"Мертвые возвращаются?.." - читать интересную книгу автора (Френч Тана)

Глава 4

Следующая неделя у нас с Фрэнком ушла на разработку версии «Лекси Мэдисон 3.0». Днем он занимался тем, что выкачивал о ней информацию: привычки, странности, отношения с другими людьми, — а когда вечером приходил ко мне, вбивал весь этот урожай фактов и фактиков в мою голову. Скажу честно, я порядком подзабыла, какой он мастер, как систематично и продуманно делает свое дело, и главное, что я должна поспевать за ним. Вечером в воскресенье, перед тем как уйти из оперативной части, он вручил мне недельный распорядок жизни Лекси, а также пачку ксерокопий ее диссертации. В понедельник у него уже была готова для меня папка БЗ — близких знакомых — с фотографиями, записями голосов, биографическими справками, и его собственные комментарии. Понятное дело, я была обязана запомнить все.

Во вторник Фрэнк принес подробную карту окрестностей Гленскехи, сделанную при помощи аэрофотосъемки, и заставил меня пройтись по ней несколько раз до тех пор, пока я не выучила ее наизусть. Затем мы перешли к планировке и интерьеру Уайтторн-Хауса. Как понимаете, на это ушло время. Но чертов прохиндей Фрэнк еще до совещания знал, что я соглашусь.

Мы с ним снова и снова просматривали видеоролики. Каждые несколько секунд, усмотрев какую-то новую деталь, Фрэнк нажимал на паузу и щелкал пальцами.

— Ты видишь? Видишь, как она слегка наклоняет голову вправо, когда смеется? Изобрази-ка мне этот угол… а теперь взгляни, как она смотрит на Рафа, а вот здесь на Джастина. Она флиртует с ними. Дэниелу и Эбби она всегда смотрит в глаза, а на этих двоих — кокетливо, чуть искоса и снизу вверх. Смотри не забудь. А теперь обрати внимание, как она курит. Она не берет сигарету в правый уголок рта, как делаешь ты. Нет, держит она ее в правой руке, но подносит к левому уголку рта — вот так, крест-накрест. Давай-ка попробуй сделать то же самое. Усвоила? А вот здесь Джастин начинает ныть по поводу плесени; Лекси с Эбби моментально обмениваются многозначительными взглядами и, чтобы его отвлечь, заводят разговор о том, какой красивый в кухне кафель. Видишь, они понимают друг друга с полуслова…

Я смотрела эти клипы столько раз, что, когда ложилась спать — в пять утра, причем Фрэнк, не раздеваясь, храпел рядом на диване, — они вторгались в мои сны. Их фрагменты неожиданно всплывали в моем сознании; то резкий голос Дэниела на фоне писклявого тенорка Джастина, то рисунок на обоях, то заразительный грудной смех Эбби.

Меня поразило, насколько размеренной, если не сказать церемонной, была их жизнь. Мои собственные студенческие годы были нескончаемой вереницей спонтанных вечеринок, неожиданных полуночных приступов трудолюбия, вечных перекусов на бегу. Но эти! Девушки каждое утро в половине восьмого утра готовили завтрак. В десять, независимо от того, есть занятия или нет, они уже в колледже — у Дэниела с Джастином имелись машины, — а в половине седьмого снова дома, причем ужин готовили парни. По выходным все занимались домом. Иногда, если позволяла погода, отправлялись куда-нибудь на пикник. В свободное время каждый находил себе занятие — Раф играл на пианино, Дэниел вслух читал Данте, Эбби занималась реставрацией скамеечки для ног — восемнадцатый век, украшена вышивкой.

Телевизора у них не было, как, впрочем, и компьютера. Дэниел с Джастином на пару пользовались старой механической пишущей машинкой, остальные трое, если требовалось поработать на компьютере, делали это в колледже. Лично мне они напоминали шпионов, засланных на Землю с другой планеты, которых в их шпионской деятельности занесло не в том направлении, и теперь они запоем читали книжки Эдит Уортон и смотрели серии «Домика в прерии». Фрэнк даже откопал для меня в Интернете правила игры в пике и заставил учиться, чтобы набить руку.

Все это, разумеется, жутко его раздражало, отчего он только и делал, что отпускал язвительные комментарии. «Не иначе какая-то секта. Те, кто в ней состоит, считают технический прогресс происками Сатаны, а в полнолуние поклоняются комнатным растениям. Не переживай, если они вдруг затеют оргию, я тебя спасу. Судя по их виду, это занятие тебе вряд ли понравится. Скажи, ну какой нормальный человек обходится в наше время без телевизора?»

Я, конечно, ничего ему не сказала, однако чем дольше размышляла над их существованием, тем менее странным оно мне казалось. Более того, я сама начала подпадать под его очарование. В наши дни Дублин живет точно в лихорадке — толкотня, дорожные пробки, все куда-то спешат, словно боятся отстать от жизни, орут, громче и громче напоминая о себе, как будто стоит закрыть рот, и их не станет. После операции «Весталка» я жила так же, неслась куда-то сломя голову. Была готова делать все, что угодно, лишь бы не останавливаться, и поначалу неторопливая, размеренная жизнь наших подопечных — вышивание крестиком, в наши-то дни! — представлялась мне чем-то вроде пощечины. Я уже успела позабыть, что это такое — желать чего-то медленного и мягкого, чего-то свободного и просторного, с его неспешным, размеренным ритмом. Дом и протекавшая в нем жизнь показались мне сродни глотку свежей воды, подобию прохладной тени от старого дуба в жаркий летний полдень.

Днем я практиковалась: отрабатывала почерк Лекси, походку, акцент — к счастью для меня, почти незаметный старомодный дублинский, который она переняла от кого-нибудь из теле- или радиоведущих и который почти не отличался от моего собственного, — ее лексикон, манеру смеяться. Когда у меня в первый раз получился этот восторженный, естественный, как дыхание, смех — так смеются дети, если их пощекотать, — скажу честно, мне стало не по себе.

Надо сказать, опять-таки к счастью для меня, ее версия Лекси Мэдисон почти не отличалась от моей. Тогда, в Дублинском университете, в моем исполнении она была безбашенной хохотушкой, которая легко сходилась с людьми, обожала создавать вокруг себя кутерьму, — предсказуемая, никаких темных сторон, ничего такого, что бы могло насторожить наркоторговцев. По крайней мере в самом начале мы с Фрэнком воспринимали эту Лекси как своего рода высокоточный инструмент, созданный специально для наших с ним нужд, с помощью которого мы легко могли достичь своих целей.

Вторая Лекси — та, что появилась на свет по воле нашей загадочной героини, — была менее предсказуема, зато куда более капризна и взбалмошна. Первая Лекси поведением смахивала на сиамского котенка — игривая непоседа, любительница веселых проделок и розыгрышей по отношению к друзьям, холодная и настороженная по отношению к чужим. И это не давало мне покоя. Я не могла прокрутить жизнь второй Лекси назад. Не могла понять, какие цели она преследовала, зачем ей понадобилась эта личина, чего с ее помощью она хотела добиться.

Я отдавала себе отчет в том, что, возможно, все гораздо проще, чем мне представляется, — вполне вероятно, у Лекси вообще не было никаких целей, а что касается характера, то она всегда оставалась собой. Кому, как не мне, знать, как трудно на протяжении долгих месяцев кого-то изображать. И все же принять ее кривляние за чистую монету я не могла. Не знаю почему, но оно меня настораживало. Внутренний голос нашептывал мне: эту барышню не стоит недооценивать. Ошибка может дорого стоить.

Во вторник вечером мы с Фрэнком сидели на полу моей комнаты, поглощали китайскую еду, расставленную на допотопном сундуке, который служит мне кофейным столиком, рядом с картами и фотоснимками. Погода была жуткая. В окно, словно какой-то сумасшедший бандит, стучал ветер, и мы оба то и дело вздрагивали. Весь день до этого я зубрила наизусть список БЗ, и к тому моменту, когда ко мне наконец пожаловал Фрэнк, накопила в себе столько энергии, что делала стойку на руках, лишь бы только не взорваться и не пробить потолок.

Фрэнк стремительно шагнул через порог, убрал со стола все лишнее, разложил карту и, расставляя картонки с едой, докладывал, что удалось сделать. Меня так и подмывало спросить — хотя я и понимала, что лучше не стоит, — как там у них дела. Нет, не для официальной отчетности, а на невидимых глазу уровнях, которые он называет «серым веществом». Фрэнк явно что-то утаивал.

Комбинация географии и еды оказала на обоих успокаивающее воздействие. Наверное, именно поэтому он захватил с собой блюда китайской кухни. Когда желудок переваривает цыпленка в лимонном соусе, волей-неволей расслабляешься.

— А вот здесь, — произнес Фрэнк, пальцами одной руки подталкивая на вилку остатки риса, а другую используя в качестве указки, — на ратовенской дороге есть заправка. Открывается в семь утра, закрывается в два ночи. Здесь местные жители отовариваются сигаретами и бензином. Ты иногда по вечерам бегаешь туда за сигаретами. Еще подложить?

— Боже упаси, — ответила я.

