"Заколдованный круг" - читать интересную книгу автора (Кулешов Александр Петрович)

Глава III «БОБРЫ» И «РЫСИ»


Спортивный зал «Зеленый сад» представлял собой огромное, не очень чистое помещение, похожее на сарай. Около шести тысяч зрителей могли разместиться, потеснясь, на обшарпанных, порезанных, пятнистых от грязи трибунах. Некрашеные железные балки под крышей, цементный пол, закопченные окна не делали зал уютней. Только натертая до блеска баскетбольная площадка ярко желтела в этом сером, неприветливом окружении. Она казалась песочным пирожным, забытым на столе, накрытом несвежей клеенкой.

К потолку тянулись клубы сизого табачного дыма. Гулким эхом отдавались под сводами крики продавцов пива, мороженого, орехов, газет. Из репродукторов неслись хриплые, неразличимые рекламные призывы.

Пахло пивом, табаком, пылью, пустотой большого помещения. Трибуны были заполнены на три четверти. Болельщики «Рысей» разместились с одной стороны, болельщики «Бобров» — с другой. И те и другие пришли, вооружившись флагами, транспарантами, трещотками, барабанами, трубами. Многие были одеты в форменные одежды клуба, с цилиндрами на головах. Кое-кто надел картонные маски, изображавшие рысьи или бобровые морды.

В ожидании начала по площадке маршировал смешанный университетский оркестр: девушки в коротких штанишках, высоких белых сапогах, с киверами на головах. Девушки без конца маршировали, ритмично поднимая голые ноги, сдваивая ряды, расходясь и сходясь, перестраиваясь в колонны по три, по четыре, в развернутые шеренги. Впереди шествовала румяная красавица с жезлом, которым отбивала такт.

На трудившийся в поте лица оркестр никто не обращал внимания. Народ был занят разговорами, щелканьем орехов, опустошением пивных банок, спорами, криками, налаживанием прихваченного болелыцицкого снаряжения.

Так продолжалось около часа. Потом оркестр ушел, сопровождаемый жидкими хлопками. Вдруг на площадку выбежали человек десять ребят и девчат — босых, с длинными непричесанными волосами, разметавшимися по плечам. Они были одеты в белые (и порядком грязные) рубахи до пят и держали в руках плакаты: «Поклоняйтесь Сатане», «1 Только Сатана спасет вас», «Сатана не допустит гибели». Побегав вокруг площадки под равнодушными взглядами публики, поклонники сатаны спокойно вернулись на трибуны и приготовились болеть за свою команду.

Наконец на площадку выбежали для разминки игроки.

Казалось, в зале произошел горный обвал — взвыли трубы, заверещали трещотки, со всех сторон понеслись неистовые крики.

«Рыси» в черных трусах и майках и «Бобры» во всем желтом разошлись к своим щитам и начали лениво разминаться. Когда игроки и судьи заняли места, на какое-то мгновение в зале повисла мертвая тишина, потом раздался свисток — и игра началась.

С этого момента и до конца игры, включая минутные перерывы, на трибунах не стихал шум. Он гудел ровным гулом, взрывался неистовым грохотом, когда та или иная команда выигрывала очки, немного стихал в момент штрафных и вновь нарастал. На фоне незамиравших трещоток выли трубы, заливались свистки, били барабаны, топали каблуки. Сквозь эту какофонию прорывались отдельные и хоровые вопли, скандированные подбадривания, даже куплеты университетских гимнов. Над головами взлетали каскетки, пиджаки, надувные подушечки для сиденья, просто скомканная бумага, пустые пивные банки…

Но игроки не обращали на это внимания, они привыкли.

Сначала вперед вырвались «Рыси». Дон выиграл подряд шесть очков. Потом еще два. Счет стал 8: 0. Однако, оправившись от первого натиска противника, «Бобры» перешли в контратаку. Постепенно счет сравнялся, даже стал 12: 10 в пользу «Бобров». Получив два персональных замечания, Дон временно покинул площадку — тренер берег своего лучшего игрока.

