"Мозгоед" - читать интересную книгу автора (Монастырская Анастасия Анатольевна)

14 июля

— Эй, док, с тобой все в порядке?

Я с трудом открыл глаза.

Голова гудела. Во рту хрустел кислый песок.

— Док, ты чего? Ты… — Надо мной навис растерянный Фима. — У тебя вся подушка в крови.

— Все нормально, — прохрипел я, сев на кровать. — Уже встаю. Вот встал уже. Который час?

— Десять почти. Мы тебя сорок минут уже дожидаемся внизу, а ты дрыхнешь… — Фима как-то странно смотрел на меня.

— Дайте мне еще полчаса.

Он явно хотел еще что-то сказать, но промолчал. Махнул рукой и вышел.

В ванной комнате я сунул голову под холодную воду и стоял так с минуту. Стало легче. Но когда взглянул на себя в зеркало, то ужаснулся — под глазами залегли красно-синюшные круги, зрачки расширены, белки глаз красны от лопнувших сосудов. С волос стекали холодные капли воды.

Я провел по голове рукой, приподнял волосы и прикоснулся к левому уху, едва не заорав от ужаса — мочка была изжевана и висела лохмотьями. Я сунул палец в ухо и чуть не оцарапался — внутри была застывшая корка крови. У девчонок были ватные палочки. Где же они? А, вот! Морщась от брезгливости, я намочил палочку и аккуратно ввел в собственное ухо. Есть! Там действительно что-то было… Теперь осталось только подцепить и вытащить. А-а-а! Я недоуменно уставился на то, что еще секунду назад было в моем ухе — кусок мокрого склизкого мха. Гадость какая!

Кап… капелька крови упала на плечо. Ухо по-прежнему кровоточило. Кое-как я прилепил к нему пластырь, оделся и вышел на улицу, не забыв про собранную накануне сумку с вещами. Солнце ударило по глазам, и я надел солнцезащитные очки. Заодно и народ не распугаю.

М-да, компания подобралась на редкость разношерстная — Фима, Март, Инга, Боб и Злата. От последних подобного подвига явно никто не ожидал. Злата плакала. Похоже, идея прогуляться по лесу принадлежит Бобу. Странно, вчера он придерживался совершенно другого мнения.

— С тобой все в порядке? — спросила Инга.

— На себя посмотри, — ласково огрызнулся я. — На тебе лица нет.

— А на тебе уха, — горько усмехнулась Инга. — Я всю ночь проревела, только под утро заснула. Как подумаю, что она там лежит, не по себе делается.

— А ты не думай, — беззлобно посоветовал я. — Слишком много мыслей — приманка для мозгоеда.

— Теперь ты в него веришь?

— Теперь я не знаю, во что верить.

— Это большая глупость, — из корпуса вышла Луша. Как всегда безупречна — как только что сделанный маникюр. Красивая, гладкая и пахнет ацетоном.

Я повел носом:

— Духи у тебя — вырви нос. Французские?

— Французские! Дэн, вы должны остаться здесь и ждать помощи! Ты не черта не знаешь о здешних местах. Тут медведи водятся!

— Да? Откуда знаешь? — поинтересовался Фима. — Энциклопедию местной флоры и фауны прочла на досуге?!

— Дэн, ты же взрослый человек, — не отставала Луша. — Куда ты тащишь людей? Они обезумели от страха! Повторяю: мы должны сидеть и ждать, когда за нами приедут!

— Роль попугая тебе совершенно не идет, — я снисходительно похлопал ее по плечу. — Ребятки наши совершеннолетние и могут сами выбирать — ждать неизвестно кого рядом с разлагающимися трупами или попробовать самостоятельно выбраться из этого кошмара.

— Ты не понимаешь, — простонала Луша. — Ты ничего не понимаешь…

— Да? Тогда, может, попробуешь объяснить?!

— Не могу.

— Если ты скажешь сейчас, что все это — шоу, то я за себя не отвечаю, — сказал я. — Разобью в кровь твое хорошенькое личико без всяких рефлексий.

И пошел к воротам.

За мной потянулась вся честная компания. Остальные смотрели нам вслед и не решались сделать единственно верный шаг. Может, правильно, что не решались.

— Думаешь, Луша с ними в сговоре? — спросил меня Фима, как только мы оказались за пределами территории.

— Имеешь в виду руководство канала? Вряд ли. Слишком уж она растеряна. Потому и ведет себя неадекватно. Если бы знала условия игры, разговаривала бы совсем по-другому.

— Скорей всего, она перепугана до смерти, — встрял Боб. — А сейчас и вовсе в истерике бьется — ни одного защитника не осталось. Нормальные мужики ушли в лес, в лагере остались хлюпики.

Мы быстро прошли мимо полянки, где вчера нашли Алису. Инга закусила губу, Март нервно закурил, и только Фима внимательно оглядывался по сторонам.

— Куда идем, док? — спросил он, когда тропинка исчезла в лесной чаще.

— Ручей надо искать. И идти по течению.

— Зачем?

— Ручей впадает в реку. А где река, там и люди.