Надо сказать, меня тревожил тот факт, что я начала морить себя голодом. Вообще-то я ем как лошадь. Помнится, Роб всегда удивлялся тому, какое огромное количество еды в меня влезало, но после операции «Весталка» аппетит отшибло начисто.

— Кофе?

На плите у меня уже стоял кофейник. У Фрэнка под глазами образовались такие мешки, что того и гляди от него в страхе начнут шарахаться малые дети.

— И побольше! Потому что работы нам предстоит уйма. Так что, киска, сидеть нам с тобой до самого утра.

— Ну кто бы мог подумать! — отделалась я шуткой. — Кстати, а как Оливия относится к тому, что ты последнее время ночами зависаешь у меня?

Наверное, я это зря сказала. Уже по тому, что Фрэнк ответил не сразу, а сначала оттолкнул тарелку, сразу стало ясно: на семейном фронте у него полный аут.

— Извини, я не хотела, — поспешила я загладить оплошность.

— Не отнекивайся. Оливия еще в прошлом году послала меня к чертям собачьим. С Холли я теперь общаюсь лишь раз в месяц да еще две недели летом. А как твой Сэмми относится к тому, что я сплю у тебя?

Взгляд его оставался спокоен; раздражения в голосе я тоже не заметила, а вот смысл сказанного был предельно ясен: «Не лезь не в свои дела».

— Никак, — ответила я и встала, чтобы проверить, как там поживает наш кофе. — Работа — дело святое.

— Ты думаешь? А мне в воскресенье показалось, что его мысли заняты чем-то другим.

Все-таки он зол на меня из-за Оливии. Извиняться не стоит, будет только хуже. Не успела я придумать, что бы такого сказать, как раздался звонок в дверь. Я даже подскочила (надеюсь, не слишком высоко) и направилась к двери, умудрившись по дороге больно удариться ногой об угол дивана. Фрэнк, не вставая с пола, проводил меня вопросительным взглядом.

Это был Сэм.

— А вот и ответ, — произнес Фрэнк с довольной ухмылкой и встал. — К тебе у него доверие полное, а вот что касается меня, это еще как сказать. Ладно, встречай гостя, кофе я беру на себя.

Сэм выглядел измученным. Его усталость я почувствовала сразу — он весь словно обмяк, когда целовал меня, и вздохнул, будто у него гора свалилась с плеч.

— Как я рад тебя видеть, — произнес он, однако в следующий миг заметил Фрэнка. Тот помахал ему рукой из кухни. — А… понятно.

— Добро пожаловать в лабораторию по созданию Лекси Мэдисон, — бодро отозвался Фрэнк. — Кофе будешь? Или свинину в кисло-сладком соусе? С хлебцами или без?

— Буду, — ответил Сэм и заморгал. — То есть нет. Только кофе. Если у вас работа, зачем вам мешать. Я лишь хотел… ты очень занята?

— Ничего страшного. Мы как раз ужинали. А ты сам что сегодня ел?

— Обо мне не беспокойся, — уклончиво ответил Сэм, опустил на пол сумку и принялся снимать пальто. — Тебя можно на пару минут? Если, конечно, ты не очень занята.

Вопрос был задан мне, но с ответом влез Фрэнк:

— Какие могут быть вопросы! Давай присоединяйся! — Он помахал рукой, указывая на футон. — Молоко добавлять? А сахар?

— Без молока, два куска сахара, — ответил Сэм и рухнул на футон. — Спасибо.

Меня не проведешь: он был голоден как пес, однако притрагиваться к купленной Фрэнком еде не желал. В его сумке лежали ингредиенты для чего-то более изысканного, нежели цыпленок в лимонном соусе, и, положи я ему сейчас на плечи руки, уже минут через пять Сэм снова был бы самим собой. Похоже, то, что касается наших с ним отношений, мое участие в тайной операции, не самое для нас страшное.

Я села рядом с Сэмом — как можно ближе, но не вплотную — и спросила:

— Как дела?

Он быстро пожал мою руку, а сам потянулся к пальто, переброшенному через спинку дивана, и вытащил записную книжку.

— Ага, вот она. Главным образом мы пытались сузить круг подозреваемых. Ричард Дойл, тот самый, что обнаружил тело. Стопроцентное алиби. Затем проверили все папки из «бытовухи», которые ты пометила. Здесь тоже все чисто. Теперь занимаемся остальными фигурантами и убийствами, которые ты расследовала. Но пока ничего.

При одной только мысли, что «убойщики» копаются в моих папках, а в их головах тем временем рождаются версии одна неправдоподобнее другой — вы слышали, они так похожи! — у меня кольнуло между лопатками.

— Похоже, что Интернетом она не пользовалась. В сеть под своим логином ни разу не входила. Странички на Myspace у нее не было. Даже электронным адресом, который получила в Тринити, и тем не пользовалась. В общем, здесь все по нулям. Что касается самого колледжа, тут тишь да гладь — никаких конфликтов, никаких склок. Возникает впечатление, будто там такие вещи вообще не проходят. Так что, если бы что-то было, мы наверняка бы знали.

— Не хотел говорить, но придется: я тебя предупреждал, — произнес Фрэнк ангельским тоном, расставляя чашки. — Впрочем, жизнь порой заставляет делать то, что тебе неприятно.

— Это точно, — рассеянно согласился Сэм. Фрэнк наклонился к нему и лакейским жестом подал ему чашку, а сам подмигнул мне из-за спины. Я сделала вид, что не заметила. Одно из правил Сэма: никогда не порти отношений с теми, кто занят с тобой в расследовании. Однако есть люди — например, наш бесценный Фрэнки, — которые настолько толстокожи, что в упор не видят, когда он зол. — Знаешь, Кэсси, что я подумал… Если нам и дальше сужать круг подозреваемых, это может длиться бесконечно. Но раз у нас никаких мотивов и никаких зацепок, что нам еще остается? Мне просто не от чего оттолкнуться. И я подумал: вот бы мне в руки хотя бы одну стоящую идейку, чтобы знать, что искать… Не могла бы ты мне помочь?

На мгновение моя квартирка погрузилась в уныние, такое густое и липкое, что я ощущала его кожей. Обычно, расследуя очередное убийство, я устраивала мозговой штурм у себя дома: ночь, виски, на диване Роб — крутит в пальцах резиновое колечко, а сам тем временем выискивает проколы в моих рассуждениях. К операции «Весталка» мы привлекли Сэма. Помню, как он робко улыбался мне, как у окна кружила мошкара, а я про себя думала, как хорошо нам троим, хорошо, несмотря ни на что. Какие мы счастливые и неиспорченные. Моя тесная квартирка, кисловатый запах остывшей китайской еды; нога, которая все еще болела, после того как я стукнулась об угол дивана, Фрэнк с его многозначительными взглядами и улыбочками, — нет, это скорее дурной сон или жутковатое, искаженное отражение в кривом зеркале. В какой-то момент меня посетила совершенно абсурдная мысль: «Хочу домой!»

Сэм отодвинул в сторону стопку топографических карт — осторожно, поглядывая на нас, словно хотел убедиться, что никому не помешал, — и поставил на стол чашку. Фрэнк примостил задницу на самый край дивана, подпер руками подбородок и сделал вид, что задумался. Я же старалась смотреть в пол, лишь бы они не заметили выражение моего лица. На столе, под картонкой с рисом, лежало фото Лекси на приставной лестнице в Уайтторн-Хаусе, в комбинезоне и мужской рубашке, вся с ног до головы в белилах. Впервые ее вид не вызывал у меня отторжения. Она словно спустила меня на грешную землю, плеснув в лицо свежей водой, рассеяла все прежние мысли. Я даже потянулась и накрыла снимок ладонью.

— Ну хорошо, попробую, — ответила я. — На многое не рассчитывай, этого я тебе не обещаю. При данных-то обстоятельствах.

Обычно психологический портрет строится на шаблонах. Чаще всего, при единичном убийстве, никогда точно не знаешь, что случайность, а что настоящая зацепка; что лишь следствие жизненных обстоятельств убийцы, а что — результат его тайных черных замыслов. Одно-единственное убийство в среду вечером мало что говорит, а вот будь их три, и все похожи, — это уже дает основание утверждать, что у нашего парня тем вечером была лазейка; и если вы откопали кого-то, чья женушка по средам играет в лото, желательно не хлопать ушами. Фраза, брошенная во время изнасилования, сама по себе мало что значит. А вот если изнасилований было четыре, это уже зацепка. Глядишь, бывшая подружка или жена ее узнает.

— Все, что угодно, — сказал Сэм. Открыл блокнот, достал ручку и подался вперед, поедая меня глазами — мол, я готов. Затем повторил: — Все, что угодно.

— Ладно, — ответила я. Мне даже не нужна была папка. Хватит того, что всю ночь напролет размышляла над этой загадкой, пока Фрэнк, словно буйвол, храпел на полу, а черный цвет за моим окном сменялся серым, а потом золотым. — Прежде всего убийца скорее мужчина. Женщину, конечно, тоже исключать нельзя; если вам вдруг попадется подозрительная особа, не проходите мимо, но, по статистике, удар ножом — в большей степени мужское преступление. Будем считать, что имеем дело с мужчиной.

Сэм кивнул:

— И я так думаю. А что скажешь насчет возраста?

