"ЭДЕМ-2160" - читать интересную книгу автора (ПАНАСЕНКО Григорий)

Глава 5

— Ну, а теперь рассмотрим современное отношение к евгенической программе. Несмотря на долгие разъяснительную работу и целенаправленную политику всех мировых государств посейчас остается, как выяснилось, недопонятость населением задач евгеники. Несмотря на то, что двадцать пять лет дали замечательные результаты, показали не только насущность, но и полезность евгеники, мы видим, что находятся те, кто пытается разрушить достижения молодой науки. Резонный вопрос о причинах наталкивается на глухую стену простого животного непонимания и неприятия. Посудите сами, что может выиграть простой работяга из Бристоля, Сингапура или Оттавы, если ему позволят иметь двух, а то и трех детей. У него что, прибавится денег? Или его дети станут жить счастливей в мире, где и одному из них часто негде приткнуться?

Социальные программы государства итак поглощают львиную долю бюджета. Стоит ли говорить о банкротстве целых государств при отсутствии евгенической политики. Ведь экономический хаос – это не худшее, что нас ожидает. За ним придет политический, то есть человек, бросающий камень в евгенику сейчас, обрекает своих детей на средневековое существование в будущем, на нищенство.

Но это лишь бытовой уровень проблемы. А есть еще и политический аспект и он куда важнее. Посмотрите, восемь миллиардов китайцев, извините – десять, не имея сдерживающего фактора, просто раздавят мир – наш с вами, наш и наших детей, – Саймон перевел дух и оглядел притихшую аудиторию. – Вы спросите кому это нужно? Кому необходимо дестабилизировать обстановку? Приглядитесь внимательнее и вы увидите нечистых на руку дельцов от политики. Они манипулируют толпой, подбрасывая зажигательные лозунги, порочащие евгенику. Они рождают в массах ненависть к нам – ученым и исследователям. Вы спросите, кто они, но вы итак видите их каждый день на экранах. По крайней мере, большинство из них.

Но и за их спиной находятся кукловоды. Есть силы, жаждущие нарушить стабильность мира в целом, – Саймон прокашлялся и продолжил чуть менее яростно. – Отсюда вытекает вполне оправданная государственная политика насильственного подавления бунтов, вплоть до применения боевого оружия.

По залу пронесся ропот.

— Сэр! Это ваше личное мнение? – где-то в середине зала поднялся взъерошенный студент в белом халате и очках, – вы можете ответить? – добавил он довольно дерзким тоном.

— Я отвечу, – Саймон почувствовал неожиданную злость и отвращение к аудитории. – Как лицо, облеченное властью и представляющее власть, я не имею собственного мнения. Лекция окончена.

Саймон демонстративно захлопнул ноутбук и под недовольный гул вышел в коридор.

До звонка оставалось десять минут.

Проходя мимо деканата, Саймон мстительно замедлил шаг в надежде, что кто-нибудь выйдет поинтересоваться, почему это профессор Мерфи разгуливает в рабочее время по коридору, но никто так и не появился из-за обитой дерматином двери. Это разозлило Саймона еще больше и он поспешил в нижний вестибюль университета.

На улице его поджидала мерзкая поземка, подло залезавшая в штанины до самых колен и теребившая воротник пальто. В довершение ко всем неприятностям дня Саймон поскользнулся и ушиб локоть. Шипя и ругаясь сквозь зубы, он зашел в теплое нутро подземки.

"Похоже, это становится привычкой", подумал Саймон, опять заходя в свой офис в раздраженном состоянии. Лекция никак не шла у него из головы. К раздражению на студентов и погоду теперь примешивалось что-то еще, Саймон не мог разобрать что.

— Мистер Мерфи, к вам посетитель, – раздался голос секретарши из коммутатора.

— Отмените на сегодня все посещения, Магди, – резко сказал Саймон, но тут же спохватился. – Впрочем, господина Штольца оставьте.

— Это он и есть, – в голосе Магди не было ни одной эмоции.

— Тогда дайте мне три минуты и пригласите его.

Саймон быстро привел в порядок рабочий стол и отправил секретарше заказ на пару кофе с сэндвичами.

Немец был приземист и коротко стрижен. Большие плотно прижатые уши в сочетании с массивной фигурой делали его похожим на вышедшего в тираж но еще не потерявшего форму боксера. Пожатие его оказалось твердым как тиски, а манера ведения переговоров смахивала больше на приказы не требующие возражения. Однако Саймону приходилось общаться и не с такими собеседниками, потому они довольно быстро пришли к обоюдному согласию.

