ТРИ ТЫСЯЧИ БУТЫЛОК

Точно в четыре, разорвав яростным звонком тишину, будильник пустился в истерическую пляску на краю стула. Высунувшаяся из-под одеяла неуверенная рука успела в последний миг спасти будильник от падения на пол. Палец нажал на кнопку звонка. Звук отдавался от стен еще мгновение. Затем рука откинула одеяло в сторону и глубокий вдох очистил легкие от застоявшегося в них во время сна воздуха.

— Вставай, слабак! Сразу! — скомандовал себе Яапи.

Он поднял голову из вмятины в подушке, привстал, сел и протер заспанные глаза. Возникло желание юркнуть обратно под теплое одеяло, но он уже знал по опыту, как легко овладевает человеком сон. Две недели назад Яапи уступил такому желанию и проснулся затем лишь в семь. И утро тогда оказалось потерянным. Он заставил расслабленное тело подчиниться и встал. Он не мог позволить себе потерять еще одну субботу, лучший день для сбора.

Через несколько минут Яапи, крадучись, спустился из комнатенки мансарды. С нижнего этажа слышались какие-то звуки. Неужели отец вернулся? Яапи приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Противный, едкий запах ударил в нос. Эх, опять сестренка!.. Она спала в своей кроватке, выставив попку кверху. Мокрые пижамные штаны облепили тело.

Кровать отца стояла пустой. Так Яапи и думал. Мать повернулась на другой бок и вздохнула, почти простонала во сне. Была видна ее обнаженная рука. Синяки — следы последней стычки с отцом — выделялись на белой коже, хотя в комнате было сумеречно. Лицо матери… «Такие лица, изборожденные морщинами, оплывшие от сна, с тенями под глазами от бессонных ночей, бывают лишь у очень старых женщин», — подумал он, прикрыл дверь и пошел в кухню.

В кухне был обычный беспорядок: немытая посуда стопками и по отдельности там и сям. На столе кофейные пятна, хлебные крошки, засохший обрезок колбасы… Клеенка-скатерть разрезана ножом. Дверцу холодильника оставили с вечера приоткрытой. От растаявшего льда на пол натекла лужа. Яапи хлебнул молока из банки. Теплое. Он поставил банку, захлопнул дверку холодильника и пошел во двор.

Восходящее солнце слепило глаза, а ласточки, охотящиеся на утренних мух, пронзительно кричали. Яапи набрал полные легкие свежего воздуха. В глазах прыгали черные точки, руки и ноги зудели. Остатки сна улетучились, когда он прошел по покрытой росой траве. От теннисок Яапи протянулся длинный темный след, ведущий через двор прямиком в сарай.

У Яапи уже выработалась своя система: он с вечера приносил в сарай сумки и полиэтиленовые пакеты. Так что утром оставалось лишь сесть на велик и крутить педали. Шестеренка угрожающе скрипела, и цепь вот-вот могла соскочить с зубцов. Следовало быть поосторожнее, матери ведь ехать на велосипеде на работу, и его требовалось вернуть домой к восьми часам в целости и сохранности. В распоряжении Яапи было четыре часа, чтобы совершить обычный объезд.

В начале улицы Туули разносчик газет катил свою тележку. Только он и попался навстречу Яапи, других прохожих не было. Порой Яапи думал о приятелях. Они сегодня дрыхнут до полудня. Оно и лучше. Уж они бы понасмехались над ним, если бы узнали. Рбоки и Ретку — эти наверняка, а Эллу, пожалуй, смогла бы понять, хотя и она порой реагирует неожиданно.

В стекле витрины универсама «К» Яапи увидел свое отражение: нелепо, однако, выглядит парень, согнувшись на женском велосипеде, руль которого обвешан сумками. «Как старуха Лейно», — подумал он. Она так боялась воров, что всегда носила часть личного имущества с собой. Яапи улыбнулся своему отражению. Осенью можно будет гонять где и как угодно — на своем десятискоростном. А до тех пор придется потерпеть.

Первую остановку он всегда делал в сквере. Это было не слишком хорошее место: там веселые компании не располагались, через сквер они шли дальше. Все же в мусорных ящиках иногда попадались пивные бутылки, особенно на углу гриль-бара.

