"Империя звёзд" - читать интересную книгу автора (Бэрд Элисон)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИГРЫ БОГОВ

11. ЗАИМ

Роглаг спешил по коридору Халазарова дворца.

Тусклый серый свет падал длинными лучами из высоких окон, но эти отдельные лучи не столько разгоняли мрак залов, сколько подчеркивали его. На полу вились и ползали живые змеи, заставляя гоблина внимательно смотреть, куда ставить ногу. Он мог бы остановить атакующую змею чародейством, но если хоть одна ужалит его, пока он не видит, яд разойдется по жилам слишком быстро для любого противоядия. Все новые зверушки Мандрагора ядовиты — естественно, он их для этого и заводил: их присутствие сдерживает шпионов и убийц. Его зверинец служил почти отражением его ума: как часто бывает у любимцев, чувствующих настроение, они показывали состояние хозяина. Роглаг ощутил укол ужаса, подумав о встрече с принцем. Мандрагор, как показывало положение вещей, вряд ли радостно воспримет плохие новости.

Перед дверью в покои принца Роглаг остановился. Дверь была приотворена. Он осторожно постучал — ответа не было. Гоблин открыл дверь и заглянул.

Комната тоже была освещена тускло. Войдя, гоблин с опаской оглядел ее. Принца видно не было, но Мандрагор не всегда пребывал в облике человека: когда он хотел запугать слуг, то появлялся в виде зверя: гигантской змеи, например, или дракона. Роглаг шагнул вперед, и что-то зашевелилось с сухим шелестом на огромном, похожем на трон кресле принца. В падающем от двери свете тускло блеснули чешуйчатые кольца. Гоблин вздрогнул.

Просеменив вперед, он склонил колени перед троном. Змея на троне подняла голову и зашипела, шея ее раздулась широким клобуком. Да, принц не в духе.

— Простите, что пришел незваный, ваше высочество, но я только что узнал… — начал он, приняв еще более униженную позу и подобострастный тон, чтобы не вызвать еще больше гнева.

— С кем это ты беседуешь, Роглаг?

Голос Мандрагора — и сзади! Гоблин вздрогнул и резко обернулся.

— Я думал, это принц изволит быть там…

Мандрагор засмеялся:

— Нет, это мое последнее приобретение — королевская кобра. Правда, красавец? Я его нашел в низовьях реки.

— Она… он… ядовитый?

— Крайне. Тебе повезло, что он тебя не укусил: ты бы умер почти сразу. Да, так зачем ты пришел?

Мандрагор небрежно поднял змею, и она тут же успокоилась и повисла, как веревка. Держа длинную чешуйчатую тварь за шею, он сел на свой трон.

Роглаг стал докладывать, потом задрожал, когда пальцы Мандрагора стали выбивать зловещую дробь на подлокотниках.

— И больше ее не видели, — закончил Роглаг.

Руки Мандрагора стиснули подлокотники.

— Что? — Гоблин сжался в комок, когда Мандрагор поднялся во весь свой гигантский рост. Кобра снова раздула капюшон, ударяя головой в воздух. — Она действительно удрала от своих хранителей? Жизнью клянусь, сам не знаю, хорошая это весть или нет.

— Я думаю, хорошая, — нервно сказал гоблин. — Я думаю, храбрости ей не хватило, и она удрала.

— Или ей надоело сидеть взаперти, и она вырвалась на свободу. Но что она теперь собирается делать? Она знает, что силы вызвать меня на бой у нее нет — пока нет. Неужто она думает, что сможет сама собрать армию? — Мандрагор будто говорил, сам с собой, потом снова обернулся к царю гоблинов. — Разошли своих гоблинов и кого-нибудь из огненных драконов по всем мирам, куда она могла полететь. И если ее найдут, сообщи мне немедленно.

Король Тирон смотрел с самого высокого балкона в Халмирионе на пеструю толпу, собравшуюся на холме. Пришедшие беспокойно ожидали известий от Трины Лиа. Пока ее не было, люди хотели слышать от Тирона успокаивающие слова, и он изо всех сил старался выполнять эту обязанность. Но страшные известия об исчезновении дочери, которое сперва со страхом сочли за похищение, лишили его сна и покоя. А теперь стало ясно, что она не была похищена, а сбежала.

