"Мертвые возвращаются?.." - читать интересную книгу автора (Френч Тана)

Глава 12

На следующий день, после ужина, я отправилась добывать информацию о мертвой девушке в эпическом шедевре дядюшки Саймона. Было бы гораздо проще заняться этим самостоятельно, однако в таком случае пришлось бы прогулять день в колледже, а я не хотела без особой нужды тревожить остальных. Так что Раф, Дэниел и я сидели на полу гостевой спальни, и между нами было расстелено генеалогическое древо семейства Марч. Эбби и Джастин предпочли остаться внизу — резались в пике.

Кстати, само генеалогическое древо было начерчено на огромном листе плотной, местами порванной бумаги и испещрено десятками разных почерков, начиная с верхней каллиграфической строки, сделанной коричневыми чернилами — «Джеймс Марч, род. около 1598 г. Женат на Элизабет Кемпе 1619 г.», — и кончая корявыми каракулями дядюшки Саймона в самом низу: «Эдвард Томас Ханрахан, род. 1975 г.». Там же значился и самый последний из Марчей — Дэниел Джеймс, родившийся в 1979 году.

— Это единственная вещь в комнате, в которой есть хотя бы какой-то смысл, — произнес Дэниел, смахивая паутину в углу. — Наверное, потому что Саймон не составлял ее сам. Что касается остального — что ж, можно взглянуть, Лекси, если тебе действительно интересно. Однако насколько я могу судить, он сочинил все это, будучи в изрядном подпитии.

— Эй! — воскликнула я, заметив нужное нам имя, и наклонилась, чтобы рассмотреть ближе. — Вот он, ваш Уильям. Та самая паршивая овца.

— Уильям Эдвард Марч, — произнес Дэниел, дотронувшись пальцем до имени на бумаге. — Родился в 1894 году, умер в 1983-м. Да-да, он самый. Интересно, где он закончил свои дни?

Уильям один из немногих мужчин в семье, кто перевалил за сорокалетний рубеж. Так что Сэм прав: Марчи, как правило, умирали молодыми.

— Давайте посмотрим, сможем ли мы найти его вот здесь, — сказала я, пододвигая коробку. — Честное слово, я уже сгораю от любопытства. Насколько мне известно, фрукт был еще тот. Хотелось бы знать, из-за чего разгорелся скандал.

— Ох уж эти девушки, — театрально вздохнул Раф. — Вам вечно подавай сплетни.

Тем не менее потянулся за второй коробкой.

Дэниел оказался прав. Большая часть саги была совершенно нечитаема — дядюшка Саймон на викторианский манер злоупотреблял привычкой подчеркивать слова, так что между строчками почти не оставалось пробелов. Впрочем, мне можно было это не читать — достаточно лишь пробежать глазами, чтобы обнаружить высокие изгибы заглавных букв У и М. Хотя, сказать по правде, сама не знаю, что я там надеялась найти. Возможно, ничего. Или нечто такое, что не оставило бы камня на камне от версии Ратовена, — доказательства, что девушка с ребенком перебралась в Лондон, где основала собственное ателье по пошиву дамского платья, причем весьма успешно, и стала, как говорится, жить-поживать и добра наживать.

Было слышно, хотя и едва различимо, как где-то внизу что-то говорит Джастин, а Эбби смеется его словам. Мы трое почти ничего не говорили. Единственное, что нарушало тишину, — шелест бумаг. В самой комнате было довольно темно и прохладно; за окном, окруженная дымкой облаков, повисла луна. Пыльные страницы оставляли на моих пальцах тонкий слой сероватой пудры.

— Ага, вот оно! — неожиданно произнес Раф. — «Уильям Марч стал жертвой несправедливых и скандальных инсинуаций, что в конечном итоге стоило ему здоровья и…» Боже мой, Дэниел! Похоже, твоего дядюшку кто-то здорово подпоил. Неужели дальше тоже по-английски?

— Дай взглянуть, — произнес Дэниел и наклонился ближе. — «…и места в обществе».

Он взял у Рафа несколько листов и поправил на носу очки.

— «Факты же, — начал он читать едва ли не по слогам, водя пальцем под каждой строчкой, — если их отделить от плевел слухов и домыслов, таковы. С 1914 по 1915 год Уильям Марч участвовал в Большой войне, где он — судя по всему, это должно быть „обелил“ — обелил свое имя, а позднее даже удостоился Воинского креста за проявленное мужество и героизм. Уже одно это должно — здесь не могу разобрать, какое-то непонятное слово — все клеветнические измышления. В 1915 году Уильям Марч был демобилизован по причине ранения в плечо и сильной контузии».

— Посттравматический синдром, — произнес Раф. Он вновь прислонился к стене и, заложив руки за голову, слушал. — Да, не повезло парню.

— Дальше снова невозможно прочесть, — пожаловался Дэниел. — Что-то такое, что он видел, как я понимаю, во время боя. Здесь можно разобрать слово «жестокость». А потом говорится следующее: «Он расторг свою помолвку с мисс Эллис Вест и ударился в развлечения. Начал проводить время в обществе простолюдинов из деревни Гленскехи, к великому огорчению всех сторон. Все, кого это так или иначе касалось, сделали вывод, что столь… — кажется, здесь написано, „неестественная“, — связь не могла не привести к плачевному концу».

— Снобы, — буркнул Раф.

— Кто бы говорил, — заметила я и, перебежав через комнату, подсела ближе к Дэниелу.

Я даже положила ему на плечо подбородок и попыталась рассмотреть слова. До сих пор ничего нового для себя я не услышала. Однако теперь точно знала — «не могла не привести к плачевному концу», этим все было сказано.

— «Примерно в то же самое время, — продолжал читать Дэниел, слегка наклонив страницу, чтобы я могла следить глазами, — молодая девушка из деревни оказалась в пикантном положении и указала на Марча как на отца будущего ребенка. Так или не так, но люди в Гленскехи, воспитанные в отличие от наших дней в строгих правилах, — фраза „строгие правила“ подчеркнута дважды, — пришли в ужас от ее распущенности. Всеобщее — мнение? — было таково, что свой позор эта девица может искупить лишь тем, что станет монахиней в монастыре Святой Магдалины, а до тех пор, пока этого не случится, они не желают с ней знаться».

Так что никакого счастливого конца, никакого ателье в Лондоне. Большинству девушек так и не удалось сбежать из монастырской прачечной. Они там оставались рабынями до конца своих дней, пока их последним прибежищем не становилась безымянная могила. А все потому, что им крупно не повезло в жизни: одна забеременела, другая стала жертвой изнасилования или осталась сиротой, третью природа просто наградила хорошеньким личиком — вот и все их преступления.