Яапи обшарил все мусорные баки, но нашел лишь несколько бутылок из-под пильзенского пива. За гриль-баром, разрывая носком теннисок кучу оберточной бумаги, он наткнулся на две водочные бутылки. Не задерживаясь, Яапи поехал дальше, в Пиккумется, который обычно тоже был не слишком прибыльным местом. Теперь в затоптанных кустиках нашлись три бутылки из-под рябиновой наливки и одна из-под вина «Золотая осень» — любимой марки отца. В кустах крапивы валялся потерянный кем-то спьяну зубной протез. И больше ничего. Несколько бутылок, словно назло, были разбиты о камни. Здесь было столько битого стекла, что приходилось внимательно смотреть под ноги и ступать осторожно. В лучах утреннего солнца осколки сверкали так, словно весь Пиккумется был усеян драгоценными камнями.

На Пиккумется он потратил слишком много времени. А каждая потерянная минута могла ему дорого обойтись. Яапи был не единственным сборщиком бутылок. Его конкуренты — маленькие мальчишки промышляли в этих же «охотничьих угодьях», но обычно только днем. Самым опасным конкурентом был старик Рому-Рейска, который жил в начале улицы Туоми в старой хижине. И ему, и его хижине наверняка сто лет. Рейске годился любой хлам. Но особенно усердно он собирал бутылки. Однако Рейска передвигался пешком и начинал действовать только после шести. Это Яапи выяснил сразу в начале лета. Воображая, что на самые урожайные места» он успеет первым и к семи, Яапи раза два натыкался на Рейску и оставался ни с чем. С тех пор Яапи уже не позволял Рейске опережать себя, не считая той субботы, когда проспал.

Из Пиккумется Яапи выбрался на шоссе. Бутылки в полиэтиленовых пакетах, висевших на руле, позвякивали Теперь Яапи ехал к площадке у шоссе, специально отведенной для остановки автомобилистов. Какие-то «туристы», подкрепившись, отправились дальше в путь, не убрав за собой. Картонные тарелки и смятые тонкие пластмассовые кружки валялись на асфальте и на обочине. Мусорные баки были доверху наполнены полиэтиленовыми пакетами с остатками пищи и другим мусором. Приторный запах пищевых отходов манил к бакам стаи мух. Злые и по-утреннему сонные, они кружились в воздухе, когда Яапи опрастывал мусорные баки. На дне он нашел сунутый туда каким-то бродягой транзисторный приемничек. Несколько пакетов с мусором валялись в придорожной канаве. В одном из них оказалось настоящее сокровище: пять литровых бутылок из-под минеральной воды «Виши». А ведь цена каждой такой бутылки равна трем пивным. И другой пакет позвякивал обнадеживающе, но хотя в нем и лежало восемь маленьких бутылок, все они не годились. Шведские. Это было видно по этикеткам.

Яапи кинул пакет обратно в канаву. Звонко звякнуло. По-шведски. Мать переселяется в Швецию к своей сестре. Она уже несколько раз грозилась. Чудо еще, что она так долго продержалась с отцом. А что же с ним-то будет? Маленькую сестренку мать возьмет с собой. Впрочем, возьмет ли? А если она оставит ее Леэне? Яапи сплюнул. Во рту противный вкус. От этой Леэны он старался держаться подальше. Пусть отец лучше сам заботится о сестренке, если может. Яапи вытер грязные руки о траву, погрузил бутылки в сумки и поехал к центру города.

За спортплощадкой было, безусловно, лучшее место. Там вечерами по пятницам располагаются компании и наливаются пивом. Подходящее место для приятного времяпрепровождения — ровная травянистая поляна до самого ручья, там и сям низкие кусты, да еще укрывающая от лишних взоров дощатая ограда площадки. Нигде ни одного камня, о которые можно бить бутылки.