— Почему мы не пошли по главное дороге? — встрял Боб.

— Потому, что никакой дороги нет, — ответил за меня Фима. — Из-за дождей полная слякоть, только увязнем.

— Ну, и где мы будем искать ручей? — Злата посмотрела на изящно обутую ножку. Словно на вечеринку собралась, а не в лес. — Я пачкаться не хочу. Знаете, сколько эти босоножки стоят?

— Не знаю, и знать не хочу.

— Успокойся. Боб, я заплатила за них сама.

— Ага, только из моего кошелька.

— Ладно, пошли, господа-туристы, — сплюнула Инга и уверенно раздвинула ветви ели.

— Ты, чо, Сусанин, что ли? — не поверил Март.

— Сусанин, не Сусанин, — хохотнула Инга. — Но куда надо — выведу.

Спустя три часа мы устроили привал. Девушки достали немудреные припасы и воду.

— А здесь, правда, медведи водятся? — поежилась Злата.

— Нет, конечно. Здесь же Москва рядом, — успокоил невесту Боб. — Какие тут могут быть медведи? Даже зайца с белкой не встретишь.

— Ничего себе рядом, — не удержался я. — Сто один километр — это, по-вашему, рядом?

— Как — сто километров? Почему — сто километров?

— Сто один для точности. Я точность очень люблю. Неужели не в курсе? Я думал, вы только притворялись, что довольны заболоченным участком в три с половиной гектара. Оказывается, действительно не знали. На фига вам собственность на болоте?! В общем, у меня для вас две новости: одна — хорошая, другая — плохая. С какой начнем?

— С хорошей, пожалуйста, — попросила Злата. — Пусть я сегодня услышу хоть что-нибудь позитивное.

— Хорошая новость — мы все еще живы. Теперь плохая — мы понятия не имеем, где находимся.

— Так это правда? Про сто километров? — уточнила Злата. Будучи блондинкой, она постоянно тормозила.

— Ну, может, и все сто двадцать будет. Честно говоря, по карте не вымерял.

— А нам говорили, всего полчаса езды на машине, — растерянно пролепетала красавица. — Правда, на машине нас никто сюда не подвозил.

— На фига нам здесь недвижимость? — возмутился Четвертаков. — Сюда пока доедешь, полдня пройдет.

— Неужели не знали? — в свою очередь, удивился я. — Вас ведь должны были вывозить за пределы проекта…

— Вывозили, — нехотя согласился Фима. — Только мы к тому времени уже накачанные были, ничего вокруг не замечали. Или сексом занимались — вообще время быстро летит… Не поймешь, то ли час, то ли три часа…

— В общем, и тут вас обули, — подытожил я.

— Почему это и тут? — возмутился Март. — Где еще?

— Да где только ни! Начиная с того, что вас напоили, сняли в непристойных сценах. И заканчивая тем, что мы сидим сейчас в лесу, грязные, искусанные комарами и совершенно не представляем, что нам делать дальше.

— А если продолжить?

— А если продолжить, ребятушки, то вы попали. Подписали контракт, но никто из вас не имеет понятия, что именно он подписал. Копии контракта у вас нет. Вы потеряли несколько лет, надеясь на то, что в будущем будете полностью обеспечены. И что теперь? Ничего… Еще вопрос, не посадят ли вас за убийство, черт, уже пятерых…

— Перспективы — обалдеть! — Фима поднялся с земли. — Пойду грибы, что ли, поищу.

— Ты любишь грибы? — удивилась Инга.

— Нет. Но сидеть без дела тоже не люблю.

— У нас же привал.

— Вот и приваливайтесь, а я грибы соберу.

Вслед за ним потянулись остальные. Не думал, что в лесу просыпается страсть к грибам. Впрочем, я не был уверен, что мы говорим об одних и тех же грибах. Возможно, из бледной поганки можно сварить вполне улётное варево. Или из мухомора. Говорят, если правильно приготовить сморчки-строчки, то они бывают условно съедобными. Это я прочитал в газете. Интересно, что подразумевалось под определением «условно съедобный»? Съешь и, возможно, останешься жив?

— О чем ты думаешь? — спросила Злата.

— О грибах, — честно ответил я. — А ты?

— О тюрьме. Ты только не смейся. Но я тюрьмы больше всего на свете боюсь. Думаешь, нас всех посадят?

Ее совсем не волновали мухоморы и бледные поганки. Жаль… А то бы обменялись любимыми рецептами. В свое время моим однокурсникам хорошо удавалась грибная солянка из ложных опят. Но разговоры о кулинарии придется отложить на потом. Сначала нужно успокоить хорошую девочку. Иначе девочка заплачет и позовет на помощь своего бой-френда. Выяснять отношения с Бобом совершенно не хотелось.

— Успокойся, Злата, всех не посадят.

— А поодиночке?

— Если ты не убивала, то нет. И если Боб не убивал, то и его не посадят.

— Тогда кто же убил? — она наморщила прелестный лобик.