Отпустив посетителя, Саймон облегченно вздохнул: Штольц определенно был способен утомить кого угодно.

"Интересно, сколько бы выдержал шеф", Саймон с интересом прикинул возможности Совиньи, но затем снова переключился на Штольца.

"Его рекомендации, конечно, ничто, но вот пожелания самого Гинденбурга... к ним стоит прислушаться. Ничего, для начала устроим этого Вайсса начальником отдела, а если хорошо проявит себя, в свое время повысим. Например, сделаем начальником подсектора, а то и моим заместителем".

Саймон устало потянулся и с сомнением посмотрел на документацию, однако делать было нечего, отчет надо было сдавать послезавтра. Он подвинул к себе ближайшую стопку дисков и пригубил давно остывший кофе. На полировку стола упала коричневая капля. Информация на терминале сменялась с привычной быстротой, но одновременно Саймон успевал подумать и о своем: он вспоминал того студента-заморыша, который дерзил открыто, явно упиваясь произведенным впечатлением. Злость понемногу утихала.

Через полтора часа он все разобрал и потянулся к дискете с планом работ на следующий квартал. В списке имен и номеров, направленных на анализ было не меньше трехсот пунктов и Саймон привычно принялся разбивать перечень на дни и подсектора. Работа была чисто механической и обычно занимала немного времени, но из-за Рождественских каникул деятельность евгенических центров приостанавливалась, и потому в начале первого январского квартала их всех ждал небольшой пик напряженности и авральные смены. Просматривая очередной столбец с фамилиями, Саймон неожиданно остановился: в списке под номером сорок два значилось имя – Айзек Эйнджил Блексмит. Через секунду столбец пополз дальше. Работа продолжилась.

Саймон уже складывал вещи, когда тишину офиса неожиданно разорвал звонок коммутатора. Он собирался проигнорировать вызов, тем более что по расписанию рабочий день его закончился еще пол часа назад, но, бросив взгляд на определитель, увидел, что номер был российский. Это мог быть только один человек – бывший научный руководитель Саймона, профессор Вартанов. Положив шляпу и плащ, Саймон включил экран.

— Здравствуйте, Михаил Константинович.

— Здравствуй, Саймон, – седеющий пожилой мужчина с профессорской бородкой благодушно улыбнулся с экрана. – Не пишешь, не звонишь, совсем забыл старика, – пожурил его Вартанов.

— Да все дела, дела. Закрутился, – виновато оправдался Саймон.

— Ну, ничего. Главное, я тебя нашел. Как видишь, с пикником у Байкала ничего не вышло, но я все же хочу тебя увидеть. Приезжайте с женой. Кстати, как Джулия?

— Да ничего, в порядке, – неопределенно ответил Саймон.

— Только на этот раз я тебя приглашаю не в Сибирь, – старик хитро улыбнулся. – Приезжай к нам на новоселье. Мы купили новую квартиру в Рязани. Дочка уже ремонт сделала. Заодно зиму нашу посмотрите. Настоящую, русскую. Не то, что ваша, хилая, – профессор засмеялся.

— Спасибо, доктор, мы обязательно приедем, – хотя Саймон не горел желанием увидеть зиму, но снова побывать в России ему хотелось. – А когда приезжать?

— Да вот сегодня же и выезжайте. Благо дороги всего-то часа два. Адрес я тебе уже переслал. Посмотришь сейчас. Ну, тогда извини. Мне пора внука укладывать – требует постоянно у деда сказку, – Вартанов улыбнулся и гордо погладил бородку.

— До свидания, профессор. Ждите в гости.

Саймон выключил коммуникатор, взял шапку и теплый плащ и пошел к выходу.

По пути домой он не утерпел и позвонил домой. Джулия с радостью согласилась навестить Вартановых, тем более что зима в глубине континента была хоть и суровее, но без слякоти и туманов. Да и Питер обещал приехать лишь через неделю, к Новому Году.

Пока Саймон добирался до дома, Джулия уже успела заказать авиабилеты на десятичасовой рейс, и весь остаток вечера они вдвоем были заняты тем, что собирали вещи и упаковывали чемоданы. Утром они, чтобы не тратить время, вызвали такси и уже через двадцать минут были на месте.