Дэниел продолжал читать — тихим ровным тоном. Я даже плечом ощущала вибрацию его голоса.

— «Однако эта девушка, не то от отчаяния души, не то от нежелания нести возложенную на нее кару, свела счеты с жизнью. Уильям Марч — то ли потому, что был ее напарником по греху, то ли потому, что был по горло сыт кровопролитием — принял это близко к сердцу. Здоровье его пошатнулось. А когда оно все же пошло на поправку, Марч оставил семью, друзей, родной дом, чтобы начать жизнь заново где-нибудь в другом месте. О его новой жизни мало что известно. Данную историю можно рассматривать как своего рода предостережение против опасностей, которые таит в себе похоть или общение с теми, кто не принадлежит к вашему кругу, или же…» — Дэниел умолк, потом добавил: — Остальное прочесть не могу. Здесь также речь идет об Уильяме. Следующий абзац посвящен скачкам.

— Господи… — негромко вырвалось у меня.

Неожиданно в комнате сделалось холодно и потянуло сквозняком, как будто кто-то открыл дверь.

— Они обращались с ней как с прокаженной, пока она наконец не выдержала, — заметил Раф. От меня не скрылось, как скривился его рот. — А Уильям, у которого нервы тоже сдали, уехал из города. Так что деревня наша свихнулась не сейчас, а давным-давно.

Дэниела передернуло.

— Грязная история, — произнес он. — Вот что это такое. Иногда мне кажется, что было бы куда лучше, если бы у дома не было прошлого. Хотя…

Он обвел взглядом комнату, полную пыльных, старых вещей, облезлые обои на стенах, мутное зеркало в конце коридора, в котором в открытую дверь смутно отражались мы трое.

— Правда, не уверен, что такое возможно, — добавил он, обращаясь, по всей видимости, к самому себе.

Дэниел легонько постучал кончиками пальцев по краю страниц, аккуратно положил их обратно в коробку и закрыл крышку.

— Мне даже толком ничего не известно о вас двоих, — произнес он, — хотя, думаю, на сегодня с меня достаточно того, что я знаю. Можете возвращаться к остальным.

— По-моему, во всей стране не осталось такой бумажки со словом «Гленскехи», которую бы я не видел, — произнес Сэм, когда я позвонила ему чуть позже. Голос у него был какой-то усталый и невнятный — эта нотка мне хорошо знакома, я называю ее «канцелярская усталость», — и вместе с тем довольный. — Теперь я знаю о ней даже больше, чем нужно, и у меня есть три парня, которые соответствуют твоему описанию.

Я, упершись ногами в ветви, сидела на моем дереве. Ощущение того, что за мной наблюдают, обострилось невероятно. Хотелось, чтобы этот кто-то или что-то каким-то образом напугал, проявил себя. С Фрэнком я советоваться не стала, и, Боже упаси, с Сэмом тоже. Тем более что, насколько я могла судить, у меня просто разыгралось воображение — повсюду мерещился призрак Лекси Мэдисон и таинственный убийца. А это, как вы понимаете, нечто такое, о чем лучше не говорить вслух, особенно другим людям. Днем я была точно уверена: мне не дает покоя воображение, не без помощи кое-какой местной живности. Куда труднее приходилось по ночам.

— Лишь трое? Из четырехсот душ?

— Гленскехи вымирает, — отозвался Сэм. — Примерно половине здешнего населения перевалило за шестьдесят пять. А немногие ребятишки, как только подрастут, сразу собирают свои вещички и уезжают в Дублин, Корк, Уиклоу или еще куда-нибудь, где жизнь бьет ключом. Останутся лишь те, у кого ферма или другое семейное дело. В деревне менее трех десятков молодых мужчин в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Я исключил тех, что ездят на работу в город; безработных; тех, что живут одни, и тех, кто может при желании отлучиться в течение дня; тех, кто работает в ночную смену или в одиночку. В результате осталось лишь трое.

— Боже… — прошептала я.

Вспомнился старик, ковылявший по безлюдной улице, усталые дома, где лишь в одном окне шелохнулась тюлевая занавеска.

— Думаю, для тебя это уже шаг вперед. По крайней мере у этих троих есть работа. — Я услышала, как он переворачивает лист. — Ага, вот они, мои хорошие. Деклан Бэннон, тридцать один год, владеет небольшой фермой на окраине Гленскехи, женат, двое детей. Джон Нейлор, двадцать девять, живет в деревне с родителями, работает на ферме у другого хозяина. И наконец, Майкл Макардл, двадцати шести лет, живет с родителями, в дневное время работает на заправке на Ратовенской дороге. Ни у одного никаких известных нам связей с Уайтторн-Хаусом. Ну как, хотя бы одно имя говорит тебе что-нибудь?

— Навскидку — нет, — ответила я, едва не свалившись с дерева.

— Понятно, — философски произнес Сэм. — Я так и думал.

Я почти не слушала.

Джон Нейлор. Наконец-то! Его имя начинается с буквы Н.

— Который из них тебе больше всех приглянулся? — спросила я и приготовилась выслушать, что скажет Сэм.

Из всех известных мне детективов Сэм лучше других умеет притворяться, будто что-то забыл. Кстати, вы даже не представляете: порой это бывает очень полезно.

— Еще рано говорить что-либо конкретное, но пока мой выбор пал на Бэннона. На сегодняшний день он единственный, на кого заводили дело. Пять лет назад двое американских туристов припарковали машину и загородили ему ворота, а сами тем временем прошли прогуляться пешком. И тут возвращается Бэннон и не может загнать домой своих овец. В сердцах он бьет ногой по машине, да так, что у той на боку остается вмятина. Ему вменяют в вину нанесение ущерба чужой собственности и грубость по отношению к посторонним людям. Так что вандализм вполне в его духе.

— А другие чисты как младенцы?

— Бирн утверждает, что несколько раз видел обоих в легком подпитии, однако не в такой степени, чтобы упечь их в каталажку за появление на улице в нетрезвом виде. За любым из них, возможно, водятся грехи, учитывая, что представляет собой Гленскехи, но в остальном да, оба чисты.

— Ты уже с ними поговорил?

Мне почему-то казалось, что я непременно должна взглянуть на Джона Нейлора. Пойти прямиком в паб — такое исключалось однозначно. Притвориться, будто я случайно забрела на ферму, где он работает — тоже не лучший вариант. Вот если бы удалось поприсутствовать на допросе…

Сэм расхохотался.

