Нет, Даниэль. Мальчик заворочался на койке, скрипнув пружинами. – Но мы все-таки будем их ждать, правда, папа? Голос Йозефа прозвучал подавленно: – Конечно, мы подождем. Он сдерживал рыдания, пока у него хватило сил, потом повернулся к стене и зарылся лицом в подушку. Чердак превратился в тюрьму, где семилетний мальчик и его стремительно угасающий отец жили бок о бок, оплакивая своих близких. День за днем они сидели на своих койках и смотрели в слуховое окошко. Погода менялась; они видели и дождевые облака, и снег, и грозу, и солнечный свет: его было терпеть тяжелее всего. На Хануку [6] Гретхен принесла им серебряную менору и на каждый день праздника придумывала для Даниэля забавные маленькие подарки; на Рождество, пока они слушали церковные колокола, возвещавшие полуночную мессу по всему Фридрихсхафену, она сидела с ними на чердаке и слушала смутный и сбивчивый рассказ Даниэля о первом и единственном посещении им детского рождественского рынка в Нюрнберге. После Нового года Гретхен стала все реже и реже появляться на чердаке. Тридцатого января Гитлер открыто провозгласил своей целью уничтожение еврейской расы в Европе; наводящие ужас названия, ранее передававшиеся из уст в уста шепотом, теперь зазвучали в полную мощь: Бухенвальд, Равенсбрюк, Дахау, Маутхаузен, Берген-Бельзен… Зима кончилась, наступила весна, а Йозеф, упрямый как мул, все не желал трогаться с места. Он почти не разговаривал с сыном, поскольку сказать ему было нечего, и Даниэль замкнулся в себе, с тоской вспоминая мать и сестру, попавших в ловушку в Нюрнберге. Однажды вечером в июне, когда Даниэль уже лег спать, Зигмунд вызвал Йозефа вниз, а Гретхен поднялась на чердак. – Ты спишь? – тихо окликнула она мальчика. – Нет. – Даниэль сел в постели. – Мы можем поговорить? – Гретхен присела на край койки. – Конечно, – насторожился он. Гретхен заглянула в его встревоженное лицо, и сердце у нее гулко застучало. – Даниэль, – осторожно начала она, – я хочу поговорить с тобой как со взрослым человеком. То, что я скажу, может показаться тебе жестоким, но поверь, я тебе друг. Наступила короткая пауза. – Я знаю, что ты хочешь сказать, – угрюмо произнес мальчик. – Ты хочешь, чтобы мы уехали без мамы и Гизелы. – Да, это верно, Даниэль. Он вновь откинулся на подушку. – Моя мама умерла, тетя Гретхен? – Нет, я так не думаю. – Гретхен говорила решительно и твердо. – Она не умерла, но я уверена, что ей еще долго не позволят последовать за тобой и твоим отцом. – А почему мы не можем подождать, когда ей все-таки позволят? – Потому что я боюсь, что очень скоро они могут прийти сюда и найти вас здесь, Даниэль. Он на минуту задумался, потом спросил: – Хочешь, чтобы я упросил папу уехать без Mutti и Гизелы? Гретхен проглотила ком в горле. – Я думаю, он может согласиться, если ты его попросишь. – А ты и дядя Зиги поедете с нами? – с надеждой спросил мальчик. Гретхен привлекла его к себе и принялась баюкать худенькое теплое ребячье тельце. – Нет, Даниэль, Liebling, мы не можем поехать с тобой. Нам придется остаться здесь на случай, если кому-то еще понадобится наша помощь. – Моей маме и сестре, – прошептал Даниэль ей на ухо. Гретхен поцеловала его. – Да, Даниэль, – сказала она. А внизу, на кухне, Зигмунд в это время сказал Йозефу: – Дахау. Лицо Йозефа посерело и превратилось в восковую маску. Зигмунд впоследствии рассказал Гретхен, что ему показалось, будто он видит смерть во плоти. – Откуда ты знаешь? – У меня верные сведения. – Обе? Зигмунд молча кивнул, не в силах произнести ни слова. Когда Йозеф рухнул на пол, правым плечом он задел один из серебряных праздничных светильников, зажженных заботливой рукой Гретхен по случаю субботы, и пламя погасло. |
||
|