Яапи поставил велосипед в углу забора, у начала дорожки. С первого же взгляда было видно, что по поляне разбросано более десятка бутылок. Собрать их не составляло труда. Место оказалось действительно урожайным: целых три сумки пивных бутылок и несколько из-под вина — всего почти пятьдесят. Кроме того, нашлась смятая мокрая купюра в десять марок, которая валялась под кустом. Охваченный азартом поиска, Яапи ходил от куста к кусту, не отрывая взгляда от земли, и нашел еще две монетки. Но долго задерживаться тут он не мог. Ему предстояло еще обследовать кладбище, автобусную станцию и Набережную.

Ехать стало трудно. Сумки били по коленям и по спицам переднего колеса. Велосипед вилял из стороны в сторону.

Обследование кладбища оказалось напрасной потерей времени — всего одна бутылка, да и та не годилась для сдачи в «Алко». Видимо, кто-то пытался залить горе коньяком. Когда-то отец тоже принес домой бутылку коньяка, сидел с матерью за столом в кухне и угощал ее. Это было давно. Те времена Яапи помнит смутно, вернее, помнит лишь материнское хихиканье, когда она опьянела. Гораздо лучше запомнились стычки и ссоры между родителями. Отец приходил пьяным. Хлопали двери, звенела посуда. Яапи не хотел видеть этого, он убегал на улицу, или на чердак, или еще куда-нибудь.

К автостанции Яапи всегда приближался осторожно.

Однажды он чуть не натолкнулся здесь на отца. А ему не хотелось, чтобы отец знал, чем он занимается. По-видимому, на сей раз опасаться было нечего. Первый автобус отправляется отсюда лишь через полчаса. За автовокзалом и гаражами нашлось полдесятка бутылок из-под столового вина и водки. Пивом на этих углах не довольствовались.

Было уже полседьмого, когда Яапи начал поиски на Набережной. Вода в реке стояла низко, и поэтому береговые откосы сделались высокими. Здесь, на берегу, любят сидеть старики. А они после себя много бутылок не оставляют. К тому же кое-кто из них и сам собирает бутылки, с деньгами-то у них негусто. Яапи вел велосипед рядом с собой и присматривался к каждой кочке — не блеснет ли где бок бутылки. Но так ни одной и не нашел. Может, Рейска уже успел обшарить берег?

Около первого моста Яапи остановился. Поставив велосипед на откидную опору, он спустился к самой воде. Под мостом ему иной раз случалось находить немало бутылок.

Яапи брел в высокой траве к мосту. Кто-то прошел здесь раньше его: след был ясно виден, хотя притоптанные стебли уже выпрямились. Внизу, в тени, под опорами моста виднелся какой-то неопределенной формы коричневый узел и куча газет. Когда Яапи приблизился на несколько шагов, узел зашевелился и из вороха газет высунулась человеческая голова. Глубоко на лоб была надвинута поношенная кепка. Из-под нее из щели между оплывшими веками смотрели на Яапи два покрасневших глаза. Яапи не знал, как поступить и что сказать. Он остановился и ждал. У такого дядьки ведь может оказаться пустая бутылка, а то и две.

Мужчина отпихнул газеты в сторону, сел и поплотнее завернулся в свой коричневый пиджак. Его сильно знобило.

— У тебя закурить найдется?

Яапи отрицательно покачал головой.

— И что ты тут вынюхиваешь, а?

— Бутылки, — сказал Яапи покорно.

Мужчина оживился. Невероятно грязной рукой он стал разгребать ворох газет. При этом он чуть было не потерял равновесие, но удержался на ногах, ухватившись за стойку моста. В неудобном, полувисячем положении, покачиваясь, он продолжал разгребать газеты.

— Унски, у тебя есть бутылка? — прохрипел он.

Только тут Яапи догадался, что под газетами и тряпками лежит еще один пьяница. Его нога поднялась из газетной кучи, как перископ подводной лодки. Затем показался весь мужчина. Знакомый… Яапи вздрогнул: отец!

— Унски, бутылку! — бормотал первый алкаш. Его охватил приступ хриплого кашля. Рука соскользнула с бревна, и он шлепнулся на землю, словно вдруг лишился позвоночника.

Отец уставился на Яапи. Не узнал сразу.

— Где у тебя бутылка? — опять спросил тот, в коричневом пиджаке.