— Дай мне время. Сегодня я лишь закончил предварительный поиск. К завтрашнему утру рассчитываю иметь на руках исчерпывающую информацию по всем троим. Кстати, хотел у тебя спросить — ты бы не могла приехать, чтобы помочь мне с этим делом? Пробеги бумажки глазами еще раз — вдруг заметишь нечто такое, что я проглядел?

Честное слово, будь Сэм рядом, расцеловала бы его в обе щеки.

— Отлично! Где? Когда?

— Я был уверен, что ты захочешь взглянуть собственными глазами, — произнес он с улыбкой. — Я бы предложил Ратовенский участок. Лучше всего, конечно, было бы проведать их дома, чтобы не спугнуть, но мне бы не хотелось, чтобы ты ходила туда одна.

— Что ж, неплохая мысль, — сказала я. — Вернее, очень даже замечательная.

Я была готова поклясться, что при этих моих словах Сэм расплылся в улыбке от уха до уха.

— Вот и мне так кажется. Как думаешь, сумеешь улизнуть от остальных?

— Скажу им, что еду кo врачу — мол, надо показать швы.

Стоило вспомнить про остальных, и мне стало грустно. Если вдруг Сэм действительно нарыл что-то такое по одному из них — пусть даже какую-то мелочевку, из-за которой даже не выдашь ордер на арест, — то все кончено. Придется вернуться в Дублин, в родную «бытовуху».

— А если им захочется пройти вместе с тобой внутрь?

— Не исключено, но я им не позволю. Попрошу Джастина и Дэниела, чтобы высадили меня в Уиклоу возле больницы. А ты потом можешь меня там подобрать. Или мне лучше взять такси до Ратовена?

Сэм рассмеялся.

— Думаешь, я упущу такой шанс? Девять тридцать тебя устроит?

— Еще как! — ответила я. — И еще, Сэм, я не знаю, насколько глубоко ты собираешься копать под этих троих, но прежде чем начнешь вести с ними разговоры, у меня для тебя есть кое-что новенькое. О той беременной девушке.

Меня вновь охватило какое-то липкое предательское чувство, однако я поспешила напомнить себе, что Сэм не Фрэнк и вряд ли нагрянет в Уайтторн-Хаус с ордером на арест и кучей нарочито дурацких вопросов.

— Похоже, история случилась в 1915 году. Имени девушки я не знаю, но ее любовником был Уильям Марч, 1894 года рождения.

После моих слов сначала последовало молчание, затем Сэм произнес:

— Ну ты молодчина! — Он не собирался скрывать восторг. — Как тебе удалось?

Из чего я сделала вывод, что Сэм участвовал в прослушке нерегулярно. Слава Богу, подумала я и даже удивилась своей радости по этому поводу.

— Дядюшка Саймон писал семейную историю. Пришлось упомянуть девушку. Подробности слегка отличаются, но в целом это одна и та же история.

— Погоди, — произнес Сэм. Было слышно, как он ищет в блокноте чистую страницу. — Ну вот, можешь продолжать.

— Саймон утверждает: в 1914 году Уильям ушел воевать на Первую мировую, через год вернулся, но по возвращении его было не узнать. Он расторг помолвку с достойной девушкой, порвал все контакты со старыми друзьями и начал зависать в деревне. Судя по тому, что говорится между строк, местные жители были от этого далеко не в восторге.

— В принципе что им еще оставалось? — сухо заметил Сэм. — Как-никак сын местного землевладельца. Он мог позволить себе делать все, что только взбредет в голову.

— А потом та девушка забеременела, — сказала я, — и указала на Уильяма как на отца ребенка. Саймон довольно скептически пишет по этому поводу, но, так или иначе, население деревни пришло в ужас. Местные жители отнеслись к девушке без всякого сочувствия. По всеобщему мнению, она запятнала себя несмываемым позором и ее место в прачечной монастыря Святой Магдалины. Не успели они ее туда отправить, как она наложила на себя руки — повесилась.

По веткам дерева пробежал ветерок, и на листьях заиграли капли росы.

— Итак, — произнес Сэм спустя пару секунд, — версия Саймона снимает ответственность с Марчей и перекладывает на недалеких умом крестьян.

Его слова почему-то меня разозлили. Будь он рядом со мной, честное слово, откусила бы ему за них голову.

— Только не думай, будто Уильям Марч отделался легким испугом, — довольно резко сказала я. — С ним случилось нечто вроде нервного срыва — подробности мне неизвестны, — и, судя по всему, в конечном итоге он оказался в заведении для душевнобольных. А ведь еще не факт, что ребенок был от него.

Вновь молчание, на сей раз более длительное.

— Понятно, — наконец подал голос Сэм. — Звучит убедительно. Сегодня я не буду ни о чем спорить. Я так рад, что мы снова увидимся.

Я не сразу отреагировала на его слова, а все потому, что мысли мои были сосредоточены на возможности увидеть загадочного Н. До меня даже не сразу дошло, что у нас с Сэмом назначена встреча.

— Менее чем через двенадцать часов, — наконец произнесла я. — Ты узнаешь меня с первого взгляда — я буду как две капли воды похожа на Лекси Мэдисон, и на мне не будет ничего, кроме белого кружевного белья.

— Прошу тебя, женщина, не надо со мной так шутить, — сказал Сэм. — Я говорю о деле.

Готова поклясться: говоря эти слова, он расплылся в довольной ухмылке.

Дэниел сидел в кресле напротив камина с томиком Томаса Элиота. Остальные играли в покер.

— Уф, — сказала я, опустившись на коврик у камина; рукоятка пистолета тут же напомнила о себе, больно врезав по ребрам.

Я не стала притворяться и поморщилась от боли.

— Эй, как тут у вас дела? Ты еще ни разу не вылетела первой из игры.

— Я надрала ему задницу, — заявила Эбби, поднимая стакан с вином.

— А ты не злорадствуй, — укоризненно произнес Джастин. Судя по всему, ему явно светил проигрыш. — Это некрасиво.

— Но так оно и есть на самом деле, — подал голос Дэниел. — Она мастерица блефовать. Как там твои швы, не слишком беспокоят?

Небольшая заминка, а потом звон монет — Раф сгреб банк в руки, а затем сквозь пальцы высыпал обратно на стол.

— Беспокоят, но только потому, что я о них думаю, — ответила я. — У меня на завтра назначен контрольный визит ко врачу. Он сначала их как следует ощупает, а затем скажет, что со мной все в порядке, что я и без него знаю. Кстати, ты меня не подвезешь до больницы?

— Без проблем, — откликнулся Дэниел и положил книгу на колени. — Во сколько?

