"Как избежать соблазна" - читать интересную книгу автора (Рэнни Карен)

Глава 22

Когда Джиллиана снова проснулась, ее первой мыслью было, что это наказание не только за ее любовь к Гранту, но и зато, что она спала с ним. Вслед за этим она порадовалась, что Гранта нет в комнате, – это наблюдение она сделала, приподняв голову и определив, что находится в спальне Гранта во дворце.

Как долго она уже здесь?

– Ну вот, теперь вы чувствуете себя лучше, – сказал Лоренцо. Он улыбнулся и подошел к ней с подносом в руках.

Она осторожно села, удивляясь, что ее не тошнит. Джиллиана собралась было отказаться от еды, которую он принес, но обнаружила, что на подносе вовсе не завтрак, а настоящий клад из вещей, обожаемых любой женщиной: зеркальце в серебряной оправе, щетка для волос, длинный гребень с широкими зубьями, чтобы лучше распутать волосы; зубная щетка, миска и кувшин с водой, а еще баночка с эликсиром для полоскания рта.

– Бог ты мой, да вы просто чудо! – воскликнула она, садясь повыше. – Что заставило вас подумать обо всех этих вещах?

– Я ведь женат, малышка. Любой мужчина, который любит женщину, скажет вам, что настроение женщины соответствует тому, как она выглядит. А вернее, как ей кажется, что она выглядит. Видите ли, я встречал красивых женщин, которые не считают себя красивыми. И видел женщин, которые, как вы бы сказали, невзрачны. Но они считают себя красивыми и ведут себя так, словно они самые прелестные создания на всем свете.

Джиллиана откинулась на подушки и посмотрела на Лоренцо с большей благосклонностью, чем прежде.

– Подозреваю, что вы очень мудры во всем, что касается женщин. Это проистекает из большого опыта?

– Признаюсь, что весьма неравнодушен к женскому полу. Однако я не волокита, если вы это имели в виду. У меня есть своя прекрасная женщина – жена.

Джиллиане хотелось задать еще много вопросов Лоренцо, в особенности о том, что с ней случилось и как долго она была больна, но он поклонился и исчез, оставив ее одну в спальне.

Как, однако, странно, что она не может вспомнить ничего происходившего после вчерашнего вечера. Да и было ли это вчера? Она пришла во дворец, чтобы понаблюдать за опытом с болотным газом, – то, чего ей, пожалуй, не следовало бы делать. Но ей очень хотелось и было все труднее и труднее не слушаться своих желаний в том, что касается Гранта.

Они любили друг друга, этого она не могла забыть.

Джиллиана переложила подушки, на что у нее ушло больше времени, чем требовалось, потом с облегчением прислонилась к украшенному резьбой изголовью. Медленно начала она расчесывать спутавшиеся волосы. Почему она легла спать, не заплетя их в косу? Заболела? Но если так, то почему ее не лечат доктор Фентон и Арабелла?

Вопросы все множились, но ответов на них Джиллиана не находила. Приступ слабости накатил на нее, и она отложила гребень, вынужденная отдохнуть. Джиллиана не любила болеть. Вообще-то она болела редко. Конечно, случались простуды, и время от времени она температурила, но никогда прежде не чувствовала себя так, как сейчас, когда из нее словно выкачали силу.

Она опустила голову на подушки и закрыла глаза, позволив себе погрузиться в легкую дрему. Ее разбудил звук закрывающейся двери, а затем она услышала низкий голос, который узнала бы где угодно. Джиллиана открыла глаза и схватила гребень почти как оружие, пожалев, что у нее не хватило сил закончить расчесывание волос. Должно быть, сейчас она похожа на настоящее пугало. Но что делать, если даже улыбка была для нее делом нелегким?

Когда Грант вошел в комнату, сердце Джиллианы забилось чаще, и ей даже показалось, что она почувствовала себя лучше.

– Вам не совсем прилично находиться здесь, – сказала она. Голос у нее был хрипловатым, но во взгляде сквозила решимость. Однако Грант сделал еще пару шагов к ней и остановился только тогда, когда она вскинула руку.

– Разве приличия имеют для нас с тобой значение, Джиллиана? – улыбнулся он.

– Но вы же сами предупреждали меня об этом, – напомнила она, сжимая простыню. – Разве вы не печетесь даже сверх меры о приличиях?

– Ты находишь, что вчера я был чрезмерно приличным?

Он не отступил, не повернулся и не ушел. Нет, он подошел и присел на край кровати, словно хищник, который знает, как она слаба и едва ли не ранена эмоциями. В улыбке Гранта, однако, не было и намека на торжество. Напротив, выражение его лица казалось смущенным и озадаченным, как будто его беспокоили те же мысли, что терзали и ее. «Уходи. Останься».

Она не должна была в него влюбляться. Она и не собиралась этого делать. Разве она не прочла себе множество строгих лекций, особенно по приезде в Роузмур? Она не хотела переживать это чувство, разраставшееся глубоко внутри ее и словно делавшее ее невесомой, как будто она долго бежала и теперь никак не может перевести дух.

Джиллиана закрыла глаза и покачала головой, чувствуя, как Грант наклонился ближе. Когда он произнес ее имя этим своим спокойным голосом, чуть громче шепота, она снова покачала головой.

– Джиллиана, – позвал он еще раз.

Внезапно у нее возникло желание быть с ним честной, раскрыть все свои мысли до единой, обнажить все чувства, не бояться быть уязвимой перед ним. Но для этого ей придется признаться в силе и глубине скрытого отчаяния. Как же глупо было пренебрегать прошлым. Сейчас она впервые почувствовала, что может стать слабой. Ей больше не нужно быть такой осмотрительной.

Однако осторожность заставила ее промолчать, а сдержанность пришла на защиту гордости. Что будет, если он отвергнет ее? А если он проявит к ней доброту? Или если будет понимающим, но отчужденным?

«Я люблю тебя, Грант». Джиллиана почти слышала, как она произносит эти слова. А что, если он кивнет и небрежно улыбнется? Или рассеянным жестом потреплет ее по руке, жестокий в своей снисходительности? Что она станет делать? Как вынесет боль?

Возможно, лучше вообще не знать его реакции. Она останется в счастливом неведении, обитательницей этого странного, изнеженного мира.

В конце концов, это ее вина. Она пренебрегла всеми предостережениями.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как будто кто-то избил меня внутри, – призналась она, запоздало подумав, что ей следовало быть более деликатной в своем ответе.

Его улыбка погасла.

– Боюсь, так будет еще по крайней мере несколько дней, – сказал Грант.

Когда он потянулся к ее руке, Джиллиана позволила ему взять ее за руку.