Прошло уже двенадцать минут. Черные и желтые молнии без устали метались по площадке…

Тер, Зена, Лилиан и Луиджи сидели в середине двадцатого ряда. Девушки были перепоясаны черно-белыми шарфами — цвета «Рысей». На голове Луиджи красовался цилиндр с оскаленной мордой хищника, намалеванной золотой краской.

У всех были трещотки, которые они немилосердно крутили, пока не уставала рука.

Почти не разговаривали. Лишь изредка обменивались репликами, вопя истошными голосами в ухо соседу. Услышать что-нибудь в чудовищном грохоте, стоявшем в зале, было почти невозможно.

К перерыву «Рыси» снова вели 38: 32.

Отдых. Отдых и у трибун. Разгоряченные, охрипшие болельщики набросились на пиво, мороженое, воду. Вытирали вспотевшие шеи, обменивались впечатлениями, отчаянно спорили. Каждый видел ошибки игроков, каждый сыграл бы иначе.

Сходились в одном: судьи безбожно подсуживали соперникам. Тут мнение было единым: все судьи — жулики, наверняка подкуплены!

Перерыв кончился. Игра продолжалась. Сумев добиться незначительного преимущества, «Бобры» ушли в защиту. Это было ошибкой. «Рыси» усилили натиск, они наступали по всему фронту.

Раза три Дон бросал мяч чуть не с середины площадки и каждый раз удачно. Большой необходимости в этом не было, но он ни на минуту не забывал о худом, костлявом человеке, равнодушно посматривавшем на площадку. Он единственный из всех присутствующих в зале не кричал, не хлопал и не свистел. Лениво жуя резинку, иногда даже зевая, он следил за игрой. Но Дон знал, что ни одна мелочь, ни одно движение игроков не ускользает от взгляда этого человека. И ни одна ошибка. Это был тренер национальной сборной, и его мнение было для Дона важней, чем остальных пяти тысяч зрителей. Вот ради него он и старался показать себя. Пусть знает, что с дальней дистанции Дон тоже никогда не промахивается. Был в зале и еще один человек, который никак не выражал своих чувств. Полный, элегантный, моложавый, в очках, он молча следил за игрой, изредка записывая что-то в маленький блокнот. Он сидел на лучших местах, в окружении спортивного вида мужчин, то и дело наклонявшихся к нему и что-то шептавших на ухо.

Это был Доначио — владелец крупнейших и сильнейших профессиональных баскетбольных и бейсбольных «конюшен». Их у него было не менее дюжины, они все время колесили по стране и по свету, принося своему владельцу огромные барыши. Чтобы управлять ими, требовалось немалое искусство — надо было не только находить и сманивать или покупать игроков, надо было организовывать турне, заключать пари. точно знать, когда его ребята, кому и с каким счетом должны были проиграть, а когда выиграть, и все это организовать, кому дать взятку, с кого взять, а кого и отправить с помощью нанятых детективов в больницу… И еще не попадаться при этом.

Господин Доначио принадлежал к сливкам городского общества, дружил с Лонгом — отцом Тер — и даже собирался выставить свою кандидатуру в городские советники.

А сейчас, окруженный консультантами, он внимательно наблюдал за игрой и уже занес в свой блокнотик против фамилии Дона такую сумму для контракта, какой Дон не заработал бы не то что в должности инженера, а даже на посту директора фабрики. Но это в будущем, когда Дон кончит университет. Кончит… и убедится, что деваться все равно некуда, что длинных рук Доначио ему все равно не миновать.

…Наконец «Рыси» не только вышли вперед, но и стали удаляться семимильными шагами. В игре наступил перелом. Психологически «Бобры» уже проиграли. Но болельщики их от того не стали тише. Наоборот, они вопили с еще большим подъемом, пытаясь вдохнуть в свою команду новые силы, как пытаются надуть проколотую камеру, не зная, что есть прокол и попытки обречены на неудачу.

Разумеется, болельщики «Рысей» ответили на это новым взрывом энтузиазма, дабы поддержать победный натиск своих любимцев.

На трибунах творилось что-то невероятное, казалось, потолок не выдержит и обрушится вместе со своими железными балками.

