Карен Рэнни Как избежать соблазна

Глава 1

Роузмур

Шотландия, 1850 год

Похороны – кульминация состязания, в котором смерть является победителем. И не имеет значения, болезнь ли это, несчастный случай или возраст. Умерший побежден, и награда смерти – задрапированный черным катафалк.

В данном случае это был Джеймс Роберсон.

Грант Роберсон, десятый граф Стрейтерн, стоял рядом с мраморной колонной, не спеша пройти в церковную семейную ложу, чтобы присоединиться к матери. Там он окажется в ловушке, и остальные прихожане будут неотрывно смотреть ему в затылок, надеясь на какую-нибудь реакцию. Однако их ждет разочарование. Он не намерен выражать свою скорбь по брату на людях.

Часовня представляла собой море черного: шляпы, вуали, траурные костюмы и платья. Сотни свечей были не в состоянии рассеять мрак, да и дневной свет, проникавший снаружи, помогал мало. Туман просачивался, казалось, даже сквозь каменные стены, клубился у ног паствы и висел под гробом, словно не мог дождаться момента погребения.

– Мои соболезнования, ваше сиятельство.

Грант слегка повернул голову, взглянул на мужчину, который был семейным доктором Роберсонов в течение двух десятков лет, и кивнул.

На людей с такой заурядной внешностью, как у доктора Фентона, зачастую не обращают внимания. Невысокий, с усами, с круглым подбородком и носом картошкой. В его карих глазах нередко светилась доброта, но выражение глаз пряталось за толстыми стеклами очков. Когда доктор был расстроен или взволнован, когда он на чем-то настаивал, то снимал очки и протирай их носовым платком, манжетой или любой другой подвернувшейся деталью своего костюма.

Сейчас он усердно протирал оправу и стекла краем жилета.

– Я сделал все, что мог, чтобы спасти его, ваше сиятельство.

Этого оказалось недостаточно. Но сейчас не время порицать методы доктора или напоминать ему, что он не сумел спасти и другого брата Гранта шесть месяцев назад. Врач бы, конечно, объяснил, что медицина – наука несовершенная. Возможно, лучше бы Гранту заручиться помощью ближайшей знахарки.

– Нужно обследовать вас при первом же удобном случае, ваше сиятельство, – сказал доктор Фентон, понизив голос.

Грант промолчал, воспользовавшись тем, что зазвучал хор. Дюжина ангельских детских голосов устремилась к сводчатому потолку, знаменуя начало службы.

Доктора Фентона это, однако, не обескуражило.

– Чем скорее, ваше сиятельство, тем лучше.

Грант сложил руки и уставился в каменный пол.

– Не думаю, что сейчас подходящее время обсуждать мое здоровье, доктор Фентон.

– А я не знаю лучшего места, ваше сиятельство.

Он что, шутит? Грант бросил на доктора быстрый взгляд. Но нет. Ничего даже отдаленно веселого не было в серьезном выражении лица доктора Фентона. Он встретил взгляд Гранта прямо и открыто, заставляя того задуматься о том, о чем он в данный момент не слишком хотел думать.

Через месяц, неделю, даже через несколько дней он вполне может оказаться тем, кто будет лежать на катафалке перед алтарем. Кто станет скорбеть по нему? Его убитая горем мать? Говоря по справедливости, какой женщине под силу выдержать смерть мужа и двух сыновей? Не станет ли его смерть для нее последним ударом? Или она будет стойко держаться, как сейчас, застывшая и безмолвная, несгибаемая в своем горе?

– Завтра, – сказал Грант. – Это достаточно скоро. Уж до завтра, надеюсь, я доживу, тогда и обследуете меня.

Доктор кивнул, и ему хватило такта отойти, оставив Гранта с его размышлениями о смерти.

Заболевание крови. В процессе лечения Джеймса доктор Фентон намекал на то, что это отклонение наследственное. Грант, как и два его умерших брата, обречен.