В здании аэропорта было шумно: гулкое эхо людских голосов дробилось в потолочных перекрытиях, огромные голографические щиты возвещали об отлете или прибытии рейсовых стратопланов и самолетов вперемежку с рекламой табачных изделий, зубной пасты и новой водки "Конокофф и Ко". Саймон набрал последние строки багажной декларации на терминале и обратился к жене:

— Джули, достань-ка наши билеты. Я пока схожу в магазин. Тебе купить чего-нибудь попить? – Саймон поискал бумажник.

— Нет. Лучше купи грильяж, тот, что бабаевский. Да, пожалуй, еще бутылку "Байкала".

Саймон кивнул и отправился через весь зал к вывеске с улыбающимся Дедом Морозом. Диспетчер приятным голосом сообщила о том, что на рейс номер 13902 Брюссель-Рязань объявлена получасовая посадка. Часть толпы загудела и сдвинулась, увозя чемоданы и сумки.

Саймон вернулся, неся в руках пластиковый пакет, из которого торчала бутылка и несколько свертков. Джулия, взяв часть покупок, протянула ему билеты, и они отправились к эскалатору. Посадочный коридор выходил с третьего этажа. Средних лет женщина, устало улыбаясь, пожелала им доброго пути и, вернув билеты с проставленным штампом, вежливо показала вход. Полицейский с отсутствующим взглядом листал какой-то журнал, сидя у самого металлодетектора.

Тихо ступая по ворсу темно-бежевой дорожки, Саймон увидел, как на прозрачную, поляризующую пластиковую поверхность перехода падают первые тяжелые капли дождя, оставляя на скатах набухающие мокрые дорожки. Из-за края здания наползала серая, ватная мгла.

"Интересно, какая погода сейчас в России", отрешенно подумал Саймон. В последние годы на атлантическом побережье зимы вновь стали мягче и дождливей, но в России они все еще были суровые и снежные.

Рейс был коротким и Саймон даже не успел отдохнуть. Едва его сморил сон, как Джулия принялась расталкивать мужа. Казалось, не прошло и минуты, хотя на самом деле стратоплан уже шел на посадку.

— Дорогой, – тихо позвала Джулия, – мы садимся. Ты знаешь, как добираться из Санкт-Петербурга в Москву?

— В Рязань, – механически поправил Саймон и удивленно уставился на жену. – Какой Санкт-Петербург? Они что, шутят?

— Погодные условия, – Джулия погладила его по руке. – Капитан сказал, что Рязань не примет ни одного рейса еще три дня.

— Безобразие! И что они прикажут делать?! – громко возмутился Саймон.

В ответ на его реплику раздался гомон пассажиров, но голос стюардессы, вошедшей в салон, тут же прервал его:

— Уважаемые пассажиры, кампания "Российские авиалинии" выплатит компенсацию за причиненные неудобства и поможет с приобретением билетов на другие виды транспорта. Администрация кампании просит вас по прибытии обратиться к главному диспетчеру авиавокзала.

Толпа успокоилась, но Саймон продолжал тихо негодовать: "Интересно и как нам теперь добираться?" сосед Саймона осторожно тронул его за локоть:

— Извините, я нечаянно услышал ваш разговор. Я бы вам посоветовал добираться экспрессом "Русская Тройка". Он довезет вас как раз до места. Сойдете на Рязани-Первой. Вас есть, кому встретить?

— Да, нас будет ждать друг, – Джулия посмотрела на собеседника. – А вы местный? Судя по акценту, вы не русский.

Мужчина кивнул и пояснил:

— Да, долгое время мне пришлось жить в Бонне. А вообще, сам я родился в Киле. Двенадцать лет назад поселился с семьей в России. Перспектива работы, знаете ли. Да и доход повыше. А с языком, как видите, проблемы. По молодости учил, но в лингвистике всегда не везло. Еще учитель в школе говорил, что нет у меня никакой склонности к языкам.

— Ну что ж, давай собираться, – раздражение Саймона уже улеглось, тем более, что словоохотливый сосед согласился проводить их до диспетчерской.

Саймону и Джулии удалось оказаться в голове огромной толпы пассажиров, жаждущих получить свою компенсацию. Инженер-автодизайнер, а именно им оказался невольный попутчик супругов Мерфи, проводил их в большое стеклянное здание, где находились терминалы и офисы диспетчеров. Саймон по привычке направился к терминалу, однако, инженер показал ему на стилизованную под дерево дверь с надписью "главный диспетчер" (дверь на самом деле оказалась деревянная).

— Не удобней ли через терминал? – слабо запротестовал Саймон.

— Ну что вы, приятней общаться с живым человеком, – усмехнулся спутник, – сразу видно, что вы не россиянин.

