"Заколдованный круг" - читать интересную книгу автора (Кулешов Александр Петрович)

Глава IX БЕЛЫЕ КОНИ И СЕРЫЕ КРЫСЫ

В одиннадцать часов утра следующего дня почтальон доставил корреспонденцию в главное городское полицейское управление. В одиннадцать двадцать ее разнесли по соответствующим отделам. В одиннадцать тридцать старший инспектор докладывал начальнику отдела по борьбе с наркотиками О'Кину анонимное письмо, сигнализирующее, что в портовом районе по такому-то адресу есть тайная курильня опиума.

Через десять минут, отпустив старшего инспектора, О'Кин набирал номер своего клубного приятеля, главы фармацевтической фирмы «Здоровье». Произошел такой разговор:

— Здравствуй, как жизнь?

— Ничего, О'Кин, все в порядке, как у тебя?

— Дел невпроворот, вот минутка свободная выдалась, решил позвонить, справиться, как друг поживает.

— Хорошо поживает. Но дел у тебя, наверное, не так уж много, раз хватает времени для телефонной болтовни.

— Ну-ну, у вас, конечно, бизнесменов, дел побольше. Но и у нас, чиновников, хватает. То убили кого-то, то похитили. Сейчас еще двенадцати нет, а передо мной сводка: уже полтора десятка человек погибли под автомобилями. За ночь повесилось восемь, выбросилось из окна…

— Э, О'Кин! Я ведь не мэр города, что ты мне докладываешь?

— Это так, к слову, чтоб ты знал, сколько у нас дел. Или вот только что мне доложили: получено анонимное письмо, обнаружена курильне опиума по такому адресу… Столько дел, так еще этой курильней занимайся!

— Так занимайся!

— По этому адресу ее обнаружили…

— Слышу, слышу. Раз обнаружили, надо закрывать! Ты же главный борец с наркотиками в городе. Прихлопни эту курильню. Ничего, что много дел. Такая уж у тебя работа.

— Да, работа тяжелая. Вечером не зайдешь в клуб? Нет? Тогда ладно, пока…

— Пока, пока… Спасибо за звонок. Все в порядке.

Положив трубку, О'Кин вызвал старшего инспектора и начал отдавать энергичные распоряжения.

Операция закончилась ничем.

Очередная шутка анонимщиков. Следовало предвидеть заранее, а не поднимать весь этот никому не нужный шум. Но О'Кин… Ведь второго такого деятельного борца против преступности не сыщешь во всем городе! Он готов ночей не спать (а заодно не давать спать своим подчиненным), лишь бы выслеживать всех этих несчастных наркоманов и их поставщиков.

В конце концов, какое кому дело — нюхают, глотают, вкалывают всякую гадость. Дохнут как мухи. Ну прирежут парочку прохожих, чтоб разжиться деньжатами на приобретение очередной порции (а заодно и на взятку квартальному полицейскому). Кому от этого плохо? Жить-то всем надо, в том числе и квартальному полицейскому, — на государственное жалованье особенно не разживешься.

Наркоманы и их «пушеры» платят хорошо. Они с деньгами (как, впрочем, и с жизнями) не считаются. Уж если такой тип гонится за своей очередной порцией, его ничто не остановит: он весь квартал готов вырезать, но давай ему его порцию. Заберешь такого, подержишь денек, когда оп решетку начинает кусать без очередной своей порции, а потом выпустишь с условием, что принесет пачечку хрустящих, и он, как торпеда, вылетает. Конечно, большинство не возвращается, но местные, куда им деваться, рано или поздно приходят, приносят.

Если была здесь курильня (а наверняка была!), так ребята из местного комиссариата неплохо жили. Это уж точно. Позавидуешь! Так нет, этот О'Кин свое рвение все показывает — искореним в городе наркоманию! Прямо горе, когда такого начальника на голову сажают, неподкупного рыцаря, черт бы его драл!