— В десять утра. Отвезешь меня до больницы в Уиклоу. Потом я поездом сама доберусь до колледжа.

— Ты не можешь ехать туда одна, — возразил Джастин. Похоже, он уже позабыл про карты. — Давай я с тобой. Мне все равно завтра нечем заняться. Поедем вместе — сначала ко врачу, а потом в колледж.

В голосе Джастина я уловила неподдельную тревогу. Если не найду предлог, чтобы от него отделаться, мне светят серьезные неприятности.

— Я не хочу, чтобы меня кто-то сопровождал.

— Но ведь больница такое жуткое место! Сначала вас, как скот, промурыжат несколько часов в коридоре перед кабинетом, где толком даже негде сесть…

Я опустила голову и порылась в карманах жакета в поисках сигарет.

— Я возьму с собой книгу. Во-первых, я не горю желанием ехать туда, а во-вторых, мне меньше всего хочется, чтобы кто-то всю дорогу дышал мне в затылок. Для меня самое главное съездить, отметиться и забыть обо всем. Понятно? Или мне даже этого нельзя?

— Пусть съездит, коль ей так хочется, — сказал Дэниел. — А если вдруг передумаешь, Лекси, говори, не стесняйся.

— Покорнейше благодарю, — ответила я. — Я взрослый человек и, надеюсь, сумею без посторонней помощи показать врачу мои швы.

Джастин пожал плечами и вновь вернулся к картам. Я знала, что он обижен в лучших чувствах, но, увы, тут уж ничего не поделаешь. Я закурила. Дэниел передал мне пепельницу, которая до этого момента балансировала на подлокотнике кресла.

— Тебе не кажется, что в последнее время ты слишком много куришь?

Надеюсь, лицо мое ничего не выражало, зато мысли забегали как ненормальные. В любом случае я курила гораздо меньше, чем следовало бы, — ограничив число сигарет до пятнадцати—шестнадцати в день. Это было нечто среднее между моими обычными десятью и двадцатью, что когда-то выкуривала Лекси Мэдисон. Оставалось только надеяться, что недостающие пять спишут на счет болезни. Мне и в голову не могло прийти, что в том, что касается их количества — двадцать в день, — Фрэнк полагался на слова остальных. Дэниел явно не поверил в историю с комой. Одному Богу известно, что еще он подозревает. А ведь ему ничего не стоило подмешать пару-тройку ложных фактов в своих показаниях, а потом просто сидеть и спокойно наблюдать — своими серыми проницательными глазами, — что последует.

— Не уверена, — ответила я в легкой растерянности. — Я как-то об этом даже не думала. Что, и вправду много?

— Раньше ты никогда не носила в карманах сигареты, — произнес Дэниел. — Я имею в виду, до этого случая. А теперь берешь.

У меня словно камень свалился с души. Пронесло. Следует иметь в виду — никаких сигарет в кармане. Однако этот прокол в собранной информации было куда легче залатать, нежели отогнать от себя мысль о Дэниеле — вот он сидит с каменным лицом, прижимая карты к груди.

— Раньше я просто забывала про них, — ответила я. — Теперь же, когда вы заставляете меня не забывать мобильник, я заодно вспоминаю и про сигареты. И вообще, — я выпрямилась и одарила Дэниела оскорбленным взглядом, — какое тебе дело? Зачем ты на меня наезжаешь? Раф курит по две пачки в день, а ему ты не говоришь ни единого слова.

— Я на тебя не наезжаю, — возразил Дэниел улыбаясь. — Просто я убежден, что пороками нужно наслаждаться, иначе зачем они тогда вообще существуют? Если ты куришь, чтобы успокоить нервы, то какой от этого кайф? Никакого.

— Мне не нужно успокаивать нервы, — парировала я и, чтобы доказать свою правоту, вновь откинулась на локти, а пепельницу поставила себе на живот. — Со мной все в порядке.

— Не вижу ничего плохого в том, что кому-то нужно успокоить нервы, — ответил Дэниел. — Такое случается сплошь и рядом. Но зачем ради этого пускать в дело такой чудесный порок? — Мне показалось, что он улыбнулся. — Если тебе нужно с кем-то поговорить…

— Ты имеешь в виду психоаналитика? — спросила я. — Мне то же самое говорили в больнице, но я послала их подальше…

— Представляю, — сказал Дэниел. — Правильное решение. Никогда не понимал логики — как можно платить незнакомому человеку, да еще умственно ущербному, за то, чтобы он выслушивал твои излияния. Мне всегда казалось, что для этого довольно друзей. Если нужно излить душу, можешь попросить любого из нас, и мы с удовольствием тебя выслушаем.

— Сколько можно! — громко воскликнул Раф и с размаху бросил карты на стол, а потом и вообще бесцеремонно сдвинул куда-то в сторону. — Срочно дайте мне пакет, а не то меня вывернет наизнанку. О да, я подтверждаю твои чувства. Коль скоро о них зашла речь, что ж, давайте поговорим. Или я что-то упустил? Может, мы уже перебрались куда-то в гребаную Калифорнию, а меня в известность не поставили?

— Что с тобой? Я что-то не врубаюсь, в чем проблема, — спросил Джастин нехорошим голосом.

— Терпеть не могу, когда начинают пороть херню про всякие там чувства. С Лекси все в порядке. Она сама только что сказала. Так почему мы не хотим оставить ее в покое, почему вечно цепляемся к ней?!

Услышав такие речи, я села. Дэниел опустил книгу.

— Это не тебе решать, — ответил Джастин.

— Если я вынужден выслушивать подобную херню, то, уж простите, решать мне. Джастин, ты выиграл. Эбби, сдавай карты.

Раф потянулся мимо Джастина к бутылке с вином.

— Кстати, о том, что порок помогает снимать стресс, — невозмутимо произнесла Эбби. — Тебе не кажется, что на сегодняшний вечер с тебя хватит? Свою дозу ты уже выпил.

— Вообще-то я так не думаю, — парировал Раф, наполнил себе очередной стакан, причем до краев, и даже пролил пару капель на стол. — Что-то я не припомню, чтобы я спрашивал у тебя совета. Твое дело — сдать гребаные карты, и все.

— Ты пьян, — холодно заметил Дэниел, — и начинаешь действовать на нервы.

Раф обернулся к нему. В руке у него был зажат стакан, и на какое-то мгновение я подумала, что он сейчас плеснет в Дэниела вином.

— Верно, — процедил он сквозь зубы. — Я пьян. И намерен напиться еще сильнее. Ты не прочь поговорить на эту тему, Дэн? Или ты хочешь, чтобы мы все тут поговорили?