Не умею я разговаривать с блондинками. У них мозги как-то по-другому уложены — крест-накрест. В итоге, начало мысли не совпадает с концом. Блондинка говорит: сегодня хорошая погода, но я все равно возьму зонтик, потому, что он подходит к моей шубе. Ну? Где здесь начало, середина и финал?

Еще хуже блондины. С ними вообще непонятно. Был у меня один депутат, так я отказался с ним работать после следующей фразы: «Возьмем Кольский полуостров, вставим в него телевизор, будем вокруг все время хлеб накручивать — так что же, Илья Муромец, что ли, вырастет, я вас спрашиваю?». Вот и я спрашиваю, как с таким работать? А ведь какие перспективы вырисовывались! Несколько лет мог бы жить припеваючи где-нибудь на Сейшелах.

Впрочем, давайте без клеветы и злых пасквилей. И среди людей со светлыми волосами встречаются вполне достойные люди. К примеру, Злата. По отзывам на форуме, Злата — натуральная блондинка. Следовательно, с самого рождения она думает совсем не так, как мы. Думает много и, по большей части, оригинально. К тому же, ей не надо каждый месяц закрашивать черные корни, что благотворно влияет на нервную систему. Вы не представляете, сколько свободного времени появляется у натуральных блондинок! Была у меня одна… Впрочем, я опять отвлекся…

Оставшись без своего бой-френда, Злата мгновенно преобразилась. Исчез фальшивый налет, наигранность и напускная глупость.

— Болит? — она участливо показала на ухо.

— Ноет.

— Это он приходил, да?

— Кто? — я сделал вид, что не понял.

— Он… Я не хочу называть его вслух…

— И ты поверила в эту ерунду? Такая умная девушка…

— А вот этого не надо, — нахмурилась Злата. — Не люблю пошлых комплиментов. Я вообще комплиментов не люблю, все про себя знаю. Внешность на тройку, макияж на пятерку. У меня амплуа глупой блондинки. Мне его Луша придумала. В каждом шоу должна быть своя глупая блондинка. Важно первой занять это вакантное место, и тогда ты дойдешь до финала. Мне положено быть тупой и без чувства юмора.

— Не надоело?

— А то! — Она красиво улеглась на нагретой земле. — Еще как надоело! А что делать? Я так вошла в роль, что даже сама привыкла думать о себе как о полной дуре. Не поверишь, бывает, читаю книжку по макроэкономике, а в голове одни «муси-пуси». Боб входит, а я ему: «Тигренок! Ты меня любишь?». Какой из него тигренок, скажи на милость? Даже на уссурийского не тянет. На черта мне его любовь, тем более, если ее нет?

— Ты читаешь такие умные книжки?

— Я еще и пою. Хотела записать сольный диск — Гоша так удивился, чуть челюсть не потерял. Она за ним потом по столу прыгала. «Как? Ты еще и поешь?» Спела. Прослезился, а после на ухо сказал: «Никому не говори, что умеешь петь. Все равно никто не поверит. Скажут, купили тебе место на эстраде, а ты только рот открываешь.».

…Четыре шкафа в комнате: два — со шмотками, два — с мягкими игрушками. Скоро тридцатник, а мне по-прежнему дарят плюшевых медвежат. И любовь такая же… плюшевая… Сюсюканье без всяких обязательств. Я, говорит, женюсь на тебе, но потом, если захочешь. А мне уже и не надо. Я домой хочу — к маме. Чего мне от него хотеть? Люди и через два года расстаются, мы же держимся, как партизаны на допросе. Сколько ни пытай — правды все равно не скажем. Вот ушел сейчас, и мне сразу легче стало.

— У вас идеальная пара…

— Брось, Дэн, идеальных пар не бывает, как не бывает идеальных отношений. Единственное исключение — когда он и она играют на публику. Вот и мы играем. Скоро уже пять лет. Надоели друг другу до чертиков, а расстаться не можем — как же, приз-то еще не поделен. Надо держаться друг друга, пока есть силы. Сил немного, но до финала продержимся. Стоит отдать должное Бобу — до сих пор он умудрялся держать меня на коротком поводке. И только однажды едва не упустил…

— Ты про ребенка? — интуитивно спросил я.

Она вскинулась:

— Откуда знаешь? Алиса сказала, да? Гадина! А ведь обещала…

— Не поминай мертвых всуе. О них либо хорошо, либо забудь. Ничего она не говорила. Сам догадался. Глаза у тебя больные. А как про детей речь заходит, сразу плакать начинаешь. Когда Стася в детдом ездила, ты с ней зачем-то увязалась, а потом ревела всю ночь.

— Я же плакса. Плачу по поводу и без… Меня Боб так и зовет: наш бесплатный водопровод.

— Без повода ты играешь, а вот что касается детей… Когда ревешь, ты настоящая. Как с той девочкой.

— Я дочку хотела. А тут увидела, и сорвалась. Глаза у нее голубые, и волосики светленькие. На меня в детстве очень похожа. Прямо как две капли воды. Я с тех пор на дождь смотреть не могу: ищу две одинаковые капельки, а дождь стеной стоит, ничего не разглядеть. А я все смотрю и смотрю, вдруг по ту сторону доченька моя… Только руку протянуть.