За дверью оказался просторный уютный кабинет в стиле тридцатых годов с тяжелыми портьерами, настольными лампами, монументальной, резной мебелью, похоже из ореха. В комнате царил приятный полумрак, и Саймон по достоинству оценил вкус хозяина кабинета.

Диспетчером оказался средних лет мужчина, подтянутый, с едва наметившимися залысинами и в очках в изящной оправе.

— Мистер Мерфи, если я не ошибаюсь?

Саймон удивленно кивнул и ответил на рукопожатие.

— Искренне рады вас приветствовать как гостя нашей страны, – диспетчер широко улыбнулся и нажал кнопку на селекторе. Почти мгновенно в комнате возникла девушка в желто-голубой униформе авиакомпании с подносом дымящихся чашек в руках.

— Позвольте поинтересоваться, как вы узнали меня, – продолжая удивляться, спросил Саймон.

Диспетчер, аккуратно размешав сахар, положил ложечку на блюдце. Джулия и попутчик, последовав его примеру, пригубили кофе.

— А разве вы не слышали сообщения, в котором мы вас приглашали? – на этот раз удивление прозвучало в голосе диспетчера.

— Нет, нас проводил сюда мистер..., – Саймон замялся.

— Кнопфлер. Адольф Кнопфлер, – инженер-дизайнер учтиво кивнул русскому.

— Тогда пришла очередь представиться мне. Михаил Романов, для вас Михаил Игнатьевич. Мы обязаны проверять все списки пассажиров, уважаемый мистер Мерфи, – пояснил он, – поэтому, приезд ваш и вашей супруги, – он кивнул, обратившись к Джулии, – не мог остаться незамеченным. Вы можете рассчитывать на всестороннюю помощь. Чем наша кампания может быть полезна вам?

— Скажите, от вас можно связаться с Рязанью?

Романов нажал какую-то кнопку и, глядя в пространство, сказал:

— Наташа, будьте добры, свяжите нас с Рязанью. Нам нужен номер?.. – он вопросительно посмотрел на Саймона.

— 814-123-563, – быстро продиктовал Саймон.

— Ты слышала, Наташа?

— Одну минуту, Михаил Игнатьевич, – раздалось из динамика, и терминал на резной панели стола засветился, – Соединяю.

После секундной заставки вызова появилось изображение: профессор Вартанов ответил лично.

— Саймон? – изумленно спросил он.

— Профессор, наш рейс по погодным условиям отправили в Санкт-Петербург. Что-то, связанное с бурями... Мы с Джулией будем у вас чуть позже...

В разговор вмешался Романов:

— Не волнуйтесь, господин профессор. Кампания обязуется как можно быстрее доставить ваших друзей, мистера и миссис Мерфи, в Рязань. Мы уже забронировали два билета класса "люкс" на "Русскую Тройку". Отправление, как вы знаете, вечером. А сейчас извините, у нас служебная линия, – Романов виновато развел руками.

— Тогда до встречи Саймон, – профессор улыбнулся и выключил связь.

Саймон даже не успел передать привет его дочери.

— Скажите, – осторожно спросила Джулия, – а почему рейс перенесли?

Романов дружелюбно объяснил:

— Видите ли, миссис Мерфи...

— Просто Джулия.

— Видите ли, Джулия, за последние сто лет в России изрядно поменялся климат. Он нас итак никогда не баловал, но сейчас каждый декабрь Гольфстрим, дотягиваясь до Земли Франца Иосифа, приносит с Ледовитого Океана снежные бури и тайфуны. Если честно, то мы уже знаем их расписание и потому заранее предупреждаем наших клиентов. А в этом году ураганы пришли чуть раньше и даже краем захватили наш город. Но уверяю вас, больше пары дней это не продлиться.

— А что было причиной такому изменению климата?

— Война, ядерные конфликты прошлого столетия... – начал было Романов, но отвлекся.

В офис, прервав его, зашла та же девушка, что и ранее, с конвертом, в котором были билеты.

— До поезда еще полтора часа. Если хотите, можно организовать экскурсию по городу. Разумеется, за счет кампании, – неумолимо сказал Романов, отметая слабые попытки Саймона отказаться.

— Наташа, – обратился диспетчер к вошедшей сотруднице, – проводи, пожалуйста, гостей и проследи, что бы все было в порядке. Отвечаешь погонами, – пошутил он, и девушка ответила улыбкой. – Внизу вас ждет лимузин с водителем и гидом. Он знает, во сколько отходит поезд. А сейчас прошу простить меня великодушно – работа.

