Кетлин О'Брайен Тихая мелодия

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Уже двадцать минут Дженнифер Керни беспомощно топталась у выхода с сумкой и ключами от машины в руках. Она глянула в окно – дождь, похоже, зарядил надолго. Пора уезжать, но сестра все плакала, и ее всхлипы связывали руки Дженнифер невидимыми, но ощутимыми путами, не давая взяться за дверную ручку.

Она стояла у двери и молчала. Говорить было нечего: все уже сказано и пересказано.

Как заставить себя уйти? Клер, ее старшая сестра, ее красивая старшая сестра, никак не хотела унять рыданий. Несколько часов назад она плакала громко и яростно, теперь тихие слезы все лились и лились по ее бледным щекам, будто Клер решила выплакать горе до самого донышка. Дженни не могла оторвать глаз от хрупкой фигурки, скорчившейся на стуле у окна. Просторная белая ночная рубашка делала ее похожей на беззащитного ребенка.

Дженни заморгала часто-часто, будто ей в глаза попал песок, в сотый раз безнадежно окинула взглядом деревянные стены – сосновые, усеянные глазками сучков. Есть же, должны же быть какие-то слова, способные убедить Клер в нереальности ее планов. Ведь нельзя на всю жизнь спрятаться в этом домике на острове. Придется вернуться домой, если не к мужу, то в Трипл-Кей, их родовое поместье. Вот единственный разумный выход.

К несчастью, Клер никогда не отличалась благоразумием и сейчас упорно стояла на своем. По ее мнению, домик просто превосходный.

– М-да… Взгляд Дженни остановился на вытертом коврике на полу, на видавшей виды мебели. У нее уже не было сил переубеждать сестру.

Стюартс-Руст, маленький остров у юго-восточного побережья штата Техас, был довольно безлюдным местом. Туристы не забредали сюда даже теперь, в разгар лета. Потому-то он и приглянулся Клер.

– Ну, так я приеду завтра, – наконец заговорила Дженни, надеясь звуком голоса разрушить чары, приковавшие ее к двери.

– Если за тобой следят, не приезжай, – вскинув голову, отозвалась Клер. В неверном свете дождливых сумерек ее светлые волосы казались совсем белыми; лицо – тоже белое как мел. Дженни подумала: неужели и она выглядит как привидение?

– Да брось ты, Клер. – Дженни тщетно попыталась улыбнуться. – Не будет же папа, в самом деле, устраивать слежку за собственной дочерью.

– Еще как будет. – Голос Клер зазвенел и сорвался. – Это он пока с тобой миндальничает, думает, ты расколешься и сама ему скажешь, где меня искать. Ведь ты всегда была у него послушной дочкой.

Дженнифер покраснела. В устах Клер «послушная» прозвучало как «предательница» или: «слабачка». Да, Клер так к ней и относилась. Послушная… Она улыбалась и слушалась, она сидела дома и ни во что не лезла, тогда, как ее мятежные брат с сестрой рыскали в поисках приключений на свои головы.

Клер сердито высморкалась.

– Но когда отец поймет, что ты ему ничего не скажешь, он спятит от злости. Ты же его знаешь, он никогда не встанет на сторону женщины, даже если она его дочь. Я для него просто норовистая лошадка, которую надо поймать и вернуть в загон. Из одного только упрямства он не пойдет мне навстречу.

«Так давай объяснимся с ним и покончим с этим», – очень хотелось сказать Дженни, но она промолчала. За две недели, что Клер пряталась здесь, Дженни предложила ей с десяток разумных выходов из создавшегося положения, но все впустую – Клер с упорством сумасшедшей отказывалась от любого из них.

Та же участь постигла, и предложение рассказать все отцу и убедить его помочь – Клер отвергла его столь же упрямо. Она не хотела посвящать в свои дела Артура Керни. Это ее личное дело, сердито твердила Клер, и если Дженни не будет держать язык за зубами, то Клер и от нее убежит.

Дженни заглянула в затравленные, опухшие от слез глаза сестры и поняла, что Клер так и сделает. Что-то очень серьезное произошло между Клер и Алексом, ее мужем, – что-то такое, о чем Клер не готова была говорить ни с кем. Дженни понимала: скажи она отцу, где спряталась сестра, и он сразу же за ней приедет.

Но все-таки, что бы ни случилось, разве бегство – это выход? Нет…

– Клер, – умоляюще шепнула Дженни, – но как же дальше?