— Почему не родила, если хотела?

— Это оно настоял, — глухо проговорила Злата. — Ну, чтобы у нас был ребенок. Ему тогда показалось, что шоу должно вот-вот закончиться, а моя беременность упрочила бы шансы на победу. Боб на все готов ради приза. Я не возражала: детей сама давно хотела, врачи торопили. К тому же, совершенно не понимала, чем заняться после проекта. Это ведь только на экране все гладко: приглашения, телеэфиры, съемки, гастроли. А на самом деле — полная фикция. Мы всем давно надоели со своей любовью в прямом эфире. Если эфир не прямой, то и любовь фальшивая. В общем, решила, как будет здорово: я воспитываю детей, Боб зарабатывает деньги. Выбросила таблетки. Боб еще смеялся: то-то сюрприз будет в финале. Пока зрители голосуют, мы фотографию с УЗИ показываем. И младенчик пальчик сосет. Идиллия! Я даже родителям ничего не говорила. Знала, что волноваться будут. Боб им никогда не нравился, и не женаты мы… Зачем, думаю, расстраивать? Потом обо всем расскажу, когда в гости приедем.

— Неужели никто не заметил?

— А как тут заметишь, если срок всего ничего. К тому же, сразу забеременеть не получилось — мы украдкой к врачу ездили, анализы сдавали. А потом будто бог меня услышал. Боб даже не ожидал, что так быстро все произойдет. Несколько процедур, таблетки месяц попила — и вот! Неделя задержки, потом вторая. Я тест сделала — есть!

— Боб обрадовался?

— По нему и не понять. Вроде да. Когда была на третьем месяце, нам принесли контракт. Шоу еще продлили — на год. По сценарию, мы должны изображать пламенную и страстную любовь с легким намеком на чувственность. Никакого секса! То, что люди спят в одной постели, не означает, что они занимаются сексом! Воспитание молодежи, твою мать…

Окурок полетел в сторону. Лицо Златы пошло злыми пятнами.

— И тут я — беременная! Никто еще не знал — ни мои родители, ни его. Только мы с Бобом и наш режиссер. Гоша мне и говорит: «Извини, Злата, но либо ты с нами, либо нет. Твой ребенок никому не нужен». «Мне нужен, — отвечаю. — И Бобу». Смотрю, а Четвертаков молчит, словно его не касается. В общем, мне предложили аборт. Боб сказал, что мы его сделаем. Мы!

— И ты даже не пробовала сопротивляться?

— Если ты не в курсе, — жестко ответила она, — у моего нынешнего бой-френда до меня была подруга. Они на проекте большую любовь крутили. Ей тоже в свое время сообщили правила игры, но она не захотела подчиниться. Надавили и выставили с позором. Она потом полтора года не могла отмыться от клейма проститутки. Телевидение странная штука — иногда достаточно всего одной минуты, чтобы изменить всю твою последующую жизнь. Такая история, Дэн. Если хочешь, можешь осудить. Мне все равно, сама я давно себя осудила.

— Кто без греха, пусть первым бросит камень.

— И за это спасибо, — глухо ответила она, поднимаясь с земли.

— За что?

— За цитату, разумеется! — Тут на ее лице появилась глуповатая улыбка: — Тигренок, ты вернулся? Мы тут без тебя скучали. Ты меня любишь?

— Все в сборе?

— Фимы нет.

— А он-то куда подевался? — неясный страх царапнул сердце. Оно бешено и больно стучало.

— Сказал, что малинник нашел и хочет ягод собрать, — пожала плечами Инга.

— Он же за грибами пошел.

— А нашел малинник.

— Видимо, увлекся, — мне по-прежнему было не по себе. — Где это ягодное изобилие?

— Слева, — показала Инга. — Там еще в низину нужно спуститься.

— Сидите здесь. Я мигом.

Одним прыжком скатился в низину. В ста метрах действительно раскинулся малинник.

— Фима! Ау! Кончай ягоды жрать! Нам пора.

Тишина. Только где-то в глубине кустов раздавалось угрожающее сопение.

— Фима!

Кто-то рассыпал горсть спелых ягод. Форма у них какая-то странная… От земли шел солоновато-железистый запах. Запах крови. Трава примята, словно по ней тащили что-то тяжелое. Черт! И это в сотне метрах от нас. Почему я опять ничего не слышал? Почему?

Идти по красной цепочке было легко и страшно. Через несколько метров я нашел человеческий палец.

Еще через пару метров окровавленный кусок штанины.

Рычание становилось все громче.

Я осторожно раздвинул ветви…

Наверное, эту картину можно было назвать идиллической. Двое маленьких симпатичных медвежат играют на маленькой солнечной лужайке. Мордочки обоих детенышей вымазаны чем-то красным… Тот, что покрупнее, теребил правую ногу Фимы. Второй, помельче, царапал когтями обнаженный и наполовину разодранный живот. Фима смотрел прямо на меня: в мутных, подернутых пленкой смерти, глазах застыло бесконечное удивление. Медвежонок игриво тронул ногу, и тело послушно дернулось.