Полицейские, ворча, разъезжались…

Тем временем Дон, сидя дома, поджидал Рива. Тот обещал прийти. Из газетного сообщения Дон уже знал, что полицейская операция ничего не дала, и недоумевал. Впечатления от посещения курильни были слишком живы в его памяти, чтоб он усомнился в ее существовании (а заодно и в своем рассудке). Он прекрасно понимал, что кто-то предупредил преступников, и те успели бежать. Но кто? Может быть, это сделал Рив?

Надо ждать. Дон воспользовался тем, что у него сегодня не было занятий, тренировок, и безвыходно сидел дома.

Для матери это был праздник. Она хлопотала на кухне, бегала к соседям за чем-то, советовалась с отцом насчет обеденного меню. И наконец, когда настал торжественный час, додала на стол любимое Доном блюдо: почти сырую печенку в обрамлении разных гарниров, яблочный мус и вишневые пироги. Дон поцеловал мать в щеку и съел столько, сколько другой ел бы неделю. У него всегда был хороший аппетит.

После обеда отец сказал:

— Сам начальник их О'Кин выступил по радио, ругал анонимщиков. «Столько сил мобилизуем, говорит, и зря. А тем временем настоящие преступники действуют спокойно, пока мы тут за липовыми гоняемся. Войну, сказал, надо этим анонимщикам объявлять». Вот что он сказал. А анонимщик-то ты, сынок… (Дон рассказал отцу об отправленном письме.)

— Ну и что? Курильня была? Была. Я об этом сообщил? Сообщил. Я не виноват, что эти шляпы из полиции проморгали ее.

Рив все не шел, он не пришел ни назавтра, ни в последующие дни. Забеспокоились в университете, родители заявили в полицию. Лилиан металась между Доном и Тер. На ней лица не было. А они ничего не могли ей сказать, они сами не понимали. И даже все знающий, все угадывающий, многоопытный господин Лонг лишь пожимал плечами.

Рив обнаружился на шестой день.

Поздно вечером, когда Дон уже собрался спать, раздался робкий звонок. Удивляясь, кто бы это мог быть, он накинул халат и пошел открывать.

На пороге стоял Рив. Но в каком виде! Дон даже не сразу узнал его.

Голова Рива была перевязана грязной тряпкой, один глаз закрыт огромной лиловой опухолью, распухло и все лицо. Потолстевшие разбитые губы еле цедили слова, половины зубов не хватало. Правая рука висела на перевязи. Он хромал и весь как-то ссутулился.

— О господи, проходи…

Конечно, появилась мать. Перебинтовала голову, сменила повязку, смазала чем-то лицо. Принесла горячий чай.

Отец все это время молча курил, озабоченно поглядывая на Рива. Он ничего не говорил, не задавал вопросов. Когда мать кончила хлопотать, а гость поел, он так же молча ушел к себе. Рив и Дон остались одни.

— Ну? — спросил Дон. — Я надеюсь, ты не будешь рассказывать мне сказки, что поскользнулся на банановой кожуре или случайно столкнулся в темноте с бульдозером?

Рив молчал. Дон, ничего не говоря, взял его за руку и увел к себе в комнату. Закрыв дверь, он яростно зашептал:

— Тебя избили! Кто? И за что? За то, что привел меня в курильню?

— Что ты! — испуганно запротестовал Рив. — Что ты! К тебе это не имеет никакого отношения. И вообще ко всей этой истории. Тут совсем другое дело. Понимаешь, в тот вечер я провожал Эруэль домой. Вдруг на нас набросились пятеро. Что я мог сделать? Надо было в первую очередь ее защитить, я одному — р-раз! Другому…

— Слушай, — перебил Дон, — ты что, меня за ребенка принимаешь? Кому ты рассказываешь свои сказки? Р-раз, два! Совсем заврался! Думаешь, я не понимаю, что ты сам эту дрянь куришь! Не спорь! Врач прямо тогда тренеру сказал: мол, наркоман ваш Рив, и все тут! Так что перестань мне голову морочить! И Эруэль небось ты придумал!