— Во всяком случае, не подросток. Это однозначно. Уж слишком хорошо все продумано, до малейших деталей. Но и не старик. Накачанная мускулатура в данном случае тоже не обязательна, а вот хорошая физическая форма нужна: бегать по сельским дорогам, карабкаться через изгороди, тащить тело. По моим прикидкам — от двадцати пяти до сорока лет.

— А еще похоже, — сказал Сэм и черкнул что-то в блокноте, — что местность он знает хорошо.

— Верно, — согласилась я. — Либо местный, либо постоянно крутился в окрестностях Гленскехи, потому что округу знает как свои пять патьцев. Думаю, даже сделав свое черное дело, он еще какое-то время зависал где-то поблизости. Убийцы, совершившие преступление, так сказать, на чужом поле, обычно стараются как можно скорее слинять. Судя по картам, тамошняя округа — настоящий лабиринт, но ведь когда Лекси от него убежала, он нашел ее — и это в глухую-то ночь! Напоминаю, Гленскехи не город, уличных фонарей там нет.

По какой-то причине рассуждения давались мне с трудом. Я мысленно перебрала все вплоть до мельчайших деталей, прошлась по всем известным мне из учебников теориям, а убийца как был, так и оставался человеком-невидимкой. Стоило протянуть к нему руку, как он ускользал сквозь пальцы словно дым и исчезал где-то за горизонтом. А я оставалась лицом к лицу лишь с мертвой девушкой. Я пыталась убедить себя, что составление портрета — такой же навык, как кувырок назад или езда на велосипеде: стоит забросить это дело, и прощай ловкость. Но это еще не значит, что сам навык утерян навсегда.

Я нащупала сигареты — мне всегда думается лучше, если есть что вертеть в руках.

— Он знает Гленскехи и, безусловно, знал жертву. Возьмем положение тела. Она лежала, отвернувшись лицом к стене. Если убийца что-то делает с лицом жертвы — прикрывает чем-то, уродует, поворачивает от себя, — как правило, за этим кроется личный мотив. Вывод: убийца и жертва были знакомы.

— Или, — подал голос Фрэнк, с ногами забираясь на диван; чашку с кофе он поставил себе на живот, — это чистой воды совпадения. Просто когда он ее там положил, голова повернулась к стене.

— Возможно и такое, — согласилась я. — Но для нас куда важнее то, что он ее нашел. Домишко расположен в стороне от дороги. Ночью его даже не видно. Если специально не искать, вряд ли на него набредешь. Временной промежуток заставляет предположить, что он шел отнюдь не по горячим следам и наверняка не видел, как она туда свернула. А поскольку она сидела, из-за стены ее вообще не было видно с дороги. Если, конечно, с собой у нее не было фонарика. Тогда он мог бы заметить свет и пошел бы проверить, что там такое. Хотя, с другой стороны, зачем включать фонарик, если пытаешься спастись от маньяка? Скорее он знал, что ей нравятся эти развалины.

— Это еще не значит, что они были знакомы, — возразил Фрэнк. — Если он какое-то время преследовал убитую, он наверняка постарался изучить ее привычки.

Я покачала головой:

— Я не исключаю такой возможности, но будь оно даже так, это все равно кто-то из ее знакомых. Вспомни, удар нанесен спереди. Значит, она не убегала. На нее не набросились сзади. Они стояли лицом к лицу. Она знала, кто перед ней; возможно, они какое-то время разговаривали. Ран, полученных в результате самозащиты, у нее нет. Вряд ли девушка догадывалась, что ей что-то угрожает. Судя по всему, они стояли близко друг к другу и у нее не было повода его опасаться — до той секунды, пока он не ударил ее ножом. Будь я на ее месте, вряд ли стала бы вести полуночные разговоры с совершенно незнакомым человеком да еще неизвестно где.

— От всего этого была бы польза, — встрял в мои рассуждения Фрэнк, — знай мы, кто тот человек.

— Может, еще что-нибудь попробуем? — предложил Сэм, пропустив реплику мимо ушей, — вернее, сделав вид, что не заметил ее. — Как по-твоему, за ним нет судимости?

— Возможно, некий криминальный опыт у него имеется, — ответила я. — Вспомни, как профессионально он уничтожил следы. Возможно также, что благодаря своей осторожности он никогда не попадался, а может, научен горьким опытом. Если будешь просматривать дела, обращай внимание на угоны, кражи со взломом, поджоги — все, что требует умения заметать следы, но не предполагает прямого контакта с жертвой. Никаких покушений, кроме сексуального характера. Судя по тому, что убийца он хреновый, предыдущий опыт у него хиленький или вообще отсутствует.

— Ну, хреновым я бы его не назвал, — негромко возразил Сэм. — Свое дело он сделал.

— Едва ли, — возразила, в свою очередь, я. — Скажи, что ему просто крупно повезло. И я сильно сомневаюсь, что он собирался ее убивать. Потому что в этом деле концы с концами не сходятся. Как я уже сказала в воскресенье, нанесенное убитой ранение похоже на результат спонтанных, необдуманных действий. Чего не скажешь о том, что ему предшествовало и что за ним последовало. Наш парень знал, где ее искать, — и не пытайтесь убедить меня, будто он случайно набрел на нее, шастая ночами по сельской местности. Либо ему был известен ее вечерний маршрут, либо они договорились о встрече. Пырнув жертву ножом, убийца горячку не порол: выследил ее, обыскал, уничтожил следы, основательно вытер все, что нашел у нее в карманах, а это наводит на мысль, что перчаток на нем не было. Повторюсь: не слишком-то смахивает на умышленное убийство.

— Тогда зачем он взял с собой нож? — резонно заметил Фрэнк. — Он что, на заточку его нес?

Я пожала плечами:

— Для острастки, наверное. Хотел попугать, пригрозить — мол, смотри, что у меня есть. Не знаю. Но такой осмотрительный парень, будь у него на уме убийство, точно довел бы дело до конца. Зачем ему еще этот спектакль? Девушка не ожидала, что он ее ударит; наверняка был момент, когда она растерялась, не понимая, что произошло. И если в его планы входило ее убить, он бы тогда же и прикончил ее. Вместо этого она почему-то реагирует первой — бежит, причем успевает убежать довольно далеко, прежде чем он пускается на поиски. Из чего напрашивается вывод: убийца был растерян не меньше, чем она. Думается, встреча была назначена с совершенно другими целями, а затем что-то пошло наперекосяк.

— Но зачем ему было преследовать ее, — удивился Сэм, — после того как ударил? Не проще ли сразу смотать удочки?

— Когда он наконец догнал жертву, — продолжала я, — оказалось, что она уже умерла. Убийца перенес ее на новое место и обшарил карманы. Думаю, это одна из причин, почему он пустился на поиски. Он не стал ни прятать тело, ни выставлять напоказ. Скажи, зачем нужно полчаса бегать за кем-то в темноте? Неужели затем, чтобы перетащить на несколько метров? Перемещение тела — это, так сказать, побочный эффект. Убийца оттащил ее под крышу, чтобы никто не заметил свет фонарика или чтобы не вымокнуть под дождем, пока сам искал то, что ему было нужно. Либо хотел удостовериться, что она на самом деле мертва, либо искал какую-то вещь.

— Если ты права, если они действительно были знакомы и в его планы не входило ее убивать, — высказал предположение Сэм, — не мог ли он перенести ее тело лишь потому, что она для него что-то значила? Вдруг он терзался раскаянием, не хотел оставлять ее под дождем?

— Я и об этом думала. Но парень умен — думает наперед, и сделал все, чтобы не быть пойманным. Например, перемещая тело, он вполне мог сам испачкаться кровью, оставить отпечатки подошв, свои волосы, какие-то ворсинки, да и время идет… Не думаю, чтобы кто-то пошел на такой риск из сентиментальных побуждений. Скорее им двигали иные причины. Удостовериться, мертва она или нет — на это много времени не нужно, гораздо меньше, чем на то, чтобы перетащить в другое место. В общем, я склоняюсь к тому, что он для того преследовал ее и перетаскивал тело, чтобы обыскать.

— И что он искал? — спросил Сэм. — Мы ведь знаем, что не деньги.

— Я вижу лишь три причины, — ответила я. — Во-первых, что-то такое, что помогло бы установить его личность. Например, хотел удостовериться, что у нее при себе нет никаких записных книжек с датами, или чтобы удалить с ее мобильника номер своего телефона. В общем, что-то в этом роде.

— У нее не было ежедневника, — уточнил Фрэнк, глядя в потолок. — Я спрашивал у нашей легендарной четверки.

— А мобильник она оставила дома, на кухонном столе, — добавил Сэм. — По словам ее друзей, обычное дело. Она вечно забывала взять его с собой во время ночных прогулок. Мы прошлись по всем номерам; пока что ничего подозрительного не нашли.

— Возможно, он этого не знал, — сказала я. — Или искал что-то другое. Возможно, она должна была ему что-то передать, а затем по какой-то причине передумала… И он либо унес это что-то с собой, либо при ней не оказалось того, что ему было нужно.

— Это что ж такое? Карта, на которой указано, где зарыты сокровища? — пошутил Фрэнк. — Корона Британской империи?