– Что произошло? – Джиллиана могла бы нахмуриться, если б у нее были на это силы, но сейчас она просто ткнула гребнем в его сторону.

– Ты помнишь, как ела мой обед?

Она покачала головой, но тут же поняла, что это было неразумно, потому что почувствовала сильное головокружение.

– Нет, – ответила она. – Последнее, что я помню, – это утро. – Лицу стало жарко.

– Болото? – Грант снова улыбался.

Теперь она все же нахмурилась, но призналась:

– Нет. Позже.

– Когда мы занимались любовью.

Она отвела взгляд, устремив его на камин. Какая искусная резьба на каминной полке, и как странно, что она раньше этого не замечала.

– Я очень рад, что ты этого не забыла, – мягко проговорил Грант.

Разве она могла?

– Я заболела после того, как съела твой обед, – сказала она, решительно настроенная вернуть его к насущной теме. – Это было прокисшее молоко или несвежее мясо?

– Нет, – ответил он, покачав головой. – Подозреваю, что это было сделано намеренно, и боюсь, ты стала случайной жертвой.

Джиллиана вновь откинула голову на подушки. Она понимала, что еще не полностью восстановила силы, хотя наверняка могла бы мыслить яснее.

– Ты хочешь сказать, что меня отравили? – после паузы спросила она. – И что отравить собирались тебя?

– Да.

Она встретилась с ним взглядом.

– Надеюсь, ты ошибаешься.

– Нет. Лоренцо тоже так считает.

– О Боже, – прошептала Джиллиана.

– Я собираюсь держать тебя здесь до тех пор, пока ты не поправишься или пока я не выясню, кто стоит за этим.

– Это невозможно. – Были бы у нее силы, Джиллиана возражала бы против его заявления с большей решимостью. Пока же она была рада уже тому, что может говорить.

Грант встал и направился к двери, но остановился.

– Я граф Стрейтерн. В Роузмуре я могу делать все, что, черт возьми, пожелаю. И умоляю, не проси меня думать о репутации! Какой прок в незапятнанной чести, когда ты мертв?

– Значит, ты собираешься держать меня здесь для моей же пользы, и к черту весь этот мир?

Он прислонился к дверному косяку и сложил руки. Идеальная поза для графа, аристократа. И все же в данный момент он выглядел не столько графом, сколько просто Грантом.

– Именно.

– Стало быть, я твоя пленница? – спросила Джиллиана, не веря своим ушам.

– Если хочешь, можешь воспринимать это в таком свете, – проговорил он. – Но я предпочитаю думать об этом как об обеспечении твоей безопасности.

Грант сделал шаг в ее сторону, но остановился.

– Хочешь, я пришлю кого-нибудь побыть с тобой, чтобы тебе было спокойнее? Например, Агнес. Или любую другую служанку Роузмура, которую ты выберешь. Если захочешь, за твоей дверью будет стоять лакей. И еще один в коридоре.

– Значит, все знают, что я здесь?

– Знают Арабелла и доктор Фентон. Хотя теперь уже, наверное, об этом известно всем обитателям Роузмура.

– И твоей матери?

– Да.

– Значит, независимо от того, что будет сделано в дальнейшем, урон уже нанесен.

Урон был нанесен в тот момент, когда она согласилась пойти к нему в лабораторию, подумала Джиллиана, но вслух этого не произнесла.

– Это Роузмур. Я никому ни слова не позволю о тебе сказать, Джиллиана. – Это было самое смелое заявление, которое она когда-либо слышала от него.

– Ты не можешь управлять миром, Грант, – мягко проговорила она, когда до нее начал доходить весь ужас ее положения. – Как бы сильно ты ни хотел, ты не можешь изменить мнение людей, и даже если они ничего не будут говорить, все равно будут так думать. Неплохо было бы предоставить дюжину дуэний и еще, пожалуй, парочку свидетелей, что мы не сделали ничего дурного, ничего скандального. – Она встретилась с ним взглядом. – Но мы ведь не можем этого сделать, верно?

– Ты жалеешь?

Возможно, если бы она была лучше и благоразумнее, то могла бы сказать, что жалеет. Но нет, было что-то в ее натуре, что призывало отбросить ограничения последних двух лет, стать смелой, такой, какой она чувствовала себя в душе. Возможно, сейчас Джиллиана была слишком похожа на ту девушку, которой она была в Эдинбурге, которая полюбила Роберта настолько, что махнула рукой на все принципы своего воспитания. Возможно, она так ничему и не научилась.

Будь она действительно благоразумной, обратилась бы к графине с просьбой использовать свое влияние, дабы подыскать ей другую работу. Быть может, она даже вернулась бы в родительский дом и умоляла взять ее обратно или предоставить комнату и стол в обмен на уход за малышами. Как глупо, однако, что ни одна из этих возможностей не казалась Джиллиане предпочтительной в этот момент, когда она смотрела на графа Стрейтерна и думала о своей безответственности.

Как все-таки странно и как ужасно неправильно с ее стороны.

Большую часть своей жизни она была защищена от тех лишений, которые могла бы претерпеть, не будь ее отец таким богатым и любящим. Но за последние два года она узнала невзгоды и горе. Оглядевшись вокруг, она увидела то, что другие люди, быть может, всегда знали, – жизнь не только чистая и добрая. Еще она бывает жестокой, и, если находишь радость, нужно беречь ее.

А страсть? Страсть тоже нужно ценить, ибо она случается не часто. Страсть – она как солнечный луч в облачный день или падающая звезда на небе. Страсть – одна из тех эмоций, которую нужно горячо прижать к сердцу и лелеять.

С графом Стрейтерном она познала страсть – ослепляющее, пылкое чувство, которое было гораздо сильнее того, что она когда-то испытывала к Роберту.

– Ты жалеешь? – повторил Грант свой вопрос. Джиллиана покачала головой:

– Жалеть глупо, не так ли? Сделанного не воротишь.

Выражение его лица изменилось, стало суровее, словно он злился, но пытался скрыть свои чувства.

– Ты заботился обо мне? Когда я была больна?

– Лоренцо был с тобой всю ночь.

Она взглянула на гребень в своей руке.

– Ты меня осуждаешь?

Джиллиана подняла на него глаза. Теперь она уже не сомневалась в том, что он раздражен.

– И больше никто не присутствовал?

– Нет.

– А почему не доктор Фентон лечил меня?

– Потому что я не вполне доверяю доктору Фентону, – ответил Грант.

Ее глаза расширились.

– Ты не можешь говорить такое серьезно.

– Мои братья были отравлены, Джиллиана. Откуда мне знать, что не доктор Фентон организовал их смерть?

– Кто угодно мог подмешать яд тебе в еду, – заметила она.

– Вот именно.

– Но почему? Почему кто-то желает твоей смерти?