— Неправда, неправда, — зашамкал разбитым ртом Рив. — Я ее люблю, и ее надо спасти. Если хочешь знать, я потому и попробовал марихуаны, чтоб узнать, что ее привлекло. Только поэтому…

— Какой марихуаны? Она опиум курила.

— Какая разница! — безнадежно махнул рукой Рив. — Опиум, марихуана, героин — все одно. Вот попробовал бы, знал, каково ей!

— Что ты пугаешь? — Дон возмущенно фыркнул. — Ты же мужчина, сам говорил, что нам с тобой нипочем. И мне действительно нипочем. А ты, я вижу, уже пристрастился. Наверное, заодно теперь со своей Эруэль. Уж не ее одну, а обоих вас спасать надо! Так?

— Кто раз попробует…

— Опять ты за свое. Если хочешь, я раз попробую, и два, и три. И ни разу потом не притронусь. Подумаешь, гипноз какой! Раз попробовал, уже нельзя оторваться. Эруэль — девушка, ей, может, трудно. Но уж тебе-то! Здоровый парень, а…

— Конечно, Дон, конечно… — Рив улыбался кривой улыбкой, на его изуродованном лице она казалась особенно жалкой и вымученной. — Ты сильный, я слабый. Но и я могу без этого. Просто мне надо знать, что чувствует Эруэль. Я тогда могу говорить с ней на одном языке. Да она не слушает меня! Вот тебя б она послушала. Поговори с ней. Сам попробуй или не пробуй, как хочешь, а поговори. Я уверен, она послушает тебя. Лучше, конечно, если б ты понимал, в чем дело. Я вот тут принес… если захочешь… вот…

Он неуверенно вытащил здоровой рукой завернутые в бумажку две сигареты, обычные сигареты, разве что чуть потолще, и протянул их Дону.

Не говоря ни слова, Дон выхватил сигареты и бросил их в угол, под кровать.

— Ты что? Совсем рехнулся? Еще этого мне не хватало! И так поговорю. А что при этом испытывают, я понимаю. Достаточно на тебя, дурака, посмотреть. Ну что с тобой делать? — уже смягчаясь, сказал Дон, глядя на своего несчастного приятеля.

— Помоги мне, Дон, помоги, — жалобно заговорил Рив, — ведь ты же обещал. Ну, пожалуйста!

— Да помогу, помогу. Но как?

— Слушай, Дон, давай пойдем к ней домой. Поговори. Она объяснит, в чем трудности, не хочешь — не пробуй. Хотя лучше бы самому… Ладно, ладно, не надо! Но поговорить-то ты можешь?

— Хорошо, — со вздохом согласился Дон. — Если честно, не очень мне твоя Эруэль нравится.

— Что ты, ты не знаешь ее, — без особенного энтузиазма возразил Рив.

— Бог с ней, это твое личное дело. Но одно скажу тебе твердо: если ты по-прежнему будешь мне без конца врать, я палец о палец не ударю, чтоб тебе помочь. Кто тебя избил?

— Клянусь тебе, Дон, все было, как я сказал.

— Опять врешь!

— Да нет, правда же. Просто я не знаю, кто они и за что. Может, ты и прав: подослал хозяин курильни, на нее ведь был полицейский налет…

— Знаю, знаю, — проворчал Дон.

— Откуда? — удивился на этот раз Рив.

— Читай газеты. Словом, хозяин решил, что ты привел меня, человека ненадежного, подозрительного, и я выдал курильню полиции…

— Да что ты!

— И правильно решил. Я сообщил в полицию. Рив уставился на Дона, не в силах вымолвить слова.

— Представь, мы с Тер. Умные люди нам посоветовали. Вот мы и написали анонимное письмо.

— Как ты мог!

— Так вот и смог. (Дон не очень был уверен в своей правоте и, как часто происходит в таких случаях, говорил особенно агрессивно.) Тебя же, дурака, выручал и твою Эруэль. Вот прикрыли курильню, некуда ей теперь ходить — может, курить перестанет.