В этом хаосе и шуме остался почти незамеченным инцидент, происшедший на площадке. Неожиданно один из защитников «Рысей» без всякой видимой причины упал и начал корчиться в судорогах. На губах его выступила пена. Судьи на мгновение остановили игру, дали штрафной в сторону «Бобров», решив, что кто-то из них ловко и незаметно ударил под ложечку злополучного защитника.

Упавшего вынесли. Подняв, над головой руку и потряхивая пятерней, на его место выбежал запасной, и игра продолжалась в том же темпе.

Только Лилиан, толкая Тер в бок, тревожно спрашивала:

— Тер, Тер! Ты видела? Что это с Ривом? Что они с ним сделали?

— Ничего, — отмахнулась Тер. — Баскетбол ведь не шахматы. Ну, толкнули — очухается. Смотри! Смотри! Ох Дон, ох молодчага! А? Как прошел, нет, как прошел!

— А ведь ты права, — Луиджи наклонился к Лилиан и кричал ей в самое ухо, — там что-то случилось! Я точно видел, никто его не толкал, он сам упал.

— Да? — Лилиан сидела бледная, расстроенная. — Мне тоже так показалось. Просто я думала, что ошиблась…

— Ты не ошиблась, — покачал головой Луиджи, — он упал сам. Надо бы выяснить.

— Я пойду! — Лилиан вскочила.

— Тебя не пустят в раздевалку, пойду я.

Луиджи уже собрался уходить, но в этот момент прозвучал финальный свисток, грохот на трибунах еще усилился (если это вообще было возможно), и игроки покинули площадку.

Победили «Рыси».

Огорченные болельщики «Бобров» понуря голову покидали зал. Болельщики «Рысей», наоборот, распевали свой университетский гимн, хором восхваляли любимых игроков и прежде всего Дона, вопили, пританцовывали, ликовали. Но особенно ликовал Дон. Когда, возбужденный, восторженный, еще пышущий жаром, он вернулся в пахнущую потом, паром и сыростью раздевалку и, сбросив мокрые — хоть выжимай — трусы и майку, уже собирался идти в душ, в комнату спокойно и уверенно, словно к себе домой, вошел худой, костлявый человек. Сразу отыскав глазами Дона, он приблизился к нему и, не переставая жевать резинку, негромко сказал:

— Очухаешься, позвони, вот телефон. Будем работать, — и так же неторопливо вышел из помещения.

А Дон, совершенно голый, с бумажкой в руке и счастливой улыбкой на губах, застыл посреди комнаты под направленными на него со всех сторон восхищенными и завистливыми взглядами товарищей.

Еще недавно это был их коллега, пусть лучший, но такой же игрок «Рысей», как они. Теперь же в раздевалке возвышался олимпиец, член сборной команды страны, перед которым открывались такие необозримые спортивные дали, что и у более крепких и опытных могла закружиться голова. Придя в себя, бросились поздравлять Дона.

Пришел тренер, он уже знал, в чем дело, и был доволен: и ему реклама — вырастил олимпийца. Шумели, смеялись, выпили на радостях пива, приняли душ, переоделись, обсудили все аспекты проблемы и только тогда вспомнили о Риве.

— А где Рив? — всполошился наконец Дон. — Что с ним? Куда он делся? Тренер помрачнел.

— Подонок ваш Рив, чуть всю команду не подвел. Допинг принимал!

Все закричали, зашумели, посыпались вопросы.

Вспомнили недавний процесс, когда игрок «Мустангов» возбудил дело против своего клуба, требуя огромную сумму компенсации за потерянное здоровье — его заставили принимать в виде допинга различные наркотики. Вспомнили двенадцатилетних пловцов, которым тренеры тоже впрыскивали допинг. Вспомнили хоккеиста Бобби Бона, сумевшего с переломом стопы доиграть матч, после того как тренер буквально напичкал его наркотиками. Вспоминали многое другое. Наконец вернулись к случаю с Ривом.

Выяснилось следующее. Когда Рива принесли в медпункт, туда явился представитель команды «Бобров» и потребовал контроля на допинг. Представитель «Рысей» начал спорить, без конца ссылаясь на правила, уставы, соглашения, на отсутствие комиссии, квалифицированных врачей и т. д. и т. п. В конце концов атаку удалось отбить, тем более что игра кончилась и было ясно, что опротестовывать ее результаты бесполезно.