«Здесь водятся медведи!» — об этом каких-то три часа назад сообщила Луша. И вот, пожалуйста, мишка косолапый по лесу идет, шишки собирает, песенки поет… Гениальная идея — свалить все на медведя… Вот только так ловко перерезать горло мишка вряд ли сумел бы. Что ж, по крайней мере, теперь я знаю, что убийца среди нас. Злата исключается — она все время была со мной. Остаются только Боб, Инга и Март.

Медвежата тем временем весело терзали тело Фимы. Я сделал шаг вперед, намереваясь отобрать мертвую игрушку. С малышами я, наверняка, справлюсь. Не такие уж они и большие. Их нужно всего лишь на всего отвлечь: может, палку в сторону бросить? Я подобрал обломанную ветку, призывно помахал:

— Эге-ге, ребята! А что у меня есть!

Старший медвежонок озадаченно уставился на меня, потом поднял мордочку и горестно завыл:

— Ма-ма!

Справа раздался угрожающий треск веток…

Вот и мама пожаловала! Я отступил назад. Только встречи с разъяренной медведицей мне сейчас не хватало!.. Спокойно, милая, спокойно. Дядя понял свою ошибку. Дядя уже уходит.

Но разъяренная мамаша явно жаждала со мной познакомиться. Я где-то читал, что медведи могут снять с человека кожу целиком — у таксидермистов есть профессиональный термин — снять кожу «чулком». А еще я читал, что при встрече с бурым монстром ни в коем случае нельзя убегать: надо упасть на землю и притвориться мертвым. Вот как Фима. Но если вам попался гималайский косолапый, давайте хук справа и ругайте его почем зря. Иного отношения они не понимают. Так бежать или драться?

Медведица решила проблему за меня, протянув гигантскую лапу. Словно в замедленном кино, я увидел длинные желтые когти… И попятился, рискуя в любой момент быть заживо освежеванным.

Может быть, она бы меня и догнала — своими беговыми качествами я похвастаться не могу. К счастью, ее отвлекли медвежата…

— Ма-ма, — теперь обиженный голос подал младший, у которого братишка полностью отобрал новую игрушку.

Бурая родительница решила вопрос просто: отшлепала обоих и брезгливо обнюхала труп.

Кусты малины царапали руки и лицо, я отчаянно продирался сквозь заросли, сопя от страха и ужаса. И только оказавшись на безопасном расстоянии, сумел перевести дух.

Может быть, подождать, пока святому семейству наскучит новую игрушку? Но где гарантия, что они за это время не сожрут труп? Я не знал, как у медведей обстоит дело с некрофилией, но слышал краем уха, что человечину они даже очень уважают. Представив, что останется от Фимы после такого пиршества, без сил опустился на землю.

Воздух звенел от полуденной жары. Духота даже в чаще леса изматывала, футболка давно пропиталась соленым потом и кровью — наверное, я прекрасная приманка для всех кровососущих, которые есть в этом лесу. К счастью, здесь не водятся ни крокодилы, ни гигантские вараны с острова Комодо — фильмы про них мне особенно нравились. Но одно дело, когда сидишь в уютном кресле перед телевизором и пьешь ледяное пиво, и совсем другое, когда ты в лесу в странной компании, и один из твоих спутников — маньяк. Теперь я знаю точно. Но вот который? Это как игра в наперстки, никогда не угадаешь, под каким наперстком шарик. А шарик в руках у шулера.

— Вот ты где! — мне под ноги скатилась Инга. — Мы так испугались. Сначала Фима, потом ты. Уже час прошел. А где… — она осеклась.

Я внимательно посмотрел на нее. Спутанные влажные волосы прилипли ко лбу. На щеке царапина. Футболка в мокрых пятнах. Джинсы порваны. И теперь уже не поймешь, то ли это дань моде, то ли результат борьбы. Я посмотрел на ее руки — тонкие алые полосы уже начали заживать.

— Фимы нет, — хрипло ответил я. — У него это…медвежья болезнь…

Она тупо посмотрела в сторону малинника.

— Не ходи туда, — предупредил я. — Не надо…

— Это как с Алисой? — после паузы спросила она.

— Примерно. Может, даже еще хуже.

— Куда уж хуже…

Тут Инга была не права: всегда есть куда хуже.

— Ты видела, как он ушел в малинник? Он был один?

— Нет, у меня живот болел… Пришлось уединиться. Сам понимаешь, не буду же я при всех под кустиком сидеть, как та самая мышка, у которой то ли понос, то ли запор… Зато глаза с полблюдца.

Хорошее алиби — каждому бы такое. И ведь даже не проверить. Не будешь же тот самый кустик искать…

— Откуда у тебя царапины на руке?

— Кусты…

— Не ври! Точно такие же полосы были у Алисы и у Даши. Ты тоже в опасности.

— Как пафосно, док!

— Ну и пусть! — упрямо возразил я. — Откуда у вас эти царапины?

