"Этюд в багровых штанах" - читать интересную книгу автора (Монастырская Анастасия Анатольевна)

ГЛАВА 2

— Теперь ты понимаешь, почему я должен уйти, — Федоров умоляюще взглянул на меня (вот только не надо сцен, дорогая). — В сложившейся ситуации я просто не могу остаться.

Ну-ну, какие мы нежные и удивительные! В сложившейся ситуации… Я не могу остаться… Просто петровская ассамблея, да и только. Еще немного, и сделает книксен, сложив тощие кривые ножки в замысловатую фигуру. Пусть. Против ухода сожителя я не возражала: если мужик что-то решил сделать, он это сделает, сколько на нем не висни и не причитай. Виснуть на мужике я разучилась после потери невинности в десятом классе. Как правильно причитать забыла после развода с Ивановым. Не повезло Федорову. Баба я закаленная, жизнью выдрессированная похлеще льва на боксерском ринге. Как там, в песне поется? Без меня тебе туда, любимый мой. В смысле туда тебе и дорога. Хочешь пешком, хочешь на троллейбусе. Подвезти не подвезу — извини, бензин кончился.

Впрочем, Федоров явно был согласен и на трамвай. В первый раз вижу, чтобы любовник так торопился, оставить ложе любви и прочие удовольствия, которые нам приносит адюльтер. Даже вещи в кое-то веки сам собрал: из чемодана виновато торчали синий носок и рукав белой рубашки. Все! Клиент готов. Провожающих просьба выйти из вагонов. Пожелаем ему счастливого пути и попутного ветра! «Он улетел, но обещал вернуться», — сказала баронесса Мюнхаузен вслед просвистевшему ядру. Федоров ничего не обещал. По крайней мере, в данный момент. Но так и норовил усвистать куда подальше. Скатертью дорога!

— Почему ты молчишь? — Федоров топтался на пороге, не решаясь закрыть за собой дверь. Чемодан притулился у его ног, как большой, побитый молью, щенок.

— А разве нужно что-то говорить? — вялый вопрос так и повис в воздухе. Говорить действительно не хотелось, впрочем, как и устраивать шумные скандалы и кричать «Вернись! Я все прощу!». Я мечтала, чтобы он поскорее ушел. Господи, да уйдешь ты, наконец, вместе с этим дурацким чемоданом?! Видеть не могу. Слышать не могу. Помнить не хочу. Ничего не хочу. Милый. Хороший. Любимый. Единственный… Пошел вон!

Мечта исполнилась: хлопнула дверь, и наступила долгожданная тишина.

Так плохо, как сейчас, мне не было никогда. И дело не в том, что последние несколько часов пришлось провести в обществе двух малосимпатичных оперов, играющих в «плохого и хорошего полицейских». Играли они бездарно и неинтересно. Вдобавок от одного пахло чесноком и водочным перегаром, от другого хорошим французским парфюмом. Непереносимый симбиоз! В общем, ничего конструктивного, кроме дикой головной боли, из этой беседы я так и не почерпнула: «За что ты ее убила?» — «Я ее не убивала!» — «Мы знаем, что ты ее не убивала, но все-таки за что?». — «Не убивала я!» — «А где алиби?» — «Алиби нет». — «Ага! А говоришь, не убивала». И так далее, до муторной бесконечности, плавно переходящей в физическую тошноту и усталость. Я им про Фому, они мне про Ерему. Спасибо Федорову, отмазал. Пришел. Ткнул в меня пальцем: «Она не убивала. Алиби есть. Я — ее алиби». Опера было ощетинились, как голодные волчата: мол, еще подозреваемый нашелся. Но вовремя опомнились — С Федоровым в таком состоянии лучше не шутить. С ним вообще разговаривать невозможно.