Отчаянно засопев, Клер отвернулась. Луна осветила ее лицо, и Дженни увидела на щеке Клер слезу. Горло Дженни болезненно сжалось. Она обязана защитить и спасти сестру, пусть пока и не придумала, как это сделать…

Ведь, кроме нее, у Клер никого нет. Сестры росли без матери – она умерла, произведя на свет Дженни, – а любимого брата Кина, такого же безрассудного и отчаянного, как Клер, убили шесть лет назад. Так что можно было, смело сказать: во враждебном мире Дженни и Клер остались одни.

– Ладно, я буду осторожна. Вдруг папа действительно нанял кого-нибудь, – сказала Дженни. – А завтра я вернусь. Обещаю тебе.

Она подождала еще чуть-чуть, но Клер уже с головой ушла в свои невеселые мысли и даже не взглянула на нее. Наконец Дженни решилась, открыла дверь и побежала к машине под холодным проливным дождем.

Она ехала целый час, время шло к полуночи, до дома оставалось еще несколько миль, а до ответа на вопрос, чем помочь Клер, – бесконечность. Как же она устала…

Спать, спать. Эта мысль вела ее к дому, в теплую постель, не давая упасть и заснуть прямо во дворе под дождем. Ей надо лечь, она уже неделю не спит…

Но, увы. У дома Дженни увидела чужую, незнакомую машину. Она возникла в свете фар, как сгусток мрака, чуть поблескивая мокрыми боками. Плавные, обтекаемые линии кузова красноречиво свидетельствовали о стоимости автомобиля; Дженни вполголоса выругалась.

Очередной папин влиятельный знакомый! Мало ему того, что «Кернико» главенствует в области программного обеспечения, он еще разыгрывает радушного хозяина, этакого сельского джентльмена (хотя, пожалуй, его собственный управляющий джентльменом бы его не назвал). Банкиры, юристы, скотоводы и счетоводы роились в гостиной Трипл-Кей целыми днями.

Отцу плевать, устала она или нет, – он непременно захочет, чтобы она взяла на себя роль хозяйки. Если отказаться, он придет в ярость. Черт, надо же, чтобы так не везло именно сегодня, – уныло подумала Дженни, резко затормозив в миллиметре от черного багажника.

Дрожа под ледяными струями дождя, девушка побежала к дому. Дверь была не заперта, в прихожей у стены стояли два чемодана, такие же неброские, черные и дорогие, как и автомобиль у крыльца. Дженни задумалась. Чемоданы? Зачем? Влиятельные дельцы не имели обыкновения оставаться ночевать.

Из гостиной послышались голоса. Дженни направилась туда и вдруг в ярком свете люстр отчетливо увидела, кто стоит рядом с отцом. Сердце Дженни бешено забилось, сумка выскользнула из рук и мягко шлепнулась на пол. Боже правый! Лучше бы это оказался какой-нибудь тучный бизнесмен, из тех, что так высоко ценили вкус сигар и виски Артура Керни…

На нее пристально, без улыбки в карих глазах глядел совсем молодой мужчина: шесть лет назад ему было всего двадцать три года. Худощавый, мускулистый – за шесть лет его плечи стали, пожалуй, несколько шире, но от этого казались еще уже бедра. Да, и еще тогда он не курил и не пил.

Хуже не могло быть. Майкл Уинтерс, Шесть лет назад Майкл Уинтерс убил брата Дженни Керни.

Майкл услышал, как открывается входная дверь, и усилием воли заставил себя не броситься прочь из комнаты. Если были на свете женские глаза, в которые он не мог сейчас посмотреть, то это были голубые глаза Дженнифер Керни.

Глаза Дженни… Они блестели от слез в ту ночь, когда он в последний раз видел ее. Шесть лет назад в ту страшную ночь погиб ее брат. Он умер на руках у Майкла, истек кровью от огнестрельной раны, «нанесенной, – по выражению журналистов, – скрывшимся в неизвестном направлении субъектом». Тогда на глазах Дженни сверкали слезы ярости: она винила в гибели брата только Майкла, она ненавидела его всей душой. Потом, в больнице, он кинулся к ней, чтобы объяснить, утешить, успокоить ее, – но его руки все еще были в крови…

Тот ее взгляд он запомнил на всю жизнь.

И вот он снова здесь, в этой гостиной, рядом с Дженни, и боится посмотреть на нее. В ее глазах он может увидеть нечто худшее, чем ненависть и горе, – он увидит Кина. Майкл напрягся, словно готовился сразиться с тяжкими воспоминаниями.