Но когда Рива увезли домой, а представитель «Бобров» покинул помещение, врач сказал тренеру «Рысей», что игрок принимал допинг, что налицо все признаки наркотического отравления и что он, врач, не удивится, если выяснится, что парень давно этим делом балуется.

Игроки стояли ошарашенные. Их Рив, которого они все так хорошо знали, и вдруг принял допинг. Или — и уж в это все отказывались верить — наглотался каких-то наркотиков. Быть не может!

Некоторое время обсуждали случившееся. Но потом веселое настроение взяло верх. Ведь победа! Да еще какая! Из суеверия ничего заранее не планировали, но решено было прямо отсюда ехать на банкет. Оказывается, банкет тайно от игроков (чтоб не сглазить!) планировал руководящий комитет клуба болельщиков.

И вот переодевшиеся, сияющие, элегантные спортсмены входят в зал, где две сотни избранных членов клуба с нетерпением ждут своих героев.

Банкет происходит на тридцатом этаже, в недорогом, но популярном у спортсменов ресторане. Пригласили журналистов, радиорепортеров, фотокорреспондентов. Сверкают блицы, звучит торжественный марш, победителям преподносят подарки, цветы. Кончаются речи и торжественные тосты (пьют только соки), и баскетболистов расхватывают по столикам.

Дон, разумеется, оказывается в компании Тер, Луиджи, Зены, Лилиан. Они сидят и обсуждают события дня. Прежде всего, конечно, поднимают бокалы с соком за победу, за «Рысей», за университет, за несказанную удачу Дона (он всем демонстрирует бумажку с телефоном олимпийского тренера).

Тер с нежностью смотрит на Дона:

— Какой же ты все-таки молодец! Когда ты забрасывал мяч, я готова была каждый раз целовать тебя.

Лилиан неожиданно начинает плакать. В разгаре веселого, радостного вечера это настолько всех потрясает, что никто не находит, что сказать.

Наконец Тер, самая решительная, обнимает подругу за плечи, спрашивает:

— Да что с тобой? Что случилось?

— Рив… — всхлипывает Лилиан. Дон собирается было рассказать, о чем сообщил тренер, но на этот раз вовремя прикусывает язык.

— Который час? — осведомляется Луиджи. — Может, поедем к нему?

Тер смотрит на часы.

— Во-первых, поздно. А во-вторых, его наверняка нет дома. Он там больше не бывает.

И Тер рассказывает о вчерашней поездке к Риву, которую они с Доном предприняли.

— Так что же делать? — уныло спрашивает Лилиан.

— Вот что, — говорит Дон, — в конце концов, это не только наш товарищ, это игрок команды, где я капитан. Завтра же соберу «Рысей», и будем принимать меры. Выясним, в чем дело. Тогда решим. А пока бесполезно ныть, все равно сегодня мы ничего не можем сделать.

На том и решают. Дон и Тер вновь обретают хорошее настроение. Лилиан вытирает глаза и даже начинает улыбаться.

Банкет затягивается допоздна. Но спят все крепко, довольные прошедшим днем.

Хозяин фармацевтической фирмы «Здоровье» сидит в кабинете своего пригородного дома в мягком кресле у камина и дремлет в ожидании. Кабинет расположен на первом этаже. Стеклянная дверь ведет в сад, и по выложенной каменными плитами тропинке можно пройти в самый глухой уголок сада, где в массивной стене есть железная дверь, выходящая на боковую улицу. Ночных посетителей не должны видеть чада и домочадцы. Ни при каких обстоятельствах.

По каменной тропинке, опустив шляпы на глаза, приходят в кабинет таинственные люди.

Они вносят тяжелые кожаные чемоданы с наклейками многих гостиниц многих стран, в том числе делийского «Ашука-отеля», опускают на ковер, вытирают мокрые лбы.