— Эх, Дон, — Рив горько усмехнулся, — разве это ее остановит? Нет опиума, есть марихуана. Будет ее курить. Или героин нюхать, кокаин колоть. Мало ли что еще есть!.. Нет, ты не понимаешь! Если б ты попробовал хоть раз, то понял, что это такое.

— О господи, ну попробую, попробую! Но что толку? Я-то все равно не пойму, почему без этого нельзя обойтись. Мне-то раз плюнуть. Это она не может. Ладно, обещаю тебе одно: пойдем к ней опять — и поговорю.

— Спасибо, Дон, спасибо! Ты настоящий друг. Может, сегодня…

— Нет! Хватит мне ночных похождений. Сегодня я буду спать. Да и тебе не мешает.

— Да, да, тогда завтра, ладно? Я пойду. — Рив захромал к двери.

— Никуда ты не пойдешь. Сегодня, а если надо и завтра останешься у меня. Только позвони родителям, успокой. Они с ума сходят. Свинья ты все-таки, Рив. Они даже в полицию обращались…

— В полицию? — испуганно переспросил Рив.

— А что ж ты думаешь? Пропал, даже позвонить не удосужился.

— Сейчас позвоню, сейчас… — засуетился Рив. — Зачем же в полицию…

В тот вечер он остался ночевать у Дона, во сне стонал, вскрикивал, и Дон почти не спал.

На следующий день они отправились к Эруэль. Этот поход оказался еще более безрадостным.

Они долго ехали в дребезжащем вагоне надземной городской дороги, потом медленно тащились (Рив не мог быстро ходить) по окраинным улицам, пока не пришли в один из тех районов города, где трущобы настолько страшны, строения настолько дряхлы и непрочны, что угрожают обвалиться в любую минуту. Армии крыс полновластно хозяйничают в этих жутких городских заповедниках. Многие жильцы покинули свои ветхие жилища, и те стоят заброшенные, без света и воды, с выбитыми стеклами и распахнутыми дверьми. Только ветер гуляет по коридорам и пустым комнатам, гоняя бумагу, мусор, окурки.

Рив привел Дона в один из таких домов. По скользкой от нечистот лестнице, задыхаясь от зловония, они поднялись на пятый этаж, прошли по коридору и оказались в комнате, освещенной керосиновым фонарем. Окна были завешены армейскими одеялами, чтобы ветер не врывался через разбитые стекла.

На полу валялись матрацы, накрытые грязным бельем. Столами и стульями служили картонные ящики из-под макарон.

На одном из ящиков, съежившись, сидела Эруэль. Когда они проникли в комнату, она устремила на вошедших недовольный взгляд.

— Чего пришли? Принес?

— Принес, принес, — проворчал Рив, — а ты тоже не забывай уговора.

Она выглядела еще более жалкой, чем в курильне. На ее худые плечи был наброшен рваный, засаленный халат, ноги всунуты в мужские армейские сапоги на байке доброго сорок пятого размера. В комнате, несмотря на закрытые одеялами окна, дуло из всех щелей, газетная бумага, накрывавшая ящик-стол, слегка шевелилась.

— Давай! — обратилась она к Риву, закатывая рукав на невозможно худой руке.

— Слушай, Эруэль, он хочет поговорить с тобой. — Рив указал на Дона.

— Сначала коли. Потом хоть до утра будем говорить. Не беспокойся, не подведу.

Рив вынул из кармана шприц и сделал укол. Эруэль зажмурила глаза, глубоко вздохнула и откинулась к стене.

Дон как завороженный смотрел на это зрелище. Он не мог пошевельнуться. Эта старая девушка, этот шприц в руках Рива — нереальная картина, кадр из фильма ужасов.

Боже мой, неужели все это происходит наяву? И он, Дон, тоже сидит здесь и смотрит на все это, не говоря ни слова, вместо того чтобы встряхнуть как следует этих двоих.

И как тогда, в курильне, в нем на мгновение проснулось необъяснимое желание попробовать все это самому, узнать, ради чего идут на это люди, как могут они опускаться до уровня животных добровольно?