– Если бы я это знал, то знал бы и кто это делает, – отозвался он. – Так кого ты хочешь в качестве дуэньи? Скажи, и я пошлю за ней. Только, умоляю, не Арабеллу.

– О ней я и не думала, – призналась Джиллиана. – Хотя находиться у постели больного для нее огромное счастье. – Чуть помолчав, Джиллиана извинилась: – Прости, я не должна была говорить то, что сказала. Арабелла превосходно лечит больных и получает от этого огромное удовольствие. Ее надо хвалить, а не осуждать.

– Кто, по твоему мнению, подойдет мне, Джиллиана?

Некоторое время они просто смотрели друг на друга.

– Ты считаешь, что Арабелла мне не подходит? Тогда кого мне следует выбрать?

Возможно, из-за слабости, которую Джиллиана чувствовала, или потому что ей все еще было ужасно больно, но ответ сам собой легко слетел с ее губ:

– Кого-то теплого, кто не боится показывать свои чувства, свою любовь. Того, кто будет прогонять твою холодность, которая время от времени проявляется. Того, кто будет тебя смешить, кто будет обращать твое внимание на абсурдность некоторых вещей. Того, кто осмелится заставить тебя быть более человечным.

Джиллиана видела, что разозлила Гранта. Улыбка его теперь была натянутой, а подбородок казался высеченным из гранита. Он не отвел от нее взгляда, и глаза сверлили ее даже сквозь простыню.

– Ты сам спросил, – напомнила она ему. – И нечего смотреть на меня этим своим аристократическим взглядом. Я не боюсь тебя, Грант.

Он удивил ее тем, что улыбался.

– Значит, у меня аристократический взгляд? Если так, то я об этом не знал. Большую часть времени я просто погружен в свои мысли, не задумываясь над тем, каким мое лицо видится другим.

– О, ты очень красивый, но очень отчужденный. Суровый и холодный, как будто каждую минуту отчетливо сознаешь, кто ты есть, и хочешь напомнить об этом другим.

– Имеются ли у меня еще какие-то недостатки, которые вы бы хотели во мне исправить, мисс Камерон?

Значит, она оскорбила его или разозлила. Но в любом случае это лучше, чем его заботливое пребывание у ее постели.

Джиллиана всего лишь покачала головой. Но Грант внезапно встал и ушел. Просто закрыл за собой дверь с легким щелчком замка. Она осталась одна, глядя на закрытую дверь и жалея, что не может окликнуть его и попросить вернуться.


Он вовсе не холодный, черт побери! И не настолько поглощен тем, что он граф, чтобы забыть, что он человек. И он вполне способен и на шутки, и на смех, и на проявление чувств.

Почему она считает его недостаточно человечным? Он никогда не вел себя так по отношению к ней. Но наверное, следовало бы, если не по какой-то другой причине, то хотя бы из добрых побуждений. Ведь совершенно очевидно, что кто-то хочет его смерти. Так зачем же поощрять какие-то ее чувства к нему, когда он в любой момент может умереть?

Неужели он хочет, чтобы она скорбела по нему, и что он за беспринципный, несчастный ублюдок, если вообще задается этим вопросом? Черт побери! Нет, он не хочет, чтобы Джиллиана скорбела по нему, – он не хочет умирать! Долгая и счастливая жизнь внезапно стала желанной наградой, которая оказалась для него вне пределов досягаемости, и его злило, что он не знает, сможет ли до нее дотянуться.

Грант вошел в свою лабораторию и застал там Лоренцо, удобно расположившегося в кресле.

– Чем я заслужил этот сердитый взгляд, мой друг? Мисс Камерон жаловалась на мой уход? Поэтому у тебя такой свирепый вид?

– Я не злюсь на что-то конкретное, просто раздражен.

– Не прелестная ли мисс Камерон – причина твоего раздражения?

Лоренцо – его лучший, самый близкий друг, но есть некоторые вещи, которыми Грант не делится даже с ним, тем более своими чувствами к Джиллиане.

– Женщины не стоят усилий, затраченных на то, чтобы выносить их присутствие, – только и сказал он.

– Напротив, мой друг. Женщины – то единственное, что стоит затраченных усилий. Если ты этого еще не понял, мне тебя искренне жаль. Пусть ты граф, но ты воистину бедный человек.

– Почему, черт побери, все только и делают, что напоминают мне о моем титуле?

– Потому что ты сам напоминаешь всем о нем. Тем, как ты держишься, как говоришь и даже как смотришь. По-моему, ты стал больше графом с тех пор, как вернулся в Шотландию, чем когда был в Италии.

– На мне лежит огромная ответственность и масса обязательств, Лоренцо Особенно сейчас.

– Я понимаю твое горе, мой друг. Нелегко терять тех, кого любишь. Но ты не почтишь их память и не утешишься, если сделаешь себя несчастным. Уверен, твои братья не хотели бы, чтобы ты перестал чувствовать.

Последнее, что Грант желал обсуждать, так это свои чувства. Они и без того кружили вокруг него, затягивали в свои водоворот, грозя утопить разум.

– Как тебе здешняя кухня, сносна? – спросил он.

– Более чем. Тот, кто строил этот твой Дворец удовольствии, не был экономным. Глаза твоей новой кухарки загорелись, когда она увидела место, где ей придется работать. Мне думается, она будет просто счастлива никогда не покидать этого места.

– А как испытуемые?

– Ну и странное же задание ты мне дал, мой друг. Не могу дождаться, когда расскажу Элизе, что мне было поручено наловить мышей.

– Лучше пусть пожертвует жизнью мышь, чем человек, – сказал Грант.

– Есть целый ряд людей, работающих у тебя, которые добровольно согласились бы на роль испытуемых. Несмотря на твой характер, Грант, люди тебе очень преданы.

– Во мне есть что-то такое, что заставляет высказывать по поводу моего характера? Или просто сегодня такой день?

– Как я понимаю, мисс Камерон тоже что-то говорила тебе об этом? – спросил Лоренцо.

– Говорила.

– А тебе такие замечания не по вкусу?

– Что ты видишь в этом такого забавного, Лоренцо? По-твоему, она сделала то, что заслуживает одобрения?

– Думаю, что она не боится тебя. А ведь даже в Италии было много женщин, которых отпугивал твой хмурый вид.

– В последнее время у меня было мало поводов для улыбок.

– Видимо, ты уже забыл, как это делается. Возможно, мисс Камерон напомнит тебе. Вначале я был против этой твоей идеи, – признался Лоренцо. – Но теперь мне кажется, что это будет хорошо для вас обоих.

Грант непонимающе посмотрел на друга:

– Какой идеи?

– Оставить ее здесь, у тебя.

– Но это же для ее зашиты.