— Дом полон старых вещей, — произнес Сэм. — Окажись среди них что-нибудь ценное…

— Скажи, когда парень получил наследство, была ли составлена опись?

— Ха! — отозвался Сэм. — Ну ты скажешь! Или ты его не видел? В завещании Саймона Марча упоминаются лишь по-настоящему ценные вещи — главным образом антикварная мебель и парочка картин, — но их пришлось продать сразу. Пошлина на наследство была огромная, и все, что имело хотя бы мало-мальскую ценность, тотчас ушло на ее уплату. Из того, что я там видел, можно сделать вывод: осталась лишь никому не нужная рухлядь, какую обычно хранят на чердаке.

— Версия вторая, — сказала я. — Возможно, убийца пытался установить ее личность. Одному Богу известно, кто она на самом деле. Например, сначала думал, что разговаривает со мной, а потом вдруг засомневался или же девушка намекнула, что никакая она не Лекси Мэдисон. Тогда наш парень бросился за ней вдогонку, чтобы выяснить, нет ли при ней каких документов, — хотел узнать, кого, собственно, пырнул ножом.

— Знаешь, оба твоих сценария имеют кое-что общее, — заметил Фрэнк. Он разлегся на диване, заложив руки за голову и наблюдая за нами. Хитрый огонек в глазах разгорелся с новой силой. — Если наш парень хотел встретиться с ней один раз, то не исключено, что ему захочется встретиться с ней еще, появись у него такая возможность. Убийство в его планы не входило, — значит, мы вряд ли чем-то рискуем. Главное, он человек со стороны, а не один из тех, кто обитает под крышей Уайтторн-Хауса.

— Как сказать, — возразил Сэм. — Если это дело рук одного из обитателей дома, он — или она — вполне мог взять у убитой телефон и проверить, не набирала ли она номер экстренной службы. А еще у нее была привычка все снимать на камеру. Она вполне могла оставить на телефоне имя того, кто на нее напал.

— Отпечатки пальцев с телефона уже готовы? — спросила я.

— Готовы, — ответил Фрэнк. — Лекси и Эбби. И Дэниел, и Эбби утверждают, что в то утро, по пути в колледж, она передавала Лекси ее телефон. Судя по тому, что мы имеем, так оно и было. Отпечатки Лекси накладываются на отпечатки Эбби по крайней мере в двух местах — значит, она прикасалась к телефону уже после Эбби. У нее мертвой телефон никто не забирал. Когда она умерла, он лежал на кухонном столе, и любой из соседей по дому при желании мог его взять. Для этого не нужно было ее обыскивать.

— Или взять ее ежедневник, — добавил Сэм. — О том, что она якобы его не вела, мы знаем только с их слов.

Фрэнк закатил глаза.

— Если уж на то пошло, мы лишь с их слов знаем, что она там жила. Откуда нам знать: вдруг месяц назад они поцапались и она переехала в шикарный пентхаус с видом на море, сделавшись любовницей арабского шейха, чему, правда, у нас нет и грамма доказательств. Рассказы всех четверых совпадают до мельчайших деталей, мы не смогли поймать на лжи ни одного из них. Ножом ее ударили не дома, а на улице…

— А ты как думаешь? — спросил меня Сэм, вклиниваясь в его пламенную речь. — Кто-нибудь из них вписывается в наш портрет?

— Да, Кэсси, — произнес Фрэнк медоточивым голоском, — что ты думаешь?

Я понимала: Сэму хотелось, чтобы убийцей был кто-то из четверых. В какой-то момент я даже была готова сказать, что так и есть, и наплевать, куда это может завести расследование, — лишь бы только не видеть его таким несчастным.

— С точки зрения теории вероятностей — да: возраст в нужных нам границах, местные, умные, знали ее лично. Более того, они те, кто знал ее ближе других, а убийцы, как правило, как раз из таких. В наших архивах никто из них не числится, но, как я уже сказала, за кем-то из них вполне могли все это время водиться неизвестные нам грешки. Признаюсь честно, поначалу они мне понравились. Но чем больше узнаю о них… — Я пробежала пальцами по волосам, подыскивая подходящее объяснение. — Я бы не стала целиком полагаться на их слова. Например, у нас есть независимое подтверждение тому, что она каждый день совершала свои прогулки — одна, в темноте? Что никто из них с ней не ходил?

— Представь себе, да, — ответил Фрэнк, нащупывая на полу сигареты. — У них на факультете есть аспирантка, Бренда Грейтли, у нее тот же научный руководитель, что и у Лекси.

Бренда Грейтли была в списке БЗ — пышнотелая, грудастая, глаза навыкате, пухлые щеки, которые уже начали слегка обвисать, и копна рыжих кудряшек.

— Эта особа большая любительница совать нос не в свои дела. После того как наша пятерка переехала в Уайтторн-Хаус, она спросила у Лекси, не мешает ли той постоянное присутствие парней. Подозреваю, что вопрос содержал намек — она надеялась услышать что-нибудь пикантное, — но, судя по всему, Лекси ответила ей, что по вечерам ходит на прогулки и их для нее более чем достаточно, чтобы побыть одной, и вообще она не водит дружбу с теми, кто ей не нравится. После чего развернулась и ушла. Не знаю, поняла ли Бренда, что ей, можно сказать, плюнули в лицо, или нет, но так оно было.

— Ну хорошо, — согласилась я. — В таком случае не знаю даже, каким боком вписать сюда ее приятелей. Ладно, давайте попробуем. Там увидим, куда это нас заведет. Допустим, одному из них нужно поговорить с Лекси с глазу на глаз о чем-то важном. Однако вместо того чтобы сделать все тихо — например пригласить в колледже на чашечку кофе, — он отправляется вместе с ней на прогулку или же выходит из дома вслед за ней. Так или иначе, он нарушает заведенный распорядок (а, как нам известно, для нашей пятерки распорядок — дело святое) и громогласно заявляет всем, включая Лекси, что якобы что-то случилось. После чего берет с собой нож. А наши милые интеллектуалы…

— Она хочет сказать, наши милые гомики, — уточнил Фрэнк (ремарка эта предназначалась Сэму) и щелкнул зажигалкой.

— А вот этого не надо, — ответил тот и положил ручку. — Мы не можем исключить их лишь на том основании, что они, как ты выразилась, милые интеллектуалы. Признайся лучше, сколько случаев тебе приходилось распутывать, когда милые, воспитанные…

— А я и не исключаю, — ответила я. — И дело не в том, что ее убили. Даже если бы ее нашли задушенной или размозжили ей голову о стену, я бы не удивилась, окажись убийцей кто-то из них. Но я хочу сказать другое: такие люди не носят при себе нож, разве только задумают кого-то убить, но, как я уже говорила, эта версия не вписывается в наш психологический портрет. Готова спорить на любые деньги, что никто из четверых не имеет привычки расхаживать с ножом в кармане. Возникни у них желание кому-то пригрозить или кого-то убедить, им бы и в голову не пришло, что можно использовать нож, потому что в том мире, в котором они существуют, свои интересы отстаивают с помощью аргументов, а не ножей.

— Убедила, — немного подумав, сказал Сэм и, вздохнув, снова взялся за ручку. А вот до бумаги так и не донес, словно забыл, зачем она ему понадобилась. — Так обычно и поступают.

— Даже если мы допустим, что кто-то из них преследовал Лекси, — продолжила я нить своих рассуждений, — причем захватив с собой нож, чтобы зачем-то ее припугнуть, как он представлял себе дальнейшее развитие событий? Неужели полагал, что это сойдет ему с рук? Ведь они оба принадлежат к одному и тому же кругу людей. Крошечному, закрытому для посторонних. У Лекси нет причин не соглашаться на то, что он от нее хочет, потому что, вернувшись домой, ей ничто не мешает рассказать остальным, что, собственно, произошло. Одно ее слово, и наш герой — если только это не сам Дэниел — в два счета вылетел бы из Уайтторн-Хауса. Они умные люди. Будь это что-то явное, они бы уже давно заметили.

— К слову сказать, — подал голос Фрэнк — он явно заскучал и решил переметнуться на другую сторону, — умные люди только и делают, что совершают глупости.

— Не такие же! — возразил Сэм. — Глупости, согласен. Но бессмысленные поступки — ты меня извини.

И вновь на его лице появилась страдальческая маска. Мне захотелось себя убить.

— А как у них по части наркотиков? — спросила я. — Бывает, что даже умные люди, нанюхавшись кокаина, творят всякие глупости.

Фрэнк громко потянул носом табачный дым.

— Крайне маловероятно, — ответил Сэм, не глядя на меня. — Они у нас паиньки. Время от времени позволяют себе пропустить стаканчик-другой, но, глядя на них, не скажешь даже, что они балуются травкой, не говоря уж о чем-то более сильном. Как вы помните, анализы нашей барышни можно выдавать за анализы младенца.

Ветер, который только что как сумасшедший барабанил в окно, снова стих, словно затаился, готовясь к очередной атаке.

— В таком случае эти четверо невиновны — если только мы с вами не упустили чего-то важного.

— Похоже, что так, — после минутных раздумий откликнулся Сэм. Он осторожно закрыл блокнот и прицепил к нему ручку. — В таком случае самое время заняться поисками этого «чего-то важного».