Он поднял руки жестом благословения, потом вернулся в дом и пошел в комнату к дочери. При виде ее вещей, дышащих невинным детством, у него на глаза навернулись слезы.

«Доченька, Эйлия, — что за проклятие подарили тебе мы с твоей матерью при рождении? На какую жизнь — или какую смерть — обрекли?»

— Бедный ягненочек, бедный ягненочек!

Так причитала няня Бениа, услышав новости, пока он не отослал ее спать, напоив успокоительным зельем. «Действительно, ягненочек, — подумал он мрачно. — Очень подходящее слово, если учесть древний меранский обычай. Жертвенный агнец…»

А какую роль он сам в этом сыграл? Только любил свою жену и дочь и утратил их обеих? И все?

— Ты — наш символ, — говорила ему Марима. — Символ каждого смертного: Возлюбленный Богини.

— Не очень существенная роль.

— Благороднейшая из всех. Не будь тебя, Эларайния не сошла бы с Небес. Не будь тебя, Дочь Матери не родилась бы во плоти, чтобы жить среди нас. Ты — дверь, через которую в наш мир людей вошли и Мать, и Дочь. Когда ты стоишь на балконе, ты представляешь нас всех.

Но Тирон никогда не хотел славы. Он хотел лишь вернуть двух женщин, которых любил.

Эла… и он мысленным взором снова увидел ее: не королеву и богиню, обожаемую народом Мирамара, но жену, любимую женщину. Он снова видел берег сверкающей под солнцем бухты, густой зеленый лес почти до уреза воды, нависшее скальное плато Гиелантии и его заоблачные вершины. Море вблизи берега становилось светло-бирюзовым и прозрачным, как стекло: виден был выглаженный песок дна и разноцветные рыбки, медленно плавающие в воде, и каждую из них темным близнецом сопровождала отчетливая тень. Эла сидела на камне, расчесывая водопад золотых волос. Они уже почти просохли и развевались на легком морском ветерке. Она была похожа на русалку. Потом уже она будет в шелках и атласе, в золотой парче, с драгоценными диадемами на голове, превратится в живого идола, торжественно пройдет по улицам города. Но здесь она была дикой богиней лесов, а он — ее единственным почитателем. Тирон постарался удержать воспоминание подольше.

Она повернулась к нему и сказала о ребенке.

— Ты ждешь ребенка? — воскликнул он, садясь на песок.

Ее смех заиграл, как волосы на ветру.

— Пока нет! Когда-нибудь. Это будет дочь.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Для меня знать — это как видеть. Ты видишь, как идут к берегу эти волны одна за другой и разбиваются на песке. Ты же не можешь сказать, как ты это видишь? Ты просто открываешь глаза и видишь. Вот так и у меня с тем, что должно произойти.

— Так наша судьба неизменна? — спросил он, хмурясь. — И выбора на самом деле нет, раз все предопределено? И мы были обречены встретить другу друга и полюбить, Эла?

— Обречены? — переспросила она, будто не понимая слова. — Ты ведь сам решил искать меня? И я видела твой приход, как вижу издалека волны. Но человек может уйти прочь от берега, от волны, или радостно пойти ей навстречу. Наше дитя рождено по свободному выбору, любовь моя. Мы встретились, как волна и пловец, и от этой встречи поднялись брызги. — Эла легко вскочила с камня и подбежала к нему, оплела его руками. — И вот сейчас у нас этот миг, любовь моя, миг счастья. Так радуйся ему!

Она не имела в виду жить мгновением, как он тогда подумал. Она хотела, чтобы он бережно сохранил эту сцену в сокровищнице памяти и мог потом в утешение ее вспомнить. Предвидела ли ока свое бегство и смерть, как предвидела рождение Эйлии? И судьбу своей дочери — знала ли Эла?