Лоренцо улыбнулся и встал.

– Дело вовсе не в мисс Камерон. И не в том, что мы здесь вместе. Тут нечто гораздо более важное, Лоренцо. Сами наши жизни.

– Жизнь непредсказуема, Грант, – возразил Лоренцо. – Никогда не знаешь, что принесет тебе следующий день. Ах, но если предстоящая ночь сулит тебе наслаждение, почему это должно кого-то волновать?

– Я не такой любитель наслаждений, как ты, Лоренцо.

– Жаль. Ведь тогда твоя жизнь была бы намного приятнее, мой друг. Не спорю, тебе надо быть осторожным, Грант, но было бы глупо не воспользоваться обстоятельствами к своему удовольствию.

Лоренцо улыбнулся Майклу, вошедшему в комнату, и направился к двери.

– Я сделаю все, что в моих силах, дабы не подпускать волков к твоей двери, Грант, а тебе тем временем советую воспользоваться обстоятельствами. Развейся немного. Получи удовольствие.

Грант подождал, пока не услышал звук шагов по мраморному полу. Он знал здание как свои пять пальцев, поэтому мог точно сказать, когда Лоренцо достиг ротонды и подошел к входной двери.

Только тогда Грант повернулся к Майклу:

– Ты приобрел все указанное в моем списке?

Майкл слегка поклонился.

– Да, ваше сиятельство. Все находится в повозке у дверей.

– Проследи за разгрузкой, – распорядился Грант. – И пришли одну из служанок, пусть она приготовит комнату напротив ротонды. Я буду спать там.

Майкл снова поклонился и вышел, не нуждаясь в дальнейших инструкциях.

Воспользоваться обстоятельствами? Получать удовольствие? Лоренцо что, рехнулся? Джиллиана полагается на него не только в защите ее репутации, но и ее жизни.

О каком удовольствии сейчас можно думать? Ведь Джиллиана могла умереть. Без нее мир стал бы куда менее приятным местом – хотя он ей этого никогда не говорил. Как и того, какое огромное удовольствие получает от их бесед. Грант привык к ее присутствию, явно оживляющему его дом. Джиллиана пробыла здесь всего месяц, а уже изменила его жизнь.

Он часто проходил через рощу, где она любила гулять по утрам, и стоял под одним старым дубом, положив ладонь на ствол, как – он видел это пару раз – делала она. Словно общалась с деревом или ощущала биение жизни под своей ладонью.

Грант ловил себя на том, что, стоя на веранде, идущей вдоль бального зала, окидывает взглядом весь Роузмур и размышляет, что видит она, когда смотрит на такой привычный для него пейзаж.

Он обнаружил, что прекрасно помнит, когда и что Джиллиана сказала, и снова и снова проигрывает в уме обрывки их разговоров. Никогда прежде такого с ним не происходило.

Наслаждаться обстоятельствами? Он был бы просто идиомом, если бы позволил себе хотя бы задуматься над этой идеей.

Он не мог забыть, как она сидела, болезненно-бледная, в кровати, прислонившись спиной к подушкам. Ее вид пробудил в нем инстинкт защитника, которому прежде он не придавал значения. Ему хотелось нежно уложить Джиллиану в постель, накрыть ее простыней и одеялом и удостовериться, что ей тепло. Хотелось забрать гребень у нее из руки, чтобы она не целилась им в него, а потом побыть в роли ее горничной. Он бы аккуратно расчесал ей волосы, нежно убирая их с лица.

Он мог бы смотреть на ее лицо часами, наслаждаясь его чистотой, впитывая синеву глаз. Ему хотелось провести ладонью по этой нежной коже…

Он не влюблен. Он просто безумен. Или одержим похотью.

Грант проработал в лаборатории несколько часов, досадуя на то, что впервые обращает внимание на время. Ему хотелось проверить, как там Джиллиана, но он оттягивал этот момент, словно приберегая его в награду за свою увлеченность работой. Еще несколько записей, несколько составляющих опыта – и он позволит себе навестить ее.

Они пообедали в одно время, но в разных комнатах. Грант взял у кухарки подносы и сначала дал попробовать еду мышам в клетках, внимательно наблюдая за ними. Когда прошло полчаса, а состояние здоровья мышей не вызывало никаких опасений, он позвал Майкла и велел ему отнести поднос Джиллиане.

– И спроси, не нужно ли ей чего-нибудь, – проинструктировал он Майкла.

– Хорошо, ваше сиятельство.

– Обязательно скажи, что все, что бы ей ни понадобилось, будет предоставлено.

Майкл поклонился, но прежде чем он вышел из комнаты, Грант окликнул его:

– И передай Джиллиане – мне очень жаль, что еда остыла, но это было необходимо.

– Да, ваше сиятельство.

Грант пообедал за столом у себя в лаборатории. Он не получил удовольствия от еды; теперь его заменила осторожность.

Через четверть часа Майкл постучал в двери лаборатории.

– Мисс Камерон просила поблагодарить вас, ваше сиятельство. Она сказала, что обед был удивительно вкусный и не важно, что холодный.

– А ты, Майкл? Ты поел?

– Нет еще, ваше сиятельство, но кухарка оставила и для меня.

– Вечером можешь быть свободен. Ты мне не понадобишься.

– Вы уверены, ваше сиятельство?

Грант мог бы пересчитать по пальцам одной руки те вещи, в которых был уверен, но не сказал этого Майклу, а просто кивнул. Однако прежде чем молодой человек вышел, Грант кликнул его:

– Как она? – Он тут же исправил этот вопрос: – Она чувствует себя лучше, чем утром?

– Мисс Камерон выглядит очень хорошо, ваше сиятельство.

Это был не тот ответ, который Грант хотел бы услышать. Ему хотелось, чтобы Майкл мог сказать: «Да, на щеках у нее румянец, и она улыбнулась мне, ваше сиятельство. В глазах ее светится ум и вспыхивают искры раздражения и нетерпения. Она засыпала меня вопросами и не скупилась на похвалу, и весело смеялась над каким-то моим глупым замечанием».

Майкл не сказал бы ничего подобного, даже если бы это было действительно так. Но он мог сказать с прямотой молодости: «Она красивая женщина, ваше сиятельство. Вокруг нее какое-то сияние, в движениях какая-то особенная плавность, словно она не идет, а скользит по земле».

Нет, ничего этого Майкл ему не сказал бы, потому что Грант – граф Стрейтерн и явно настроен поражать этим фактом каждого встречного. По крайней мере, так считают его друг и женщина, которую ему очень хочется поразить.

Вот она, нелицеприятная правда, как она есть. Ему хочется быть в глазах Джиллианы больше чем просто мужчиной. Он хочет быть значительнее, чем он есть. Умнее, талантливее, содержательнее, образованнее, мужественнее.