Джеймс умер пять дней назад, в точности повторив уход из жизни Эндрю шестью месяцами ранее. Симптомы были до невероятности одинаковы: апатия, сопровождающаяся неестественной бледностью, словно тело готовилось к тому, чтобы стать ангелом. В течение последней недели Джеймс был не в состоянии проглотить хоть что-нибудь. Когда он умер, то походил на скелет.

Но он не может быть мертв. Джеймс был всегда таким остроумным. Он вечно посмеивался над тем, чем дорожил Грант. Его высказывания бывали порой слишком резкими, а увлечения женщинами и выпивкой несколько чрезмерными. А теперь Гранта окружала оглушающая тишина, и в его жизни образовалась огромная дыра.

Грант мог представить себе, что сказал бы брат в такой момент, словно Джеймс стоял с ним рядом, наблюдая за собственными похоронами.

«Старший брат, неужели тебе обязательно быть таким мрачным? Я знаю, мы, шотландцы, слывем суровой, сдержанной нацией, но ты мог бы по крайней мере удостоить меня улыбкой. Если нет другой причины, то хотя бы в память обо мне. Наверняка были добрые времена, которые ты можешь вспомнить».

Грант почувствовал, как подступающие слезы защипали глаза, и решительно поднял голову, отказываясь уступать публичной демонстрации скорби. Что бы он ни чувствовал, это только его личное. Десятый граф Стрейтерн всегда, в любой ситуации, должен помнить о своем положении.

Он никому не может позволить шептаться о его поведении. Он не должен быть предметом никаких слухов или сплетен.

Снизу потянуло холодным воздухом, который пробрался вверх по ногам под брючинами. Если бы Грант был суеверен, то подумал бы, что это дух Джеймса пытается привлечь его внимание.

«Ну же, Грант, неужели тебе так трудно улыбнуться? Клянусь, у тебя свирепейшее выражение лица».

Грант не мог улыбнуться. Он словно утратил способность улыбаться за те несколько недель, когда сидел у постели Джеймса и наблюдал, как тот угасает.

Все последние годы Грант был защитником и покровителем своих братьев. В шестнадцать лет он приехал в Роузмур на школьные каникулы и в ту же ночь был разбужен известием, что девятый граф Стрейтерн лишил себя жизни. Несколько дней спустя он стоял у его могилы с братьями, еще совсем детьми, и тихо разговаривал сними.

– Сейчас все кажется мрачным, – сказал он. – Но мы вместе. Мы это преодолеем, и впереди нас еще ждут радостные дни.

Сколько раз ему приходилось прощаться с членами своей семьи?

Грант с силой вонзил в ладонь ногти. Лучше сосредоточиться на физическом дискомфорте, чем на скорби. Лучше думать о будущем, об электрическом магните, который он совершенствует, о чем угодно. Возможно, тогда он сможет вынести боль этого момента.

Дух Джеймса наконец смилостивился и замолчал.

– Как видите, доктор Фентон, я в полном здравии. – Грант застегнул рубашку, немного повозившись с манжетами.

– Ваши братья, без сомнения, могли бы сказать о себе то же самое, ваше сиятельство, – сказал доктор Фентон. Он отошел в другой конец комнаты, к камину.

Закончив одеваться, Грант подошел к нему.

– Так что же все-таки со мной не так?

– Я ничего не обнаружил, ваше сиятельство. Но такой же ответ я дал бы и после осмотра Джеймса и Эндрю. – Он пристально смотрел на огонь, словно решение этой конкретной проблемы было там, в оранжевом с голубой каймой пламени. – Только что они вроде были здоровы и вдруг ни с того ни с сего заболели.

– Значит, выдумаете, что это заболевание крови или что бы там ни было поразит точно так же и меня? Но почему вначале Эндрю? И Джеймс? Я старший, почему это не началось с меня?

– Ваше сиятельство, я вынужден признаться, что у меня нет никаких предположений, и вряд ли какой-нибудь другой практикующий врач во всей Шотландии даст вам более правдивый ответ. Мы еще многого не знаем о человеческом теле. Возможно, наступит день, когда мы сможем предсказать еще при рождении ребенка, какие недуги будут его преследовать. Но пока мы этого не знаем.