— Глупо признаваться, — она задумчиво жевала травинку. — В общем, неделю назад Март сказал, что он не знает, хочет ли быть с Алисой. К нему Дашка отчаянно приставала, вот он и повелся, дурак какой! Где Дашка, и где Алиса? Алиса, естественно, в слезы.

— Она так его любила?

— Она себя любила! — фыркнула Инга. — Больше всех вместе взятых. Если бы Март ее бросил перед самым финалом, то она пролетела бы над главным призом, как фанера над Парижем. А Дашке был нужен только Март. От макушки до тапочек. Мне, сам понимаешь, до Марта дела нет, но взять реванш и показать Алисе большую мстительную фигу — от такой радости я не отказалась. В общем, я тоже к нему приклеилась, как банный лист. Он думал, что всерьез.

— А что Алиса? Скандал устроила?

— На скандал идут глупые бабы, — просветила меня Инга. — Алиска поступила умнее: пригласила нас с Дашкой к себе в комнату, налила по стакану и заставила поклясться, что мы никогда не предадим ее интересов. Вот и резали бритвой себе руки, как пятнадцатилетние соски. Дашка повелась сразу — мигом осоловела, мы ее еще поцелуями ублажили. Так и заснула. Хорошая девочка была, только не очень сообразительная. Такие даже с возрастом не умнеют. А вот со мной Алиске сложнее пришлось…

— Переспали?

— Смотри-ка, догадался, — беззлобно усмехнулась Инга. — Хорошая ночь была, Алиса так старалась, что я даже сама обманулась — надо же, думаю, какая в ней искренность. Как же! Лишь бы до ее драгоценного Марта никто не дотронулся. Только видишь, как все повернулось: ее нет, а я еще пока жива. И умирать не собираюсь.

— Кто же тебя спросит?

В ответ она показала нож. Я пригляделся: лезвие было блестящим и чистым. Алиби опять же. Не придерешься!

Мы молча пошли к остальным. Также молча, подобрали наши рюкзаки и пошли дальше. Рюкзак Фимы висел теперь на плече Боба.

Иногда я ненавижу жизнь. Смерть бывает намного честнее.

Лес постепенно менялся. Казалось, что с каждым шагом мы только забираемся вглубь, отдаляясь от людей. Впрочем, Инга так не считала.

— Здесь должна быть вода, — упорно твердила она. — Должна! Раз сказала, значит, будет!

— Может, на дерево влезть? — уныло предложил Боб. — Сверху лучше видно.

— Или на мох посмотреть, — робко посоветовала Злата. — По нему направление угадывают.

— Смотри, — я показал на ближайшую ель. — И что это тебе дало?

— Вроде бы мох должен расти с северной стороны, — неуверенно пробормотала Злата. — Значит, там север.

— И?

— И вот, — развела Злата руками. — Я сказала, где север, а дальше вы уж сами как-то решайте. В конце концов, с вами в лес идти я не напрашивалась. У меня волосы спутались, и макияж потек. И вообще я в душ хочу!

— Придется лезть на дерево, — вздохнул Боб, смерив любимую уничижительным взглядом.

И ведь действительно полез: кряхтя, сопя, то и дело, зависая на сучьях и ветках. Злата внизу театрально ахала и громко подбадривала: «Еще одну веточку, тигренок, еще одну!». Март откровенно зевал. Инга остругивала ножом палочку. А я думал: если он так ретиво лезет на ель, то что ему мешало покорить тот злополучный дуб? — мелькнула предательская мыслишка. Он вполне мог увлечь Дашку, наговорить ей с три короба, а потом убить на дереве. Версия не так уж плоха… И с Фимой они вроде бы отправились вместе…

— Мы не туда идем! — прокричал Боб. — Нам надо взять вправо, там река. Я ее вижу.

— Далеко?

— Километров пять, не меньше.

Мы синхронно посмотрели на Ингу.

— Ну, я не знаю, — пробормотала она. — Мне кажется, что надо идти прямо.

— Мне все равно, — лениво отозвался Март. — Вправо, так вправо, Прямо, так прямо.

— Надо делать так, как Боб говорит, — упорствовала Злата. — Тигренок умный. Он у меня институт закончил.

Я больше не верил никому из них. Наверное, Луша изначально была права: мы не знали ни дороги, ни леса. То, что поначалу казалось легким приключением, превратилось в нешуточную проблему.

— Идем, как сказала Инга, — решил я. — Там будет видно.

Боб неловко слез с дерева и посмотрел на грязные, ободранные ладони.

— Мое дело предупредить, — хмуро сказал он, старательно отводя взгляд. — Ваше дело — отказаться.

К вечеру разожгли костер. Девушки принялись готовить нехитрый ужин.