– Спасибо, Майкл, – сказал Грант, отпуская слугу. – Это все.

После ухода Майкла он погасил одну из ламп и подошел к окну. В отличие от большинства комнат дворца в этой был целый ряд окон. Грант мог смотреть на мир, а мир мог заглядывать к нему. Тут не было ничего шокирующего или ужасного. В этой комнате ничто не оскорбляло чувства, за исключением графа, который готов был вот-вот стать дураком.

Как странно, что он никогда прежде не отдавал себе отчета в том, насколько одинока его жизнь. Даже в Италии он был одинок, а ведь он считал те годы лучшими в своей жизни. Что там говорил Лоренцо? Что-то насчет того, что женщины его боятся.

В Италии у него была любовница, зрелая и достаточно разумная, чтобы понимать, что он не может дать ей ничего постоянного. Был ли он по крайней мере привязан к ней? Он подарил ей дом и выезд и достаточно денег, чтобы жить в комфорте немало лет. Она была, как и положено, благодарна ему, но едва ли слишком переживала, когда он уехал в Шотландию.

До этого момента Грант даже ни разу не вспоминал о ней.

Что же он за мужчина, если, имея близкие отношения с женщиной, потом с легкостью выбрасывает ее из своих мыслей? Мужчина, у которого есть много другого в голове? Или который никогда не позволяет себе до конца опустить барьер между собой и другими?

Он не холодный и не отчужденный. Он просто поглощен своей работой, вот и все. У него много друзей, много знакомых.

И все же он, не потрудившись поискать себе жену, устраивает брак по расчету с женщиной, которую никогда раньше даже не встречал. Или он боялся, что в поисках ему надо будет изображать интерес к кому-то еще, помимо себя самого? Он был бы вынужден демонстрировать чувства, в обладании которыми отнюдь не уверен.

Господи, он и в самом деле был холодным и отчужденным.

Пока в Роузмур не приехала Джиллиана.

Он и прежде испытывал желание, знал страсть во всех ее обличьях, но никогда она не захватывала его так, как сейчас к Джиллиане. Гранту хотелось знать все малейшие нюансы того, что она чувствовала. Вспыхивала ли ее кровь так же быстро, как у него? Билось ли так же часто сердце? Чувствовала ли она, словно парит высоко над землей, в момент наслаждения, и странную грусть потом, когда все закончилось? Странные вопросы, над которыми никогда раньше.

Грант не задумывался, не говоря уж о том, чтобы хотеть поделиться ими.

Ему никогда ни с кем не хотелось поделиться и своими знаниями, как хотелось теперь поделиться с ней. Например, Гранту очень хотелось сообщить Джиллиане, что он отложил пока болотный газ и занялся опытом по намагничиванию поверхности.

Не было никого другого, кому он мог это рассказать. Никого, кому это было бы интересно.

Пленила ли Джиллиана его только потому, что красива и что у него уже довольно давно не было женщины? Или потому, что его пугает предстоящая женитьба и он жалеет, что затеял все это?

Грант не знал ответов, но чувствовал, что уже устал задавать себе вопросы. Ему хотелось на время забыться. Не думать ни о прошлом, которое не отпустит его, ни о будущем, которое простирается перед ним, как долгая, пыльная и одинокая дорога. Сейчас ему хотелось бы быть кем-то другим, а не тем, кто он есть.

Воспользоваться обстоятельствами? Черта с два!


Майкл принес ей обед, и хотя Джиллиане казалось, что она не сможет ничего съесть, при виде ростбифа аппетит вернулся к ней. Еще был вкусный хрустящий хлеб, а на десерт что-то напоминающее грушевую тартинку. И горячий шоколад был абсолютно восхитителен. Открыв маленькую фарфоровую емкость, Джиллиана обнаружила там горчицу – густую, острую горчицу, которая сделала вкус ростбифа еще лучше.

Еда казалась ей вкуснее, чем когда-либо прежде. Может, потому, что она потеряла надежду дожить до следующего дня? В туманных воспоминаниях, оставшихся от болезни, ей представлялось, как страшно было ей ощущать внутри холод.

Покончив с обедом, Джиллиана откинулась на подушки и устремила взгляд в потолок. Признаки богатства присутствовали даже здесь, в комнате, которой Грант редко пользовался. Большая декоративная гипсовая розетка украшала середину потолка, и из ее центра свисала цепь с массивной хрустальной люстрой. По стене комнаты проходила веревка, соединенная со шкивом – очевидно, чтобы опускать люстру, когда надо было зажечь свечи, а потом поднимать всю конструкцию снова.

До того как принести обед, Майкл втащил в комнату платяной шкаф и трюмо. Распоряжение графа, с поклоном сказал он ей. Джиллиану это не удивило. Грант, как видно, решительно вознамерился держать ее здесь, но ее тюрьма будет роскошной.

Отставив поднос в сторону, Джиллиана соскользнула с кровати. Кто-то повесил в шкаф ее платья. Нижние ящики были заполнены рубашками, корсетами и чулками. Неужели это Майкл выполнял столь интимную работу? Ее лицо вспыхнуло при мысли о лакее, перекладывающем предметы ее туалета.

В ящике трюмо лежали ее серебряная щетка для волос и гребень – подарок родителей на восемнадцатилетие и одна из немногих вещей, которые она взяла из дома.

Джиллиана нашла халат и накинула его, почувствовав легкое головокружение, когда подняла руки. Силы ее еще не восстановились, но этого следовало ожидать после того, как она была так близка к смерти.

Кто же хочет причинить зло графу Стрейтерну? Или кто-то пытался отравить именно ее? Джиллиана расчесала волосы, сожалея, что тот, кто был настолько добр, что принес ее вещи, не догадался захватить и шпильки. Вытащив ленту из одной из сорочек, потуже затянула ею волосы. Сейчас она была похожа на школьницу, невинную и наивную. Ничто из всего опыта двух прошедших лет, казалось, не отражается в глазах, словно отрава стерла горе, печаль и разочарование из памяти Джиллианы.

Ей нужно набраться храбрости и отправиться на поиски Гранта. Она должна сказать ему, что немедленно возвращается в Роузмур. Негоже, чтобы слухи последовали за ней в Эдинбург или Инвернесс. Положение любовницы графа Стрейтерна едва ли подходящий опыт для работы в качестве модистки или белошвейки.

Именно так она и должна поступить – немедленно покинуть Роузмур, найти работу и начать жизнь заново.

Ей нужно увидеть Гранта и сказать ему это. Она потребует, чтобы он позволил ей вернуться в Роузмур. А уже там просто скажет доктору Фентону и Арабелле – и, наверное, графине, – что была слишком больна, чтобы вернуться раньше. Им не нужно ничего знать про тот день, она же будет знать и будет хранить это воспоминание всю жизнь.