Было в его голосе нечто такое, что напомнило мне запах бензина, — казалось, довольно одной искры, чтобы вокруг вспыхнуло пламя.

— Не вижу смысла вести разговоры на какие бы то ни было темы, пока ты в таком состоянии, — невозмутимо парировал Дэниел. — Приди в себя, выпей кофе и прекрати вести себя как капризный ребенок.

Он вновь взял в руки книгу, и со стороны могло показаться, будто он погрузился в чтение. Я была единственная, кто мог видеть его лицо. Само спокойствие, вот только глаза не бегали по строчкам. Он и не думал читать.

Даже мне было понятно, что Дэниел ведет себя неправильно. Стоило Рафу впасть в дурное настроение, как он не мог ничего поделать. Ему нужен был кто-то, кто внес бы в царившее здесь настроение свежую струю — будь то глупую, мирную или практичную, — за которую он мог бы ухватиться. Пытаться утихомирить Рафа — значит, лишь сильнее его разозлить, и то, что Дэниел совершил столь непростительную ошибку, тотчас разбудило в моей голове целый вихрь мыслей. Лично я могла бы приструнить Рафа в два счета, для меня это пара пустяков. (О, ты и вправду считаешь, что у меня посттравматический синдром, как у ветеранов Вьетнама? Пусть кто-нибудь крикнет: «Граната!» Посмотрим, брошусь я под стол или нет.) Я почти сделала это, но в последний миг заставила себя остановиться. Впрочем, было интересно узнать, чем закончится дело.

Раф открыл рот, как будто собирался что-то сказать, но передумал, покачал головой и резко отодвинул назад стул. Схватив стакан в одну руку, а бутылку — в другую, он вышел вон. Спустя мгновение за ним захлопнулась входная дверь.

— Какого черта! — воскликнула я спустя пару секунд. — Все-таки я, наверное, наведаюсь к психоаналитику и скажу, что живу под одной крышей с чокнутыми.

— Прошу тебя, только ты не заводись, — проговорил Джастин.

Голос его предательски подрагивал.

Эбби положила карты на стол, встала, осторожно отодвинув стул, и вышла из комнаты. Дэниел даже не шелохнулся. Мне было слышно, как Джастин обо что-то споткнулся и выругался, однако я не стала поднимать глаз.

На следующее утро завтрак прошел тихо, но не по-хорошему. Джастин демонстративно отказывался со мной разговаривать. Эбби ходила по кухне, насупив брови, а когда с едой было покончено, она выпроводила Рафа из его комнаты и все втроем отправились в колледж.

Дэниел сидел за столом и, задумавшись о чем-то своем, смотрел в окно; я же вытерла тарелки и убрала в буфет. Наконец он подал признаки жизни.

— Верно, — произнес он со вздохом, глядя, как сигарета сгорает у него между пальцами. — Нам всем пора по своим делам.

Пока мы ехали в больницу, он не проронил ни слова.

— Спасибо, — поблагодарила я, когда мы прибыли на место, и вышла из машины.

— Не за что, — рассеянно ответил он. — Позвони, если что не так, хотя вряд ли что-то будет не так, но, может, ты передумаешь и захочешь, чтобы кто-то составил тебе компанию.

И он уехал, на прощание помахав мне рукой через плечо.

Первым делом я убедилась, что он действительно уехал, после чего взяла из больничного автомата пластиковый стаканчик с кофе и прислонилась к стене в ожидании Сэма. Наконец я увидела его — он как раз заезжал на автостоянку. Выйдя из машины, Сэм окинул глазами парковку и лишь потом заметил меня. Я его не сразу узнала. Вид у него был усталый, и вообще он показался мне немного опухшим и на удивление старым. Это еще кто такой? — подумала я. А затем он заметил меня и улыбнулся; я тотчас стряхнула наваждение, а Сэм тотчас вновь сделался самим собой. Я напомнила себе, что Сэм всякий раз, когда берется за особо трудное дело, набирает пару-тройку фунтов — а как иначе, если вечно приходится на ходу набивать желудок дешевым фаст-фудом. К тому же я проводила почти все свое время в компании двадцатилетних, отчего человек, кому хорошо за тридцатник, казался едва ли не стариком. Я бросила стаканчик в урну и направилась ему навстречу.

— Привет, — произнес Сэм и дружески облапил меня. — Знала бы ты, как я рад снова тебя видеть.

Его поцелуй был теплым и крепким, и еще каким-то незнакомым, как, впрочем, и его запах — смесь мыла и свежевыглаженной рубашки. До меня не сразу дошло, что, собственно, все это мне напомнило: тот самый первый вечер в Уайтторн-Хаусе, когда я по идее должна была знать все, что меня окружало, как свои пять пальцев.

— Привет, — ответила я и улыбнулась в ответ.

Сэм привлек мою голову к своему плечу.

— Господи, — произнес он со вздохом. — Давай забудем про это чертово дело и смоемся куда-нибудь на денек. Что скажешь?

— Дело превыше всего, — напомнила я ему. — Или ты забыл? Ведь кто, как не ты, запретил мне носить белое кружевное белье?

— Я передумал, — ответил он и пробежал пальцами вдоль моей руки. — Выглядишь потрясающе. Ты сама об этом догадываешься? Такая бодрая, свежая! Я гляжу, ты даже поправилась. Похоже, расследование идет тебе на пользу.

— Что поделаешь, сельский воздух, — ответила я. — К тому же Джастин обычно готовит на целую дюжину. Так что у нас запланировано?

Сэм снова вздохнул, отпустил мои руки и прислонился к машине.

— Трое моих парней, с интервалом в полчаса, приедут в полицейский участок Ратовена. Так что времени у нас в запасе более чем достаточно. Пока я хочу прощупать их, прежде чем прижать к стенке. Специального помещения, откуда можно вести наблюдение, там нет, но из вестибюля слышно все, что говорится в комнате для допросов. Когда я их приведу, ты проскользнешь в вестибюль и послушаешь, что они скажут.

— Хотелось бы на них еще и взглянуть, — ответила я. — Почему мне нельзя просто послоняться по вестибюлю? Что такого, если они как будто случайно меня увидят? Если один из них тот, кого мы ищем — будь то по подозрению в убийстве или из-за обыкновенного хулиганства, — было бы любопытно проследить за его реакцией, когда он увидит меня.

Сэм покачал головой:

— Именно это меня и беспокоит больше всего. Помнишь ту ночь, когда мы говорили по телефону? Ты еще подумала, что рядом кто-то есть. Если один из моих подозреваемых преследовал тебя, он вполне может заподозрить, что ты общаешься с нами… А ведь нам уже известно, что характер у него не подарок.