Раскланявшись, Романов галантно поцеловал руку Джулии.

— Очень было приятно познакомиться. До скорой встречи. Вы ведь воспользуетесь "Российскими Авиалиниями" на обратном пути? – полуутвердительно сказал на прощание Романов.

Саймон с женой и инженер вышли из кабинета. Тяжелая деревянная дверь бесшумно закрылась за ними.

За покрытым морозными узорами окном большими белыми хлопьями шел предрождественский снег.

Экскурсия Саймону не понравилась: пейзаж за окном казался унылым и однообразным из-за сплошной пелены снега. Гид сам посетовал на непогоду, мешающую увидеть Северную Венецию во всей красе. Но Саймона окончательно разморило и укачало в тепле автомобиля и он заснул на плече у Джулии, а когда проснулся, они уже были на вокзале и водитель осторожно тормошил его за плечо. До отправления оставалось около четверти часа. Проходя по перрону, Саймон окончательно проснулся и уже с интересом оглядывался вокруг: старинное здание Московского вокзала, включенное в ансамбль модернистских построек, было ярко освещено. Снегопад казался ярким разноцветным конфетти, кружащим подле новогодней елки.

Залюбовавшись картиной, Саймон натолкнулся на человека, спешившего войти в тамбур, и поспешно извинился. Буркнув что-то неопределенное, тот исчез в полутьме перрона.

Поезд тронулся, и вагон мягко качнуло. Снежная круговерть на секунду замерла и продолжила свою бесконечную пляску.

Джулия как ребенок приникла к стеклу, разукрашенному вечерними огнями разноцветных уличных фонарей. Перрон тянулся долго и неспешно. Снег лип к панорамному окну, но набирающий скорость вагон и встречный ветер заставили соскользнуть серый, рыхлый пласт. Гомон пассажиров вновь наполнил салон.

Саймон, Джулия и Кнопфлер прибыли почти к отправлению и только сейчас, когда вагон, уже плавно покачиваясь на стыках, набирал ход, прошли к своим местам в самом начале салона и сели, осторожно стряхивая водяные бисеринки талого снега с одежды. Двое других пассажиров за их столиком были заняты своими делами: один читал газету, а другой что-то пристально разглядывал за окном.

Стюарт взял одежду вновь вошедших пассажиров и пообещал, что, как только они проедут санитарную зону, будет подано меню.

Вскоре поезд вышел на виадук через реку, так что открылась картина усыпанного снегом города. Далеко-далеко, как узнал Саймон, высился шпиль Адмиралтейства и сидящий напротив него Адольф Кнопфлер в пол голоса сказал:

— Каждый раз смотрю и удивляюсь, до чего красив Санкт-Петербург.

Сидящий между ним и Саймоном пассажир оторвал взгляд от газеты, посмотрел на Адольфа и, ничего не сказав, снова углубился в чтение.

— Вы знаете Саймон, я всегда завидовал иностранцам, которые в первый раз прибывают в Россию. Они всегда могут остро ощутить этот неподражаемый русский колорит, – инженер поискал взглядом пепельницу и щелкнул зажигалкой.

Бледный огонек отразился в темном стекле.

— Извините, но я уже бывал в России, – поправил его Саймон ворчливо.

— Это не имеет значения. Вы же не приезжаете сюда каждый год, – возразил Кнопфлер. – У вас есть немало времени для того, чтобы оценить изменения. Вы ведь большую часть жизни провели в Европе, я имею в виду – западной, поэтому и можете смотреть на Россию незамутненным взглядом стороннего наблюдателя.

— Согласен, – Саймон еще был не в духе, но тепло и уверенность в ужине заставили его смягчиться. – Правда, наблюдатель из меня плохой. Ничего кроме работы я и не замечаю. Таких как я называют трудоголиками.

За окном промелькнула высотка Российского Торгового Центра, и поезд въехал в зону парков и лесных заказников. Инженер оторвался от разглядывания пейзажа и вновь обратился к Саймону:

— Вот скажите, что для вас Россия?

Тот задумался:

— Ну, знаете, Адольф, я думаю, что для меня это важная часть моей биографии. В конце концов, здесь начался мой путь как ученого. Я всегда любил Россию, но не все в ней готов принять и сейчас.

— То есть? – переспросил немец заинтересованно.