Я следил за плавными движениями Златы и почему-то думал о своей жене. Угораздило же меня когда-то жениться на юной блондинке. Она считала себя очень умной и во всем искала подвох. Если я дарил ей книгу, она начинала плакать: «Ты намекаешь, что я дура». Если дарил цветы, то якобы смеялся над ее заурядностью. Дескать, дашь этой заурядной дуре цветов, и она заткнется. «Ты приглашаешь меня в ресторан, чтобы я там напилась и танцевала голой на столе. Ты подарил мне ожерелье, чтобы я однажды за какой-нибудь гвоздь зацепилась, и мне голову оторвало». Голову ей не оторвало. С головой у нее как раз все в порядке. Просто однажды моя маленькая блондинка выросла и поумнела. А как поумнела, так и развелась. Зачем ей неудачник? Я не винил ее: страсти давно отшумели, чувства впали в кому. И мне нравилось так жить, перемешивая дни и ночи, ни о ком не беспокоясь и ни о чем не думая.

— Нравится? — рядом со мной возник Боб. — Хороша девочка?

— Красивая, — осторожно ответил я.

— И хозяйственная, — сплюнул он. — Жаль только, дура.

— Не стоит делать столь громких заявлений, если твоя роль — Ромео, — посоветовал я.

— Почему Ромео? Не понимаю ажиотажа вокруг этой трагедии. Подумаешь, не смогли быть вместе. Что, из-за этого нужно было травиться? Или делать харакири? Им нужно было всего лишь подождать — все бы уладилось само собой. И папа сказал бы «да», и второй папа не стал бы возражать. Все проблемы людей лишь из-за того, что они слишком торопятся. Лучше отойди в сторону. Подумай. Взвесь все «за» и «против». И только потом играй «ва-банк».

— Ты всегда так поступаешь?

— Почти, — в бликах костра глаза его глаза казались темными, блестящими и очень опасными. — Прежде чем сделать шаг, я всегда думаю, как он отразится на моем будущем. Если ты все поставил на кон, то не имеешь права ошибаться.

— Даже ценой собственного ребенка?

— Рассказала, значит. — Боб нисколько не смутился. — Сколько времени прошло, а никак забыть не может. Да какой ребенок?! Так, эмбрион… Если бы не я, эта дура действительно бы родила, а теперь бы маялась, не зная, куда пристроить никому не нужного младенца.

— Если бы не ты, то она бы не забеременела, — парировал я. — Ты ее полностью подчинил себе. Злата и шагу не может ступить, чтобы не послушать тебя.

— Я лучшее, что у нее было!

— Тогда этой девочке можно только посочувствовать. Лучшего она так и не знала. А что, кстати, приключилось с другой твоей девушкой?

— С Ангелиной?

— С Ангелиной.

Тут он заметно помрачнел. Права Алиса, у каждого свои скелетики в темном лесу. То есть в темном шкафу.

— Не хочешь говорить? — я сознательно его подначивал.

— Отчего же? Могу. Ты вроде как психотерапевт. Кушетки здесь, конечно, нет, но суть процедуры не меняется. Гелька была классная. Красивая, как ангел. Умная, как черт. С ней я чувствовал себя счастливым. На девяносто девять процентов. Знал, что если будем вместе, то выиграем все призы в этой жизни. И знаешь, что мне в ней особенно нравилось? Она никогда не плакала. Как бы плохо ей ни было, ни одной слезинки. В общем, мы даже подумывали о том, чтобы пожениться. А потом ко мне пришла Луша.

— И?

— А дальше все показали по телевизору. Типа она должна мне сказать страшную вещь, но не знает, как я к этой страшной вещи отнесусь. И прочая мура. Что касается «бла-бла-бла» — Луша сто очков вперед любому оратору даст. Это была преамбула, а теперь амбула: Геля не та, за кого себя выдает. До встречи со мной чем только Геля не занималась: оказывала эскорт-услуги, снималась в порнографических фильмах, стояла на Невском проспекте, высоко подняв грудь.

— И ты поверил?

— Мне показали фотографии.

— Ну и что?!

— То есть как это что? Повторяю, я видел фотографии. И мне они очень не понравились.

— А если это монтаж?

— А если нет?

— И все равно, Боб, я не понимаю, — я не отрывал взгляда от Златы. — Ты любишь женщину, ты без ума от нее. Ты даже готов жениться. Однако моментально отказываешься, как только тебе предоставляют якобы неопровержимые доказательства. Но доказательства чего? Какое тебе дело до ее прошлой жизни, если ты ее любишь здесь и сейчас?

— Это мое дело! — взорвался он. — Гелька обманула меня. Она мне ничего не говорила о своей прошлой жизни. И я ей верил.

— Ты верил ей, так? Что же помешало поверить ей и в тот раз? Почему ты отказался от женщины, которую ты любил? Какое значение имеют несколько снимков сомнительного происхождения?

— Она призналась сама!

— В чем?

— В том, что занималась проституцией! В том, что снималась в порнухе! В том, что она не та, за кого себя выдавала!

— Сколько смертных грехов в одном теле! С тобой все ясно, Боб. Жена Цезаря выше подозрений. Только так не бывает… Мы люди, а значит…

— Значит, имеем право на ошибки. Ты это хотел сказать? — Боба было не так просто вывести из себя. — Конечно, мы можем ошибаться. Но проституция — не ошибка. Это образ жизни. Я не смог простить лжи.