— Можно задать тебе один вопрос? — спросил Фрэнк. — С чего это ты прицепился к этой четверке?

Сэм потер ладонями лицо и заморгал, словно у него устали глаза.

— А к кому еще? — парировал он. — Потому что других, как ты мог заметить, у нас нет. Потому что если не они, то кто же?

— У нас получился такой чудесный портрет, — напомнил Фрэнк.

— Помню, — со вздохом ответил Сэм. — И спасибо за помощь, Кэсси. Честное слово, я серьезно. Тем не менее на данный момент у меня нет никого, кто бы ему соответствовал. Все, что у меня есть, это несколько десятков местных парней — кстати, и женщин тоже, — которые попадают в нужную нам возрастную группу. Некоторые с криминальным прошлым, а кое-кто даже смекалист. Одна беда — никто из них никогда не встречал нашей барышни. Еще есть несколько десятков ее знакомых по колледжу, и кое-кто из них вроде бы как подходит по всем статьям, кроме одной — ни один ни разу не был в Гленскехи, не говоря уж о том, чтобы свободно ориентироваться на местности. Никого, кто бы совпадал с нашим портретом от и до.

Фрэнк вопросительно выгнул бровь.

— Не в обиду будет сказано, — произнес он, — но разве не именно этим мы сейчас занимаемся с детективом Мэддокс?

— Понимаю, — ответил Сэм, не поднимая глаз. — Если я успею его найти, можете спать спокойно.

— Тогда поторопись, — сказал Фрэнк. Он все еще лежал на диване, задумчиво глядя на Сэма сквозь завесу табачного дыма. — Потому что в воскресенье в игру вступаю я.

На мгновение воцарилась абсолютная тишина. Даже ветер за окном, и тот притих. До этого Фрэнк не называл никаких точных дат. Я покосилась на лежавшие на столе карты — казалось, будто они извиваются и подрагивают, превращаясь на моих глазах в блестящие на солнце листья, неровное стекло, отполированный временем камень; обретают жизнь.

— Уже в воскресенье? — удивилась я.

— Только не смотри на меня так, — заявил Фрэнк. — Вот увидишь, киска, ты справишься. И представь: тебе больше не придется видеть мою рожу.

Надо сказать, в данный момент это обстоятельство отнюдь не казалось мне большим плюсом.

— Ну ладно, — сказал Сэм. Жадными глотками допил кофе и поморщился. — Мне пора.

Он поднялся и рассеянно похлопал по карманам.

Квартирка Сэма расположена в жутком загородном комплексе, что в буквальном смысле выросли посреди чиста поля. А если учесть, что сам он валился с ног от усталости, а ветер грозился сорвать с крыши черепицу, то ничего хорошего в этом не было.

— И куда тебя несет в такую погоду, — сказала я. — Послушайся меня, останься здесь, все равно нам работать почти до утра.

— Точно, оставайся с нами, — поддакнул Фрэнк и, гостеприимно раскинув руки, одарил Сэма своей самой подкупающей улыбкой. — Можем устроить танцы в пижамах. Будем жрать пастилу, играть в фанты.

Сэм стащил пальто со спинки дивана и уставился на него, словно не знал, что делать.

— Не в этом дело. Я все равно не домой. Хочу заглянуть на работу, еще раз пройтись по папкам. Не волнуйтесь, как-нибудь доберусь.

— Понятно, — бодро откликнулся Фрэнк и помахал на прощание. — Желаю удачи. Если что нароешь, звони.

Я проводила Сэма вниз, у дверей чмокнула на прощание в щеку, и он поплелся к своей машине: пригнувшись от ветра, руки в карманах. Возможно, я просто принесла с собой в квартиру порыв ветра, но, после того как Сэм ушел, в квартире сделалось как-то пусто и зябко.

— Он бы все равно ушел, — сказала я Фрэнку, — и нечего было изображать из себя долбоёба.

— Кто его знает? — парировал Фрэнк. Он принял вертикальное положение и принялся убирать картонки из-под китайских яств. — Насколько я могу судить по имеющимся у нас видео, Лекси никогда не употребляла слово «доставать». В сходных обстоятельствах она скорее сказала бы «надолбать» или «цепляться». Это я к слову. Если хочешь, я могу помыть посуду, а ты тем временем расскажешь мне, как дойти от их дома до той развалюхи. Только, чур, не подсматривать.

После того случая Сэм предпочитал подолгу у меня не задерживаться. Приходил поздно, уходил рано утром, спал отдельно и ничего не говорил, если ему случалось застать на моем диване Фрэнка. Чаще всего его присутствие сводилось к тому, что он целовал меня, передавал пакет с продуктами и быстро сообщал последние новости. В принципе таковых почти не было. Ребята из бюро прочесали буквально каждый квадратный сантиметр сельских дорог, по которым при жизни бродила Лекси во время своих полуночных прогулок, но ничего не нашли: ни крови, ни отпечатков подошв, ни следов борьбы, ни места предположительной засады — вину они валили на дождь, ни оружия.

Сэм и Фрэнк постарались, чтобы газетчики не совали нос, — сделали для прессы обтекаемое заявление о том, что в районе Гленскехи имело место вооруженное нападение на человека. Жертва нападения помещена в больницу Уиклоу, где на всякий случай установили наблюдение. Увы, никто так и не пришел, даже ее соседи по дому. От телефонной компании пришел ответ на запрос о звонках с ее мобильника. Ничего. Опрос местных жителей тоже мало что дал — практически у всех недоказуемые алиби («…а потом кончился сериал и мы с женой легли спать»). Они дали лишь неприязненные комментарии в адрес «этих заносчивых сопляков» из Уайтторн-Хауса, и еще более неприязненные — в адрес Бирна и Догерти, в которых ни с того ни с сего проснулся интерес к Гленскехи. В общем, ничего такого, за что можно было бы зацепиться.

Учитывая характер отношений пятерки с местным населением, а также их общий настрой, Догерти и Бирну поручили просмотреть миллион часов записей, сделанных камерами видеонаблюдения, — вдруг где-нибудь да засветился посторонний человек. Увы, когда устанавливали камеры, никто не предвидел такого развития событий, так что выяснить удалось лишь то, что в ночь убийства никто не въезжал в Гленскехи по главной дороге и не выезжал из нее между десятью вечера и двумя часами ночи.

Все это дало Сэму повод вновь завести разговор об обитателях Уайтторн-Хауса, в ответ на что Фрэнк резонно заметил: есть сотни способов пробраться в Гленскехи, не будучи замеченным видеокамерами. Что, в свою очередь, дало Бирну повод высказать все, что он думает, о «столичных бездельниках», которые только и умеют, что отнимать чужое время, раздавая бессмысленные поручения. Я подозревала, что дежурка полицейского участка окутана густым наэлектризованным облаком тупиковых версий и задетого самолюбия, а настроение у всех, как говорится, ниже плинтуса.

Фрэнк уже сообщил обитателям Уайтторн-Хауса, что Лекси возвращается домой. Они, в свою очередь, передали ей кое-какие вещи: открытку с пожеланием выздоровления, несколько шоколадных батончиков, светло-голубую пижаму, одежду, увлажняющий крем — явно от Эбби, — пару книжек Барбары Кингсолвер, аудиоплейер и с десяток кассет. Я не говорю о том, что таких я не видела как минимум лет десять; хуже, что, глядя на имена, было невозможно сказать что-то определенное по поводу ее вкусов. Были здесь и Том Уэйтс, и Брюс Спрингстин, и то, что обычно можно услышать в музыкальных автоматах на бензоколонках. Тут же были Эдит Пиаф и какая-то женщина по имени Амалия, хриплым голосом распевающая на португальском душещипательные баллады. Тем не менее все это была хорошая музыка. Окажись здесь, к примеру, Эминем, я бы послала всю затею куда подальше. На открытке было лишь одно слово: «Выздоравливай» — и четыре подписи. И больше ничего. Подобная краткость настораживала, словно за ней скрывался какой-то неведомый мне секрет. Шоколадные батончики слопал Фрэнк.

Согласно официальной версии последствием комы стала потеря кратковременной памяти. Само нападение Лекси не помнила, лишь чуть-чуть из того, что случилось за несколько дней до происшествия.

— Нам так даже лучше, — философски заметил Фрэнк, — если ты, не дай Бог, что-то перепутаешь, всегда можно притвориться несчастной и что-то там пробормотать про потерю памяти. Вот увидишь, они постесняются расспрашивать дальше.

Я тем временем сообщила тетушке и дяде, а также немногочисленным друзьям, что меня отправляют на некие курсы, которые продлятся несколько недель. Сэм утряс мое отсутствие на рабочем месте — поговорил с Куигли, этим самым большим недоразумением убойного отдела. Как бы по секрету сказал ему, что я взяла длительный отпуск, чтобы завершить образование (на случай если кто-то вдруг наткнется на меня в городе с рюкзачком, челочкой и хвостиками). Куигли — это главным образом необъятных размеров задница и под стать ей рот, к тому же меня он никогда не жаловал. Так что в течение двадцати четырех часов только глухой не узнает, что я взяла передых. Предполагаю, что не обойдется без пары-тройки ярких штрихов (беременность, нервы, наркозависимость) — для пущей убедительности.

