"Простой план" - читать интересную книгу автора (Смит Скотт)

1

Мои родители погибли в автомобильной катастрофе спустя год после моей женитьбы. Как-то субботним вечером, пытаясь проскочить на шоссе Ай-75 через пандус, они лоб в лоб столкнулись с тягачом, перевозившим скот. Отец скончался на месте: развороченным капотом автомобиля ему снесло голову, но мать чудом уцелела. Она прожила чуть больше суток – карета «скорой помощи» доставила ее в муниципальную больницу Дельфии с переломами шеи и позвоночника, истекающую кровью.

Водитель тягача отделался лишь легкими ушибами. Его автомобиль между тем загорелся, и в огне заживо сгорел скот, так что уже после смерти матери он предъявил иск о возмещении ущерба. Дело в суде он выиграл, но никакой материальной компенсации так и не получил: ферма наша была заложена, и к моменту своей гибели отец уже находился на грани банкротства.

Моя жена Сара не уставала повторять, что отец сознательно покончил с собой, доведенный до отчаяния растущими долгами. Поначалу я спорил с ней, хотя и без особого энтузиазма. Дело в том, что, анализируя события последних дней, я все больше склонялся к мысли о том, что отец действительно готовился к такому мрачному исходу. За неделю до катастрофы он приехал ко мне на своем пикапе, груженном мебелью. Нам с Сарой она была совершенно ни к чему, но он категорически настоял на том, чтобы мы ее взяли, – в противном случае грозился отвезти на свалку, так что мне ничего не оставалось, кроме как помочь ему сгрузить весь скарб в подвал нашего дома. От нас он поехал к моему брату Джекобу и отдал ему свой пикап.

Настораживало и его завещание, первый пункт которого предписывал нам с Джекобом поклясться в присутствии друг друга в том, что каждый год, что бы ни случилось, в день его рождения мы будем приходить к нему на могилу. Далее в этом странном документе, страница за страницей, шло перечисление имущества нашей старой фермы, и каждый предмет, независимо от его ценности и степени пригодности, был завещан поименно Джекобу или мне. Набор для бритья, метла, старая Библия предназначались Джекобу; разбитый смеситель, пара сапог, пресс-папье из черного камня в форме короны – мне. Разумеется, это было заведомой чушью. Все, что представляло хоть малейшую ценность, мы вынуждены были продать, чтобы покрыть отцовские долги, а хлам нам и самим был ни к чему. Пришлось продать и ферму – обитель нашего детства. Ее купил сосед – сожрал, как ненасытная гигантская амеба, расширив таким образом свои владения. Он сломал дом, засыпал подвал и засеял освободившийся участок соей.

Мы с братом никогда не были особенно близки, даже в детстве, а с годами пропасть, разделявшая нас, становилась все глубже. К моменту описываемых событий между нами уже не было ничего общего – разве что только родители. Их внезапная смерть оборвала и эту последнюю связующую нас нить.

Джекоб – он старше меня на три года, – окончив среднюю школу, поселился в маленькой квартирке над скобяной лавкой в Ашенвиле – городке, где мы выросли, – крохотная отметина на карте автодорог Северного Огайо. Летом Джекоб работал на стройке, а зимой прозябал на пособие по безработице.

Я же продолжил учебу в колледже – единственный из нашей семьи – и окончил факультет управления коммерческой деятельностью Толидского университета, получив степень бакалавра. Потом женился на Саре, своей сокурснице, и мы переехали в Дельфию, что в тридцати милях к востоку от Ашенвиля сразу на выезде из Толидо. Приобрели домик с тремя спальнями – самый что ни на есть провинциальный, обшитый панелями из темно-зеленого алюминия, с черными ставнями, гаражом на два автомобиля, антенной кабельного телевидения, микроволновой печью и толидской «Блейд» – газетой, которая каждый вечер, с наступлением сумерек, мягко шлепалась на наш порог. Каждый день я ездил в Ашенвиль, где работал в магазине комбикормов помощником управляющего и главным бухгалтером.

Между мной и Джекобом не было ни вражды, ни злобы – просто мы чувствовали себя неуютно в обществе друг друга, говорить нам было не о чем, и мы даже не скрывали этого. Не раз, выходя после работы на улицу, я видел, как он спешно проскакивает в первую попавшуюся дверь, лишь бы избежать встречи со мной, – сам я в этот момент испытывал скорее облегчение, нежели боль.

Единственное, что нас до сих пор хоть как-то связывало, – это обещание, данное отцу. Из года в год, в день его рождения, мы отправлялись на кладбище и подолгу стояли над отцовской могилой в напряженном и неловком молчании, втайне надеясь, что вот-вот кто-то из нас отважится завести долгожданный разговор – что, мол, прошло достаточно много времени и пора бы уже отступить от традиции, разбежаться в разные стороны и жить каждый своей жизнью. Эти визиты на кладбище были нам в тягость, и мы, наверное, давно покончили бы с ними, если бы не страх перед возможным наказанием, которое могло низвергнуться на нас из преисподней за то, что не сдержали слова.

День рождения отца приходился на тридцать первое декабря, последний день года, и постепенно посещение могилы стало как бы своеобразным ритуалом, последним барьером, который полагалось преодолеть на пути к новому году. Помимо всего прочего, для нас это было единственной возможностью пообщаться: узнать, кто как живет, вспомнить родителей и детство, обменяться туманными обещаниями видеться почаще. Покидая кладбище, каждый испытывал облегчение от того, что неприятная обязанность выполнена.

Так продолжалось на протяжении семи лет.

На восьмой год, тридцать первого декабря 1987 года, Джекоб, как обычно, заехал за мной, чтобы вместе отправиться на кладбище. Он явился примерно в половине четвертого, опоздав на полчаса; в машине уже сидели собака Джекоба и его приятель Лу. Джекоб и Лу занимались подледным ловом рыбы – их основное занятие в зимний период. Мы должны были высадить Лу на другом конце Ашенвиля и уже потом продолжить путь на кладбище.

Мне никогда не нравился Лу – впрочем, судя по всему, и я ему тоже. Он обычно звал меня мистер Бухгалтер и произносил это с издевкой, полагая, вероятно, что я должен стыдиться своей должности. Странно, но я испытывал к нему необъяснимую неприязнь. И дело было даже не в его внешности, хотя, надо сказать, она производила отталкивающее впечатление. Лысоватый сорокапятилетний коротышка, начинающий полнеть, с реденькими светлыми волосенками, из-под которых проглядывал розовый обветренный скальп, с кривыми зубами, добавляющими ему комичности и эдакой мнимой удали, он походил на отпетого негодяя из подросткового приключенческого романа – вышедшего в тираж боксера, ныне головореза или мошенника.

Пока я шел к машине, Лу выскочил наружу, чтобы поприветствовать меня, и мне ничего не оставалось, как занять место посередине переднего сиденья.