— Дурак ты… Тебе судьба подарила встречу с замечательной женщиной — ты от нее играючи отказался. Точно так же легко отказался и от собственного ребенка. Ты отказываешься от всего, что может тебе помешать. И проблема не в Геле или в Злате, а в тебе…

— Остается добавить: «Хочешь, поговорим об этом?».

Я помнил, чем закончилась история с Гелей. Конечно, она призналась. Фотографии, где она была снята обнаженной, передавали по кругу, и каждый счел должным осудить ее прошлую жизнь. Боб держался так отстраненно, словно она не только обманула его надежды, но и заразила неприличной болезнью. Ее вышвырнули из шоу в течение часа. Ангелина вышла за ворота, там не было даже машины, чтобы ее отвезти. Как она добралась до шоссе, я не знаю. Я вообще не знаю, сколько времени она шла по этому кошмарному лесу на своих высоченных шпильках. Только спустя несколько дней ее подобрали на дороге и отвезли в Москву. Вернувшись, Геля попыталась покончить с собой. Откачали. Но клеймо прокаженной носила еще очень долго. Возможно, ее дальнейшая жизнь сложилась не так уж плохо, мне о том не известно. Но я до сих пор не мог понять, как можно отказаться от любимой женщины, если она к тому же любит тебя.

— Так что, док? Будем меня лечить?

— Нет никакого желания, — мрачно ответил я. — Тем более, ты и не болен. У людей без совести всегда все в полном порядке.

Я знал, что вечером он снова придет ко мне — мой кошмар и моя правда.

— Ты не спишь?

— Нет.

Сегодня он был настроен более благодушно. Удобно устроился на левом плече и стал нашептывать:

— Зачем тебе эта безнадежная компания? Они обречены! Нужно встать и уйти. Идем! Не бойся, я покажу тебе дорогу. Она рядом, вы просто ее не видите. У тебя «шоры» на глазах. Отбрось их, и ты увидишь истинное положение дел. Все, как есть на самом деле.

— Ты знаешь, кто убивает?

Он тихо рассмеялся.

— Конечно. И ты это тоже знаешь. Только не хочешь замечать. Все время зачем-то ищешь мотив — вот твоя главная ошибка. Кто-то кого-то убивает не потому что, а вопреки чему-либо. Как только ты просеешь собственное сознание, сразу все поймешь.

— Значит, все-таки маньяк?

— Что есть маньяк? Человек, одержимый манией, страдающий ненормальным влечением к чему-либо. Каждый из нас маньяк. Каждый хочет заполучить то, чего не имеет. Но, получив, он будет стремиться к другому. Ваши желания меняются слишком быстро. В этом и есть несовершенство человечьей натуры. Ты все забыл? Тебя же этому учили. Единственно верный мотив — желание.

— Значит, тот, кто сильнее всех хочет получить главный приз, и есть убийца…

Он досадливо цокнул:

— Какой ты смешной, однако! Кому интересны чужие желания? Кто будет их измерять? У каждого — своя сила и своя правда. Отдели зерна от плевел, и увидишь сено.

— Не понимаю.

— Вот видишь, даже такой простой истины ты не понимаешь.

— Подожди, — почему-то я заторопился. — Скажи, ты приходил к убитым?

— Какой ты милый, док, — я увидел длинные острые зубы. — Раньше ты в меня не верил, а теперь такие вопросы задаешь. Конечно, я был с ними. Но какой промежуток тебя интересует? До, во время или после убийства?

— Во время…

— К некоторым, да. К тем, кто мне симпатичен… У Полины был. Она очень удивилась. Не мне — убийце. Стала охорашиваться, одежки свои немудреные скинула. Разлеглась, словно другого и не ждала. Но вместо любви он подарил ей смерть. Правда, красиво?!

— А Даша?

— Нет, — он снова зацокал, как возмущенная белка. — У нее голова пустая — нечем поживиться. И тарахтит, тарахтит, тарахтит… Я ее только подтолкнул немного, чтобы поняла — вот оно, настоящее… Подсадил… Цепочками обмотал, чтоб красиво было. Там ее и смерть накрыла.

— Что это — настоящее?

— Смерть, конечно. Жизнь — есть иллюзия. Иллюзия есть жизнь. И только смерть дает истинное знание — смерть открывает твою истинную суть.

— Но после этого ты умираешь.

— Такова цена. Но, умирая, ты узнаешь, кто ты есть. Разве это не прекрасно?

— Алиса… Ты был с ней?

— О, да! Прекрасное ничто. Я вгрызался в ее голову и тонул в восхитительной пустоте. Там невесомость и немного шмоток. Не переживай, она не стоила твоих терзаний. Физическая оболочка. Ты достоин большего.

— Чего я достоин?

— Тебе виднее, — чавкнул он. — А сейчас извини — слишком голоден, чтобы продолжать.

Я расслабился и постарался получить удовольствие. Голову снова сжали горячие тиски. Борясь с приступом тошноты, я из последних сил смотрел на костер. Искры ударили прямо по глазам. Стало больно, на губах выступила пена. Голова дернулась, и я увидел ночное небо. Какие звезды в это время года… Какие звезды…

Звезда по имени Инга…