Так что из милиции мы вернулись в гробовом молчании. Только дома я поняла: он уверен, что Анна погибла из-за меня. Пусть я ее и пальцем не тронула, но ведь могла, теоретически?! Могла же… И о чем это мы с ней так долго говорили? Косточки муженьку и любовничку перемывали? Так-так… Значит, за спиной смеемся, а как беда пришла, на шею бросаемся: Федя, родненький, спаси. Он — герой. Хоть одну, да спас. А мы ему косточки…

Мой спаситель собирал вещи. Я также молча наблюдала за ним, свернувшись калачиком в уголке дивана. В чемодан летели носки, трусы, бритвенные принадлежности, тапочки и рубашки, в меня — умные и правильные слова. Как ни крути, погибла его жена, пусть и без пяти минут бывшая. Жалко? Жалко! Ко всему прочему любовницу (без пяти минут будущую жену) обвинили в убийстве. Жалко? Еще как жалко! Что остается настоящему мужчине? Уйти! Идеальное решение. Он уйдет, и любовный треугольник превратился в параллельные линии, которые, как известно, не пересекаются. Ни вашим, ни нашим. Впрочем, и треугольника как такового не было: мы с Анной встретились один раз в жизни, поговорили и разошлись. Мне она понравилась. Я ей, судя по всему, тоже. В чем проблема? Проблема в стереотипе. Никто не поверит, что жена и любовница могут друг другу искренне симпатизировать и что муж и любовник способен довести ситуацию до подобного абсурда. Вот если бы Аня мне вцепилась в волосы, а я, к примеру, расцарапала ей лицо, то тогда и вопросов бы не возникло. Все правильно. Все так и должно быть. Теперь представим наш вариант. Любовница, то есть я, неожиданно узнает о существовании жены. Идет с женой в кафе и о чем-то с ней беседует. Затем жену убивают. Кто виноват? Тут и к гадалке не ходи — все указывает на разлучницу проклятую. Она и мужа увела из семейного гнездышка, и жену грохнуть решила. Причем весьма удачно, надо сказать. В смысле грохнуть. На мой резонный вопрос, зачем убивать жену любовника, если он собрался с ней разводиться, у нашей доблестной милиции нашелся ответ: чтоб не мешала. Видимо, к такой же версии постепенно пришел и Федоров. Логика всегда была его сильным местом. Вот уж не думала, что у наших отношений будет столь пошлый финал — синий носок в чемодане и «не надо сцен, дорогая!».

Наконец-то, одна. Теперь можно выплакаться всласть и пожаловаться Гене с жабиком на свои проблемы.

Господи, кто же знал, что после ухода сожителя будет так больно?!

И зачем ты, Господи, придумал зуб мудрости?!

Зачем женщине мудрость? Особенно такой, как я. Мне и со своим-то умишком не справиться, а ты мне новую порцию IQ отдарил. Да еще бесплатно. Так сказать, бонус от небесной канцелярии. Живи и радуйся! Ой-ой-ой! Больно! Господи, хочу быть дурой! Чем тебя не устраивало число тридцать два? Зачем мне тридцать третий зуб, твоя любимая цифра? Я разве о нем просила?

Мудрость прорывалась с неожиданной прытью: не прошло и пяти часов, как язык ощутил ее ребристую поверхность. Белый клык и челюсти в одном флаконе. Фильм ужасов. Нервных просим удалиться. Десна ныла и кровоточила, голова кружилась, тело ломило. Судя по всему, летальный конец мне обеспечен. Кривясь от боли и дурных предчувствий, я набрала номер неотложки.

— Ну? — спросила меня дама, зевнув в трубку.

— У меня зуб болит, — пожаловалась я и на всякий случай уточнила: — Мудрости.

— Нашла чем удивить, — зевнула она. — Они у всех болят, когда лезут. Годков-то тебе сколько?

— Тридцать.

— Поздновато проклюнулся, — без всякого интереса протянула она. — Теперь намаешься, может, даже резать придется.