Кин…

Восемь лет прошло с тех пор, как лейтенант Кинтон Керни пригласил лейтенанта Майкла Уинтерса встретить Рождество в родовом поместье Трипл-Кей и познакомил его со своими сестрами. Майкл тогда поразился, как похожи между собой три отпрыска Керни: белокурые, голубоглазые, изящно сложенные, явно не готовые к большим физическим нагрузкам, чем теннис и плавание, созданные на погибель противоположному полу.

Он часто бывал с тех пор в Трипл-Кей и со временем все-таки обнаружил кое-какую разницу. Клер, старшая сестра, казалась построже, блеск ее красоты был уже слегка приглушен; неугомонный Кин вечно искал новых приключений. Жизнь представлялась ему луна-парком, в котором уже трудно отыскать что-то новенькое.

Самой милой и тихой была младшая сестра, Дженни, – ей было пятнадцать в то Рождество и семнадцать, когда не стало Кина, – и в ее спокойствии ощущалось нечто, свидетельствующее о скрытой силе духа. Той силе, которой вовсе не отличались ни старшая сестра, ни брат.

Но все это было давным-давно. Сейчас взгляд Дженни не сулил Майклу ничего хорошего. Тем не менее, ему пришлось безжалостно вернуть себя из прошлого в настоящее, подойти к Дженни и заговорить, хотя голос с трудом справлялся с охватившими его чувствами.

– Привет, Дженнифер. – Он распрямил судорожно сжатые пальцы и протянул ей руку. Рука Дженни была прохладной и неживой, словно у пластмассовой куклы. – Рад тебя видеть, – продолжал он, проклиная про себя правила хорошего тона.

Он совсем не то хотел сказать. Надо бы спросить: «Дженни, ты уже простила меня?», но он не мог.

– Привет, Майкл, – отвечала она, как можно скорее освободив из его ладони свои ледяные пальцы, и, отойдя к камину, встала у стены, спрятав руки за спину.

Повисло неловкое молчание. Майкл смотрел на золотистые волосы Дженни, стянутые в пучок, мокрые и блестящие от дождевых капель. – «Дженни, – подумал он. – Боже мой, Дженни, какая ты стала взрослая».

Да, она повзрослела. Все, что шесть лет назад лишь обещало красоту, – глаза, волосы, чудесное стройное тело девочки-подростка, девочки, которая толком не знала, что ей делать с собой, как одеваться, краситься, как ходить на длинных журавлиных ножках, – все стало другим. Тогда она кидалась из крайности в крайность: то томная женщина-вамп, то сухой синий чулок. Ей очень хотелось произвести впечатление на Майкла, а он (возможно, Дженни было бы не очень приятно это узнать) предпочитал простую, милую девочку Дженни. Его Дженни… Как-то раз, недели за две до гибели Кина, они втроем всю ночь смотрели крутые боевики. Что это была за ночь! Дженни в старой футболке Кина и обрезанных джинсах, с огромным пакетом попкорна. Она случайно испачкала коленку ярко-красным лаком для ногтей… Банка с пивом опрокинулась, и пиво лакал невесть откуда взявшийся пес… То была, как ни странно это прозвучит, одна из счастливейших ночей в жизни Майкла.

Та забавная девочка исчезла – вместо нее перед Майклом стояла красивая молодая женщина, и от нее веяло холодом. И Кина уже не было.

Она оглядела Майкла с ног до головы и прищурилась.

– Так, так, Майкл Уинтерс. Что же привело тебя в Техас?

Майкл помрачнел. Дженни словно говорила на чужом языке, так меняла ее голос язвительная интонация. И Клер, и Кин язвили постоянно и с удовольствием, но Дженни… Неужели она так переменилась?

Как часто хотелось ему бросить все и приехать в Техас, посмотреть на Дженни, увидеть, что сделали с ней эти шесть лет, – но он ни разу не решился. Наоборот, спрятался у себя в Сиэтле, трусливо прикрылся всякими придуманными делами, лихорадочно занялся карьерой, притворился, что знать не знает никаких Керни из Техаса.

Теперь чего уж притворяться. Он стоял и смотрел в глаза Дженни, в голубых глубинах которых светились подозрение и враждебность. Странно, что он еще способен испытывать боль от простого взгляда после стольких понесенных им утрат. Лучший друг, жена, не рожденный ребенок… Что по сравнению со всем этим чья-то ненависть?

– Твой отец просит меня помочь ему кое в чем, – ответил он. Приятно было сказать Дженни правду. Сердце и так сжималось в ожидании момента, когда ложь станет неизбежной.