— Сэм, — как можно мягче произнесла я и сцепила свои пальцы с его. — Я ведь именно за этим здесь и нахожусь. Чтобы как можно ближе подобраться к твоему подозреваемому. Если ты не позволишь мне это сделать, то кто я такая? Бездельница и дармоедка, которая от нечего делать почитывает книжечки.

Сначала Сэм даже рассмеялся моим словам.

— Согласен, — сказал он, — ты верно заметила. Что ж, разрешаю тебе одним глазом посмотреть на моих подозреваемых, когда их будут вводить в дверь.

Он нежно пожал мне пальцы и отпустил.

— Кстати, пока я не забыл… — Он порылся во внутреннем кармане пальто. — На, возьми, Мэки прислал.

Упаковка таблеток, точно таких, какие я привезла с собой в Уайтторн-Хаус, с такой же аптечной этикеткой, из которой следовало, что это амоксициллин.

— Он сказал, что твоя рана еще не зажила окончательно и врач опасается, как бы не развилась инфекция. Так что тебе следует пропить еще один курс.

— По крайней мере я получаю витамин С, — заметила я и положила пилюли в карман. Упаковка была довольно тяжелая и оттягивала полу жакета. — Врач опасается…

Значит, Фрэнк начал подумывать о том, как лучше обставить мой уход со сцены.

Полицейский участок Ратовена — та еще дыра. Впрочем, в провинции таких полным-полно. Крошечные каморки, пойманные в ловушку замкнутого круга. Кто только их не ругает! И те, кто отвечает за финансирование, и те, кто раздает должности, и любой, у кого в этой Вселенной есть хотя бы какой-нибудь пост. Голое помещение вестибюля оживляли один-единственный колченогий стул, плакат с рекламой велосипедных шлемов на стене и окно, сквозь которое уныло таращился Бирн, ритмично пожевывая жвачку.

Комната для допросов, судя по всему, по совместительству выполняла роль кладовки: стол, два стула и шкаф — понятное дело, никаких замков, — так что при желании можно было ознакомиться с любой документацией. В углу — хоть убей, не поняла зачем, — стоял видавший виды пластиковый шит, каким в восьмидесятые годы снабжали спецназовцев. Для полноты картины прибавьте пожелтевший от времени линолеум на полу и раздавленную муху на стене. Неудивительно, что у Бирна такой унылый вид.

Я вместе с Бирном неприметно устроилась за письменным столом, а Сэм попытался придать комнатушке для допросов мало-мальски приличный вид. Бирн заложил за щеку резинку и одарил меня хмурым взглядом.

— Ничего у вас не выйдет, — буркнул он.

Я не знала, что на это сказать; впрочем, судя по всему, ответа и не требовалось.

Бирн вновь извлек на свет божий резинку и снова тупо уставился в окошко.

— Ага, а вот и Бэннон, — произнес он. — Ну и урод!

Надо сказать, что Сэм, если захочет, большой мастер проводить допросы, и сегодня он явно был в ударе. Сплошные шутки-прибаутки, никаких обвинений, никаких угроз. Скажите, у вас нет никаких соображений на тот счет, кто мог пырнуть мисс Мэдисон ножом? Кто они такие, эти пятеро, что обосновались в Уайтторн-Хаусе? Попадался ли вам в Гленскехи на глаза кто-нибудь, кого вы не знаете? Послушать его, могло показаться, что расследование вот-вот заглохнет за недостатком улик.

Бэннон в ответ что-то раздраженно пробурчал. Макардл оказался чуть более обтесанным, но на его физиономии читалась откровенная скука. Оба утверждали, что ровным счетом ничего не ведают, и точка. Я слушала их вполуха, так как не могла дождаться, когда же наконец введут Джона Нейлора. Интересно, какое у него будет выражение лица, когда он увидит меня. Я, вытянув ноги, поудобнее устроилась на колченогом стуле, попыталась придать себе вид, будто меня силой затащили сюда, чтобы задать с десяток дурацких вопросов, и стала ждать.

Бэннон и впрямь был урод уродом: пивное брюхо, накачанные ручищи и в довершение ко всему голова-картофелина. Когда Сэм выводил его из комнаты для допросов, он увидел меня, а увидев, не преминул одарить злобной ухмылкой. Он прекрасно знал, кто такая Лекси Мэдисон, и терпеть не мог эту особу. Макардл, напротив, был длинным и тошим. Судя по щетине, подозреваемый номер два пытался отрастить некое подобие бороды. Он удостоил меня рассеянным кивком и, шаркая, вышел вон. Я вернулась за письменный стол и приготовилась к встрече с Нейлором.

Нейлор оказался среднего роста, жилистый, в джинсах и растянутом выцветшем джемпере. Голову венчала копна спутанных рыжих волос. Лицо с резкими, крупными чертами: высокие скулы, широкий рот, слегка прищуренные зеленые глаза под тяжелыми, кустистыми бровями. Не знаю, какие мужчины нравились Лекси Мэдисон, но этот, безусловно, был хорош собой.

И тут он увидел меня. Куда только подевался его прищур! Своим взглядом Нейлор буквально пригвоздил меня к стулу. Каких только чувств я не прочла в его взгляде — и ненависть, и любовь, и ярость, и ужас, — причем все одновременно. Чего в нем не было — так это презрительной ухмылки, какой одарил меня Бэннон. Нет, в его глазах была страсть, ревущая, словно пожарная сирена.

— Ну, что скажешь? — спросил Сэм, глядя, как Нейлор шагает по дорожке к своему забрызганному грязью «форду» 1989 года, красная цена которому на свалке металлолома — самое большее пятьдесят фунтов, да и то не факт.

Я же думала вот о чем: я была готова поклясться, что знаю, откуда у меня мурашки на коже.

— Если только Макардл не великий актер, — ответила я, — можешь спокойно переместить его на третье место в списке. Голову даю на отсечение, он понятия не имел, кто я такая. Даже если твой вандал совсем не тот тип, которого мы ищем, он наверняка уделял немалое внимание дому. Уж он-то меня наверняка узнал бы.

— Как Бэннон и Нейлор, — мрачно заметил Бирн у нас за спиной. — Эти вечно чем-то недовольны, кто бы им ни встретился. Хотя, с другой стороны, кому приятно встречаться с ними?

— Лично я умираю с голоду, — сказал Сэм. — Составишь мне компанию за обедом?