– Привет, Хэнк, – с ухмылкой произнес Лу. Джекоб, сидевший за рулем, улыбнулся мне. Его собака – огромная дворняга, что-то вроде помеси немецкой овчарки с ньюфаундлендом, расположилась на заднем сиденье. Это был кобель, но Джекоб назвал его Мэри-Бет – в честь девушки, с которой встречался в школе, его первой и единственной подружки. Про пса он всегда говорил «она», словно именно его кличка определяла пол.

Я забрался в машину, Лу впрыгнул вслед за мной, и мы выехали на улицу.

Мой дом находился в местечке Форт-Оттова, сразу же за пограничным селением, жители которого однажды, незадолго до Революции, сильно пострадали из-за разбушевавшейся метели. Местность здесь была равнинная, но стараниями людей постепенно изменила свой облик. Дороги петляли меж искусственно возведенных заграждений; во дворах домов были сооружены насыпи, похожие на могильные курганы, – жители обсаживали их кустарником. По обе стороны улицы стояли крохотные домики – «стартовые», как их называли риэлторы, – заселенные молодоженами, только-только вступавшими в большой мир, или, наоборот, пенсионерами, жизнь которых клонилась к закату. Молодежь была полна надежд и планов, мечтаний о карьере, детях, будущем переезде в более привлекательные районы; старцы же беспомощно следили за тем, как скудеет их кошелек, ухудшается здоровье, и на горизонте маячит лишь дом престарелых, куда их отошлют «заботливые» дети. Местечко это было своего рода перевалочным пунктом, подножием лестницы, именуемой «жизнь».

Мы с Сарой, разумеется, принадлежали к молодому населению. У нас были кое-какие сбережения – счет в Ашенвильском банке. В один прекрасный день мы собирались покинуть этот Богом забытый уголок, вырвавшись на простор большой жизни. По крайней мере, мы на это надеялись.

Выехав из городка, наш пикап помчался на запад, быстро удаляясь от Дельфии, и вскоре кривые улочки, двухэтажные домики с кружными подъездными аллеями, качелями и летними столиками во дворах остались далеко позади. Дороги стали ровнее и уже. Гуляла поземка, загоняя снег в сугробы, громоздившиеся по обе стороны дорог. Дома теперь попадались все реже и реже – разделяли их уже не лужайки, а поля. Исчезли деревья, расширился горизонт, и взору предстала бескрайняя бело-серая пустошь, где хозяйничал лишь одинокий ветер. Встречных машин тоже заметно поубавилось.

Поездка оказалась не из приятных. Грузовичку Джекоба уже исполнилось одиннадцать лет, и он вполне соответствовал своему возрасту. Когда-то он был ярко-красным – любимый цвет моего брата, но сейчас краска потускнела и облупилась, кое-где проступила ржавчина. Амортизаторы износились, барахлил радиатор. Заднее окно было затянуто целлофаном. Радио не работало, дворники были выдраны, а в полу зияла дыра размером с бейсбольный мяч. Мощный поток холодного воздуха как раз приходился на мою правую ногу.

По дороге Джекоб и Лу говорили о погоде, сетовали на холода, гадали, когда теперь ждать обильных снегопадов, вспоминали, шел ли дождь в канун прошлого Нового года. Я молча слушал. Мне всегда было неуютно в обществе Джекоба, а сейчас, когда с нами ехал еще и Лу, я и вовсе чувствовал себя изгоем. Мои спутники держались дерзко и развязно: говорили какими-то одним им понятными намеками, юмор их был школьнический и мрачный. Лу вдруг начинал коверкать слова, Джекоб – мычать как корова, и оба тут же заходились в диком хохоте. Меня это смущало, я не мог отделаться от ощущения, что они смеются надо мной.

Мы миновали замерзший пруд, по которому скользили на коньках одетые в яркие курточки дети. На горизонте замаячили темные, видавшие виды амбарные постройки. Я не переставал удивляться: ведь мы были всего в десяти минутах езды от моего дома, а уже со всех сторон нас обступали фермы.

Путь наш лежал к югу от Ашенвиля, по шоссе номер 17 – все время прямо до пересечения с Бернт-роуд. Там мы свернули вправо, лотом, повернув налево, помчались по Андерс-парк-роуд. Спустя некоторое время мы пересекли речку Андерс по длинному и низкому бетонному мосту; перила его были скрыты под толстым слоем слежавшегося снега, и мост выглядел игрушечным, словно сошедшим с рождественской открытки.

За рекой начинался заповедник – его густые чащи растянулись по правой стороне дороги мили на две. Парк являлся собственностью округа. Здесь имелся маленький пруд, кишевший рыбой, по берегам которого раскинулись живописные лужайки. Летом сюда съезжались жители Толидо – это было их излюбленным местом для пикников и игр на свежем воздухе.

Когда-то местность эта была частным владением Бернарда Андерса, автомобильного магната из Детройта. Он купил эти земли в двадцатые годы и выстроил здесь загородную резиденцию – каменный фундамент ее сохранился до сих пор. Когда во время Великой депрессии хозяин умер, владения перешли в собственность его жены. Она переехала в летний особняк на постоянное жительство и покинула его лишь спустя сорок лет, переселившись в мир иной. Детьми они с Бернардом не обзавелись, так что она завещала свои владения округу – правда, с условием, что здесь будет создан природный заповедник, названный в честь ее мужа. Место это для парка было не совсем подходящим – глухомань, но власти округа, в надежде получить от государства кредиты на обустройство заповедника, согласились принять этот щедрый дар. Дом привели в порядок, потом завезли столики для пикников и проложили туристические тропы – природный заповедник имени Андерса был создан.

Мы одолели уже целую милю, огибая парк с юга, когда вдруг прямо перед нами на дороге промелькнула лисица. Все произошло очень быстро. Сначала я уловил какое-то движение слева, и в тот же миг с заснеженного поля выскочила лиса – большая, рыжая, лоснящаяся и холеная, с дохлым цыпленком в зубах; прижимаясь к земле, словно пытаясь остаться незамеченной, она ринулась прямо под колеса. Джекоб резко затормозил, и грузовик начало заносить: задние колеса ушли влево, в то время как передний бампер скользил вправо, с ревом зарываясь в придорожный сугроб. Звонко хрустнули фары, и грузовик замер. Мы оказались опрокинутыми вперед; собака, обезумев от страха, отчаянно грызла целлофановое окно, пытаясь выбраться наружу. Она оставалась в машине еще несколько секунд – я чувствовал ее холодную шерсть на своей шее, – потом все-таки проскочила в прогрызенную дыру и исчезла в лесу в погоне за лисицей. Первым подал голос Джекоб.

– Черт возьми, – глухо произнес он. – Вот проклятье!