— Что, зуб? — я представила, как проклюнувшийся клык пытаются распилить прямо во рту, и ужаснулась. Картина маслом: пилите, доктор, пилите! — Зуб не дам резать.

— Десну, дуреха! — фыркнула телефонная собеседница. — Кому нужен твой зуб, тем более мудрости?!

— А что сейчас делать?

— Я тебе справочное что ли? Иди к стоматологу! Не хочешь? Почему не хочешь? Ах, сил нет! Тогда выпей водки и спать ложись. Утро вечера мудренее.

Я бросила трубку. Гиппократка чертова! Одной ногой мы стоим в капитализме, другой — давно и безнадежно вляпались в социализм, с его человеческим лицом. Тьфу! Здоровый больному не товарищ, они стоят по разные стороны баррикад. С традиционной медициной разобрались, а что нам посоветуют народные эскулапы? Я открыла «Народный лечебник». Шалфей, водка, крепкий сон. Не густо. Зуб снова сделал рывок вперед. Крепкий сон, шалфей, водка. Я застонала. До утра точно не дотяну. Может, действительно к доктору? Э, нет, туда мы еще успеем. К тому же что он мне сможет предложить? Вырвать зуб? Полдесны снесет, как потом такая кривая ходить буду?! Я теперь девушка одинокая, мне новый поклонник нужен. Экстерьер придется беречь. Водки в моем доме точно нет, а вот насчет шалфея не знаю…

От полной безнадежности набрала телефон родичей. Ответила сонная Клара. Оно и понятно: на часах полпервого ночи.

— Клара, у вас шалфей в доме есть?

— Нет, конечно, — проворчала бабуля. — Зачем нам шалфей?

— Зуб мудрости лечить, — простонала я.

— А зачем нам зуб мудрости? — резонно спросила Клара. — Нам и без него хорошо.

— Тебе, может, и хорошо, а мне тошно, — слезы хлынули как Ниагарский водопад, красиво и шумно. — С меня опять подписку взяли, Федоров ушел, зуб болит, никто меня не любит, никто не пожалеет. Вот простужусь, заболею и умру. Тогда поплачете на моей могиле.

— Так бы сразу и сказала, — забеспокоилась старушка. — А то шалфей, зуб мудрости. Сейчас поможем. Жди.

Семейная «скорая помощь» не замедлила себя ждать. Не прошло и пяти минут, как все домочадцы собрались на моей половине. Соня деловито мешала зубную микстуру, Фима виртуозно ругал Федорова, Клара и Карл гладили меня по голове. Близнецы показывали фокусы. Даже Ольга, питавшая ко мне сложные и противоречивые чувства, снизошла до маленького комплимента:

— Если бы не круги под глазами, ты бы выглядела вполне. Где-то на троечку.

Я огрызнулась:

— Да хоть на единицу, только бы боль прошла.

— Это из тебя присуха выходит, — сообщила жена моего третьего мужа. Близнецы весело заверещали:

— У Эфки присуха, у Эфки присуха!

— Ольга, заткни детей. Мы начинаем! — тетка зажала мне нос, я инстинктивно открыла рот. Язык ощутил вязкую непереносимую горечь. Горло содрогнулось, принимая горячую травяную лаву. Уф! Хорошо пошла. Лучше водки!

Удивительно, но микстура помогла в считанные секунды. Раскаленный огонь в десне в последний раз вспыхнул и погас. Праивльно говорят: клин клином вышибают. Оказав помощь физическую, родичи принялись за душевные раны.

— Ты, Эфа, не расстраивайся. Федорова тоже понять можно. Подумать только, даже нас провел. Двоеженец! А мы его как родного приняли. Даже сынком пару раз назвали, — праведный гнев Фимы поддержала Соня:

— Порядочный мужчина не уходит от любовницы, которую обвиняют в убийстве его жены. Это неправильно.