К четвергу Фрэнк бомбардировал меня вопросами: где ты сидишь за завтраком? Где хранишь соль? Кто подвозит тебя в колледж в среду утром? Номер кабинета твоего научного руководителя? Если я допускала ошибку, он тотчас прочесывал близлежащую территорию, причем во всех направлениях: фото, шутки, видеозаписи, записи допросов, — пока все это не становилось частью меня самой и ответы автоматически не слетали с моего языка. После чего снова подвергал меня артобстрелу: где ты провела позапрошлое Рождество? В какой день недели твоя очередь покупать продукты? Казалось, рядом со мной на диване расположилась машина по отработке теннисных ударов — только в человечьем обличье.

Сэму я этого не говорила — меня тотчас начинала грызть совесть, — но прошедшая неделя была для меня в удовольствие. Обожаю преодолевать трудности. Нет, конечно, изредка меня посещала мысль, что происходящее жутко смахивает на театр абсурда, причем чем дальше, тем абсурднее. Лично мне этот случай напоминал ленту Мебиуса, что, между прочим, страшно мешало думать: Лекси — одна, вторая, третья — повсюду, какой стороной его ни переверни, и, в конце концов, перестаешь понимать, о какой, собственно, идет речь. Я порой ловила себя на том, что с языка был готов сорваться вопрос, как там она поживает…

У Фрэнка есть сестра Джеки, парикмахер. В пятницу вечером он привел ее ко мне, чтобы она меня подстригла. Джеки — тощая крашеная блондинка, и, похоже, ей глубоко наплевать, чем занимается ее брат. Лично мне она нравится.

— Да, неплохо бы слегка укоротить, — сказала она, профессионально пройдясь по моей челке фиолетовыми наманикюренными ногтями. — Как тебе самой хотелось бы?

— Вот так.

Фрэнк тотчас выудил из пачки снимок мертвой Лекси и вручил сестрице.

Джеки осторожно, двумя пальцами взяла фото и окинула его подозрительным взглядом.

— Эй, эта женщина, она что, мертвая?!

— Информация не подлежит огласке, — пояснил Фрэнк.

— Не подлежит огласке! Блин, она кто, твоя сестра?

— Не смотри на меня так, — ответила я. — Спроси лучше своего братца.

— С этим ослом невозможно разговаривать. Дай-ка еще взглянуть. — Она взяла следующую фотографию и протянула ее Фрэнку. — Фу, какая мерзость. У тебя что, другого занятия нет, кроме как копаться в трупах? Пошел бы в дорожную инспекцию, от них хоть какая-то польза. Выходит, я тащилась сюда целых два часа, чтобы…

— Послушай, Джеки, твое дело стричь, — оборвал ее Фрэнк, жестом полного отчаяния взлохматив свою шевелюру, отчего волосы теперь торчали во все стороны. — И хватит капать мне на мозги.

Джеки покосилась в мою сторону, и мы обменялись с ней женскими улыбочками — мол, что с них, мужиков, взять.

— И запомни, — воинственно заявил Фрэнк (полагаю, в пику нам обеим), — никому ни единого слова, поняла?

— Поняла, — вздохнула Джеки, вытаскивая из сумки расческу и ножницы. — А ты пойди приготовь нам чаю. Если, конечно, ты не против, милочка. — Это уже ко мне.

Фрэнк покачал головой и, громко топая, направился к раковине. Джеки начесала мне волосы на глаза и подмигнула.

Как только она закончила, меня было не узнать. Раньше я никогда не стригла челку так коротко. Казалось бы, разница всего в сантиметр, но я словно сделалась моложе, а лицо стало глазастым и обманчиво-невинным, словно у фотомодели. Чем дольше я в тот вечер смотрелась в зеркало ванной комнаты, перед тем как лечь спать, тем меньше узнавала в отражении себя. А когда поймала себя на том, что уже не помню, как, собственно, выглядела раньше, то махнула рукой, показала зеркалу средний палец и пошла спать.

В субботу вечером Фрэнк заявил:

— Кажется, самое время вступить в игру.

Перебросив ноги через спинку дивана, я, лежа на спине, просматривала напоследок снимки групп, в которых Лекси вела семинары, и всеми силами старалась придать лицу равнодушное выражение. Фрэнк взад-вперед расхаживал по комнате: чем ближе начало операции, тем труднее ему усидеть на месте.

— Завтра, — сказала я.

Это слово обожгло мне рот, как будто я откусила кусок снега, и на миг у меня перехватило дыхание.

— Завтра после обеда — для начала пусть будет лишь половина дня, чтобы тебе не слишком напрягаться. Сегодня вечером я сообщу твоим приятелям, что завтра тебя выписывают, чтобы они успели приготовиться к твоему возвращению. Ну как, готова?

Был ли ответ на этот вопрос? Что, собственно, стояло за словом «готова»?

— Как всегда, — ответила я.

— Давай быстренько пройдемся по самым важным моментам. В чем состоит задача первой недели?

— Главным образом не проколоться, — ответила я. — И чтобы меня не убили.

— Не «главным образом», а твоя единственная задача. — Фрэнк щелкнул у меня под носом пальцами. — Ну-ка живо сосредоточься. Ведь это нужно тебе самой.

Я положила фотоснимки на живот.

— Сосредоточилась.

— Если кто-то что-то и заподозрит, то только в первые несколько дней, пока ты еще толком не освоилась и все за тобой наблюдают. Так что задача номер один — заставить остальных потерять бдительность. Согласен, поначалу будет тяжело и, если перестараться, можно наделать ошибок. Иногда достаточно одной, чтобы все завалить. Так что не пори горячку. По возможности почаще бывай одна: ложись раньше других спать, если они садятся играть в карты — почитай книжку. Протянешь до следующей недели — считай, мы своего добились. Они привыкнут к тому, что ты снова с ними, и перестанут присматриваться. Вот тогда и сможешь развернуться. А пока не слишком высовывайся: никуда не лезь, ни за кем не шпионь, не делай ничего такого, что заставило бы их насторожиться. Вообще забудь, зачем тебя туда забросили. Мне даже все равно, успеешь ты что нарыть за первую неделю или нет. Лишь бы тебя не турнули. Главное — закрепиться, а там увидим, что делать дальше.

— То есть ты считаешь, что меня оттуда не вытурят? — спросила я. — Честно?

Фрэнк прекратил расхаживать и пристально посмотрел на меня.

— Разве я стал бы посылать тебя туда, знай я на все сто, что тебе там не продержаться?

— Еще как бы стал! — возразила я. — Потому что, хорошо это кончится или плохо, результат есть результат. Ты бы и глазом не моргнул.

Фрэнк прислонился к оконной раме — не иначе как задумался над моими словами. Свет падал на него сзади, так что лицо оставалось в тени.

— Возможно, — согласился он, — но сейчас не об этом. Нет, конечно, дело рискованное, что тут говорить. Да ты и сама знала, с самого первого дня. И все-таки оно выполнимо; главное — не наломать дров: не поддаться страху и набраться терпения. Помнишь, что я тебе сказал в последний раз? Про то, задавать вопросы или нет?

— Угу, — ответила я. — Изображай невинное создание, делай большие глаза и задавай вопросы таким образом, чтобы не вызвать подозрений.

— Вообще никаких вопросов, пока не убедишься, что ответ тебе точно не может быть известен. Иными словами, никого ни о чем не спрашивай.

— В таком случае какой толк от моего пребывания там, если я ничего не могу спросить?

Скажу честно, эта мысль давно не давала мне покоя.

Фрэнк быстро пересек комнату, смахнул с кофейного столика бумагу, сел и наклонился, буравя меня глазами.

— Смотри в оба и держи ухо востро. Наша главная головная боль — отсутствие подозреваемого. Ты должна его вычислить. И запомни: что бы ты ни нарыла, в суде это не пройдет — ты ведь не предупреждала подозреваемого о возможных последствиях его признания. Так что никаких признаний — ни добровольных, ни под дулом пистолета. Эту часть работы оставь нам с Сэмми. Только укажи, в каком направлении искать, а мы свое дело сделаем. Выясни, нет ли кого, кто еще не попался к нам в сети — будь то кто-то из ее прошлой жизни или кто-то из недавних знакомых, о ком она не любила распространяться. Если тебе вдруг даст о себе знать кто-то, кого нет в нашем списке БЗ — по телефону, лично, да как угодно, — выясни, что ему нужно, прозондируй почву, какие у вас с ним отношения. По возможности узнай номер и полное имя.

— Понятно, — ответила я. — Надеешься на появление таинственного незнакомца.

Что ж, резон есть — а он всегда есть в его словах, — такую вероятность тоже нельзя исключать.

Тем не менее меня не оставляло чувство, что Сэм прав, говоря, будто Фрэнк толкает меня на авантюру вовсе не потому, что это дает нам шанс — один из тысячи! — поймать преступника, а потому, что это так эффектно, так рискованно и так прикольно — ну прямо как в кино! Впрочем, теперь какая мне разница?