Артур Керни включил моторчик электрической инвалидной коляски и с тихим скрипом медленно двинулся к гостю, безжалостно давя колесами крупные розы, вытканные на ковре. Дженни одарила отца недобрым взглядом и снова уставилась на Майкла.

– Я прошу Майкла вникнуть в некоторые… проблемы, – с обычной властностью заговорил Артур. – Я обнаружил, что не могу доверять кое-кому из близких, – продолжал он, тормозя рядом с Дженни, – и вот обратился к Майклу. Он тут проведет расследование. А заодно и поживет чуток с нами: так оно удобнее и проще.

Даже Майкл понял, что старый Керни переборщил. Пока тот говорил, Дженни уничтожала Майкла взглядом, полным кипящего презрения, и рот ее кривился от гнева. Она не поверила ни единому слову отца.

Дженни презрительно вздернула верхнюю губу, и в наступившей тишине Майкл вдруг осознал, что она каким-то образом уже знает, зачем он здесь. Знает – и ненавидит его.

Уинтерс напрягся. Нечего терять голову, если уж он взялся за это дело. В конце концов, его работа – искать то, что другие стремятся скрыть. Хочет она того или нет…

Да и не должно это его волновать. Раньше, когда-то, они были друзьями, теперь нет, вот и все. Ничего, он переживет, он и не такое в жизни видел.

Тут Дженни заговорила.

– Ты уверен, – сквозь зубы спросила она у отца, – что хочешь видеть в нашем доме именно этого сыщика?

– Ну да, – к удивлению Майкла, Артур улыбнулся. Видимо, его забавлял плохо скрываемый гнев дочки. – Он будет с нами круглые сутки. Каждый день.

Теперь Майкл понял: Артур хочет, чтобы Дженни знала всю правду.

– Честно говоря, я не думаю, что Майкл загостится у нас, – продолжил отец. – Его бюро частного сыска распутывало такие сложные дела, что, пожалуй, с нашими неурядицами он справится играючи.

От слов отца Дженни мгновенно вспыхнула, бледные щеки стали пунцовыми.

– Неужели? – Она обернулась к Майклу. – Так ты теперь специалист?

Он пожал плечами с показным равнодушием. Он знал, на что намекала Дженни. Его первый опыт работы частным детективом стоил жизни Кину Керни.

– В общем, да.

– Вот как? Ну, значит, действительно многое изменилось.

– Да, Дженни. Все-таки шесть лет прошло, – сказал он, не пытаясь оправдываться, а просто констатируя факт. Шести лет достаточно, чтобы повзрослеть, овладеть профессией, понять свои ошибки. За это время его жизнь успела разбиться на мелкие кусочки – он собрал их и склеил заново, пусть не слишком удачно.

Презрительно усмехнувшись, Дженни наклонилась к отцу, чмокнула воздух рядом с его щекой (родственный поцелуй, теплый, как полярный ветер) и пошла прочь.

– Шесть лет, Дженни, – повторил Майкл, досадуя на себя, что все-таки старается оправ даться. – Это много.

Дженни уже подходила к лестнице, но вдруг резко обернулась.

– Только не для меня, – отрезала она, и Майкл увидел в ее глазах слезы. Это потрясло его. Сам он за последние шесть лет плакать разучился. – Для меня, – произнесла она дрожащими губами, но чеканя слова, – все это случилось словно вчера.

– Хватит на сегодня, мисс! – Окрик отца ясно показывал дочери, что она забылась. Майкл хорошо помнил, как часто Артур прибегал к подобным мерам, и послушная Дженни тут же умолкала. Но на сей раз она и бровью не повела. Дженни выросла с тех пор. Она сузила полные слез глаза и вскинула голову.

– На твоих руках кровь Кина, я вижу ее!

Майкл замер, потрясенный ее жестокостью, и невольно вытер ладони о брюки, словно их все еще обжигала чужая горячая кровь.

– Дженнифер! – Артур впился побелевшими пальцами в подлокотники. – Немедленно извинись!

– Нет, – тихо произнесла она, и по ее щекам скатились две слезы. – Не собираюсь.

Она повернулась и пошла вверх по лестнице, не обращая внимания на яростное сопение отца.

– Ничего страшного, – тихо сказал Майкл, скорее себе, чем Артуру. – Ничего страшного.

Изрыгая проклятия, старик развернулся и выехал из комнаты. Ему еще только предстояло понять, что меньшая дочь, самая тихая и Послушная, вышла из-под его воли.

Через боль надо пройти, подумал Майкл, и тогда, может быть, она уравновесит собой ту боль, что он сам причинил когда-то.

И тогда он будет свободен.