"Португалия: дороги истории" - читать интересную книгу автора (Варьяш О. И., Черных А. П.)

Миф об исчезнувшем короле

Вслед за блестящей эпохой Мануэла I Счастливого, когда еще не проявилось в метрополии то негативное, что было заложено бурной колониальной экспансией, пришло время, требовавшее усилий и труда. Ошеломляющие успехи отошли в прошлое. Ни регентство Катарины (1557–1562), ни правление кардинала Энрике (1562–1568) в малолетство короля Себастьяна не были легкими.

Эпоха самого Себастьяна, вступившего на престол в возрасте 14 лет и лишь на первых порах допускавшего вмешательство умудренной Катарины в дела управления, не богата событиями. В 1559 г. в Эворе возник университет, в 1572 г. вышли из печати «Лузиады» Камоэнса, посвященные дону Себастьяну; начало причинять беспокойство английское и французское пиратство… Огромная империя требовала человеческих и денежных ресурсов, а исправно поставляемые в метрополию золото, рабы, черное дерево и другие богатства уходили как вода в песок.

Дон Себастьян, наследник Ависского трона и внук Карла V, императора «Священной римской империи» и испанского короля, воспитанный в почитании лишь святой веры и величия Португалии, взойдя на престол, мечтал о преумножении силы португальского оружия и обретении славы государя и полководца. Пытаясь возродить старинные традиции, он воображал себя одним из древних королей, много путешествовал по стране верхом, окруженный придворными и министрами, устраивал турниры, в которых участвовал и сам. Странности характера честолюбивого Себастьяна толкали его иногда на необычные поступки. Летом 1569 г., когда в Лиссабоне бушевала чума, он приехал в старинный монастырь Алкобаса. Ему пришло в голову вскрыть находившиеся там захоронения королей – его предшественников на португальском троне, и никто не осмелился возразить столь мрачной любознательности. Останки гиганта Афонсу III произвели сильное впечатление на Себастьяна, особенно чтившего его за отвоевание Алгарве. К останкам Афонсу II он остался безразличным, ибо тот ничего не прибавил к своим владениям. Могилу короля Педру и Инее де Кастро оказалось невозможно вскрыть без того, чтобы не повредить ее тончайшей работы убранство, и Себастьян приказал не трогать ее. Позднее в монастыре Баталья Себастьян приказал вскрыть захоронение Жоана II и с ужасом и восхищением созерцал неразложившийся труп и казавшиеся нетронутыми одежды…

Вероятно, именно в эти годы мечта о славе государя и стала воплощаться у Себастьяна в планы вторжения на африканскую территорию. Он предался им с тем большим пылом, что другие государственные затеи не увенчались успехом. Среди многочисленных матримониальных замыслов доны Катарины был и почти слаженный договор о браке с принцессой Маргаритой Валуа, знаменитой впоследствии королевой Франции.[118] Но эти планы расстроились, не без участия португальских медиков, не рекомендовавших спешить с женитьбой из-за якобы слабого здоровья короля. Спустя некоторое время, 18 августа 1572 г., в Париже отпраздновали бракосочетание Маргариты с молодым Беарнцем, наваррским королем, будущим Генрихом IV.

Историки, надо полагать, еще долго будут спорить о причинах, заставивших молодого португальского короля устремиться в бесплодные просторы Северной Африки. Объяснения кроются и в экономических затруднениях Португалии, и в политических притязаниях королевства, и в дипломатических комбинациях… К этому нужно добавить и общее настроение португальцев, пронизанное неудовлетворенностью существующим положением. Но нет сомнения в том, что личность самого дона Себастьяна и его устремления сыграли в этом огромную роль. Все изъяны воспитания, наложившиеся на причудливый склад его натуры, нелады с бабкой, доной Катариной, неудачи матримониальных планов, желание поразить мир доблестью и отвагой – все это слилось в единую мечту об африканском военном походе, мечту, осуществление которой должно было поставить Себастьяна в один ряд с самыми выдающимися государями Лузитанского королевства.

Уже в 1571 г. под влиянием успехов Лушна де Атаиде Себастьян вознамерился отправиться на подвиги в Индию, и от этого его смог отговорить лишь дядя – старый кардинал Энрике.

Цель африканского предприятия была грандиозна, хотя и неопределенна: расширить границы Португалии, основать великую империю на севере Африки, победами католического войска противодействовать успехам гугенотов и лютеран. Мысленно Себастьян из государя второй половины XVI в., которому надлежало быть проницательным и дальновидным, перевоплотился в паладина рыцарских романов.