Хозяин фирмы вынимает из кармана ключи, открывает чемоданы. Его глазам предстают аккуратно запечатанные плексигласовые пакетики с белым порошком. Не торопясь, тщательно хозяин фирмы пересчитывает пакетики, что-то записывает в книжечку, снова запирает чемоданы и подходит к книжному шкафу. Он проводит ладонью по книгам, и шкаф скользит в сторону. Приглашающий кивок головы, люди поднимают чемоданы и исчезают в открывшейся двери. Они спускаются по бетонным ступеням, проходят короткий коридор и останавливаются перед стальной дверью. Здесь их догоняет хозяин фирмы, он снова шарит ладонью, на этот раз по стене. Дверь открывается, в низкой, большой комнате одновременно зажигается свет. У стен полки, на полках чемоданы, баулы, ящики, мешки. Люди вскидывают чемоданы на одну из полок и покидают комнату.

Гаснет свет, затворяется стальная дверь, становится на место книжный шкаф. Хозяин фирмы достает из ящика стола два заклеенных конверта и вручает их пришельцам. Те благодарно кланяются и выходят через стеклянную дверь в сад.

Порой приходит плотный, даже толстый человек. Впрочем, чувствуется, что толщина его из мышц — не из жира. Не сняв каскетки, он плюхается в кресло. Он одет довольно элегантно, в клетчатый костюм, клетчатый плащ. С этим туалетом странно контрастирует серая каскетка, какие носят прорабы на строительствах.

— Что нового? — спрашивает хозяин фирмы.

— Мало, — отвечает толстяк, — за этот месяц все положенное мы сдали, все ожидаемое получили. С производством дела идут отлично, хуже с мелким сбытом. Происходит уплотнение клиентуры. — Толстяк выговаривает фразу с важностью, она ему самому нравится, он повторяет: — Уплотнение клиентуры. Некуда больше внедрять товар. Университеты, лицеи, колледжи охвачены.

Он замолкает, уставившись на хозяина фирмы — своего хозяина.

— Беритесь за школы, — ворчит хозяин, — другие давно уж взялись. А мы все ждем чего-то.

— Не ждем. Беремся. Но трудновато. Там свои сидят…

— А мы чем хуже?

— Вы же сами говорили, что другие давно взялись. Думаете, они нас там с поцелуями ждут? Можно, конечно, влезть и нам, но без заварухи не обойтись. Решайте.

— Ладно. Подождем. И дай команду — пусть распространителями займутся, последние звенья пусть прижмут. Поставь им крайний срок. Потверже, потверже! А то ты все пригласительные билеты рассылаешь: будьте, мол, любезны, сделайте одолжение, приведите клиентов, тогда сбавим вам цену! Сразу чтоб вели! И пока не приведут, ни копейки не уступать. Все.

— Хорошо, — толстяк встает, — будем жать. Может, чего еще нацедим.

— Ну-ну…

Совсем поздно является человек странного вида. У него не только поднят воротник и шляпа с необъятными полями надвинута по самые уши, но и нижняя часть лица закрыта шарфом, а на глазах темные очки, на руках перчатки.

Хозяин фирмы иронически смотрит на вошедшего.

Тот беспокойно оглядывается по сторонам, садится на первый попавшийся стул.

Хозяин фирмы — хозяин вошедшего — улыбается.

— Все в порядке? Я тебе жизнь не осложняю?

— Да, пока в порядке, — ворчит пришедший. — А жизнь, конечно, осложняешь. Что ни день, то скандал. Один из окна выбрасывается — решил, что он ангел, другой вообразил себя танком, видишь ли, и пошел на таран самосвала, а сегодня нашелся чудак: «Я апельсин!» — кричит, требует, чтоб из него сок выжали. А когда никто не захотел, сам себе живот вспорол… Ну? И это те, что с ЛСД балуются, про других уж не говорю. Потом вот что, курильни эти все-таки ты убери поглубже куда-нибудь. Уж очень много шума. Все туристы повадились ходить туда. Туризм туризмом, но опиум-то настоящий. Когда-нибудь возьмутся за меня. Я ведь не бог и не президент.

— Ничего. Не возьмутся. Я что-нибудь сделаю. Но и ты пойми, дела-то надо делать. Надо на хлеб зарабатывать и мне и тебе… — Хозяин встает, достает из ящика стола заклеенный конверт, потолще прежних, и протягивает гостю: — Вот, спасибо тебе.

— Тебе Спасибо, — бормочет тот и, спрятав конверт в карман, торопится уйти.