— Например, мне совсем непонятно такое внимание к религии и большой удельный вес церкви в политике. Представляете, даже иммигрант обязан принять православие, что бы получить гражданство, – Саймон тоже закурил. – По-моему, такой пункт есть и в конституции. И это притом, что религия вовсе не является обязательной для коренного населения страны.

— А в этом и нет необходимости, – Адольф взял предложенную Саймоном сигарету. – Атеистов в стране и так не больше десятой доли процента. Тем более, что это многоконфессиональная страна. Подобная политика религиозного давления испытана еще в девятнадцатом веке. Сейчас в стране, где представлены все религии мира, на их приверженцев в сумме приходится не более трех процентов населения, живущих преимущественно на окраинах.

Саймон хотел что-то возразить, но тут в разговор неожиданно вмешался человек, сидевший между ним и немцем:

— Если бы вы хоть немного помнили историю России, то не задавали бы таких наивных вопросов, – сварливым голосом заявил он.

— Но позвольте, я осведомлен в основном курсе истории Российской империи. Мне ведь приходилось сдавать ее перед получением научно-исследовательской визы, – Саймон агрессивно развернулся в сторону нового собеседника.

Тот сложил газету и поправил очки на крупном носу. Во взгляде его скользнула ехидная усмешка, отчего Саймон разозлился еще сильнее.

— Тогда ответьте, уважаемый, в чем причина Православной Унии две тысячи тридцать четвертого года? А может, вы назовете и решения Вселенского собора две тысячи тридцать второго? – седовласый мужчина хитро улыбнулся.

Саймон и Адольф молча переглянулись. Заметив удивленные взгляды, новый собеседник пояснил:

— Если бы не религия, нас бы давно раздавил Китай. Просто собор постановил...

Тут вдруг Саймону вспомнился разговор с Эйнджилом:

— Вы хотите сказать о Церкви Христа Разгневанного?

— Разумеется, – теперь пришел черед удивиться собеседнику. – Кстати, позвольте представиться. Честь имею, профессор Новгородского университета философии и религиоведения, доктор философских наук Иосиф Самуилович Кацман, – старомодно представился он. – Ваша осведомленность в этом моменте похвальна. А знаете ли вы о той роли, которую эта церковь сыграла в истории страны?

Здесь Саймон вынужден был признать свое невежество.

— Так вот, благодаря ей, – доктор был, судя по всему, рад возможности побеседовать на близкую ему тему, – Россия смогла, наконец, решить некоторые свои национальные проблемы. Это было как второе дыхание. Справедливости ради надо сказать, что два идейных основоположника ее вообще не имели к духовному сословию никакого отношения. Согласно официальной версии они были не то журналисты, не то писатели. Однако им удалось сформировать некое мнение у части общества. Возможно, версия о писателях ближе к истине, поскольку надо иметь умение высказать мысль так, чтобы тебя услышали. Впрочем, Церковь Христа Разгневанного долгое время не была официально признанной.

— Но ведь это была всего лишь секта, – перебил его Саймон. – Их и сейчас немало.

— Не скажите, – покачал пальцем Кацман и взглянул на него поверх очков. Судя по всему, это была его манера чтения лекций. – Секта секте рознь. Да, это была секта, но вероятно, в ней было что-то большее, чем в рядовой секте. Им удалось вынудить саму Православную Церковь на реформы. Зная ее историческую консервативность, можете сами судить о размерах потрясения.

— Каким же образом, – сейчас уже заинтересовался и Адольф, – им это удалось?

— И в чем это проявилось? – спросил в свою очередь Саймон.

— А вспомните хотя бы изменения в календаре на католический манер и отказ от старославянского при службах. Правда, некоторые обороты остались, – Кацман почесал подбородок. – Ведь это привлекло в церковь массы людей ранее индифферентных к религии.

Саймон хмыкнул, но профессор продолжил:

— А теперь отвечу на ваш вопрос, уважаемый...

— Адольф Кнопфлер, – запоздало представился немец.

— Российское национальное самосознание было на грани краха. Людям нужны были сила и идея. Не важно какие, главное, что бы они их объединяли. И одновременно с этим существовали многочисленные проблемы общенационального масштаба. Национальный вопрос всегда стоял в России остро. Даже социально-экономические вопросы были к тому времени всецело подчинены национальной трактовке. Да и современную политику мягкой не назовешь.

На этот раз хмыкнул Адольф, вспомнив, как получал гражданство. Профессор продолжил:

— Церковь Христа Разгневанного дала объединяющую идею и за ней, за церковью, была некая сила. По крайней мере, поддержка целого ряда социальных слоев и политических группировок существовала. Есть и документы, однозначно свидетельствующие об этом.