Откинувшись, он напрягался, пытаясь встать, под мышкой у него была газета. На первой ее странице стреляла пушка. Вырвавшееся из ствола лохматое пламя заслонило горный хребет на заднем плане. На площадке возле пушки там и сям валялись гильзы. Одна еще дымилась. Солдат в каске только что отбросил ее к остальным. Далеко в долине горела маленькая деревня. Там царили страх и смерть.

Яапи смотрел на отца в упор. Должен же он узнать. Яапи хотелось, чтобы отец узнал его. Отцовский приятель наконец уселся.

— Парень собирает бутылки! — крикнул он.

— Пустые, — сказал Яапи.

От усталости у Яапи немели руки и ноги. Не нужно

было останавливаться так надолго. Он перенес центр тяжести на другую ногу. Помогло лишь на минуту.

— Это мой сын!

— Унски, где же она?

Мужчина копался в газетах. Казалось, это доставляет ему удовольствие. Он разгребал газеты, суетливо рылся в них. Когда он распрямил свою тушу, в руке у него была бутылка из-под «Золотой осени». Отец оставался верен своей марке.

— Возьми, парень. Пустая. Зачем она тебе?

— На велосипед. Я куплю велосипед.

— И куда на нем? — спросил отец.

— Далеко.

— Далеко? Ты ведь мой сын. Разве не так? Эй, Маса, он пойдет далеко.

— Какой еще Маса? Я ведь Тане.

— Заткнись, Маса. Я говорю о сыне. Он далеко пойдет.

— Ну да, ну да.

Яапи сжал зубы. Ноги подкашивались. Казалось невозможным брести обратно в травостое, лезть вверх по откосу и затем до самого дома идти рядом с велосипедом и катить его. Который теперь может быть час?

— И сколько же тебе надо бутылок? — спросил отец неожиданно деловито.

— Три тысячи.

Если считать и сегодняшнюю добычу, ему не хватало примерно восьмисот бутылок. Подумав про это, Яапи приободрился. У него было почти девятьсот марок, вырученных за бутылки, и, кроме того, еще двести, заработанных распространением предвыборной рекламы.

— Вот еще одна, — прохрипел приятель отца и протянул Яапи бутылку, но в последний момент отдернул руку, запрокинул голову и вытряхнул последние капли из бутылки в рот. Только после этого он отдал ее Яапи.

— Три тысячи! — сказал отец глухо, вполголоса и, опустив голову, спрятал лицо в ладони. Сквозь растопыренные пальцы послышалось: — Не хватит, сынок, даже для начала.

Яапи проложил для себя новый путь через травостой — самый прямой и короткий. Выбравшись на асфальт, он сунул бутылку в сумку, сел на велосипед и принялся крутить педали. Остальной берег пусть остается не обследованным, Яапи должен поскорее попасть домой и успеть еще вздремнуть.

Мать уже проснулась, она сидела в кухне за столом и пила утренний кофе, когда Яапи вернулся. Маленькая сестренка еще спала. Заметила ли мать, что девчонке надо сменить белье?

— Ну как? — спросила мать.

— Нормально.

— Удачно?

— Угу.

Бодрствующая мать выглядела совсем иначе. Она то и дело улыбалась, морщины на лице разгладились, в глазах тот же блеск, который Яапи помнил сызмальства.

— Присмотришь за Пяйви? До двенадцати. Потом придет Леэна.

— Угу.

— Если отец случайно…

— Да не придет он.

Яапи хотел произнести это совсем другим тоном, но не сумел. Мать догадалась, но ни о чем расспрашивать не стала. Взглянув на часы, она принялась готовить себе бутерброды, предложила бутерброд и Яапи, но он поднялся к себе в комнату не евши, не пивши.

Со стены Яапи знакомо приветствовал ансамбль «Бонн М». Но у Яапи не было сил веселиться. Ноги казались свинцовыми, в голове стучало. Он сбросил с ног тенниски, снял пуловер и джинсы и упал в постель.

Едва он закрыл глаза, как ему представилась ровная площадка, а на ней повсюду пустые бутылки, как следы сражения.

Три тысячи бутылок! И даже больше. Яапи вздрогнул и резко сел. Три тысячи бутылок! Пустых! Их же сначала кто-то должен выпить!