Но откуда взялось это радостное волнение, которое она чувствует? Грудь, кажется, так и вибрирует от громкого стука сердца, а дыхание прерывается от предвкушения – и все потому, что она собирается увидеть Гранта.

Но ведь ей следовало бы бежать в противоположном направлении и так быстро, как только могут нести ноги. Она должна покинуть Роузмур как можно скорее и снова стать сдержанной мисс Камерон. Джиллиана с ее безумными мыслями и импульсивностью должна исчезнуть навсегда. Снова.

Гранта, строго говоря, не в чем винить. Виновата ее собственная природа. Джиллиана смотрела на себя в зеркало, недоумевая, почему же так ярко блестят ее глаза.

«Джиллиана, он не может принадлежать тебе. Даже на время. Даже если он убедит тебя остаться здесь, ты не должна любить его. Это было бы величайшей глупостью на свете».

Но она уже полюбила. Она полюбила мужчину, который ей неровня, который гораздо выше по положению, мужчину, который скоро женится.

Но, ах, было нечто такое особенное в движении его рук, изгибе губ, когда он улыбался. Он чудесный любовник, и между ними не было неловкости, одна лишь радость.

Джиллиана вытянула руки, вспоминая, как обнимала его, как дотрагивалась до него, ласкала. Она все еще чувствовала обжигающий жар его тела под своими ладонями. Щекам стало тепло, и она не удивилась, увидев в зеркальном отражении выступивший румянец. Она не девственница, но в каком-то смысле, наверное, все еще невинна. Но невинность никогда не защищала ее от мира; напротив, она делала ее неподготовленной к жизни.

Один раз, когда она завела с Робертом разговор об их свадьбе, он поспешно сменил тему. Тогда она подумала, что это потому, что мужчины не интересуются обрядами и светскими торжествами так, как женщины. Тема явно была скучна ему, и она закончила разговор, улыбнувшись нежно и с любовью. Это было до того, как она узнала о предательстве Роберта от его сестры.

Какой же трусихой она была, если не хотела посмотреть в лицо правде, признаться себе самой, что он лжец и обманщик. Сейчас у нее по крайней мере достанет храбрости встретиться лицом к лицу с Грантом.

Джиллиана встала, резко оттолкнув табурет, затем поставила его на место. «Господи, дай мне силы покинуть его!» Она даже не заметила, что произнесла эти слова вслух и что они прозвучали как молитва.


Грант погасил последнюю лампу и вышел из лаборатории, с силой захлопнув дверь. Звук эхом разнесся по большим пустым помещениям дворца. Джиллиана поймет, что на сегодня он закончил с опытами. Будет ли она ждать его? Оскорбит ли его снова? Или, что беспокоило Гранта даже больше, скажет ему правду, которую никто не осмелится сказать?

Грант поймал себя на том, что идет слишком быстро: его стук в дверь был повелительным и нетерпеливым.

При звуке ее голоса он схватился за ручку и толкнул дверь. Джиллиана стояла лицом к двери у трюмо, которое он велел доставить из Роузмура. Волосы ее были расчесаны и завязаны голубой лентой. Маленькие завитки обрамляли лицо, и в свете свечей она выглядела необыкновенно красивой и очень хрупкой.

– Я пришел повидаться с тобой, – выпалил он.

– А я собиралась пойти к тебе в лабораторию, – сказала Джиллиана, нервно теребя пальцами ткань халата, который был на ней.

Он собственноручно принес эту вещь из Роузмура и помнил, как погладил руками вышивку, которая была земляничного, лимонного и сливового цветов, – нечто характерное скорее для Италии, чем для Шотландии. Грант хотел сказать ей это, но слова застряли в горле, и голос отказывался служить ему.

Он вошел в комнату и мягко закрыл за собой дверь.

– Как прошли твои опыты? – поинтересовалась она.

Грант вдруг забыл, что делал весь день, и тупо смотрел на Джиллиану, словно не мог взять в толк, о чем она спрашивает.

– Нормально, – наконец, ответил он, надеясь, что она больше не станет задавать вопросов. Грант знал, что начнет заикаться или, хуже того, будет выглядеть полным идиотом.

Когда он успел так поглупеть?

– Ты хорошо выглядишь, – сказал он. – Лучше, чем раньше.

– Я еще слаба, – отозвалась Джиллиана и покачала готовой, словно укоряя себя за это.

– Это естественно. Ты же чуть не умерла.

– Скажи, ты купал меня? В тот день, когда это случилось? Купал?

Грант еще никогда не видел, как она краснеет, и внезапно ему стало интересно, ведет ли она себя в его присутствии иначе, чем обычно. Да, когда он рядом, она далеко не так спокойна, как в компании с другими.

– В некотором роде, – ответил он. – Удивительно, что ты это помнишь. Я окунал тебя в неглубокий бассейн. Вода была холодной, я пытался привести тебя в чувство.

Она кивнула, словно он разрешил загадку.

– Я не могу оставаться здесь, Грант.

Похоже, она уже все решила. Но и он не менее упрям.

– Я думал, мы обсудили этот вопрос. Я не намерен позволить тебе уйти отсюда, пока не буду уверен, что ты в безопасности.

– Интересно, кого мне следует опасаться – того, кто хочет отравить меня, или тебя?

Грант хмыкнул.

– Хочешь знать, желаю ли я тебя? Конечно, да. Но ты еще недостаточно поправилась, чтобы быть моей любовницей.

– Я и не буду.

– Значит, разговор окончен.

Джиллиана сложила руки на груди и хмуро воззрилась на него.

– Ты позволишь мне вернуться в Роузмур?

– Ни в коем случае.

– Это говорит граф.

– Или любовник. Думаю, скорее все же любовник, чем граф. Но, как бы ты ни пожелала истолковать это, суть не меняется. Ты остаешься во дворце. Спорить бессмысленно, уговаривать меня бесполезно, даже чары твои на меня не подействуют. Ты отсюда никуда не уйдешь.

– Ты в самом деле невыносим, – вздохнула она.

– Известно ли тебе, что за последний месяц ты оскорбляла меня чаще, чем все другие за последние пять лет?

– Неужели?

– Тебе обязательно выглядеть такой невероятно довольной этим?

– Я убеждена, что время от времени тебя нужно поддразнивать. Бывают моменты, когда ты слишком граф.

Грант вглядывался в нее, пытаясь угадать, говорит ли она серьезно или все еще подтрунивает над ним.