На некоторое время Себастьяна отвлекла идея антитурецкой Лиги,[119] но перспектива делить славу с другими полководцами и не иметь возможности единолично влиять на ход событий заставила его отказаться от этих намерений и вновь обратиться к подготовке африканского похода. Впервые Себастьян побывал в Марокко в 1574 г. Раздосадованный неполадками, возникшими в этой первой очень плохо подготовленной экспедиции, король лично отредактировал представленную ему реляцию о походе. Этот документ рисует потомкам живой портрет дона Себастьяна, являя тщеславие в поведении, немалую самонадеянность в области военных знаний и мореходного дела, демонстрирует самолюбивого и гордого человека, мало способного отвлечься от собственной личности при изложении дела.[120] Возвратясь, он активно продолжал готовить новую экспедицию, приближая будущие трагические события.

После возвращения короля из Танжера искушенные придворные мгновенно отметили, что благоволение Себастьяна снискали четыре кавалейру, особенно воодушевленные идеями короля и с энтузиазмом принимавшие его замыслы и предприятия. Это, надо полагать, сильно отличалось от точки зрения прежнего ближайшего окружения, у которого африканские прожекты короля не встречали поддержки. Теперь вопрос был решен.

Готовясь к африканскому походу, Себастьян объявил о решительном намерении связать себя наконец узами брака. Это было не безразлично для судеб королевства, ибо касалось престолонаследия. В супруги предполагалось взять испанскую инфанту. В Мадрид с миссией был отправлен Педру де Алкасова. Встречаясь и ведя переговоры с герцогом Альбой, он и не подозревал, что говорит с человеком, который спустя несколько лет после гибели дона Себастьяна войдет во главе войска в Португалию и покорит ее испанской короне. Кроме матримониальных дел на переговорах обсуждалась и возможность войны в Африке. Филипп II согласился встретиться с Себастьяном в Гуадалупе.

К этому времени Себастьяну исполнилось 22 года. Современники так описывают его: среднего роста, физически очень сильный, он мог легко обуздать коня, прекрасно владел боевым копьем. При ходьбе он слегка прихрамывал, едва заметно отклоняясь корпусом в левую сторону, однако, таким образом, что это не уродовало ни его облика, ни походки. Несмотря на тяжелую болезнь, перенесенную в детстве, внешне Себастьян производил впечатление вполне здорового человека, в избытке наделенного силой, иногда доходившей до грубости. Голубоглазый, с рыжеватыми волосами, он имел обычно вид не только серьезный, но преимущественно горделивый, даже заносчивый. Он был человеком, не привыкшим и не умевшим скрывать свои привязанности и антипатии. Всем поведением и внешним видом он демонстрировал наличие австрийской крови в жилах потомка португальских монархов. Привыкнув с малых лет подчинять себе окружающих, не встречая преград своему стремлению к господству, он, по свидетельствам, был убежден в том, что предназначен судьбой к высоким деяниям, которые сделают бессмертным его имя.

Таким предстал король Себастьян перед Филиппом II. На встрече в Гуадалупе испанский король согласился предоставить Португалии помощь, но только для военных действий на побережье Африки, и войско в 15 тыс. солдат, в том числе 6 тыс. немцев и 2 тыс. итальянцев, которое должен был оплатить Себастьян, и 5 тыс. испанцев, за которых платит Филипп, а также всяческое снабжение и снаряжение войск. Эта помощь могла быть оказана лишь в том случае, если не возникнет опасности со стороны турок или где-либо еще во владениях испанского короля.

Кроме того Себастьяну была обещана рука инфанты доньи Исабель по достижении ею брачного возраста.[121]

Возможно, что именно эта обнадежившая Себастьяна встреча в Гуадалупе стала роковой в его судьбе. Испанскому королю приписывают фразу, якобы оброненную им вслед удалявшемуся Себастьяну: «Если он победит – мы приобретем славного зятя, если будет побежден – королевство». Трудно судить о подлинных чувствах Филиппа II, но не стоит искать в нем корыстные устремления в отношении португальского королевства. Есть свидетельства, что Филипп был озабочен тем, как бы отговорить племянника от задуманной авантюры. Но после торжественного возвращения Себастьяна в Лиссабон со всех сторон только и слышалось о будущих победах короля над неверными и африканских завоеваниях.