— Именно. Есть же у нас таинственная незнакомка! А пока понаблюдай за ее приятелями, пусть они говорят. На мой взгляд, они чисты, хотя твой Сэмми втемяшил себе в голову, что убийцу нужно искать в доме. Я согласен с тобой — ребята плохо вписываются в наш портрет. И все-таки они явно чего-то недоговаривают. Сама увидишь, что я имею в виду, когда окажешься на месте. Возможно, это не имеет к делу прямого отношения. Может, списывают на экзаменах, или гонят у себя в саду самогон, или за ними водятся другие грешки, но имеет это отношение к нашему делу или нет — решать мне. С полицией они вряд ли станут откровенничать, а если спросишь ты, как бы наивно и, главное, к месту, ответ я тебе гарантирую. Остальные из нашего списка БЗ пусть тебя не волнуют — у нас нет ничего, что указывало бы на кого-то из них, да и в любом случае мы с Сэмми успеем их прошерстить. Но если кто-то из четверых начнет увиливать — немедленно нам сообщай. Договорились?

— Договорились.

— И последнее, — произнес Фрэнк. Он встал, взял кофейные чашки и отнес их на кухню. Мы с ним дошли до того, что в любое время дня и ночи на плите всегда стоял пузатый кофейник. Еще неделя, и мы бы с ним начали есть крупу ложками прямо из пакетов. — Хотелось бы поговорить с тобой вот о чем.

Вот оно! Я уже несколько дней нутром чувствовала: без этого не обойдется. Я быстро перебрала фотоснимки, стараясь сосредоточиться на именах: Силлиан Уолл, Хлоя Неллиган, Мартина Лолор.

— Давай выкладывай.

Фрэнк поставил чашки и принялся вертеть в руках солонку.

— Не хотелось бы, конечно, поднимать эту тему, — произнес он, — но поговорить об этом все же придется. Скажи, ты сама не заметила, что в последнее время — как бы помягче выразиться — стала какая-то дерганая?

— А как же, — ответила я, не отрывая глаз от фото: Изабелла Смит, Брайан Райан — или родители парня плохо подумали, или у них специфическое чувство юмора, — Марк О'Лири. — Заметила.

— Не знаю, с чем это связано, да и знать не хочу. Если это просто мандраж перед выходом на сцену — он скорее всего пройдет сам собой. Тем не менее считаю своим долгом напомнить: если страх не пройдет — без паники! Не вздумай анализировать каждый свой шаг, следить за каждым своим словом — так недолго и сорваться. Лучше обрати этот страх себе на пользу. Пусть он работает на тебя. Сам Бог велел, чтобы нервишки у нашей Лекси слегка пошаливали. В общем, используй то оружие, какое у тебя есть, даже если это не совсем то, что тебе хотелось бы иметь. Потому что оружием может быть все, что угодно. Запомни, Кэсс.

— Что ж, постараюсь запомнить, — ответила я.

Тотчас вспомнилась операция «Весталка» — вот уж никогда бы не подумала, что мне пригодится тот опыт. Дыхание перехватило. Я знала: стоит мне моргнуть, как Фрэнк это тотчас заметит.

— Ну, как ты думаешь, получится?

Лекси, подумала я. Лекси никогда бы не сказала Фрэнку, чтобы катился куда подальше и не мешал — что, между прочим, меня так и подмывало сделать, — а еще она бы наверняка ничего не ответила. Лекси просто зевнула бы ему в лицо или потребовала мороженого.

— У нас кончилось печенье, — произнесла я вслух, потягиваясь. Фотографии соскользнули у меня с живота и разлетелись по всему полу. — Может, сходишь и купишь? Сливочного, со вкусом лимона.

Видели бы вы в эту минуту его лицо! Я расхохоталась.

Фрэнк как истинный джентльмен отдал субботний вечер в мое полное распоряжение — нет, он просто золото, наш Фрэнки, — чтобы мы с Сэмом могли попрощаться. Сэм приготовил на ужин цыпленка по-индийски, а я, на десерт, — тирамису: на вид черт знает что, на вкус вполне сносно. Мы говорили о том о сем, о разных второстепенных мелочах и все время держались через стол за руки. Как влюбленные в первые дни ухаживаний, делились всякой ерундой: забавными историями из детства, рассказами о том, какие глупости успели натворить, будучи подростками. Одежда Лекси висела на дверце шкафа, отражая свет, словно песок — лучи солнца, но мы делали вид, что не замечаем ее. Не обмолвились о ней даже словом.

После ужина мы удобно устроились на диване. Я развела в камине огонь, Сэм включил музыку. В общем, вечер был как вечер, полностью принадлежал нам — если бы не одежда на дверце шкафа и не мой пульс, который уже зашкаливал выше нормы.

— Как ты? — спросил Сэм.

Я надеялась, что мы с ним протянем до утра без разговоров о том, что нас ждет завтра, но, похоже, требовать этого я не имела права.

— Ничего, — ответила я.

— Боишься?

Я задумалась. Ситуация — с какого боку к ней ни подойти — ненормальнее не бывает. По идее у меня поджилки должны трястись.

— Нет, — ответила я. — Скорее чувствую азарт.

Сэм кивнул. Он медленно гладил мои волосы, и этот ритм убаюкивал, расслаблял. А вот его грудная клетка в своей неподвижности казалась едва ли не каменной. Похоже, он затаил дыхание.

— Тебе ведь не нравится эта затея? — проговорила я.

— «Не нравится» еще мягко сказано.

— Тогда почему ты не вмешался? Расследование твое. Что мешало тебе топнуть ногой?

Рука Сэма замерла на месте.

— А ты хотела, чтобы я вмешался?

— Нет. — Что-что, а это я знала точно. — Ни за что на свете.

— К тому же на данной стадии такое было бы практически невозможно. Раз уж тайная операция началась и идет полным ходом, решать, что с ней делать дальше, — это по части Мэки. Ему я не указчик. Вот если бы ты передумала… тогда я нашел бы способ.

— Я не передумала, Сэм. Серьезно. Просто хотелось знать, почему ты в самом начале дал «добро».

Он пожал плечами:

— Потому что Мэки, как ни крути, прав: кроме тела, у нас нет ничего. И возможно, это единственный способ найти ответ.

У Сэма есть нераскрытые случаи, как, впрочем, у любого детектива. И я не сомневалась, что одним больше, одним меньше — не велика разница; главное, чтобы убийце не нужна была я.

— В прошлую субботу у тебя тоже ничего не было, — напомнила я, — но тогда ты ни в какую не соглашался.

Сэм провел рукой по волосам.

— В первый день, — произнес он, немного помолчав. — Когда ты приехала к нам. Вы тогда заигрывали с Мэки, помнишь? Он прикалывался над тем, как ты одета, ты, в свою очередь, шутила над ним, почти как в старые времена… когда работала в убойном.

Он имел в виду Роба. Пожалуй, человека ближе, чем он, в моей жизни не было, а потом мы с ним крупно поссорились и на нашей дружбе можно было ставить жирный крест. Я резко повернулась, чтобы сесть к нему лицом, но Сэм смотрел куда-то в потолок.

— Такой я тебя уже давно не видел, — сказал он. — В тебе было столько энергии.

— Согласна, в последние несколько месяцев со мной наверняка было не слишком весело.

— Я не жалуюсь, — улыбнулся Сэм.

Я попыталась вспомнить, слышала ли я когда-нибудь его жалобы.

— Знаю, можешь не рассказывать.

— Затем была суббота, — продолжал он, — и мы поругались. — Он быстро пожал мою руку и поцеловал в лоб. — Позже я понял: это потому, что мы оба болеем душой. Потому что для тебя это тоже важно. Я чувствовал… — он покачал головой, словно подыскивал слова, — что «бытовуха» не твое. Я не прав?

Я предпочитала не слишком распространяться на эту тему. Мне и в голову не могло прийти — вплоть до той самой минуты, — что мое молчание было красноречивее всяких слов.

— Кто-то должен там работать, — ответила я. — Конечно, с убойным не идет ни в какое сравнение, но жить можно.

Сэм кивнул и на мгновение прижал меня крепче к себе.

— И потом, совещание, — продолжал он. — Я шел туда и думал: может, стоит нажать на рычаги, сказать этому Мэки, чтобы не лез не в свое дело? Что мы расследуем? Убийство. Кому поручено расследование? Мне. И скажи я тогда свое веское слово… Но глядя на тебя — какая заинтересованность, какие меткие замечания! — я подумал, а почему бы нет? Кто я такой, чтобы тебе мешать?

Скажу честно: чего не ожидала, того не ожидала. Лицо Сэма кого хочешь введет в заблуждение; у него лицо настоящего деревенского парня — румяные щеки, круглые серые глаза с лучиками морщинок. В общем, такое простое и наивное, что кажется — все его мысли на виду.

— Спасибо, Сэм, спасибо, — ответила я и затылком почувствовала, как он вздохнул.

— Кто знает, чем обернется расследование. Вдруг что-нибудь да получится.

— И все-таки ты предпочел бы, чтобы ее убили где-нибудь в другом месте.

Сэм задумчиво намотал на палец прядь моих волос.

— Наверное, ты права — хотелось бы. Хотеть можно сколько угодно, только этим делу не поможешь. Раз уж мы имеем то, что имеем, значит, надо стараться.

И посмотрел на меня, по-прежнему улыбаясь, но было в его глазах что-то еще — может, печать?