Снова мысли его вернулись к жертвам, к легендам, которые говорили о древних зимбурийских обычаях. Говорилось, что они выбирают юношей и девушек безупречной красоты, на год устраивают им жизнь в роскоши, одевают в шелка и кормят изысканной пищей. Но когда год кончается, молодых людей ведут процессией в храм, как откормленных тельцов, чтобы возложить их жизнь на алтарь Валдура. И Эйлия — она такая же жертва, как они, взращенная в нежности и уюте этого дворца в Халмирионе лишь затем, чтобы вступить в предопределенную борьбу, в которой ей предсказано погибнуть. Тирона наполнила горечь. Она не какое-то там орудие богов, она его родная дочь, плоть от плоти его. И даже если правда, что она — воплощение чего-то божественного, то само это воплощение — его дитя.

— Эйлия! — позвал он вслух. — Если твои стражи тебя не найдут, клянусь тебе: я сам отправлюсь искать тебя и переверну все миры, пока не найду.

Йомар выглянул из открытой двери хижины, в которой заключили его и его друзей.

Вокруг мохарской деревни, в сердце оазиса, стояли развалины, и стены их были покрыты резными каменными фигурами, наводящими страх. В одной из украшенных ниш сидел мужчина, подогнув ноги и положив руки на колени. Перед ним горел костерок — культовый огонь, как подумал ночью Йомар, когда увидел его и решил, что это — каменное изображение. Но день показал, что это — живой человек, пожилой и иссохший, одетый только в набедренную повязку. Глаза его были полуоткрыты, но он не шевелился, даже ни разу не сменил положение. Каждая пядь древнего каменного фасада у него над головой была резной, и казалось, что камень извивается и танцует. Черты лица у каменных фигур были мохарские: гордые широкие ноздри и выпяченные губы, волосы заплетены в тугие косички.

«Значит, это правда», — подумал Йомар.

Он помнил по лагерю рассказы старших о Затерянном Городе Мохары. В детстве его завораживали эти сказки, но к зрелым годам он их отмел, как мечты о том, чего нет. Исчезнувшие города и царства — дома, наполненные сокровищами давно ушедших царей, — конечно, эти сказки придумывались для утешения злосчастных рабов, чтобы внушить им чувство, будто их род и племя — весьма почтенны, пусть они и не свободны. Но вот они — эти каменные лица, глядящие на него с суровым и захватывающим дух достоинством.

«Это правда. Все это у нас было, давно когда-то».

— Ты все еще не слышишь своих голосов, Лори? — донесся до него вопрос Дамиона.

— Нет, ничего не слышно. Как будто у меня где-то в уме, о глубине, пусто. И когда я пытаюсь послать мысль, тоже никто не отвечает. Что-то странное здесь есть, в этом месте, — сказала Лорелин. — Если здесь и есть немереи, я ни одного не могу найти. — Она подошла к Йомару. — Это твои предки все это построили? — спросила она, показывая на развалины.

— А как же? Ты думала, зимбурийцы способны создать что-то столь величественное?

Видно было, что вопрос его задел.

Лорелин с удивлением уставилась на него. Она никогда не слышала, чтобы он говорил с такой гордостью — и страстностью. На миг он даже стал похож на одного из этих резных каменных царей-воинов. Она замолчала, рассматривая этого нового Йомара.

А он смотрел на город.

— Мохара когда-то была великим царством. Старики рассказывали. Валдур наложил на мой народ проклятие — так они говорили — и разделил племена и посеял между ними раздор, чтобы зимбурийцам было проще пройти через южные степи и поработить нас. Когда король Андарион объявил зимбурийцам войну, тысячи мохарских рабов в Зимбуре подняли восстание, и зимбурийцы были разгромлены. Но наши города лежали в развалинах, и мы не вернулись к ним: люди говорили, что на них по-прежнему лежит проклятие. Мохарцы попытались кормиться от земли, как было в древности. И тогда снова пришли зимбурийцы. Теперь весь мой народ строит дороги и мосты для бога-царя. Труд рабов.

— А как оно было, в лагере, Йо? — спросила Лорелин. — Ты никогда не рассказывал.

— Это не описать. Чтобы понять, там надо побывать.