Снаряжение экспедиции требовало огромных средств. По договору с папой Григорием XIII для подготовки экспедиции, объявленной крестовым походом, королю была передана в 1576 г. треть всех доходов церкви в Португалии, хотя это вызвало возражения клира, считавшего, что африканская война вызвана не необходимостью, а прихотью короля. О протестах народа по поводу сбора этих средств ничего не известно, хотя Себастьян приказал провести перепись всего недвижимого имущества, забрал деньги из фонда сирот, выкупные деньги, ввел новые налоги. У прелатов, знати, коммерсантов и крупнейших городов король требовал «добровольных» взносов.

Ввиду недостатка денег Себастьян сделал крупный иностранный заем у Конрада Ротта из Аугсбурга – 400 тыс. крузаду на условиях 8 %. Большая сумма была получена и от «новых христиан», которые после долгих переговоров согласились дать заем в 240 тыс. крузаду в обмен на десятилетнюю отсрочку конфискации имущества осужденных инквизицией.

Бывший регент кардинал Энрике был весьма недоволен действиями племянника и жаловался в Рим, но безуспешно.

Мысль о том, что ресурсы Португалии ныне явно недостаточны для ведения такой заморской войны, не могла остановить Себастьяна.

Ускорила экспедицию необходимость оказать помощь бывшему берберскому султану Мулай Мухаммад аль-Му-таваккилю, известному европейцам как Шариф, лишенному в 1575 г. трона своим братом Мулай Абд-аль-Маликом.

Тем временем Филипп II отказался от своих обещаний, сославшись на оговорку в Гуадалупском соглашении и события во Фландрии. Может быть, ему стали известны тайные переговоры Себастьяна о браке в отношении Франчески Медичи с ее богатым приданым? Может быть, он не питал больше надежд на то, что Себастьян откажется от этой бесполезной затеи? Истинные мотивы его поступка остаются для нас загадкой.

Филипп настаивал, чтобы поход был отложен, ставя это условием предоставления помощи, но 6 декабря 1577 г. Себастьян сообщил испанскому послу о намерении лично возглавить поход. О том же он сухо уведомил Филиппа и герцога Альбу.

Дона Катарина, успев благословить внука, умерла в возрасте 71 года. После этого единственным человеком, к чьему мнению немного прислушивался король, остался кардинал Энрике. Решение Себастьяна самому руководить войсками не вызвало у старого кардинала ничего, кроме возражений. Пытались возражать и лиссабонские должностные лица, явившиеся во дворец.[122]

В конце концов Себастьян во гневе созвал знать и высший клир королевства и публично объявил о своем намерении руководить кампанией.[123]

Вопрос о замещении трона в связи с отсутствием короля единогласно был решен в пользу кардинала Энрике. Однако возраст и сан кардинала не позволяли быть спокойным за судьбу престола. Себастьян же отказался возвращаться к столь деликатному вопросу и оставил его нерешенным.

От испанского короля между тем прибыло 2800 немцев, голландцев и валлонцев. Они пришли как типичные наемники – с обозом и женщинами. Кроме того, выяснилось, что многие из них были кальвинистами и лютеранами. Все это вызвало недовольство в Лиссабоне.[124]

От папы римского прибыло 600 итальянских солдат под командой англичанина. Подошел и кастильский контингент – 1600 человек.

Из португальских войск Себастьян имел конный полк – 1400 всадников, отборные сыновья дворянских родов, и 4 полка пехоты из разных провинций королевства, в каждом по 3000 человек (к этому надо добавить приблизительно тысячу воинов Шарифа и около тысячи всадников из Танжера и Арсилы, которые присоединились к войску в Африке).

В ожидании отправки войска были расквартированы неподалеку от Лиссабона. В плохо снаряженном войске не хватало оружия. Заметно было отсутствие организованности и дисциплины. Итальянцы настолько отличались в скандальных поступках, что их капитаны были посажены в тюрьму. Часто драки принимали характер настоящих сражений, например стычка немцев с португальцами на площади Боа-Вишта, столкновение между португальцами и испанцами на площади Россиу, стоившее жизни четверым испанцам. Это вынудило короля запретить схватки под страхом смертной казни. День ото дня нарастали сложности с выплатой солдатам жалованья.

Подготовка африканской кампании, разумеется, не могла укрыться ни от кого. Абд-аль-Малик, чтобы избежать войны, обратился к обоим пиренейским монархам, готовый на уступки части своих земель Португалии и соглашаясь на переговоры с доверенными лицами португальского короля. Дон Себастьян, разумеется, отказался.