— Но ведь больше здесь от стечения обстоятельств, чем от следствий и объективных причин. Очень похоже на случайность, – Саймон попутно набрал заказ и вызвал официанта.

Тот появился через пол минуты, молчаливо изъявляя желание обслужить клиента.

— Ошибаетесь, – поправил Саймона Адольф. – История не терпит случайностей, ибо сама есть цепь закономерностей. Это как принцип домино. Находясь на грани кризиса, Россия нуждалась в новой идее, и эта идея должна была стать именно религиозной. За всю историю Россию объединяли только две вещи – полицейский деспотизм и вера. Вера пришла чуть раньше, деспотия чуть позже. Я же говорю о монархии. Именно она стала тем цементирующим раствором, в расползающейся стране. Кризис власти в самом начале двадцать первого столетия должен был разрешиться и он разрешился в пользу монархии.

Кнопфлер победно оглядел Саймона, но тот не дал ему насладиться триумфом:

— Вы же сами сказали только что, – возбужденно начал он, – что был кризис власти. Но разве монархия была единственной альтернативой? И вообще, разве не мог быть исход с потерей единства нации и страны?

Адольф удивленно моргнул, но быстро нашелся:

— Но ведь и это не случайность, а лишь альтернатива. Здесь все зависит от того, какие причины возобладают, – немец провел рукой по волосам и поискал пачку сигарет. – В России образовался вакуум власти, когда старая исчерпала доверие, но нация уже осознала необходимость активного сохранения своей целостности, стихийно сопротивляясь раздроблению. А вот в пользу монархии сыграло то обстоятельство, что традиционализм русских возобладал и, соединившись с проповедью Церкви Христа Разгневанного, побудил вернуть империю.

— Совершенно согласен с вами. Сам бы, наверное, не сказал лучше, – Кацман восхищенно отхлебнул принесенный официантом чай с лимоном. – Однако должен кое-что добавить: сама по себе Церковь Христа Разгневанного вряд ли могла стать реальной силой, но вот катализатором политических процессов она стать могла и стала. Православная церковь в лице патриарха Алексия III прекрасно осознала, что если проигнорирует новое сильное течение, то допустит религиозный раскол общества и национальную резню как минимум. О гражданской войне тогда предпочитали не говорить. Поэтому они и вынуждены были пойти на реформы, а для поддержания авторитета ассимилировать эту сектантскую церковь. Монархия в отличие от президентской республики согласилась подержать подобную идею.

Тут принесли ужин, и минут на пятнадцать разговор прервался. Саймон почувствовал, до чего же он голоден и набросился на шницель, как на злейшего врага. В салоне уменьшили освещение и включили тихую музыку. Кое-где люди уже спали.

Джулия так и не отлипала от окна. Саймон тоже обратил внимание на пейзаж: за окном проплывали залитые светом широкие улицы, подвесные гирлянды монорельсов, ажурные мосты и эстакады. Зона лесопарков давно уже закончилась.

Саймон с удивлением отметил, что голографических и неоновых реклам здесь не меньше чем в Европе, но они не такие кричащие. Ночной город дышал спокойствием.

Напротив Джулии сидел печальный мужчина, так же пристально следящий за проносящимся пейзажем. В этот момент из темноты вынырнула до того сказочная картина, что Саймону захотелось протереть глаза.

Красивый, как игрушечный, кремль с высокими белыми колокольнями, массивными сторожевыми башнями, зубчатыми стенами, таинственно мерцающими куполами соборов и церквей, проплывал за окном.

Поезд как бы специально сбавил скорость, что бы они получше разглядели этот памятник старины. В дополнение к картине снег почти прекратился и густыми белыми шапками лежал на дубах и елях большого парка перед кремлем. Аллеи зимнего сада были ярко освещены.

Вдруг тишину расколол протяжный многоголосый звук, хрустально разлившийся в воздухе, и в ночи поплыла музыка. Саймон не сразу понял, что это колокольный перезвон. Казалось, все в вагоне замерли.

Дивные, томящие звуки ширились и перетекали над заснеженными купами деревьев, заставляя дрожать легкую снежную порошу и натягивая нервы как тетиву лука, они пробуждали в душе что-то давно позабытое, какое-то щемящее чувство приобщенности к великому откровению, к вечности.

— Как замечательно, – еле слышно сказала Джулия и прижалась к Саймону.

Тот поцеловал ее в затылок. Сейчас она была очень похожа на маленькую девочку.