Но Йомар понял, что хочет им рассказать. О своей матери, которая умирала от лихорадки, а над ней стоял колдун и мрачно качал головой в ответ на слезные мольбы Йомара, о старике, который ухаживал за ним, когда после смерти матери и он свалился и был брошен подыхать в грязи, о мухах, о невыносимом зное, о побоях, о голодных детях, плачущих ночь напролет.

И он стал рассказывать, а они слушали.

— Людей заставляли работать до смерти — в буквальном смысле. Старых, больных, неспособных работать — бросал и подыхать. Иногда солдаты убивали кого-нибудь — просто так, на выбор, чтобы остальные боялись и слушались. Я… я просто выдерживал, как и все остальные. А потом…

— А потом пришел лев, — сочувственно подсказал Дамион.

Йомар потрогал трофейный клык, висящий у него в ухе.

— Да, лев. Мне пришлось идти и убивать этого проклятого льва-людоеда.

И его тогда забрали на арену драться со львами, и с другими зверями, и с людьми, а потом взяли в армию и заставили быть шпионом. Он смел тогда надеяться, что убежит. Но Зефрону Шеззеку было сказано присматривать за Йомаром в оба: Шеззек был полукровкой, идеальным шпионом со своим румяным лицом и зеленоватыми глазами, каких не бывает у чистокровных зимбурийцев. Шеззек давно мертв, но иногда во сне его лицо является Йомару, и эти глаза следят за каждым его движением.

— Йо, как же ты заставил себя вернуться? — воскликнула Лорелин.

Йомар стиснул зубы.

— Потому что надо было положить этому конец. Рабству, трудовым лагерям — раз и навсегда.

Дамион поднял на него глаза. Лицо мохарца стало суровым, непроницаемым — как было при первой их встрече. Теперь он знал причину.

— А что это за изображения на развалинах? — спросил он, меняя тему. — Ты не знаешь?

— Не всех. Вот этот, наверху, — Заим, у которого копье в руках. Это воин, который когда-нибудь придет и освободит Мохару. О нем много говорили в лагерях — такие разговоры дают рабам надежду. Могу только сказать, что он не торопится. — По бокам Заима стояли две фигуры с крыльями, охраняя его. — Ангелы, — кивнул в их сторону Йомар. — Мой народ в них тоже верит. Остальные статуи, наверное, мохарские боги. Аккар и Найа и еще Калиман и древние цари.

Лорелин посмотрела на него недоверчиво.

— Твоим царям оказывали божеские почести, как Халазару?

— Нет! — Йомар поморщился. — Только зимбурийцы поклоняются живым царям! Мохарские цари становились богами только после смерти. Тоже ерунда, конечно, но ни один мохарец не считался божеством, пока он жив.

Он снова обернулся к хижинам, долго и жадно глядя на людей снаружи, на женщин, несущих глиняные кувшины с родниковой водой, на младенцев у них за спиной, на детишек, играющих в войну с палками-мечами, на молодых людей, которые точили мечи и копья, переговариваясь между собой. Мохарцы, такие, как должны быть: свободные, счастливые, ни перед кем не склоняющие головы. Такой должна была быть его родина.

Дамион тоже замолчал, разглядывая каменные развалины. Только тринисийское царство было старше этого, да и оно почти все время существовало отдельно от остального мира. Настоящая цивилизация Меры начиналась здесь, задолго до того, как предки элеев стали искать своих мерейских родичей в других землях. Мохарская цивилизация возникла первой, раньше каанской, или шурканской, или цивилизации западных народов. Дамион почувствовал, что смотрит будто в заколдованное окно, и оно показывает прежние времена, самое утро людского мира.

Время шло и начинало тяготить пленников. Что собираются делать с ними их тюремщики? Лорелин, чтобы успокоить мысли, стала выполнять упражнения бин-йара, стоя на одной ноге и расставив руки в стороны, подобно крыльям. Упражнение «Птица-в-полете» предназначено для отработки чувства равновесия и сосредоточения ума, но Йомар подумал, что выглядит оно смешно. Он мрачно отвернулся и направился к двери. Стоящий снаружи часовой — высокий мужчина с ожерельем из клыков бородавочника поверх белой полотняной рубахи — остановил его копьем.

— Еще один шаг, и ты умрешь.

Йомар ощетинился.