Рано утром 14 июня 1578 г. в присутствии высшей знати, окруженной многочисленными слугами в одеждах цвета гербов их сеньоров, архиепископ благословил королевское знамя. Началась погрузка, продолжавшаяся до 25 июня.

Отплытие из Лиссабона превратилось во всеобщий праздник, полный роскоши и великолепия. Армада насчитывала до полутысячи парусников. На борту кораблей, помимо военных, были представитель папы римского, исповедник короля, епископ Порту и много клириков разных орденов, отправившихся обращать неверных. Были представители юстиции и поэт Дьогу Бернардеш.

По дороге флот заходил в Лагуш, затем в Кадис.[125] На рассвете 7 июля войско Себастьяна прибыло в Танжер.

Из Танжера Себастьян решил двигаться прямо в Аль-касер-Кибир (совр. Эль-Ксар-эль-Кебир) и захватить его. За это время флот должен был подойти к Ларашу и атаковать его с моря, а Себастьян со своим войском, оставив Алькасер-Кибир позади, окружить Лараш с суши. Король, излагая этот план на военном совете, ожидал одобрения. Большинство присутствовавших, опытные придворные заглушили в себе голос военного опыта. Только полковник алентежанского полка Башку да Силвейра не сумел промолчать. Он заговорил об опасности сухопутного похода, о трудностях завоевания города с большим населением. Полковник напомнил, что даже незначительное сопротивление противника неизбежно задержит войско на более длительное время, чем это позволяют запасы воды и пищи, и голод вынудит португальцев к отступлению. Он предложил сначала взять Лараш, обеспечив этим бесперебойное снабжение армии, а затем помышлять о взятии Алькасер-Кибира.

Но он не был услышан.

Выступление назначили на 29 июля. Припасами загрузили 500 повозок, из них: 100 везли хлебные припасы, рассчитанные на шесть дней; 20 были под фуражом, порохом, свинцом и прочими боеприпасами; 40 выделили под бочонки с водой. Часть повозок везла серебряные и медные деньги, походный алтарь, прочее имущество. Вместе с принадлежавшими фидалгу и прочим сеньорам в обозе У насчитывалось около 1120 повозок.

На всем пути следования войско сопровождали трудности и лишения. Опасения полковника из Алентежу оправдались полностью, но последствия оказались еще более ужасными и губительными. С самого начала пища и питье были очень скудны. Нависла угроза голода. Пересохшие в это время года реки не оставляли надежды на воду.

На чрезвычайном совете Себастьян вынужден был согласиться на возвращение в Арсилу. В ту же ночь, не теряя ни минуты, в Арсилу помчались конники, чтобы задержать флот, и прибыли туда утром 31 июля. На их беду накануне вечером армада вышла в море, взяв курс на Лараш.

Это известие повергло всех в отчаяние, которое не коснулось лишь Себастьяна, жаждавшего встречи с противником.

Наступило 4 августа 1578 г.

Уже в первые часы утра стало заметным движение в обоих лагерях. Португальские подразделения заняли позиции. Мусульманское войско, отличавшееся высокой дисциплиной и превосходившее по численности армию Себастьяна примерно вдвое, тоже построилось в боевые порядки.

Гул арабских пушек заставил содрогнуться окрестные равнины, и первые залпы нанесли ощутимые потери португальскому войску. Дон Себастьян в сверкающих доспехах с мечом в руках объехал войско и сказал краткую речь. За ней последовала молитва. Все огромное войско коленопреклоненно молилось на том поле, где спустя несколько часов многие из них полегли навечно.

Полумесяц маврской конницы начал атаку. Не приняв никаких мер предосторожности, Себастьян вступил в бой. Спустя самое малое время битва уже кипела и все поле заполнилось криками сражающихся, стуком щитов, лязгом доспехов и звоном оружия. Войско Себастьяна сражалось с такой неистовостью и упорством, тесня вражескую кавалерию, что был момент, когда показалось – португальцы близки к победе. Это было в тот миг, когда погиб Абд-аль-Малик.

Но военное счастье отвернулось от португальцев. Всадники арабов сильным ударом обрушились на арьергард, потрепав испанскую и португальскую конницу, и тем начали ужасный разгром христианского войска. Непривычка к боевым действиям португальских солдат, набранных из деревень, несогласованные действия фидалгу, слабость иноземных наемников привели к тому, что меньше чем через час поле битвы превратилось в сплошную массу конских и человеческих тел, доспехов и оружия. Почувствовав близость победы, арабы удвоили усилия.