— У тебя всю неделю такой счастливый вид, — сказал он. — Давно я тебя такой не видел.

«Интересно, и как он только меня терпит?» — подумала я.

— К тому же ты знал: я не потерплю, чтобы ты принимал за меня решения.

Сэм одарил меня хитрющей улыбкой и щелкнул по носу.

— И это тоже, — ответил он, — моя киска.

И все же, и все же. Тень в его глазах никуда не исчезла.

Воскресенье — особенно после этих десяти дней — прошло быстро, стремительно, нарастая подобно волне, чтобы, достигнув пика, разбиться об утес мелкими брызгами. Фрэнк должен был заехать за мной в три — экипировать меня микрофоном и к половине четвертого доставить в Уайтторн-Хаус. Первую половину дня мы с Сэмом занимались обычными делами — читали газеты, пили в постели чай, затем душ, яичница с ветчиной, — и все время где-то рядом витало осознание того, что все это в последний раз. Словно в квартире, невидимый глазу, в ожидании своего момента тикал гигантский часовой механизм. А где-то еще дальше, в стенах Уайтторн-Хауса, четверка готовилась к встрече с Лекси.

После завтрака я переоделась. В ванной комнате. Сэм еще не ушел, а мне не хотелось делать это у него на виду. Новая одежда была более чем одеждой — скорее тонкой кольчугой, сделанной по моей мерке, а может, торжественным одеянием, предназначенным для какого-то тайного ритуала. Стоило мне прикоснуться к ней, как меня словно током ударило.

Простое хлопчатобумажное белье. Белое, никаких изысков, еще с бирками. Выцветшие джинсы, мягкие, со слегка обтрепанными краями, коричневые носки. Коричневые ботинки, белая футболка с длинными рукавами, бледно-голубой замшевый пиджак, малость затертый, но чистый. От воротника пахло ландышами и чем-то еще — теплая, едва уловимая нота, — наверное, ее кожей. В одном из карманов я обнаружила чек супермаркета «Даннс» трехнедельной давности: куриные грудки, шампунь, масло и бутылка имбирного пива.

Одевшись, я придирчиво осмотрела себя с головы до ног в зеркале. В какой-то момент я даже не поняла, кто передо мной. А потом — хотите верьте, хотите нет — едва не расхохоталась. Была в этом своя ирония — вот уже несколько месяцев я одевалась на работу как секретарша при большом начальнике — блузочки, костюмчики, — и вот теперь в одночасье превратилась в кого-то еще. И главное, этот кто-то одевался так, как люблю одеваться я сама.

— Тебе идет, — прокомментировал Сэм с кислой улыбкой, когда я вышла к нему. — И похоже, удобно.

Мои вещи были уже упакованы и ждали у двери, словно я собралась в заморский вояж. Осталось только проверить, в наличии ли паспорт и билеты. Сэм купил мне симпатичный, но надежный чемодан — прочный, с кодовым замком. Открыть такой способен разве что профессиональный взломщик. Внутри лежали вещи Лекси — бумажник, ключи, телефон (вернее, их точные копии, то, что четверка передала мне в больницу), пластиковая коробочка с таблетками витамина С — правда, если верить этикетке, никакая это не аскорбинка, а антибиотик, амоксициллин. Причем написано крупным, жирным шрифтом. И ниже, шрифтом чуть помельче: «принимать три раза в день» — на тот случай, если мой «антибиотик» попадется вдруг кому-то на глаза. Моя экипировка лежала в другом отделении: перчатки из латекса, мой собственный мобильник, запасные батарейки для микрофона, набор искусно окрашенных бинтов — каждое утро и вечер их полагалось бросать в мусорное ведро в ванной, — моя собственная записная книжка, мое удостоверение и новенький пистолет.

Фрэнк выхлопотал для меня симпатичную тупоносую пушку тридцать восьмого калибра. Она прекрасно ложится в руку, и ее легче спрятать, чем табельный «смит-вессон». Ко всему этому прилагался — только не смейтесь — эластичный бандаж, призванный обеспечить фигуре стройность, даже если бы меня угораздило нарядиться в маленькое черное платье. В принципе это специальная кобура для секретных агентов. Ходить в таком бандаже — сущая мука; час-другой, и такое ощущение, будто тебе в печень кто-то впился зубами, — но дело он свое делает. Глядя со стороны, никто не заподозрит под платьем оружие. От одной только мысли, что Фрэнк наведался в отдел женского белья и лично его выбрал, становилось слегка не по себе.

— Ну и видок у тебя, смотреть страшно, — прокомментировал Фрэнк, придирчиво разглядывая меня, как только переступил порог квартиры. Обе руки у него были заняты какой-то хреновиной в духе Джеймса Бонда — провода, звуковые колонки и бог знает что еще: экипировка для прослушивания. — Чего стоят только мешки под глазами.

— Она спала сегодня максимум три часа, — натянуто пояснил Сэм из-за моей спины. — Как, впрочем, и мы с тобой. Можно подумать, у нас вид лучше.

— Эй, я разве ее ругаю? — начал было оправдываться Фрэнк. Он пошел в комнату и свалил свою ношу на кофейный столик. — Наоборот, я в полном восторге. У нее вид человека, которого десять дней откачивали в реанимации. Привет, киска!

Микрофон был крошечный, размером с пуговичку. Пристегивался он к лифчику, как раз посредине, между грудей.

— Нам крупно повезло, что наша барышня не любительница глубоких декольте, — пошутил Фрэнк и посмотрел на часы. — Иди нагнись перед зеркалом, убедись, что его не видно.

Батарейки располагались там, где по идее у Лекси была рана; их приклеили пластырем к моему боку, а сверху замаскировали ватно-марлевой повязкой, буквально на пару дюймов ниже шрама, который на теле «Лекси Мэдисон 1.0» оставил мой приятель-торчок. Качество звука, после того как Фрэнк немного поколдовал над своими прибамбасами, было изумительным.

— Тебе, киска, только самое лучшее. Радиус действия — десять километров в зависимости от условий. Мы на всякий случай установили приемники и в Ратовене, и в убойном, так что ты будешь на связи и дома, и в Тринити. Вне зоны приема ты окажешься лишь по дороге в город и обратно домой. Но я не думаю, что кому-то придет в голову выбрасывать тебя на полном ходу из машины. Визуального наблюдения за тобой не будет, поэтому, если тебя что-то насторожит, сразу нам сообщай. Если угодишь в переделку и придется кричать о помощи, просто скажи: «У меня болит горло», — и в считанные минуты прибудет кавалерия. Так что ты смотри береги горло, — вдруг оно у тебя, не дай Бог, заболит, а если все-таки заболит, то не жалуйся. Выходи на связь со мной как можно чаще, в идеале каждый день.

— И со мной тоже, — добавил Сэм не оборачиваясь.

Фрэнк никоим образом на это не отреагировал. Присев на корточки, он придирчиво изучал какой-то диск на своем приемнике.

Сэм закончил мыть посуду и теперь тщательно — я бы сказала, даже чересчур тщательно — вытирал тарелки. Я рассортировала вещи Лекси в некоем подобии порядка — нервничая примерно так же, как перед выпускными экзаменами, когда наконец приходится отложить конспекты в сторону (как говорится, перед смертью не надышишься), и, сложив кучками и стопками, упаковала в пластиковые пакеты. Осталось только перенести их к Фрэнку в машину.

— Вот, пожалуй, и все, — сказал Фрэнк, снимая наушники. — Ну, готова?

— Если ты готов, то я и подавно, — ответила я и взяла пакеты.

Фрэнк взял в одну руку свою технику, подхватил второй мой чемодан и направился к двери.

— Давай лучше я, — предложил Сэм. — У тебя и без того руки заняты.

С этими словами он взял у Фрэнка его ношу и, грохоча колесиками чемодана по ступенькам, потопал вниз по лестнице.

На лестничной площадке Фрэнк обернулся через плечо, дожидаясь, когда я спущусь. Моя рука уже лежала на дверной ручке, когда, всего на какой-то миг, меня неожиданно охватил страх: он словно удар тока пронзил меня с головы до ног, прожег черным метеоритом. Не скажу, что это чувство было мне неведомо, такое случалось со мной и раньше — например когда я решила пожить одна и уехала от тети; когда потеряла девственность; когда принимала присягу офицера полиции. В такие моменты понимаешь: то, к чему ты так стремился, вот-вот станет реальностью, причем окончательно и бесповоротно, вот оно, уже несется на тебя со скоростью света; бездонная река — стоит оказаться на том берегу, и назад дороги нет. Я едва не разревелась как малый ребенок.

В такие моменты главное — стиснуть зубы и ждать, когда страх пройдет. Достаточно было представить, что скажет в мой адрес Фрэнк, заяви я сейчас, что выхожу из игры, как моя нерешительность улетучилась. Я на прощание еще раз окинула взглядом квартиру — свет выключен, отопление выключено, мусорное ведро пустое, окно на замке. Казалось, комната сама закрывалась подобно лепесткам цветка. Пространство, которое только что занимали наши тела, заполняла собой тишина, чтобы потом, словно пыль, осесть на пол. Последний взгляд — и я закрыла дверь.