Когда Дон видел, что Рив делает укол и себе, он не мешал ему.

— Хочешь попробовать? Да не бойся… — сказал Рив. Дон небрежным жестом руки отмел предложение. Он повернулся к Эруэль.

— Зачем это? — задал он вопрос. — Что ты чувствуешь?

— Пока сам не попробуешь, — усмехнулась она, — все равно не поймешь. Смотри, что у меня здесь? Крысы, керосинка, тряпье, — она потрогала свое платье. — Скоро же я буду летать в небе. Стены здесь станут бриллиантовыми. И крысы — белыми конями. Понесут они меня и понесут… Мне будет весело…

— А потом?

— Потом будет плохо, ну и что? А так разве лучше? Мне всегда плохо. Хоть ненадолго сбежать туда!.. — Она неопределенно повертела в воздухе пальцем. — Пойдем со мной. Я прихвачу тебя туда… пойдем… вон какие кони… меня ждут… кони…

Взгляд ее стал пустым, зрачки сузились, на губах возникли пузырьки слюны. Эруэль медленно сползла с ящика и, скрючившись, улеглась на полу.

Дон повернулся в сторону Рива. И тот опустился теперь на пол, и хотя взгляд его еще хранил осмысленное выражение, но тоже помутнел. Он шептал:

— Вот видишь, ей там хорошо… Надо убедить ее, что плохо. Но ведь она не поверит, если знает, что тебя там не было с ней. Если же ты побываешь, то сможешь доказать — доказать ей… что там плохо, очень плохо… — Рив вздохнул и закрыл глаза.

Глядя на два распростертых перед ним жалких тела, на убогую обстановку комнаты, Дон испытывал одно чувство — тоску.

Возможно, эти двое и витали сейчас где-то в заоблачных высях на белых конях, но в действительности-то вот они перед ним, отвратительные, скрюченные, с пепельными лицами, закатившимися глазами, слюнявыми губами…

И вдруг Дон услышал слабый писк. Он обернулся. Облезлая серая крыса, сидя на задних лапах, внимательно смотрела на него злыми крохотными глазками.

Крыса осторожно, но быстро проскользнула у его ног, приблизилась к Эруэль, обнюхала ее голову и так же быстро скользнула к Риву. Пробежав по его телу, она на мгновение задержалась у головы, а потом так же смело прошмыгнула мимо Дона и, еще раз посмотрев на него, скрылась в полу.

«Крысе и той они отвратительны, — подумал Дон. — Может быть, позвонить в полицию или в какую-нибудь больницу (есть же, наверное, специальные), чтоб их забрали?» Но он быстро отказался от этой мысли. Его предыдущий опыт сотрудничества с полицией оказался не очень-то успешным.

Нет, тут нужно что-то другое. Но что?

Дон в нерешительности посидел еще некоторое время, потом встал и направился к двери. Он медленно спустился по лестнице зловещего дома, прошел улицу, не встретив на своем пути ни живой души, и вскоре снова трясся в грохочущей электричке.

На этот раз он не ощущал чувства вины. Его не беспокоило, что он оставил Рива, спящего в заброшенном доме.

Ему там ничего не грозит. Это здесь ему грозит страшный мир, из которого он старается вырваться. Это здесь его избили, здесь он привязан к этой жалкой Эруэль, здесь закрылись для него теперь все двери — университета, друзей, команды. Он парит в облаках со своей подругой «поразительной красоты».

До пробуждения…

Так что же все-таки делать?

Как всегда, мысли его обратились к Тер. Он слишком подробно посвятил ее во всю эту историю, чтобы останавливаться на полдороге. Надо рассказать ей остальное и посоветоваться (смешно, всегда он с ней советуется, а не она с ним, хотя парень-то он, казалось бы, ему подсказывать решения…). Может быть, поговорить с ребятами из команды? Или с Лилиан?

Просто нелепо теперь думать о сохранении тайны. Какая тайна? Все всё знают. Неужели Рив смеет после всего, что Дону известно, рассчитывать на его молчание? Пусть скажет спасибо, что Дон не звонит в полицию. И, собственно, почему он должен помогать? Где граница товарищеского долга?