– Мой титул достался мне по праву рождения, а не за какие-то личные заслуги. Если, конечно, не принимать в качестве достижения то, что я жив. Хотя, учитывая судьбу двух моих братьев, и этого нельзя полностью сбрасывать со счетов. Мой титул также существует, чтобы взвалить всю ответственность за Роузмур и остальное поместье на меня, одного человека. Я не титулованный глава семьи, а лицо, на котором в конечном итоге лежит вся ответственность.

– Я рассердила тебя? Извини меня. Я не хотела.

– Ты действительно считаешь меня дилетантом?

Джиллиана взглянула на него:

– Нет. Но то, что ты сказал, кое-что объясняет.

– И что же именно?

Она улыбнулась:

– Ты работаешь с электричеством, чтобы в чем-то оставить свое имя. Ты хочешь, чтобы люди помнили тебя не только как графа Стрейтерна.

Грант не сводил с нее глаз, недоумевая, как ей удалось так хорошо понять его. Он улыбнулся:

– Когда ты почувствуешь себя лучше, то сама увидишь опыты с намагничиванием, которые я проделал сегодня. Мне очень хочется показать их тебе.

– Ты пытаешься заговорить мне зубы.

– Ну разумеется, – с готовностью согласился он.

Джиллиана не ответила. Грант продолжал улыбаться.

– Ну же, признайся, что тебе тоже ужасно интересно. Ты думаешь про себя: что же такого он хочет мне показать? Чем он занимался целый день?

– Ни о чем таком я не думаю, – возразила Джиллиана.

– По-моему, я уже упоминал о твоем упрямстве? Это очень ценное качество, особенно в ученом.

– Я не ученый, – напомнила она.

– У тебя любопытство ученого. При этом твой интеллект достаточно глубок, чтобы охватить любой предмет, который ты выберешь.

– Откуда ты знаешь?

Джиллиана опустила руки и сцепила их за спиной. Пожалуй, вполне доступная поза, но Грант понимал, что подходить ближе не стоит.

– Это следует из того, что ты читаешь. – Он кивнул на стул, куда положил все книги, которые нашел в ее комнате в Роузмуре.

Джиллиана проследила взглядом за его жестом, затем вновь посмотрела на него, и лицо ее залил нежный румянец.

– Так это был ты, – сказала она. – Это ты собрал мои вещи.

– Есть такие дела, которые я не могу доверить слугам, Джиллиана. Мне не хотелось посылать Майкла упаковывать твои вещи.

– Поэтому ты сделал это сам.

Грант кивнул:

– Я был просто поражен, увидев, какие серьезные книги ты читаешь.

– Я и романы читаю, – заметила она. – Не думай, что меня интересуют только высокие материи. Я обожаю романы. Мрачные готические истории.

– Героини, попавшие в беду?

– Ну да.

– И что бы делала одна из этих героинь, оказавшихся в подобных обстоятельствах?

– Кричала бы.

– Пожалей Майкла, – усмехнулся Грант. – Он очень много работает и рано ложится.

– Я же не говорила, что это я собираюсь кричать.

– Значит, ты не воображаешь себя героиней?

– Иногда, – ответила Джиллиана, чуть вздернув подбородок. – Тогда, когда моя настоящая жизнь кажется мне либо слишком скучной, либо слишком тягостной. Мне нравится время от времени представлять себя кем-то другим. А тебе?

Когда Грант не ответил, она улыбнулась.

– Ну конечно же, нет. Ты же граф Стрейтерн. Кто бы захотел променять такую жизнь на жизнь какого-то вымышленного персонажа? Кто бы не захотел быть тобой?

– Не уверен, что это так, – сказал Грант. – Особенно в свете событий последнего года.

Джиллиана резко побледнела и виновато посмотрела на него.

– Прости. Какая я глупая.

– Ты не глупая, Джиллиана. В сущности, ты самая умная из всех, кого я знаю.

– Прекрати заговаривать мне зубы, Грант. Прекрати пытаться опутать меня словами.

Он сделал несколько шагов к ней. Она замерла на месте.

– Значит, вот что я делаю? Опутываю тебя словами?

– Вот именно, и это очень нехорошо с твоей стороны. Твой голос становится низким, глаза мерцают, и я забываю обо всем, кроме того, какой ты красивый.

– Обо всем?

Он сделал еще несколько шагов к ней. Джиллиана нахмурилась.

– Перестань.

– Перестану, – мягко пообещал Грант. – Вместо того чтобы опутывать тебя словами, я буду пожирать тебя глазами.

– Нет, я имела в виду, перестань приближаться ко мне. Не подходи ко мне ближе.

– Я бы хотел купить тебе духи, – неожиданно сказал он, заставив ее в замешательстве взглянуть на него. Очень хорошо. Не все же ей ставить его в тупик. – Что-нибудь с ароматом леса и цветов, я думаю. А может, что-нибудь восточное. Такое пряное, с намеком на страсть.

– Я не приму твоего подарка, – сказала Джиллиана. – Это будет самым разумным.

– Ты более стойкая, чем я. Не представляю, чтобы я смог отвергнуть подарок, который бы ты мне подарила.

– Но понимаешь, в этом-то и заключается разница между нами. Ты можешь себе позволить не обращать внимания то, что скажет о тебе общество. А я не могу.

– Что, если я поделюсь с тобой этой возможностью? У меня хватит всяких возможностей на нас обоих. Я сумею дать понять, что никто не смеет отзываться о тебе дурно. Что тебе предоставлены все права и привилегии… – Грант запнулся.

– Любовницы? Подруги? Постоянной спутницы? Любимой самозванки? Кем я буду для всего остального мира, Грант?

– А это так важно – быть кем-то для остального мира?

– Это говорит граф.

– Нет, совершенно определенно любовник.

Грант был уже достаточно близко, чтобы протянуть руку, и его пальцы погладили волосы на ее виске. Джиллиана не отстранилась, не умоляла прекратить. Напротив, она прислонилась к его руке и на секунду закрыла глаза, словно наслаждалась этом мгновением, стараясь навсегда сохранить его в своей памяти.

– Не покидай меня, – сказал он.

Она открыла глаза. Их взгляды встретились.

– Не покидай меня, Джиллиана. Я не привык умолять. Не помню, чтобы когда-либо делал это. Но сейчас близок к этому, как никогда. Я готов выдвинуть аргументы, найти разумные слова, деньги, если это необходимо. Я предоставлю тебе оправдания, банальности или даже заведомую ложь. Я готов сделать все, чтобы только удержать тебя здесь.

– Пожалуйста, Грант.

– Дай мне день. Два дня. Неделю.

– Чтобы найти убийцу? – спросила она.

– Это был бы самый разумный ответ, не так ли? Я должен бы пообещать тебе, что именно этим буду заниматься и что именно для этого мне нужно время. Но это не будет правдой. А я понял, что хочу говорить тебе правду.