Лу хихикнул и резко толкнул свою дверцу. Мы выбрались на дорогу. Лопнувшая фара была единственным повреждением, и мы, встав полукругом перед автомобилем, какое-то время молча разглядывали ее.

Джекоб начал звать собаку.

– Мэри-Бет! – заорал он. Потом пронзительно свистнул.

Глядя со стороны, никто бы не заподозрил в нас братьев. Джекоб пошел в отца, я же был копией матери, так что никакого сходства между нами не наблюдалось. Я – темноволосый, кареглазый, среднего роста и телосложения. Джекоб – на несколько дюймов выше меня, голубоглазый блондин. К тому же толстый до безобразия – истинная карикатура. У него все было большое – руки, ступни, зубы, даже стекла очков были толстыми, и весь он казался каким-то обрюзгшим, рыхлым.

До нас доносился лай собаки. Постепенно он становился все более отдаленным.

– Мэри-Бет! – снова крикнул Джекоб.

Нас окружали могучие деревья – клены, дубы, каштаны, платаны; росли они здесь очень густо, и подлеска практически не было. Я мог различить следы лисицы, плутавшие меж стволов, – они вели в самую чащу. Параллельно им шли круглые и широкие отпечатки лап Мэри-Бет, выделявшиеся на снегу темными пятнами, похожими на хоккейную шайбу. Больше ничто не нарушало снежной глади.

Лай собаки был уже еле слышен.

По другую сторону дороги раскинулось заснеженное поле. Там я тоже разглядел следы – они шли от самого горизонта и вырисовывались прямой пунктирной линией, словно лисица бежала вдоль одной из борозд, скрытых от глаза снегом. Вдалеке, чуть к востоку, виднелась ферма Дуайта Педерсона: несколько высоких деревьев во дворе, сарай из темно-красного кирпича, пара зернохранилищ и двухэтажный дом, который на фоне занесенного снегом поля выглядел серым, хотя, насколько я знал, на самом деле был голубым.

– Она держала в зубах цыпленка Педерсона, – сказал я.

– Украла, – соглашаясь, кивнул Лу. – Средь бела дня.

Джекоб опять свистнул, подзывая Мэри-Бет. Нам вдруг показалось, что собака уже не удаляется от нас. Лай не становился ни громче, ни слабее. Мы внимательно прислушались. Я начинал мерзнуть – с поля дул сильный холодный ветер, и мне не терпелось поскорее забраться в машину.

– Позови его еще раз, – предложил я. Джекоб проигнорировал мои слова.

– Загнала ее на дерево, – сказал он, обращаясь к Лу.

Лу стоял, засунув руки глубоко в карманы. На нем была армейская куртка – белая, специально для маскировки на снегу.

– Похоже на то, – отозвался он.

– Нам придется сходить за ней, – проговорил Джекоб.

Лу кивнул, достал из кармана шерстяную шапочку и натянул ее на свой розовый череп.

– Покричи еще, – продолжал настаивать я, но Джекоб вновь пропустил мои слова мимо ушей. Тогда я сам попытался позвать собаку.

– Мэри-Бет! – что есть мочи крикнул я. Мой голос прозвучал в морозном воздухе жалостливо и робко.

– Он не идет, – сказал Лу.

Джекоб подошел к грузовику и открыл дверцу со стороны водителя.

– Тебе вовсе не обязательно идти, Хэнк, – заявил он. – Если хочешь, можешь подождать здесь.

Мне даже в голову не пришло прихватить с собой шапку, да и сапог на ногах у меня не было – я вовсе не собирался бродить по снегу, – но я знал, что и Джекоб, и Лу хотят, чтобы я остался ждать их в машине, словно немощный старикан; знал и то, что это непременно явится предметом их гнусных шуточек, пока они будут плутать по лесу, и поводом подразнить меня, когда вернутся.

Поэтому, вопреки своему желанию, я сказал:

– Нет, я пойду.

Джекоб нырнул в машину и принялся шарить за спинкой сиденья. Когда мой брат вылез обратно, в руке он держал охотничье ружье. Достав из картонной коробочки пулю, он вогнал ее в ствол. Потом опять спрятал коробку где-то за сиденьем.

– Тебе нет никакого смысла идти с нами, – заметил он. – Ты только замерзнешь.

– А для чего тебе ружье? – спросил я. Краешком глаза я уловил ухмылку на лице Лу.

Джекоб пожал плечами. Обхватив ружье обеими руками, он поднял воротник своей куртки, прикрывая от мороза уши. Джекоб был в парке ярко-красного цвета, которая, как и вся его одежда, казалась ему маловата.

– Это заповедная зона, – напомнил я. – Здесь нельзя охотиться.

Джекоб улыбнулся.

– Это будет компенсацией: лисий хвост за мою разбитую фару. – Он бросил взгляд на Лу. – Я зарядил ружье только одной пулей, как настоящий северный охотник. Как ты считаешь, это справедливо?

– Вполне, – ответил Лу и издал какой-то урчащий звук.

Оба приятеля при этом загоготали. Джекоб, осторожно ступил ногой в сугроб, помедлил, балансируя, словно опасаясь завалиться назад, потом собрался с силами и, неуклюже выбравшись из сугроба, рванул к лесу. Лу, все еще продолжая хихикать, отправился следом за ним, оставив меня на дороге в полном одиночестве.

Я колебался, пытаясь выбрать между комфортом и гордостью. В конце концов победила гордость, да и возникавший в сознании образ злорадствующего Лу тоже прибавлял решительности. С чувством, граничащим с отвращением, я обнаружил, что лезу через сугроб, пробираюсь сквозь толщу снега, торопясь догнать своих спутников, пока они не ушли далеко вперед.

В лесу снег был глубоким – ноги проваливались по голень. Под ровным снежным покровом скрывались стволы упавших деревьев, ямы и пни, так что прогулка оказалась гораздо тяжелее, чем я предполагал. Лу прокладывал путь; двигался он проворно, ловко, как крыса, проскальзывая меж деревьев. Глядя на него, казалось, что он уходит от погони. Я шел по его следам, Джекоб заметно поотстал, лицо его раскраснелось и было лишь на полутон светлее куртки. Джекобу было тяжело продвигать свою огромную тушу по такому глубокому снегу.

А лай собаки, как назло, ничуть не приближался.

Мы шли так еще минут пятнадцать. Внезапно деревья словно расступились, и нашему взору открылась широкая и довольно глубокая впадина, похожая на след от приземлившегося здесь миллионы лет назад гигантского метеорита. В ложбине рядами тянулись низкорослые чахлые деревца – остатки яблоневого сада Бернарда Андерса.

Мы с Лу остановились, поджидая Джекоба. Говорить мы не могли: оба дышали с трудом. Джекоб прокричал нам что-то из-за деревьев, потом рассмеялся, но никто из нас его так и не расслышал. Я огляделся вокруг, пытаясь отыскать собаку – следы ее лап четко выделялись на снегу, но за деревьями снова терялись.