Король Себастьян в измятых и залитых кровью доспехах не покидал поля боя; под ним трижды меняли лошадь. Вокруг него становилось все меньше приближенных. На предложения спастись он отвечал отказом. Последнее, что видели, – он бросился с мечом в руке навстречу маврам. О дальнейшей его судьбе достоверно ничего не известно.

Поражение было сокрушительным. Погибло до 6 тыс. человек со стороны мавров, 7–8 тыс. – со стороны христиан. Тысячи оказались в плену, в том числе такие знатные сеньоры, как граф де Барселуш, Антониу приор Крату, посол Испании и многие другие,[126] за кого впоследствии были выплачены немалые выкупы.[127]

Всех волновало, что же стало с португальским королем? Одни говорили, что он спасся, переплыв на противоположный берег реки, другие, что он мертв; один из приближенных утверждал, будто опознал его среди раздетых и ограбленных мертвых тел. Доставленный в лагерь арабов по приказу их нового правителя труп имел пять ран на голове и множество на теле. Пролежав не меньше суток на жаре, он уже тогда был плохо опознаваем, и это тоже способствовало впоследствии распространению слухов и легенд.

Найденное тело, одетое португальскими пленными, было передано им, а затем хранилось в Алькасер-Кибире до тех пор, пока осенью 1578 г. Филипп II не договорился о его выдаче. Сначала тело было перевезено в Сеуту и помещено в капеллу Сантъяго в церкви Троицы, а затем перенесено в главную часовню кафедрального собора. Но и здесь эти останки не обрели покоя: в 1582 г. Филипп II приказал перенести их в Лиссабон, так как исчезновение короля на поле боя, невозвращение его тела в Португалию породило множество легенд и надежд на то, что он остался жив, тем более что возвращение спустя годы из продолжительных и опаснейших путешествий для народа-мореплавателя не было в диковинку. Но к этому времени у Филиппа уже были особые причины желать, чтобы мертвый Себастьян все же вернулся раз и навсегда, и 11 декабря траурный кортеж прибыл в столицу, где состоялось захоронение в капелле церкви Санта-Мария де Белем.

Весть о разгроме португальских войск в Африке дошла до Португалии 10 августа, а 11-го было получено официальное уведомление из Суеты. Разгром такого масштаба, полная потеря армии были ни с чем не сравнимы. Вести, передаваемые из уст в уста, создавали ощущение катастрофы.

Правление страной было вручено кардиналу Энрике до получения точных известий о судьбе короля, а 24 августа пришли письма, подтверждавшие гибель короля и армии, что и было объявлено публично. Судьба трона Ависского магистра стала незавидной, так как среди реальных законных наследников виделась и фигура могущественного претендента – Филиппа II Испанского.

В африканских крепостях и фортах все были потрясены случившимся. В этой обстановке появление неких молодых фидалгу, спасшихся с поля боя и просивших в Арсиле отправить их в Португалию, наряду с той таинственностью и предосторожностями, с которыми они были приняты на борт галеона «Сан-Мартин», стало еще одним компонентом в рождении легенды о пропавшем короле Себастьяне.

Вплоть до того момента, как Себастьян поскакал с обнаженным мечом навстречу врагам, речь шла о подлинных событиях из жизни этого короля. Дальнейшее принадлежит легенде. Амбиции этого человека и его притязания на бессмертие были погребены в африканских песках. Но его трагическая неудача и гибель стали его бессмертием. Этот недальновидный и немудрый король возродился в легенде о «Сокровенном» короле Себастьяне, и его имя стало одним из самых знаменитых среди имен португальских королей.

Едва португальский флот достиг Лиссабона, как весть о чудесном спасении «Сокровенного» короля начала быстро распространяться по стране. Вера в то, что дон Себастьян не мертв, обретала все новых приверженцев не только в простом народе, но и среди знати и клира. Особенно актуальна она стала после смерти старого кардинала, пережившего племянника меньше, чем на два года, и не назначившего себе преемника, когда перед Португалией встал вопрос о престолонаследии.

Несмотря на сопротивление португальцев и попытки некоторых из знати захватить опустевший трон, Филипп II подкрепил свои законные притязания вводом в Португалию 20-тысячной армии под командованием известного герцога Альбы. В 1581 г. португальские кортесы в городе Томаре провозгласили Филиппа II королем Португалии и согласились войти в состав Испании на условиях определенной автономии. С этого времени на 60 лет Португалия лишилась суверенитета.