– Почему? – тихо спросила она.

– Чтобы выбросить тебя из своих мыслей. Чтобы больше не мечтать о тебе.

На ее щеках вновь проступил румянец.

– Я снова очаровываю тебя?

– Ты же знаешь, что да.

Джиллиана поднесла руку к его лицу и нежно коснулась щеки.

– Ты просто не имеешь права быть таким красивым. Несправедливо, что природа даровала тебе и положение, и богатство, и мужскую красоту.

Лицу Гранта стало жарко от этих слов, и он почувствовал себя юношей во власти своей первой любви, неуверенным и отчаянно нетерпеливым.

– А ты можешь обезоружить меня одной своей улыбкой, – мягко сказал он. – Природа одарила тебя красотой, характером, умом, силой духа. Так кто из нас более одарен?

– Боюсь, ты никогда ни от кого не услышишь о положительных свойствах моей натуры.

– Теперь я прошу тебя перестать, – твердо проговорил он. Схватив ее руку, он прижался губами к ладони, затем сложил пальцы, словно хотел сохранить поцелуй внутри, и задержал ее руку в своей ладони. – Я не позволю тебе так говорить о себе. Не позволю произносить такие вещи. С тобой случилось несчастье. Возможно, это вызвало скандал, а для тебя наверняка было трагедией. Но не делай эту историю краеугольным камнем своей жизни, Джиллиана, не оценивай свой характер по этому.

– Тогда по чему оценивается человек?

– По его отношению к другим, – не задумываясь, ответил Грант. – По тому, о ком человек думает в первую очередь – о себе или о других. По тому, как он сопереживает тем, кто даже не знает значения этого слова.

Джиллиана накрыла его руку своей, и несколько мгновений они стояли, соединенные этим соприкосновением. Голова его была опущена, и Грант не мог видеть выражения ее лица.

– Останься со мной, – попросил он снова.

– Это мне следовало бы умолять тебя, – тихо произнесла она. – Умолять не предлагать мне никаких заверений, обещаний или будущего. – Она ненадолго замолчала, а когда подняла голову, Грант был потрясен, увидев у нее на глазах слезы.

Но прежде чем он заговорил или заключил ее в объятия, она отступила назад, высвободив свои руки.

– Пожалуйста, Грант.

– Ты останешься?

Джиллиана вздохнула, не отвечая, но секунду спустя кивнула.

Пока ему было достаточно и этого.


Из окон спальни графини Стрейтерн открывался вид на западную лужайку Роузмура, простирающуюся вдаль и спускающуюся к роще, за которой располагалось болото, куда Грант любил ходить. Покои состояли из трех комнат: гостиной, спальни и гардеробной. Графине не хотелось оставлять их, но она всегда знала, что придет время, когда придется сделать это.

Какая, однако, поразительная ирония в том, что она должна уступить свой дом Арабелле Фентон.

Но вначале ей необходимо убедиться, что она права. Первое потрясение прошло, и теперь она найдет в себе силы взглянуть в лицо правде. Она никогда не была трусихой, хоть все и считают, что она прячется от мира.

Одна из служанок сказала ей, где она может найти девушку. Не в библиотеке, как предполагала Доротея, не у себя в комнате, уткнувшейся в одну из своих неизменных книг. Нет, как ни удивительно, Арабелла Фентон сидела на веранде Роузмура, с которой открывался вид на извивающуюся дорогу, ведущую к дворцу и дальше, на Эдинбург.

Доротея вздохнула и, открыв французские двери, ступила на каменный пол террасы. Оформление террасы было итальянским, это была так называемая лоджия. Цель ее – заполучить побольше тепла погожего дня. Перила, вырезанные из камня, высотой всего около трех футов, окаймляли пространство в форме мальтийского креста. Несколько ящиков и горшков с цветами добавляли цвета, а пара статуй – всегда чуть прикрытые женщины – прибавляли то, что, как полагала графиня, придавало лоджии классический оттенок.

День был ярким, тепло полуденного солнца – приветливым и желанным. Доротея подошла к скамье, на которой сидела Арабелла. На коленях у нее лежала книга, открытая на каком-то отвратительном рисунке, но взгляд был устремлен на дворец.

В этот момент Доротея с удовольствием придушила бы своего сына. Грант должен был бы находиться здесь, дабы разобраться с ситуацией, но ее сын, к несчастью, отсутствует. Он позволяет себе прятаться с женщиной, которую, очевидно, сделал своей любовницей.

– Порой поведение мужчин достойно презрения, – сказала она Арабелле. – Но говорят, что из худших повес выходят лучшие мужья.

Арабелла не произнесла никакого приветствия, только повернула голову и посмотрела на Доротею взглядом, который был едва ли не презрительным. Пораженная выражением лица девушки, графиня передумала садиться рядом с ней на скамью. Она прошла немного вперед и прислонилась к балюстраде.

– Вы находите, что это верно, ваше сиятельство? – спросила Арабелла. В ее голосе были резкие, неприятные нотки.

Доротея отвела взгляд от дворца и снова устремила его на Арабеллу, и несколько долгих мгновений две женщины молча мерили друг друга взглядами.

– Грант говорит, что кто-то пытается отравить его, мисс Фентон, – сказала графиня. – Поэтому он остается во дворце.

– Я уже слышала эту версию, ваше сиятельство. Однако мне не было позволено осмотреть Джиллиану.

– Я не спрашивала его об их отношениях с Джиллианой, мисс Фентон. Да он бы мне и не ответил. Но мисс Камерон осталась с моим сыном по собственной воле. В этом я не сомневаюсь. Я расспросила Майкла, и он заверил меня, что это так.

– Мне нет дела до того, как поступает Грант, – сказала Арабелла. Теперь ее голос был бесстрастным и совершенно лишенным каких бы то ни было эмоций. – Я боюсь, однако, что он обманывает Джиллиану. Она слишком эмоциональна и верит в любовь.

– А вы нет, мисс Фентон?

– Конечно, нет. – Она закрыла книгу и встала. – Я еще в раннем детстве узнала, ваше сиятельство, что любовь – это слово, которое большинство людей используют для оправдания всякого рода ужасного поведения.

– Мой сын всегда старался поступать достойно, мисс Фентон. Зная, как опозорил семью его отец, он всю жизнь пытается исправить это.

– Бесчестье никоим образом не должно затронуть семью Роберсонов, – проговорила Арабелла с улыбкой. – Какая жалость, что это не так.

Между ними было слишком много недосказанного, но Доротея внезапно поняла, что ни за что на свете они с этой девушкой не доверятся друг другу.

Она должна набраться храбрости и попросить доктора Фентона рассказать ей правду.