– Его здесь нет, – сказал я.

Лу прислушался к собачьему лаю. Казалось, мы так и не приблизились к нему.

– Да, – согласился он. – Его здесь нет.

Я еще раз окинул взглядом окрестности. Единственным движущимся объектом, насколько мне удалось разглядеть, был Джекоб, яростно пробивавшийся сквозь сугробы. Нас с ним разделяло ярдов пятьдесят, и этот отрезок пути он, по всей видимости, собирался преодолевать еще очень долго. Куртка его была распахнута, и даже на расстоянии я слышал его тяжелое, хриплое дыхание. Ружье он приспособил под посох – загоняя приклад в снег, он опирался на ствол и, отталкиваясь, делал очередной шаг вперед. За ним тянулась широкая колея из глубоких и беспорядочных следов, и со стороны можно было подумать, что его насильно волокли через лес и он отчаянно сопротивлялся.

Когда он наконец догнал нас, пот с него струился градом, а от разгоряченной кожи валил пар. Мы с Лу молча уставились на него, ожидая, пока он переведет дыхание.

– Господи, – произнес он, с трудом заглатывая воздух, – жаль, что мы не взяли ничего попить.

Он снял очки и вытер их о куртку, одновременно шаря глазами по земле, словно рассчитывая найти там родник.

Лу, будто фокусник, взмахнул рукой, оттопырил карман своей куртки и извлек оттуда банку пива. Он щелкнул крышкой, слизнул с нее показавшуюся пену и с улыбкой протянул банку Джекобу.

– Будь всегда во всеоружии, – провозгласил он. Сделав большой глоток, Джекоб перевел дыхание, потом снова припал к банке. Утолив жажду, он вернул банку Лу. Тот пил долго и медленно, запрокинув голову, кадык его скользил вверх-вниз, как поршень. Наконец он протянул банку мне. Это был «Будвайзер»; я узнал его по сладковатому запаху.

Поежившись, я покачал головой. Пробираясь по снегу, я вспотел, и стоило мне остановиться, как тут же подкрался озноб. Мышцы ног предательски дрожали.

– Давай, – уговаривал Лу, – глотни хоть немного. Хуже не будет.

– Не хочу, Лу. Совсем не хочу пить.

– Да не может быть, – напирал он. – Ты ведь вспотел, не так ли?

Я уже открыл было рот, чтобы ответить очередным отказом, на этот раз более решительным, как вдруг раздался изумленный голос Джекоба:

– Это что, самолет?

Мы с Лу задрали головы, напряженно вглядываясь в низко нависшие облака, навострив уши, пока наконец до нас не дошло, что Джекоб указывает на впадину. Мы проследили за направлением его пальца: действительно, среди чахлых яблонек, занесенный снегом, лежал крошечный одноместный самолет.

Мы с Лу первыми спустились вниз.

Самолет распластался на брюхе и походил на игрушку, которую чья-то гигантская рука спустила с неба, уютно пристроив под яблоневыми ветвями. Удивительно, но особых повреждений в глаза не бросалось. Несколько деформировался пропеллер, чуть покосилось левое крыло, и в фюзеляже виднелась крохотная пробоина, но на земле следов аварии не осталось; не было ни поваленных деревьев вокруг, ни черных отметин на снегу, по которым можно было бы восстановить траекторию падения.

Мы с Лу обошли самолет, осмотрев его со всех сторон, но никто из нас так и не осмелился подойти ближе и дотронуться до него. Самолетик был на редкость маленьким – не больше грузовика Джекоба – и каким-то трогательным; даже не верилось, что он способен был поднять в воздух человека.

Джекоб тоже уже спустился и теперь медленно брел по саду. Снег здесь был глубже, и казалось, что Джекоб ползет к нам на коленях. Где-то вдалеке по-прежнему лаял Мэри-Бет.

– Боже, – воскликнул Лу. – Вы только взгляните на этих птиц.

Поначалу я их даже не заметил – они словно замерли на деревьях, – и вдруг, как только я увидел одну, все остальные как по команде зашевелились. Птицы были везде, они заполонили весь сад – сотни и сотни черных ворон, которые до этого неподвижно восседали на темных, голых ветвях яблонь.

Лу слепил снежок и запустил им в дерево. Тотчас взлетели три вороны и, медленно описав полукруг над самолетом, с мягким шорохом опустились на соседнее дерево. Одна из них каркнула – по пустынному саду прокатилось зловещее эхо.

– Черт возьми, прямо как привидения, – содрогнувшись, произнес Лу.

Пыхтя и отдуваясь, подошел Джекоб. Куртка на нем была распахнута, рубаха выбилась из-под брюк. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться.

– Внутри кто-нибудь есть? – спросил он. Ответа не последовало. Я даже и не подумал об этом, но, разумеется, кто-то же должен был находиться в самолете – очевидно, мертвый пилот. Я молча уставился на самолет. Лу запустил в ворон очередной снежок.

– Вы не проверяли? – поинтересовался Джекоб. Он передал свое ружье Лу и неуклюже двинулся к самолету. Сразу за поврежденным крылом виднелась дверца. Джекоб схватился за ручку и резко нажал. Раздался громкий скрежет – металл терся о металл, – и дверца распахнулась дюймов на пять, потом во что-то уперлась. Джекоб навалился на нее всей своей тяжестью и сдвинул еще дюйма на полтора. Ухватившись за край двери обеими руками, он толкнул ее с такой силой, что самолет зашатался, выныривая из своей снежной берлоги и обнажая светящуюся серебристую поверхность, но дверь до конца так и не раскрылась.

Агрессивность Джекоба придала мне смелости, и я решился подойти к самолету поближе. Попытался заглянуть в кабину через ветровое стекло, но так ничего и не увидел. Стекло было затянуто паутиной мельчайших трещин и сверху покрыто толстой ледяной коркой.

Джекоб продолжал свою схватку с дверью. Дыхание его было тяжелым и учащенным.

Лу стоял чуть поодаль. С ружьем в руках, он был похож на часового.

– Ее, кажется, заклинило, – проговорил он с явным облегчением.

Джекоб просунул голову в щель, которую ему удалось пробить, и тут же выскочил обратно.

– Ну, что? – спросил Лу. Джекоб покачал головой.

– Слишком темно. Кому-то из вас придется пробраться в кабину и все выяснить. – Он снял очки и вытер лицо рукой.

– Хэнк самый маленький, – тут же нашелся Лу. – Он вполне сможет пролезть. – Подмигнув Джекобу, он с ухмылкой посмотрел на меня.

– Разве я меньше тебя?

Лу похлопал себя по намечавшемуся брюшку.

– Ты худее. Вот что важнее всего.

Взглядом я обратился за поддержкой к Джекобу, но сразу же понял, что там рассчитывать не на что. На его лице застыла ехидная усмешка, на щеках прорезались ямочки.