— Я мохарец, и мое место здесь, с моим народом!

— Может, ты предпочел бы общество зимбурийцев?

Йомар сжал кулаки.

— Повтори еще раз — и будешь свои зубы носить на шее!

Дамион испугался было, что сейчас дело дойдет до драки, но часовой ограничился злобным взглядом. Почти сразу подошел другой воин, а за ним еще несколько человек. Воин был Унгуру, предводитель тех, кто взял их в плен.

— Отвести их к старейшинам, — скомандовал он. — Настало время суда.

Пленников повели под наставленными копьями и ятаганами к центру деревни. Они шли медленно, хотя их подталкивали копьями. Все они измучились и устали, а Дамион на ходу то и дело подносил руку к голове: рана от меча начинала болезненно пульсировать.

На площади, окруженной хижинами, стояли в ряд мохарские старейшины. Они были неописуемо величественны, одеты в длинные ярко-рыжие, бронзовые и пурпурные балахоны поверх мешковатых штанов. Головы старейшин покрывали тюрбаны, тоже ярко выкрашенные, а тюрбан вождя украшали крупный самоцвет и пара страусовых перьев. По бокам стояли телохранители с большими искривленными ятаганами. Мужчины помоложе, женщины и дети толпились у них за спиной, таращась на это зрелище.

— Услышьте наш суд! — произнес один из старейшин — высокий мужчина в накидке из леопардовой шкуры поверх балахона. — Мы говорим, что ты, Йомар, шпион и доносчик, купленный деньгами Халазара…

— Ложь! — выкрикнул Йомар. — Кто обвиняет меня? Пусть мне скажут, я вызываю его на поединок!

Унгуру скривил губы.

— Ты не мохарец, у тебя нет права вызывать.

Дамион ощущал волны страха и гнева, исходящие от Унгуру и его соплеменников. Их можно было понять — они день изо дня жили в страхе перед вторжением зимбурийцев. Йомара окружили копья воинов, и он стоял в злобе и отчаянии, как загнанный зверь.

Раздался крик какой-то женщины. Она показывала рукой на развалины.

— Шаман, шаман!

Другие подхватили крик. Сидящий человек зашевелился в своей нише: может быть, суматоха пробудила старика от транса, Удивленные возгласы пронеслись над толпой, когда он встал, медленно и тяжело поднявшись со своего каменного трона, и направился к собранию. Кроме повязки из козьей шкуры, на нем были только нитка звериных когтей и зубов и ничего больше. Шаркающей походкой старик подошел к пленникам, остановился перед ними и заговорил.

— Я знал, что вы придете, — прозвучал скрипучий голос. — Я просил, чтобы к нам пришла помощь для битвы с нашим врагом, и мне был сон в ответ. Во сне я видел вас.

— Ты немерей? — спросил Дамион.

— Так это называют элеи. Да. — Старик кивнул. — Скажите, что вам было поручено, я пойму. Я — Вакунга. Я вижу сны для этого племени, и боги говорят со мной.

— Ты знаешь, зачем мы здесь?

Старик кивнул.

— Да. Я видел это во сне. Ты, и воин, и женщина, но главное — ты. Твое появление у нас определит дальнейший ход событий, я еще не могу сказать как, но я это чувствую. И вы все были в Месте Снов. Это я тоже чувствую.

— Ты говоришь об Эфирной плоскости? — спросила Лорелин. — Мы через нее сюда попали.

— Да. Вы пришли от дочери Утренней звезды. — Вакунга показал на небо. — Это она вас послала.

— Что ты о ней знаешь? — спросил Дамион.

— В нашем племени есть предание, что звезда Утра и Вечера иногда спускается на землю в обличье женщины. Однажды она выберет себе смертного супруга и родит от него дочь. И это существо когда-нибудь спасет не только Мохару, но и весь мир.

Дамион узнал сюжет элейской легенды. Элеи принесли сюда свои предания и традиции много веков назад. Вакунга смотрел на него глубокими темными глазами.

— И вы жили у нее на высотах, и она послала вас с неба вниз помочь нам в нашей борьбе.

— Да, — ответил Дамион. Это было, как ни крути, очень близко к правде.