Я покачала головой:

— Не могу. Раф уже присылал эсэмэску. Хотел проверить, все ли со мной в порядке. Я написала ему, что все еще у врача, но если я в ближайшие полчаса не появлюсь в колледже, они точно примчатся в больницу.

— Ну хорошо. — Сэм вздохнул и расправил плечи. — В любом случае одного можно вычеркнуть. Остаются двое. Давай я подброшу тебя в город.

Когда я вошла в библиотеку, никто меня ни о чем не спросил. Друзья лишь кивнули — мол, привет! — как будто я просто выходила покурить. Наезд на Джастина накануне вечером сделал свое дело.

Кстати, он все еще дулся на меня. Я делала вид, что этого в упор не замечаю. Лично меня такая игра в молчанку выводит из себя. Иное дело — Лекси Мэдисон. С ее упрямством она никогда не уступила бы первой. В конце концов за обедом я сдалась. В столовке подавали рагу, причем такое густое, что первым блюдом его никак не назвать. В зале вкусно, совсем по-домашнему, пахло горячей пищей.

— Не знаешь, добавку дают? — поинтересовалась я у Джастина.

Тот, глядя куда-то в сторону, пожал плечами.

— Какие мы, однако, ранимые, — прокомментировал Раф себе под нос.

— Джастин, — сказала я. — Ты что, все еще дуешься на меня за вчерашнее?

В ответ Джастин снова пожал плечами, но в этот момент Эбби, перегнувшись через стол, поставила передо мной горшочек с рагу.

— Пойми, мне просто было страшно. Вдруг я приду сегодня в больницу, а врачи скажут, что со мной что-то не так, что нужна еще одна операция или что-то в этом роде.

Я заметила, как он поднял глаза — быстрый тревожный взгляд, — а затем вновь принялся нервно катать на столе хлебные шарики.

— Не хватало нам еще, чтобы и ты из-за меня переживал. Вот и сорвалась. Честное слово, прости меня, если можешь.

— Ну, допустим, уже простил, — с еле заметной улыбкой произнес он спустя пару секунд и пододвинул горшочек с рагу поближе к моей тарелке. — А теперь живо за еду. И чтобы ничего не оставалось.

— А что сказали врачи? — поинтересовался Дэниел. — Нужна тебе еще одна операция или нет?

— Не-а, — подала я голос, накладывая себе рагу. — Только дополнительный курс антибиотиков. Рана заживает не так быстро, как надеялись врачи, и они опасаются инфекции.

Говоря эти слова, я ощутила, как меня словно пронзило током.

— А анализы? Снимки?

Черт, я как-то не подумала, что делают врачи в таких случаях.

— Со мной все в порядке, — ответила я, — и давайте прекратим разговоры на эту тему.

— Умница, — отозвался Джастин, имея в виду мою тарелку. — Значит, теперь мы можем есть лук чаще, чем два раза в год?

Внутри все похолодело. Я вопросительно посмотрела на Джастина.

— Если тебе нужна добавка, — ответил он, — я делаю вывод, что тебя больше от него не тошнит. Или все-таки?..

Черт-черт-черт!

Я так проголодалась, что была готова съесть что угодно. Откуда мне было знать, что у Лекси Мэдисон имелись свои причуды в отношении еды. Фрэнк не мог почерпнуть такую информацию из разговоров. Дэниел опустил ложку и в упор смотрел на меня.

— Я даже не почувствовала никакого лука, — ответила я. — Наверное, во всем виноваты антибиотики. Теперь для меня все на один вкус.

— А мне казалось, вкус тут ни при чем. Тебе просто не нравился разваренный лук.

Черт!

— Нет, мне просто было противно о нем думать. Теперь же, когда я знаю, что в рагу добавлен лук…

— Что-то подобное было с моей бабушкой, — подала голос Эбби. — Она принимала антибиотики, у нее пропало обоняние. Тебе следует поставить в известность врачей.

— Только не это! — возразил Раф. — Наконец она прекратила ныть по поводу лука! Думаю, лучше нам положиться на природу. Посмотрим, куда оно приведет. Кстати, ты собираешься доедать все, или я могу еще немного положить себе?

— Лично я не горю желанием потерять вкус и начать есть лук. В этом случае я предпочитаю инфекцию.

— Отлично. Тогда передай мне горшок.

Дэниел вновь принялся за еду. Я с подозрительным видом поковырялась в своей тарелке. Раф закатил глаза. Мой пульс явно зашкаливал за девяносто.

Рано или поздно я допущу прокол, после которого уже не выпутаться.

— Ты ловко выкрутилась с луком, — похвалил меня тем вечером Фрэнк. — Когда настанет момент выручать тебя, считай, для этого все готово: антибиотики отшибли у тебя вкус, ты перестаешь их принимать и — вжик! — у тебя развивается инфекция. Просто удивительно, как я сам не додумался.

Я сидела на своем дереве, завернувшись в общую куртку — ночь была облачная, на листьях поблескивали капли измороси, которая с каждой минутой грозила перейти в самый настоящий дождь. А еще я прислушивалась, не даст ли о себе знать Джон Нейлор.

— Ты меня слышишь? Ты когда-нибудь бываешь дома?

— Сейчас практически никогда. Отосплюсь, когда возьмем с поличным нашего типчика. Кстати, о нем. Грядет мой уикэнд вместе с Холли, так что, если сумеем как можно раньше завершить дело, я буду только рад.

— Я тоже, — ответила я. — Уж поверь.

— Неужели? А мне показалась, ты пообвыкла в новой компании.

Какие эмоции за этим кроются, я разобрать не смогла. Если кто и мастер говорить ничего не выражающим тоном, так именно Фрэнк.

— Могло быть и хуже, — ответила я уклончиво. — А сегодняшний разговор — это своего рода сигнал: мол, не расслабляйся. Долго в таком режиме мне все равно не протянуть. Есть что-нибудь полезное с твоей стороны?

— Почему Мэй-Рут пустилась в бега, до сих пор неизвестно. Чэд и eе подружки не припоминают ничего из ряда вон выходящего, что могло бы подтолкнуть eе к бегству. С другой стороны, что тут удивительного, ведь с тех пор прошло четыре с половиной года.

Его слова явились для меня полной неожиданностью.

— Что ж, и на том спасибо. — ответила я.

— Но есть и кое-что новенькое, — добавил Фрэнк. — Вполне возможно, к нашему делу это не имеет никакого отношения, однако само по себе странно, а раз странно, есть смысл поразмыслить, особенно на данной стадии. Кстати, тебе лично какой представляется Лекси Мэдисон?

В ответ я только пожала плечами, хотя Фрэнк меня и не видел. Было в его вопросе нечто интимное, словно меня попросили описать самое себя.