— А как правильно? — ревниво включилась в разговор Ольга. — Отправиться с Эфкой в ЗАГС? Забыть о том, что у тебя была жена? Кто ее просил на ночь глядя тащиться в кафе с будущей жертвой? Сидела бы дома. Мужика обихаживала. Он даже без массажа остался.

— Кого — ее? — переспросил Карл.

— Эфу, разумеется, — фыркнула Ольга.

— Откуда мне знать, что она жертва? На ней время убийства не написано, — парировала я. — И потом… дело не во мне, а в Федорове. Он меня бросил.

— Конечно, — возмутилась Ольга, имевшая виды на моего сожителя, — Во всем виноват Федоров. Может, это он жену родную и придушил, чтобы под ногами не путалась? А потом и тебя бросил до кучи. Какая из тебя жена опера, если все время трупы под ногами валяются.

— Хорошая жена! — встала на мою защиту Клара. — Она мужу план делает.

— План надо делать по раскрываемости, а не по трупам, — обиделась Ольга. — Конечно, вы сейчас Эфку начнете жалеть и Федорова поносить на чем свет стоит. Дескать. Сам он убийство организовал, и любимую женщину подвел.

— А что, резонно, — хмыкнула Клара. — Странно, что такая мысль до сих пор нам не пришла в голову. По закону детективного жанра именно он и должен стать убийцей. У него, кстати, алиби тоже нет.

— Бабуля, Федя здесь не причем, — в один голос выдохнули мы с Ольгой. — Он, конечно, подлец, но не убийца.

— Смотри-ка, а девчонки наконец нашли общий язык, — засмеялся дед. — Если так и дальше дело пойдет, то на почве Федорова вы станете закадычными подружками. Оно и правильно: мужик сбежал, делить больше нечего.

— Карлуша, перестань, — мягко одернула его Клара. — Девочки и так переживают. Эфочка, а тебя не посадят?

— В ближайшее время нет, — я мрачно оценила свои перспективы, — Но, в принципе, могут. С учетом прошлых заслуг.

Родственники переглянулись, видимо, вспомним мои прошлые заслуги. Просто как в песне поется: четыре трупа возле Эфы. А теперь вот и пятый образовался. Кому понравятся такие перспективы?

— Мы тогда тебе адвоката наймем, хорошего, — горестно вздохнул Фима, — Будем приезжать в Саблино. А там, глядишь, и срок скостят за хорошее поведение. Ты платочки будешь шить — козликом.

Представив, саблинские платочки, я снова зарыдала. Весь эффект пошел насмарку.

— Сеанс семейной психотерапии закончен, — правильно оценила ситуацию Соня. — Пошли, ребята. Женщина должна плакать в одиночестве, иначе ее трагедия превращается в общественный фарс.

Тетка, конечно, была права. Есть что-то неприличное, когда человек плачет на людях. Потом бывает мучительно стыдно за красные глаза, распухший нос. Поэтому родственники деликатно удалились, а я осталась с жабой и крокодилом. Подходящая компания для одинокой женщины, не правда ли?

Я всегда завидовала книжным героиням, которые умеют красиво плакать. Цвет лица у них при этом не меняется, слезы, как жемчужинки, красиво скатываются из уголка глаза, носик очаровательно подрагивает. Эх, велика писательская фантазия! У меня после рева лицо красное, нос, как картошка, глаза — щелочки. В общем, красавица, что и говорить. Шутки шутками, но недавно Ольга записалась на курсы «Царевна-несмеяна», где учат правильно плакать. Вернувшись, она огорошила полученными знаниями:

— Представляете, еще во времена Бальзака светских дам специально обучали искусству лить слезы. Плакать надо с широко распахнутыми глазами, позволяя слезам катиться по щекам, слегка промокая красивым носовым платком, ни в коем случае не вытирая глаза, во избежание красноты.

— Вот еще, — фыркнула Соня. — В плаче что главное? Правильно: широта души, возможность пореветь белугой, повыть себе всласть. А ты платочек, широко раскрытые глаза, во избежание красноты… Тьфу! Не так часто мы и плачем, чтобы ограничивать себя в удовольствии.