Шаман повернулся и обратился к толпе на старомохарском. Тут же воцарилась мертвая тишина. На лице Унгуру и еще нескольких молодых людей выразилось недовольство.

— Что он говорит, Йо? — спросила Лорелин.

— Говорит, что нас сюда послали боги, — ответил Йомар, внимательно слушая. — Он говорит… он говорит, что Заим — это я!

— Но ты же не Заим, — возразила девушка. — И нас не посылали боги. Надо сказать им, что они ошиблись!

— Лучше пусть ошибаются, чем всаживают нам копья в спину, — возразил Йомар. — Ни нам, ни им от этого вреда не будет… смотри!

Группа женщин бросилась вперед, держа в руках охапки цветов. Смущаясь, они положили эти цветы у ног путников, глядя любопытными глазами. Вождь шагнул вперед, выражение его лица под пышным тюрбаном было непроницаемо. Потом он склонил свою гордую голову.

— Лорелин права, Йо! — обеспокоенно сказал Дамион. — Надо это прекратить.

— Вряд ли у тебя выйдет, даже если захочешь, — ответил ему Йомар. — Эти люди отчаянно ищут надежду. Ну думают они, что мы — слуги богини, и что? Это куда лучше, чем быть убитыми.

В ту ночь в деревне был пир. Троих гостей со звезд торжественно усадили в плетеные тростниковые кресла, повесили им на шеи венки, и мохарцы исполнили танец благодарности Вечерней звезде, воздевая руки к Арайнии, сияющей в ясном небе, восславляя богиню и ее посланцев.

Йомар явно наслаждался своим новым положением. Щеголяя свежей боевой раскраской на лице и теле, он говорил со своими соплеменниками на их древнем родном языке и веселился вместе с ними. Дамион и Лорелин чувствовали себя несколько забытыми, глядя на прыгающие языки костра и танцующие в свете пламени фигуры. Йомар отодвигался от них, входил в это чуждое племя, о котором они так мало знали.

— Зато он вернулся к своему народу, — сказал Дамион, — Он этого всегда очень хотел.

— Знаю, но… но как будто он уже не наш Йо, — ответила Лорелин, пытаясь высмотреть раскрашенную фигуру их общего друга среди других танцующих. Ей от этой мысли было грустно.

Но когда на востоке занялся рассвет, Йомар наконец вернулся к ним — триумфально перепрыгнув через догорающие угли костра.

— Идут разговоры, что лучше не защищать этот древний город, а самим нападать на зимбурийские фермы. Люди устали прятаться и бегать, они хотят сделать хоть что-то.

— Они хотят напасть на фермеров? — спросил Дамион. — Ты сам говорил, они тоже народ подневольный.

— И все равно они украли нашу землю, — твердо сказал Йомар.

Дамион отметил это «нашу» и возразил так:

— Это сделали их предки. А этим тоже деваться некуда. Наш настоящий враг — Халазар, а не они. С ним мы пришли воевать.

— Да. Но есть еще и мысль освободить рабов из лагерей. Только нас немного, и вряд ли мы справимся с войсками бога-царя. Вся арайнийская армия не смогла их победить! Мы можем лишь надеяться совершить несколько набегов.

— Я помогу! — с энтузиазмом предложила Лорелин. — Он прав, Дамион, надо делать все, что в наших силах, пусть это и немного. Иначе вся экспедиция на Меру превращается в один сплошной провал. Домой вернуться возможности нет, значит, надо драться — как сможем.

— Не знаю, как мохарцы воспримут воина-женщину, — задумчиво сказал Йомар.

— Если кто-нибудь из них хочет вызвать меня на поединок — всегда пожалуйста, — заявила Лорелин, с вызывающим видом тряхнув стриженой головой. — Тебе не удастся меня оставить в стороне, Йо.

— Ладно, — вздохнул Дамион, — я с вами. Я обещал помочь, Йо, и помогу.

Подняв глаза, Дамион заметил стоящего неподалеку Вакунгу. Старик, как понял он, смотрел не на Йомара, а на него, и смотрел очень пристально.

Спокойствия ему это не прибавило.