– Как ты считаешь, Джекоб? – спросил Лу. Джекоб заржал было, но вовремя спохватился.

– Даже не представляю, как ты сможешь пролезть, Лу, – серьезным тоном произнес он. – С таким брюхом…

И оба с непроницаемыми физиономиями уставились на меня.

– Зачем вообще лезть туда? – спросил я. – Не вижу смысла.

Лу ухмыльнулся. Несколько ворон, тяжело взмахнув крыльями, переместились на другое дерево. Казалось, вся стая с интересом наблюдает за нами.

– Почему бы нам не ограничиться поисками собаки? – предложил я. – А потом мы могли бы вернуться в город и заявить о катастрофе.

– Ты что, боишься, Хэнк? – съязвил Лу. И переложил ружье в другую руку.

И вот я, с отвращением к самому к себе, сдаюсь. В подсознании отчетливо слышен голос, убеждающий меня в том, что я веду себя как подросток, занимаюсь какой-то бессмыслицей, дурью, лишь бы доказать свою смелость каким-то ублюдкам. Внутренний голос все распекал меня, а я слушал и, мысленно соглашаясь с каждым словом, решительно пробирался к приоткрытой двери самолета.

Джекоб отступил, пропуская меня вперед. Просунув голову в щель, я дал глазам возможность привыкнуть к темноте. Внутри самолет казался еще более крохотным, чем снаружи. Воздух в салоне был теплым и влажным – как в оранжерее. Меня охватил суеверный страх. Через пробоину в фюзеляже пробивался тоненький лучик света, отражаясь на противоположной стене крошечным полумесяцем. В хвосте самолета была кромешная тьма, и, похоже, там было абсолютно пусто. Возле дверного проема на полу валялся большой рюкзак. Достаточно было лишь протянуть руку, чтобы ухватить его и вытащить наружу.

В передней части салона я разглядел два кресла, на них падал серый свет, пробивавшийся сквозь ветровое стекло. Одно из кресел пустовало, но на втором было распластано тело пилота; головой он упирался в приборную доску.

Я высунулся наружу.

– Мне отсюда видно его. Джекоб и Лу уставились на меня.

– Он мертв? – спросил Джекоб. Я пожал плечами.

– Снегопад начался лишь во вторник, так что, по всей видимости, он пролежал здесь около двух суток.

– Ты не хочешь проведать его? – спросил Лу.

– Давайте лучше отыщем собаку, – раздраженно сказал я. Залезать в самолет мне вовсе не хотелось. А заставить меня они были не в силах.

– Мне кажется, стоит проверить. – Лу ухмыльнулся.

– Заткнись, Лу, хватит молоть чепуху. Не может быть, чтобы он был жив.

– Два дня – не такой уж большой срок, – заметил Джекоб. – Я слышал, что человек может протянуть и дольше.

– Особенно в холоде, – согласился Лу. – Сохраняется, как продукты в холодильнике.

Я все надеялся, что они шутят, но не тут-то было.

– Что тебе стоит – просто залезь и проверь, – сказал Джекоб. – В чем проблема?

Я нахмурился, чувствуя, что оказался в безвыходном положении. Вновь просунул голову в щель и тут же вынырнул обратно.

– Можете хотя бы соскрести лед с ветрового стекла? – обратился я к Джекобу.

Он глубоко, театрально вздохнул, рисуясь перед Лу, но тем не менее побрел к носу самолета.

Я начал протискиваться в щель. Голова и плечи проскользнули легко, но протащить туловище оказалось сложнее – грудную клетку словно сдавило обручем. Я попытался выбраться назад, но обнаружил, что куртка и рубашка зацепились за железяки и сбились под мышками. Голую кожу обожгло холодным воздухом.

Сквозь ветровое стекло проступили темные контуры туши Джекоба – мне было слышно, как он перчаткой пытается соскрести наледь. Я надеялся, что станет светлее, но напрасно. Джекоб начал колотить по стеклу; тяжелые, глухие удары эхом прокатились по салону.

Я сделал выдох и дернулся вперед. Обруч, сдавливавший грудь, переместился на уровень живота. Я уже собирался предпринять последнюю попытку проникнуть в самолет, уверенный, что на этот раз мне это удастся, как вдруг произошло нечто любопытное. Пилот, как мне показалось, зашевелился. Его голова, лежавшая на приборной доске, чуть заметно качнулась.

– Эй, – прошептал я. – Эй, дружище. Ты в порядке? – Голос мой гулким эхом пронесся под сводами фюзеляжа.

Джекоб продолжал барабанить по стеклу. Бум-бум-бум.

– Эй, – сказал я уже громче, похлопав по фюзеляжу перчаткой.

Слышно было, как сзади ко мне подкрадывается Лу.

– Что там? – спросил он. Джекоб все стучал: бум-бум-бум.

Голова пилота уже не двигалась, и я вдруг засомневался в своих предположениях. Я снова попытался продвинуться вперед. Джекоб перестал колотить по стеклу.

– Скажи ему, что у меня ничего не получается, – прокричал он.

– Хэнк застрял, – ликующе воскликнул Лу. – Посмотри.

Я почувствовал, что он вцепился в меня руками. Его пальцы больно впились в мои ребра, вызвав щекотку. Я брыкнул ногой, и мой ботинок плюхнулся в снег. Дверь по-прежнему цепко держала меня. Я расслышал приглушенный смех Джекоба и Лу.

– Попробуй ты, – сказал Лу, обращаясь к Джекобу.

Я яростно отталкивался и упирался, мне уже было все равно, в какую сторону двигаться, я мечтал лишь о том, чтобы выбраться из плена. Я чувствовал, как утопают в снегу ноги и под тяжестью моего тела раскачивается самолет. Вдруг в носовой части раздался какой-то шорох.

Я не сразу сообразил, в чем дело. Поначалу мне показалось, что это снова шевельнулась голова пилота, но потом что-то взметнулось вверх, и в тот же момент посыпались неистовые удары по стеклу. Даже не то что удары. До меня вдруг дошло, что так хлопают крыльями птицы. И действительно, это была большая черная ворона – такая же, как и те, что сидели в саду на яблонях.

Ворона отлетела от козырька и устроилась на спинке сиденья пилота. Какое-то время я наблюдал, как ходит взад и вперед ее голова. Потом осторожно, стараясь не шуметь, попытался выбраться из дверного проема наружу. Но тут птица опять взвилась: ткнувшись в стекло, она развернулась и полетела прямо на меня. Я похолодел от ужаса и молча следил, как она приближается к моему лицу. И лишь в самый последний момент, когда она уже готова была наброситься на меня, я успел втянуть голову в плечи.