– Болезнь либо убивает нас, либо нет. Либо она есть у меня, либо нет. Либо я умру, либо буду жить.

Грант отвернулся от камина и подошел к своему столу.

– Ваше сиятельство, к сожалению, только это и известно каждому из нас.

– А вы имеете хоть какое-то представление о том, как это мифическое заболевание крови отразится на моих наследниках в случае, если я решу их иметь?

– Нет, я не могу ничего об этом сказать, ваше сиятельство, – ответил доктор Фентон, покачав головой.

– Так что же мне делать?

Доктор повернулся к нему.

– Ваше сиятельство, на это у меня тоже нет ответа. Но я бы посоветовал вам просто жить своей обычной жизнью, но только не откладывать важные решения на потом.

– Другими словами, действовать так, как будто я умираю?

– Разве не все мы так делаем, ваше сиятельство? – вздохнул доктор.

– Значит, мне следует подготовиться к женитьбе, Фентон.

Доктор улыбнулся.

– Брак не такой уж страшный удел, как думают некоторые мужчины. Я был женат на своей дорогой Кэтрин двадцать пять лет.

– И у вас есть дочь, не так ли?

– Я полагаю, что говорил о ней с вашим сиятельством множество раз, – сказал Фентон. – Я очень горжусь ею. Если бы она родилась мальчиком, то стала бы прекрасным врачом. У нее большие способности, которые, к сожалению, она никогда не сможет применить.

– Если она будет графиней Стрейтерн, то сможет, – заметил Грант.

Его не удивляло, что он лишал людей дара речи. Уже одно то, что он являлся графом Стрейтерном, производило на иных такой эффект. Обычно это не было неприятно, да Грант уже и привык к некоторому почитанию. Сейчас, однако, подозрительный взгляд доктора Фентона и полнейшее молчание показались ему утомительными.

– Прошу прощения, ваше сиятельство, – наконец сказал Фентон, – но я вас не понял.

– На мой взгляд, все предельно ясно, доктор. Я должен жениться. У вас есть дочь брачного возраста.

– Вы хотите жениться на моей дочери?

Грант устроился за письменным столом и указал на кресло напротив. Доктор Фентон, не говоря ни слова, сел. Он снял очки и тщательно протер их о полу сюртука, прежде чем осторожно водрузить на место.

Несколько долгих мгновений он взирал на Гранта, затем заговорил:

– Не думаю, что вы когда-либо встречались с моей дочерью, ваше сиятельство.

– Она ведь здорова, не так ли?

– Совершенно здорова, ваше сиятельство. И она красивая девушка, если мне позволено будет заметить. Но вы, сэр, можете выбрать себе любую девушку в Шотландии, равно как и в Англии. Зачем же вам выбирать мою дочь?

– Неужели я настолько безнадежно болен, что вы против этого союза?

– Вы меня не так поняли, ваше сиятельство. Непохоже, чтобы вы страдали тем же недугом, что унес жизни ваших братьев. Хотя я не могу быть уверен. Однако мое удивление вызвано другим.

– Ваша реакция гораздо больше, чем удивление, сэр.

– Вы – граф Стрейтерн, ваше сиятельство. Вы обладаете древним и почитаемым титулом, а моя дочь не принадлежит к высшей знати.

– Мне, откровенно говоря, все равно, доктор Фентон. У меня нет ни времени, ни желания самому искать невесту.

– Сомневаюсь, что графиня будет того же мнения, ваше сиятельство.

При этом у доктора хватило здравого смысла отвести глаза, в противном случае Грант испепелил бы его взглядом. Его жена – только его дело, и ничье больше. Желания матери не могут влиять на его решение. При этом он сомневался, что мать ждет от него женитьбы ради собственности или богатства – о состоянии Роберсонов в Шотландии ходили легенды. Уж скорее она бы хотела, чтобы он женился по любви, как, по ее словам, когда-то сделала она.