«Нет, — тут же убеждал он себя. — нельзя бросить друга в беде. Эх, если б знать, как помочь. Может, спросить Артура?»

Дон внутренне рассмеялся. Артура! Самая подходящая фигура! Да, уж этот не стал бы размышлять и колебаться. Он твердо знает, что к чему. У него на все случаи жизни готовы решения. Почему? Не потому ли, что он раз и навсегда решил, где зло и добро, где правда и ложь? И всегда этим и руководствуется?

Дон вспомнил, как однажды парню из футбольной команды университета конкуренты предложили взятку, чтобы он «помедленнее бегал», ерунду — два десятка монет. Парень возмутился столь невысокой оценкой его роли в команде. И в разговоре с Артуром рассказал об этом случае, спросил, как отплатить несерьезным взяткодателям. Артур оживился — он предложил написать об этом в университетскую газету, рассказать на собрании, даже разоблачить негодяев в печати. В конце концов от всех этих планов пришлось отказаться: разговор-то был с глазу на глаз— как доказать, что предлагалась взятка? А потом конкуренты сообразили, что сделали промашку, да и турнирное положение так складывалось, что выиграть надо было во что бы то ни стало, и они вернулись со своим предложением, увеличив сумму в десять раз. И парень сдался — его оценили по достоинству! Но он оказался настолько наивным, что похвастался перед Артуром. Тот возмутился. И совсем вышел из себя, когда узнал, что парень взятку принял. Они долго спорили, ссорились, Артур пригрозил разоблачением, но… разговор-то был с глазу на глаз. И тогда в день матча Артур, как и многие другие болельщики, явился на трибуну с мегафоном и стал комментировать игру того парня. «Почему он так медленно бежит? — орал он в мегафон. — Посмотрите, неужели он отдаст мяч? Так играют только в поддавки…» В конце концов он привлек всеобщее внимание к парню, и тому пришлось играть в полную силу, иначе всем все стало бы ясно. — .

Ну дай ему бог — Артуру, железному человеку. Дон не железный, он из мяса и костей; он просто человек, и ничто человеческое ему не чуждо. В том числе и колебания и слабости.

Пойдет-ка он лучше к другому железному человеку, к своей Тер. Та тоже не знает колебаний, особенно когда дело касается его, Дона. Он с нежностью подумал о своей подруге.

И вдруг ему стало совестно: он обещал ей позвонить, но из-за этого злополучного Рива не успел. Тер таких вещей не прощает. Она, разумеется, может не позвонить, опоздать, забыть что-нибудь («Что ты сравниваешь, я же женщина!»), но не он.

Надо сейчас же позвонить. Он подошел к автомату. Но тут же представил себе ее холодный, нарочито равнодушный голос по телефону и поежился.

Нет! Подъехать прямо к дому. Не дать «разобидеться», подавить рассказом о виденном, попросить совета. Она сразу все забудет, увлечется. Начнет что-нибудь горячо предлагать. И все утрясется.

Сев в автобус, он минут сорок ехал, удаляясь от центра, затем, все ускоряя шаг, направился к особняку Лонгов мимо скрытых за высокими стенами, за фигурными решетками домов, вдоль усаженных каштанами аллей, где тихо дремали огромные, роскошные машины.

Навстречу ему попадались горничные или сами хозяева, прогуливавшие красиво одетых собак. Собак в ботах,'-в меховых пальто, в изящных шапочках.

Наконец он добрался. Было уже темно, но огромный молочный шар фонаря у въезда освещал открытые ажурные ворота.

В тот момент, когда Дон уже собирался войти в них, из ворот стремительно и бесшумно выехал кремовый открытый «бьюик».

За рулем сидела Тер, а рядом с ней красивый, элегантный парень с сигаретой в зубах.

Дон едва успел отступить в тень.

Машина промелькнула в ночи, подобно белой птице, и исчезла вдали, подмигивая большими оранжевыми стоп-сигналами…