Удар ее клюва пришелся в самую середину лба. Я расслышал свой собственный крик – короткий, резкий, похожий на собачий визг, – сделал движение назад, потом рывок вперед и, каким-то чудом вырвавшись из удерживающих меня тисков, свалился в салон самолета. Приземлившись на рюкзак, я даже не стал пытаться встать с него. Птица улетела в носовую часть, опять ударилась о стекло и устремилась назад, теперь уже к распахнутой двери, но вдруг, сделав вираж вправо, подлетела к пробоине в фюзеляже. Она на секунду замерла, потом, как крыса, прокралась в отверстие и исчезла.

До меня донесся хохот Лу.

– Ну и ну, – сказал он. – Чертова птица. Ты видел, Джейк?

Я коснулся горящего лба – моя перчатка оказалась вся в крови. Соскользнув с рюкзака – жесткого, словно состоящего из одних углов, как будто он был набит книгами, – я в изнеможении опустился на пол. Луч света, сочившийся из раскрытой двери, падал мне на ноги.

Джекоб просунул голову внутрь, загородив своей тушей дневной свет.

– Видел эту птицу? – спросил он. Хотя я и не мог разглядеть его лица, мне было ясно, что он улыбается.

– Она меня клюнула.

– Клюнула? Тебя? – Джекоб, казалось, мне не верил. Выждав несколько мгновений, он вылез наружу. – Птица клюнула его, – сообщил он своему приятелю. Тот захихикал. Джекоб вновь возник в дверном проеме. – Ты в порядке?

Я не ответил. Я злился на них обоих, зная, что ничего бы этого не случилось, не заставь они меня лезть в самолет. Встав на четвереньки, я пополз в носовой отсек.

До меня донесся приглушенный голос Лу.

– Ты думаешь, птицы разносят столбняк или еще какую-нибудь заразу? – спрашивал он у Джекоба.

Джекоб ничего ему не ответил.

Пилот был одет в джинсы и фланелевую рубашку. Маленького роста, худой парень лет двадцати с небольшим. Я подобрался к нему сзади и похлопал его по плечу.

– Вы живы? – прошептал я.

Руки его безжизненно повисли вдоль тела, подушечками пальцев он почти касался пола. Кисти были распухшие, невероятно большие, словно надутые резиновые перчатки, пальцы слегка согнуты. Рукава рубашки были закатаны, и я разглядел волосы на его руках – темные, почти черные, они резко выделялись на фоне мертвенно-бледной кожи. Я схватил его за плечо и оттянул от приборной доски. Голова его тяжело опустилась на спинку сиденья, и мне стало не по себе от увиденного – я отскочил и ударился головой о низкий металлический потолок.

Глаза пилота были выклеваны птицей. На меня смотрели лишь черные впадины. Кожа вокруг глаз была полностью выедена. Я видел его скулы – белые и почти прозрачные, как пластмасса. Из носа торчала кровяная сосулька. Она тянулась до самого основания подбородка.

Я отступил на шаг, пытаясь побороть подступавшую тошноту. Но какая-то неведомая сила упорно толкала меня вперед. Чувство это было сродни любопытству, но гораздо сильнее: у меня появилось безумное желание снять перчатки и коснуться лица этого человека. Трудно было подобрать объяснение этому патологическому порыву, но у меня хватило сил, чтобы одолеть его, и я начал пятиться назад – шаг, другой; к тому времени, как я отступил шага на четыре, эмоции улеглись, в душе осталось лишь отвращение. Пока я продвигался к выходу, взгляд пустых глазниц пилота неотступно преследовал меня. Выражение его лица было просительно-скорбным, и в моем сознании почему-то промелькнуло сравнение с мордой енота.

– Что ты там делаешь, черт бы тебя побрал? – спросил Джекоб, все еще маячивший в дверном проеме.

Я не ответил ему. Сердце глубоко билось, и его удары молотом отдавались в висках. Я наткнулся на рюкзак, обернулся и ногой подпихнул его в сторону двери. Он был на удивление тяжелым, словно набит грязью, и эти ассоциации вызвали у меня новый приступ тошноты.

– В чем дело? – не унимался Джекоб. Я молча двинулся к нему, продолжая подталкивать ногой рюкзак. Джекоб освободил проход.

Добравшись до двери, я надавил на нее плечом и сумел приоткрыть еще дюйма на три. Джекоб и Лу наблюдали за мной – на их лицах застыло любопытство, смешанное с изумлением и страхом. Когда я выглянул наружу, дневной свет буквально ослепил меня. Я вытолкнул из двери рюкзак, потом выбрался сам и, обессилев, рухнул в глубокий снег.

– Ты весь в крови, Хэнк, – проговорил Джекоб. Он приложил руку к своему лбу и обернулся к Лу. – Эта птица ранила его.

Лу внимательно посмотрел на мой лоб. Я чувствовал, как по левой брови стекает тоненький ручеек крови. Вместе с ним по коже струился холодок.

– Она выклевала ему глаза, – сказал я. Джекоб и Лу тупо уставились на меня. – Птица. Она сидела на колене пилота и клевала ему глаза.

Джекоб поморщился. Лу скептически посмотрел на меня.

– Виден его череп, – продолжал я. – Кости.

Я опустился на четвереньки, зачерпнул пригоршню снега и приложил его к пылающему лбу.

Подул ветерок – яблони, слегка поскрипывая, раскачивались под его порывами. Воронам, сидевшим на ветках, теперь приходилось время от времени взмахивать крыльями, чтобы удержать равновесие. Близились сумерки, и казалось, будто с дневным светом уходит и тепло.

Я убрал со лба снег. Он стал слегка бурым от крови. Сняв перчатку, я провел пальцем по ране. Надувалась шишка; ощущение было такое, словно под кожу мне зашили стеклянный шарик или крошечное яйцо.

– У тебя шишка, – сказал Джекоб. Ружье у него теперь было перекинуто через левое плечо, куртка наглухо застегнута.

Лу опустился на корточки возле рюкзака. Веревка на нем была завязана крепким узлом, и Лу пришлось снять перчатки, чтобы с ним справиться. Мы с Джекобом молча наблюдали за тем, как он трудится. Ослабив узел, он открыл рюкзак.

Стоило Лу заглянуть внутрь, как выражение его лица странным образом изменилось. Первоначальная растерянность уступила место взволнованности и изумлению; щеки запылали, губы растянулись в улыбке, обнажившей его гнилые зубы. Глядя на него, я вдруг поймал себя на мысли, что мне совсем не хочется знать о том, что находится в рюкзаке.

– Черт возьми, вот это да! – воскликнул Лу. Он полез в мешок и осторожно, даже с опаской коснулся его содержимого – словно там сидело живое существо, готовое цапнуть его за руку.

– Что там? – спросил Джекоб. Он, с трудом передвигая ноги, направился к Лу.

Меня охватило дурное предчувствие – вспомнив, каким тяжелым мне показался рюкзак, я вдруг подумал о том, что в нем наверняка спрятан труп, и, скорее всего, расчлененный.