И вот вам наглядный пример того, что случается, когда чувства берут верх над разумом.

– Последние пять лет я провел в Италии, доктор. Да и до этого я не был склонен вращаться в светских кругах. Моя мать также не покидала Роузмур после смерти отца. Мы не имеем связей в обществе, а у меня нет ни времени, ни желания ухаживать за невестой. Я просто хочу жениться. Как врач, вы должны понять прямоту моей просьбы. Мне нужны наследники. Для этого мне требуется жена. Вы хотите сказать, что не желаете, чтобы ваша дочь вышла за меня?

Доктор Фентон продолжал потрясение смотреть на него, и его широко раскрытые карие глаза напомнили Гранту одну аз рафаэлевских фресок. Доктор явно не находил слов, чего почти не бывало за все то время, что Грант его знал. Обычно у доктора Фентона всегда было наготове какое-нибудь замечание или мнение.

– Это была бы хорошая партия для вашей дочери.

Доктор Фентон соединил кончики пальцев и устремил на них взгляд.

– Не говоря уже о ваших благотворительных делах, – добавил Грант.

– Вы рассчитываете купить мое содействие, ваше сиятельство? Я не готов променять это на счастье дочери.

– Значит, вы настроены выдать ее замуж только по любви? Скажите, есть кто-то, за кого она хотела бы выйти замуж?

– У нее нет на уме того, о чем обычно думают женщины, ваше сиятельство. Она очень ценит медицину и предпочла бы заниматься ею. Еще будучи маленькой девочкой, она изучала мои книги и журналы.

– Став графиней Стрейтерн она получит жителей всех моих пяти домов, чтобы практиковаться в медицине. В сущности, их здоровье станет ее заботой. Ее обязанностью. Да и самому мне нелишне будет иметь жену с медицинскими навыками.

– И все-таки я не понимаю. – Фентон взмахнул рукой. – Но с моей стороны было бы глупо отклонить такое предложение.

– Хотя вы продолжаете считать, что с моей стороны глупо его делать, – сказал Грант.

Доктор не ответил.

– Буду с вами откровенен, доктор. Я хочу, чтобы моя жена была в некотором роде похожа на меня. То есть чтобы это была женщина, не позволяющая эмоциям управлять собой. Я человек науки. Если моя жена будет из той же породы, тем лучше. Мне нужна жена, которая будет жить своей собственной жизнью, отдельной от моей, и у которой будут свои интересы, отдельные от моих. Положение графини Стрейтерн будет давать ей достаточный доход, чтобы заниматься тем, чем она пожелает. Мои требования к ней весьма просты: не позорить меня и мою семью, не стать причиной даже намека на скандал и родить мне достаточное количество детей, чтобы я был уверен, что мой род продолжится. Это все, о чем я ее прошу. Судя по тому, что вы говорили о вашей дочери, она вполне мне подойдет.

– Но она не будет знать, чего от нее ждут, ваше сиятельство. Мы не вращаемся в высших кругах.

– Как и я, доктор Фентон. Но если вас волнует ее будущая роль, привезите ее в Роузмур. У нас будет месяц для знакомства перед свадьбой.

– Месяц, ваше сиятельство?

– Есть причина откладывать?

Доктор Фентон покачал головой:

– Не могу придумать ни одной.

– Хорошо, – сказал Грант, вставая. – Чем скорее это будет сделано, тем раньше я смогу сосредоточиться на других делах.

– Других делах, ваше сиятельство?

Грант на мгновение задержал на нем взгляд.

– Я последовал вашему совету, доктор Фентон, и не стал откладывать свое будущее в долгий ящик. Но возможно, пришло время для еще большей откровенности между нами. Я не верю, что умираю. И не верю, что существует наследственная болезнь, которая поражает членов моей семьи. Я думаю, что Эндрю и Джеймс были убиты, и намерен выяснить, кто отравил их и почему.