— Правда, красиво? – так же тихо спросил Саймона профессор.

— Что это? – не отрываясь от окна, негромко сказал Саймон.

— Это столица – Старая Русса. А в кремле резиденция царя, – услышал Саймон голос Адольфа, в котором прозвучала скрытая гордость – гордость за Родину.

— Действительно красиво, – повторил Саймон, когда пейзаж исчез за поворотом, и наваждение сказки потускнело.

Поезд снова набирал скорость.

— Знаешь, а я хотела бы здесь жить, – мечтательно произнесла Джулия.

— Для этого вам придется стать православной христианкой, – шутливо напомнил профессор.

Все облегчено рассмеялись.

— И все же, как государство согласилось принять столь агрессивную церковь? Ведь это же угроза стабильности, – вернулся Саймон к прерванному разговору, поковыряв вилкой остатки уже остывшего шницеля.

— В том-то и дело, что агрессивную, – профессор Кацман опять вернулся к своей саркастической манере общения. – Государство было поставлено перед выбором, и надо заметить, очень серьезным. Попытка религиозно-государственного переворота и анархия с одной стороны и слияние церкви и государства с другой. Лидеры того времени тоже не могли похвастаться народной поддержкой. Это было тем более страшно для них при наличии конкуренции в лице монархии. Они не поняли вынужденность сделки, необходимость коренных социальных реформ. Монархия в итоге победила.

— Ну и что это дало государству? Ведь они вполне могли уничтожить церковь и не допустить перемен? – Саймон отпил кофе.

— Правильно. И вместе с этим потерять те остатки народной поддержки, что еще сохраняли иллюзию стабильности в стране. Не забывайте, мой дорогой, – позволил себе фамильярность профессор, – о глубокой религиозности и сакральном мистицизме русского народа. Что сейчас является основным предметом в школе? Закон Божий. Каждый учебный день начинается с молитвы, и уж поверьте мне, – патетически возвестил профессор, – это не пустая формальность. Я видел глаза этих мальчиков и девочек – в них горит божья искра. Я не могу назвать себя религиозным человеком, но я вижу, где вера есть, а где ее нет. На западе ее нет, и поэтому он гибнет, а в России она есть – поэтому мы еще живы.

Тут Саймон заметил, что человек у окна уже давно смотрит не на пейзаж за окном, а на них и внимательно слушает разговор. Неожиданно он сказал сильным, хорошо поставленным голосом:

— Вы даже не представляете, насколько вы правы. Запад стоит на грани катастрофы.

— Ну, не стоит перегибать палку, – возразил Саймон, рассмеявшись.

Человек посмотрел на него пристально и сказал:

— Через год начнется большая война и мы, запад, в любом случае проиграем. Она неизбежна. И пусть в ней победит Россия.

Саймону показалось, что в глубоких печальных глазах мелькнула искра сожаления о чем-то или след давней боли, но уже через мгновение попутчик отвел взгляд...

...Огромное сверкающее здание вокзала с надписью "Рязань – 1" медленно наползало спереди: поезд прибыл точно по расписанию, в тот самый момент, когда часы показали пол первого. Вагон последний раз еле качнуло, и он замер. Позади остались Санкт-Петербург, Новгород, Псков, Старая Русса, Москва, слившиеся в один огромный мегаполис.

Над десятком платформ на высоте тридцати метров янтарно отливал металлизированный свод ангара, поэтому снега на отапливаемых платформах совсем не было. Саймон и Джулия тепло попрощались с Адольфом и профессором и обменялись адресами. Николай, третий их попутчик исчез незаметно.

Неожиданно Саймон очутился в медвежьих объятиях и знакомый голос над ухом пророкотал:

— Рад тебя видеть. Наконец-то выбрался из своей берлоги, а то сидишь как бирюк. И как жена с тобой не заскучала? Ты же ее совсем заморил – смотри, какая бледная.

Саймон, наконец, вырвался из тисков рук, едва не задохнувшись в густом ворсе шубы.

— Здравствуй, – ответил он, разглядев, наконец, под мохнатой шапкой довольное лицо старого друга-сокурсника Евгения.

— Здравствуй, Джулия, – поздоровался Евгений с женой Саймона. – Выглядишь просто замечательно. Не удивляйся, – снова обратился он к Саймону, – просто профессор попросил вас встретить. Идемте скорее, стол уже накрыт.

И он повел их к автостоянке, где уже ждал его автомобиль с личным шофером. На ходу они шумно обменивались новостями.