– Здесь деньги. – Лу расплылся в улыбке. – Смотри.

И он наклонил рюкзак.

Джекоб нагнулся и недоверчиво заглянул внутрь. Челюсть его отвисла. Я подошел ближе и тоже опешил от увиденного: рюкзак действительно был доверху набит деньгами; тугие пачки были аккуратно перевязаны тонкими бумажными лентами.

– Стодолларовые купюры, – проговорил Лу. Он вытащил одну пачку и покрутил ее в руках.

– Не дотрагивайся, – сказал я. – Ты оставишь на них отпечатки пальцев.

Он мрачно покосился на меня, но все-таки положил пачку на место. Потом надел перчатки.

– Как ты думаешь, много здесь? – спросил Джекоб. Они оба посмотрели на меня, взывая к моей бухгалтерской компетенции.

– По десять тысяч в пачке… – Я окинул взглядом рюкзак, прикидывая, сколько пачек он мог вместить. – Пожалуй, здесь около трех миллионов долларов.

Я выпалил это почти не задумываясь. И только потом до меня дошло, насколько нелепо мое предположение. Поверить в то, что можно вот так запросто наткнуться на целое состояние, было трудно.

Лу вытащил еще одну пачку – на этот раз он действовал в перчатках.

– Не трогай их, Лу, – снова сказал я.

– Но я же в перчатках.

– Полиция наверняка захочет снять отпечатки пальцев с этих пачек. А ты сотрешь те, которые уже здесь имеются.

Он нахмурился и бросил пачку обратно в рюкзак.

– Неужели и впрямь около трех миллионов? – спросил Джекоб.

– Конечно, – буркнул Лу. – Не будь дураком. Джекоб проигнорировал это замечание.

– Ты думаешь, это деньги наркомафии? – Он посмотрел на меня.

Я пожал плечами.

– Они из банка. – Я жестом указал на рюкзак. – Так обычно упаковывают деньги в банках. По сто билетов в пачке.

Неожиданно на противоположной стороне сада появился Мэри-Бет; он торопливо пробирался через снег к самолету. Вид у него был удрученный, словно он обиделся на нас за то, что мы не составили ему компанию в погоне за лисицей. Мы молча наблюдали за его приближением; никто так и не высказался по поводу его возвращения. Одна из ворон каркнула на пса, и это устрашающее «кар-р-р» пронеслось в морозном воздухе, как сигнал горна.

– С ума сойти, – воскликнул я. – Похоже, этот парень ограбил банк.

Джекоб с сомнением покачал головой.

– Три миллиона…

Мэри-Бет, поджав хвост, вышел из-за носовой части самолета. Он бросил на нас грустный, усталый взгляд. Джекоб присел на корточки и рассеянно потрепал собаку по голове.

– Судя по всему, ты собираешься сдать эти деньги, – проговорил Лу.

Потрясенный, я уставился на него. До сих пор мне и в голову не приходило, что возможен любой другой вариант.

– А ты хочешь оставить их себе?

Лу взглядом обратился за поддержкой к Джекобу, потом вновь посмотрел на меня.

– Почему бы нам не взять себе по пачке? По десять тысяч долларов на брата, а остальное сдать?

– Для новичков объясняю: это называется воровством.

Лу брезгливо поморщился.

– Воровством? А у кого мы украли? У него? – Он махнул рукой в сторону самолета. – Думаю, этому парню уже все равно.

– Это очень большие деньги, – проговорил я. – Кто-то наверняка знает об их пропаже и уже ищет. Я вас уверяю.

– Ты хочешь сказать, что донесешь на меня, если я оставлю себе пачку? – Лу выудил из рюкзака пачку банкнот и покрутил ею перед моим носом.

– Мне и не придется этого делать. Тот, кто разыскивает деньги, знает точную сумму пропажи. Если мы сдадим денег чуть меньше, а ты начнешь сорить по городу стодолларовыми купюрами, этим людям не составит труда вычислить причину недостачи.

Лу махнул рукой.

– Я все-таки хочу рискнуть, – сказал он и с улыбкой посмотрел на Джекоба. Тот улыбнулся ему в ответ.

Я нахмурился, рассердившись на них обоих.

– Не дури, Лу.

Лу ухмыльнулся. Засунув пачку денег себе в карман, он вытащил из рюкзака еще одну и протянул ее Джекобу. Джекоб взял ее, но, казалось, не без колебания. Он так и сидел на корточках, в одной руке сжимая ружье, в другой – деньги, и выжидательно смотрел на меня. Мэри-Бет возился в снегу у его ног.

– Не думаю, что ты осмелишься выдать меня, – произнес Лу. – И уж точно знаю, что не выдашь своего брата.

– Дай мне только добраться до телефона, Лу, и ты увидишь.

– Ты меня заложишь?

Я попытался щелкнуть пальцами, но в перчатках это оказалось невозможным.

– Что-то в этом роде, – ответил я.

– Но почему? Я ведь никому не причиняю вреда.

Джекоб все еще сидел на корточках, зажав в руке деньги.

– Положи их обратно, Джекоб, – попросил я. Он не пошевелился.

– Тебе, может, и наплевать на эти деньги, – проговорил Лу. – У тебя приличная работа. Чего нельзя сказать о нас с Джекобом. Так что нам они очень пригодятся.

Голос его сорвался на жалобное нытье, и, услышав это, я почувствовал необыкновенную уверенность в себе, свое превосходство. Я понял, что акценты в наших взаимоотношениях сместились. Теперь я был «на коне», судьба трофеев была в моих руках. Я улыбнулся Лу.

– Но у меня в любом случае будут неприятности, если ты прикарманишь деньги. Ты засыплешься, а меня возьмут как соучастника.

Джекоб начал было подниматься, но потом вдруг опять присел.

– Почему бы тогда не взять все деньги? – спросил он, переводя взгляд с Лу на меня.

– Все? – повторил я. Эта идея казалась настолько абсурдной, что я громко расхохотался, отчего у меня сразу же разболелся лоб. Я поморщился, ощупав пальцами шишку. Она все еще слегка кровоточила.

– Просто взять мешок, – продолжал Джекоб, – оставить мертвого парня в самолете и сделать вид, что нас здесь вообще не было.

Лу, ухватившись за эту идею, согласно закивал.

– Разделим поровну на троих.

– Нас поймают, как только мы начнем их тратить, – сказал я. – Представьте, как мы трое вдруг начнем сорить стодолларовыми бумажками в магазинах нашего городка.

Джекоб замотал головой.

– Мы могли бы выждать некоторое время, потом покинуть город и начать новую жизнь в каком-нибудь другом месте.

– По миллиону каждому, – подхватил Лу. – Подумай.

– Вы все равно с такой суммой не скроетесь. – Я вздохнул. – Рано или поздно обязательно попадетесь на какой-нибудь ерунде.