— Не скажи, — не согласилась информационно подкованная Ольга. — В год наш организм производит около полулитра слез. Вне зависимости от половой принадлежности. Хотя мужчинам и приходится сложнее: хочется поплакать, а нельзя. Им по статусу не положено.

— Настоящий мужчина не плачет, — авторитетно заявил Фима, которому мы мешали смотреть футбол. Ольга то и дело загораживала своей необъятной попой экран, где бегали маленькие футбольные человечки.

— Настоящий мужчина время от времени должен плакать, — Ольга щелкнула пультом, и судьба ответственного матча канула в неизвестность. — Сдерживать свои эмоции плохо, сказывается на сердечно-сосудистой системе. Я уже не говорю про нервы. Кстати, научно доказано, что секрет глазной железы содержит психотропные средства, уменьшающие чувство напряжения и тревоги. То есть поплакала — полегчало. Сдержала слезы — здравствуй, инсульт! Просто, как в аптеке. Впрочем, в крайности бросаться тоже не следует. К примеру, голландские ученые к слезам относятся очень осторожно. Дабы организм не устал от слез. А то наплачешься до истерической тошноты стараться не доводить себя и не реветь белугой, а тихо так поплакать себе в кулачок.

— Бред, — не поддержала голландцев Клара. — Наш человек так не может. Ему надо плакать в голос, чтоб за три квартала услышали.

В этот момент Фима умудрился отобрать пульт у Ольги, футбольные человечки вновь ринулись в атаку, и дискуссия само собой сошла на нет.

Справедливости ради скажу, что правильно плакать Ольга так и не научилась: ревет она, как и прежде, часто, громко и не интересно. И при этом противно шмыгает. Я тоже плачу громко, но не шмыгаю. В этом наше принципиальное различие. В остальном, бабы они и есть бабы. Голова, две руки, две ноги и все остальное, ну, вы понимаете.

После слез наступила апатия. Я отключила телефон и погрузилась в чтение любовного романа из своей любимой серии. Название соответствовало настроению — «Вековая печаль Годзиллы».

— Никто меня не любит, никто меня не хочет, — пожаловалась Годзилла своей закадычной подруге Серодусте Бабасян, чья бабушка была мудрой армянкой техасского происхождения. — Если так и дальше дело пойдет, то я совсем без поклонников останусь. Старой девой.

— Не останешься, — успокоила ее Серодуста. — В случае чего в Китай рванем. Там мужиков хоть отбавляй. Выберешь себе какого-нибудь апельсина, и будет тебе счастье.

— Не апельсина, а мандарина, — раздраженно поправила подругу Годзилла.

— Какая разница? — удивилась та. — Все равно цитрусовые. У меня на них, кстати, аллергия.

— У меня тоже, — мрачно сообщила Годзилла. — Сразу сыпью покрываюсь. И какое при этом может быть счастье?

Серодуста задумалась:

— Знаешь, Годзя, с мужиками всегда так — либо сыпь, либо душевный геморрой. По-другому они не могут. Придется довольствоваться тем, что есть: тоской по любви.

И они затосковали. Всласть. По-бабьи. Шериф бегал за скотчем и бренчал под окном жалобные песни — лишь бы девоньки угомонились. Городские ковбои отправились в прерию: в городе стало опасно находиться.

Тоска продолжалась ровно три дня и три ночи, после чего подруги отправились в Китай. На поиски спелых апельсинов или мандаринов. К этому моменту им было практически все равно.

Каюсь, я залезла в холодильник и, выудив спелый мандарин, сожрала его тут же, с косточками и кожурой. Может, и мне будет счастье? Интересно, что бы на это сказал дедушка Фрейд? Думаю, ничего хорошего. А раз так, то пусть помолчит, старый развратник.