В этой ситуации легенда о Себастьяне приобрела черты патриотического мифа. Суть легенды состояла в том, что Себастьян жив, тайно вербует сторонников, и главное, возвратится. В легенде угадывались явные черты сопротивления иностранному владычеству.

Себастьянисты полагали, что милость божья уберегла короля и сохранила его в тайном месте, на пустынном острове, откуда он вернется, чтобы освободить Португалию от чужеземцев. Верили, что возвращение короля будет; предзнаменовано сверхъестественными событиями, что основышалось на давно имевших хождение сочинениях некоего Бандарры, башмачника из Транкозу. Они приобрели большую популярность и не раз осуждались инквизицией.

В одном из вариантов легенды рассказывалось, что короля держат в плену в Марокко, в другом – что испанцы заточили его в темницу. Для последней версии имелись исторические основания, ибо именно так поступил король Кастилии в конце XIV в. с одним из возможных претендентов на португальский престол, с сыном короля Педру и Инес де Кастро. А позже, в XVII в., такую судьбу испытал один из отпрысков Брагансского дома, не помышлявший о престоле, но тем не менее захваченный по наущению Филиппа IV и окончивший свои дни в темнице. Образ этого томящегося в тюрьме принца стал нарицательным в Европе.

Народное сознание вносило в легенду элементы народной утопии, «новые христиане» наполняли ее содержание характерным мессианизмом, образованные клирики, вроде Антониу Виейры, связывали с ней мечты о «пятой империи», но все сходились в одном – с возвращением Себастьяна связано возрождение страны и счастье ее народа. Во всяком случае, жизнь легенде была определена долгая.

Вера в пришествие «Сокровенного» была настолько сильной, что даже в 1603 г., спустя четверть века после его гибели, Филиппу III доносили о том, что среди португальцев передаются приметы для опознания Себастьяна при встрече.

Приметы следующие:

1. Правая кисть больше левой.

2. Правая рука длиннее левой.

3. Тело, начиная с плеч и до талии, столь коротко, что его камзол не может служить никакому другому человеку такого же роста.

4. От талии до колен расстояние очень большое.

5. Правая нога длиннее левой.

6. Правая ступня больше левой.

7. Пальцы ног почти одинаковой длины.

8. На мизинце правой ноги имеется бородавка, иногда увеличивающаяся, будто шестой палец.

9. Высокий подъем ноги.

10. На одном плече знак размером с португальский винтен.[128]

11. На правом плече около шеи черный знак с ноготок.

12. Веснушки на лице и на руках, едва заметные, так что, кто о них не знает, не может их различить.

13. Левая сторона тела короче правой, но это почти незаметно.

14. Отсутствие одного зуба с правой стороны нижней челюсти.

15. Тайный знак.

16. Кроме того, имеет знак очень тайный, о котором объявят, когда потребуется.

Дополнительные приметы: длинные пальцы и ногти на руках и характерная австрийская губа… Все эти знаки – от рождения. Имеет к тому же шрам от аркебузы, полученный в Африке, шрам от раны на голове, и шрам на левой брови.[129]

Подобные приметы имели немалую практическую ценность в глазах современников событий. Появился целый ряд авантюристов, пытавшихся выдать себя за короля Себастьяна. Наиболее известны четверо из них. Двое – так называемые король Панамакора и король Эрисейра – были легко разоблачены и сурово наказаны. Третий объявился в 1594 г. в Кастилии и, сблизившись со многими высокопоставленными лицами, выдавал себя за пропавшего короля довольно успешно. Он был казнен, но так и не открыл своего настоящего имени. Четвертый появился в 1598 г. в Венеции и целых пять лет пребывал в этом образе, но в 1603 г. последовал за своими предшественниками.

Историки и преклонялись перед славной памятью короля Себастьяна, и обвиняли его, возлагая на него ответственность за исторические судьбы страны. Спору нет, политика Себастьяна ускорила падение Португалии, усугубила его династическим кризисом, но винить во всем недолгое правление юного короля было бы несправедливо.

Огромная колониальная империя стала высасывать живые силы маленькой метрополии, роскошь привозимых колониальных диковин заслоняла от глаз обнищание страны. А Себастьян – Себастьян был, надо полагать, во многом точным воплощением своей эпохи. С этим государем, замыкающим великолепную галерею деятелей ависской Португалии, не только пришел в упадок один из самых замечательных королевских домов Европы XIV–XVI вв., но и оказалась заросшей и затерянной одна из возможных дорог португальской истории.