– Как ты не понимаешь, Хэнк? – Голос Джекоба срывался от нетерпения. – Ведь эти деньги как будто и не существуют вовсе. Никто, кроме нас, о них не знает.

– Это три миллиона, Джекоб. Где-то же они пропали. Ты не сможешь убедить меня в том, что их никто не разыскивает.

– Если бы их искали, мы бы уже слышали об этом. В «Новостях» давно бы промелькнула эта информация.

– Это деньги наркомафии, – уверенно заявил Лу. – А это подпольные дела. Власти здесь ни при чем.

– Ты не… – начал было я, но Лу резко оборвал меня.

– Господи, Хэнк. Такие деньги плывут прямо нам в руки. Это же настоящая американская мечта, а ты хочешь пройти мимо.

– Надо работать на американскую мечту, Лу. Нельзя же ее своровать.

– Ну, в таком случае наша находка почище американской мечты.

– Какой резон сдавать эти деньги? – спросил Джекоб. – Никому не будет хуже, если мы возьмем их себе. Никто ничего не узнает.

– Это же воровство, Джекоб. Неужели непонятно?

– Вовсе это не воровство, – твердо сказал он. – Просто мы нашли утерянное сокровище, сундук, набитый золотом.

В его рассуждениях была доля здравого смысла. Я это понимал, но в то же время мне казалось, что мы упускаем из виду нечто очень важное. Мэри-Бет заскулил, и Джекоб, не отрывая от меня взгляда, принялся ласкать его. Вороны тихо сидели на ветках деревьев, сгорбившись, словно маленькие грифы. Быстро сгущались сумерки.

– Решайся, Хэнк, – проговорил Лу. – Хватит упрямиться.

Я промолчал; меня одолевали сомнения. Хотя я и упивался своей властью над Джекобом и Лу, мне вовсе не хотелось оставаться в дураках из-за одного лишь глупого желания настоять на своем, не подчиниться их воле. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я невольно задумался над тем, как же все-таки обставить эту кражу. И, словно по волшебству, по велению свыше, меня вдруг осенило: в голове возник простой план присвоения денег без риска разоблачения. Суть его состояла в том, что я мог бы спрятать деньги в надежном месте до тех пор, пока не найдут самолет. Если его обнаружат, но трех миллионов долларов не хватятся, мы поделим их с Лу и Джекобом и разбежимся в разные стороны. Если же окажется, что кому-то известно о пропаже, я сожгу деньги. Рюкзак и его содержимое были бы единственными уликами против меня. И до тех пор, пока Лу и Джекоб не получат свои доли, я буду полностью контролировать ситуацию. В случае опасности я смогу тут же ликвидировать улики и смыть с себя всяческие подозрения.

Оглядываясь назад после всего, что случилось, мне самому не верится, что с такой легкостью я вступил на этот путь. Размышления заняли не более двадцати секунд – треть минуты решила исход дела. На какое-то мгновение в моих руках оказалась судьба не только этих денег, но и моя собственная, Джекоба и Лу, и все же я так и не осознал, какую тяжесть взваливаю на себя, не было у меня и предчувствия того, что всего лишь через несколько секунд я стану участником событий, которые в корне изменят жизнь каждого из нас. По неопытности я счел свой выбор вполне естественным: ведь откажись я сразу от мешка – непременно пришлось бы сдать его шерифу, и тогда – прощай навек так легко обретенное богатство. С другой стороны, мой план давал мне возможность повременить с окончательным решением до тех пор, пока мы не получим всю информацию о пропаже. И я отважился на риск, обойти который был не в силах.

– Хорошо, – сказал я. – Кладите деньги на место. Никто из моих спутников не шевельнулся.

– Мы оставляем их себе? – спросил Лу.

– Я забираю их.

– Ты? – изумился Джекоб. – Ты хочешь сказать, что берешь их себе?

– Вот что мы сделаем. Я спрячу их на полгода. Если за это время никто их не хватится, мы разделим все на троих.

Джекоб и Лу уставились на меня, пытаясь осмыслить услышанное.

– Почему именно ты будешь их хранить? – поинтересовался Лу.

– У меня будет надежнее. Все-таки семья, работа… Мне есть что терять в случае чего.

– Почему не разделить их прямо сейчас? – настаивал он. – И каждый хранил бы свою долю.

Я покачал головой.

– Сделаем так, как я сказал. Если вы против, тогда сдадим эти деньги сегодня же. Решайте.

– Ты нам не доверяешь? – спросил Джекоб.

– Нет, – ответил я. – Пожалуй, нет.

Он кивнул, но промолчал.

– Самолет обнаружат раньше чем через полгода, – сказал Лу. – Придет весна, и кто-нибудь обязательно на него наткнется.

– Тогда-то мы и узнаем наверняка, известно ли кому-нибудь о том, что в самолете были деньги.

– А если выяснится, что известно? – спросил Джекоб.

– Я сожгу их. Единственная возможность присвоить их себе – это быть абсолютно уверенными в том, что нас не поймают. Если возникнет хотя бы малейшая опасность, я тут же избавлюсь от денег.

– Сожжешь их, – раздраженно буркнул Лу.

– Совершенно верно. До последней бумажки. Повисло молчание. Мы все уставились на рюкзак.

– И никому ни слова, – предупредил я и посмотрел на Лу. – Даже Ненси.

Ненси была подружкой Лу, с которой он жил вот уже несколько лет. Она работала в салоне красоты в Сильвании.

– Все равно рано или поздно придется ей рассказать, – сказал он. – Она же захочет узнать, откуда у меня столько денег.

– Ты сможешь ей все рассказать, только когда мы решим, что находимся в полной безопасности. И ни минутой раньше.

– В таком случае условие распространяется и на Сару, – заявил Лу.

Я кивнул, словно это было само собой разумеющимся.

– Будем жить как жили. Единственное, о чем я вас прошу, – это заткнуться на ближайшие полгода. Деньги будут вас ждать. Можете не сомневаться.

Джекоб и Лу примолкли и задумались.

– Договорились? – Сначала я посмотрел на Лу, потом на Джекоба. Лу был мрачен, явно сердился на меня. Он промолчал. Джекоб пожал плечами, заколебался на мгновение, потом неохотно кивнул. И бросил свою пачку денег обратно в мешок.

– Лу? – произнес я.

Лу не шелохнулся. Мы с Джекобом выжидательно уставились на него. Наконец, скорчив гримасу, словно превозмогая боль, он вытащил из куртки заветную пачку, несколько мгновений рассматривал ее, потом, очень медленно, засунул в рюкзак.

– Давай хотя бы пересчитаем для начала, – глухо произнес он.

Я улыбнулся ему – нет, скорее, ухмыльнулся. Его недоверчивость забавляла меня.

– Хорошо, – согласился я. – Пожалуй, это неплохая идея.