— Трудно сказать. Веселая, наверное. Жизнерадостная. Уверенная в себе. Энергия бьет ключом. Ну может, слегка склонная к ребячеству.

— Вот и здесь то же самое. По крайней мере если судить по видеоклипам и тому, что нам рассказали ее друзья. А моему фэбээровцу приятели Мэй-Рут поведали прямо противоположное.

От его слов мне сделалось не по себе. Я оперлась ногами на более высокие ветки и принялась в задумчивости грызть костяшки пальцев.

— По их словам, Мэй-Рут была робкая, тихая девчушка. Чэд утверждает, потому что родом она из какой-то захолустной дыры в Аппалачах. По его словам, Роли стал для Мэй-Рут приключением, ей нравилось там жить, хотя она и чувствовала себя в большом городе немного потерянной. Задумчивая мечтательница, любила животных и надеялась выучиться на помощницу ветеринара. А теперь скажи мне: это хоть чем-то напоминает твою Лекси?

Я пробежала пальцами по волосам. Черт, как жаль, что сейчас я сижу на дереве, а как хотелось бы ощутить под ногами твердую почву.

— Ты на что намекаешь? Что мы имеем дело с двумя разными девушками, однако обе почему-то как две капли воды похожи на меня? Знаешь, Фрэнк, у меня все эти совпадения уже в печенках сидят.

Почему-то представилась совершенно безумная картина: откуда-то из темных углов вылезают все новые и новые мои двойники, чтобы потом исчезнуть, раствориться без следа по всему миру, а затем где-нибудь вновь снова всплыть на поверхность.

«Это тебе за то, что в детстве так хотела иметь сестру, — подумала я и едва сдержала нервный смешок. — Будь поосторожнее с желаниями…»

Фрэнк расхохотался.

— Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, киска, но с меня двух достаточно. К тому же отпечатки пальцев нашей героини один в один совпадают с отпечатками Мэй-Рут. Тебе это не кажется странным? Я знаком с людьми, кто имел дело с такими, как она — свидетелями, которым приходилось скрывать свое «я», людьми, что ударялись в бега, вроде нашей девицы, — и все они говорят одно и то же: эти люди не изменяли своим привычкам. Одно дело взять себе новое имя и зажить новой жизнью, и совсем другое — сделать из себя нового человека. Даже для тайного агента, живущего под чужим именем, это вечная головная боль. Да что мне тебе объяснять, ты на своем опыте знаешь, каково оно — двадцать четыре часа в сутки изображать Лекси Мэдисон. Согласись, труд тяжкий.

— Я бы не сказала. — Меня вновь потянуло расхохотаться. — Из этой особы, кем бы она там ни была, вышел бы потрясающий тайный агент. Жаль, что мы поменялись с ней местами так поздно.

— Ну да, конечно, — ответил Фрэнк, — но то же самое можно сказать и об этой барышне, которую мы ищем. Не исключено, что она была одарена от природы, а может, просто прошла где-то соответствующую подготовку — либо как тайный агент, либо как актриса. Так что я, как говорится, уже настроил локаторы. А тебе задание: подумай на досуге, не заметила ли ничего такого, что указывало бы в одном из двух названных направлений. Ну, как тебе мой план?

— Отлично, — ответила я, откидываясь спиной на ствол. — Просто гениально.

У меня почему-то отшибло всякое желание смеяться. Тотчас вспомнился наш первый разговор в кабинете Фрэнка — вспомнился так ярко, что мне показалось даже, будто я ощутила запах кожи и кофе. А еще впервые представилось, будто я явно упустила что-то из того, что происходило тогда в залитой солнцем комнате, будто мимо меня прошло нечто самое важное. Я всегда почему-то думала, что самые сложные — первые несколько минут. Мне и в голову не могло прийти, что это лишь внешние ворота, а настоящие испытания последуют позже, когда я буду пребывать в уверенности, что уже нахожусь внутри и мне ничто не грозит. Что тайное рукопожатие, которым я ответила, не отдавая себе в том отчета, это и была та легкость, с которой я перевоплотилась в Лекси Мэдисон.

— А Чэд в курсе? — неожиданно спросила я, когда Фрэнк уже был готов повесить трубку. — О том, что Мэй-Рут никакая не Мэй-Рут?

— В курсе, — весело откликнулся Фрэнк. — Я как можно дольше пытался не разрушать его иллюзии, но на текущей неделе был вынужден это сделать. Хотел проверить, не скрывает ли он от меня чего-то, из верности или по любой иной причине. Судя по всему, нет.

Да, не повезло парню.

— И как он это воспринял?

— Ничего, как-нибудь переживет, — успокоил меня Фрэнк. — Ладно, поговорим завтра.

Он отключился, а я осталась сидеть на дереве, рисуя ногтем узоры на коре.

Мне не давал покоя вопрос — может статься, я недооценила жертву, а не убийцу? Скажу честно, мне было неприятно думать об этом. Увы, одно я знала точно: с Лекси все было очень непросто. Вот только что? Ее черствость, когда она бросила Чэда, не говоря ни слова? А чего стоил ее смех, когда она приготовилась покинуть Уайтторн-Хаус, точно угодившая в капкан лисица, которая без единого стона перегрызет себе лапу, лишь бы вырваться на свободу. Или причиной тому отчаяние? Его мне было куда легче понять. Но подозрительно гладкое перевоплощение из милой и застенчивой Мэй-Рут в шумную кривляку Лекси — такое просто не укладываюсь в голове. Здесь явно что-то не так. Какова причина перевоплощения? Никакой страх, никакое отчаяние не способны его объяснить. Мэй-Рут поступила так, потому что ей этого захотелось. Девушка, которая прячет в себе немало темных сторон, вполне способна привести в бешенство любого, кто с ней сталкивается.

Такие вещи не даются легко, предупреждал Фрэнк. И ошибся, по крайней мере в отношении меня. Оба раза перевоплощение в Лекси Мэдисон не составило для меня труда. Я примерила на себя ее образ с той же легкостью, с какой надеваешь старые джинсы. И это пугало.

Я вспомнила, когда уже ложилась спать: тот день на траве, когда недостающий квадратик головоломки неожиданно встал на место и в моем сознании все пятеро предстали одной семьей, причем Лекси была среди них кем-то вроде капризной младшей сестренки. Думаю, ее мысли текли в том же русле, что и мои, только в миллион раз быстрее. Ей хватило одного взгляда, чтобы понять, кто они и чего им недостает. И в мгновение ока она превратилась в этот самый недостающий элемент.