"Миллиардер. Книга 1. Ледовая ловушка" - читать интересную книгу автора (Кондратьева Елена)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Срыв

Андрей стоял у огромного панорамного окна своего рабочего кабинета. Ощущение безграничной свободы охватывало его всякий раз, когда он смотрел отсюда на Москву. Гумилев чувствовал себя властелином этого города. Да что там города — всей страны, всего мира. Кабинет напоминал ему рубку космического корабля, фантастического звездолета под названием «Земля». Рубку, в которой он был капитаном и мог управлять этим летящим через пространство и время кораблем с экипажем в несколько миллиардов человек.

При желании Андрей действительно мог заставить весь мир подчиняться своей воле. В корпорацию Гумилева входил медиахолдинг — десятки изданий, телевидение, радио, новостные интернет-порталы. Он мог внушить человечеству все что угодно, заставить его плясать под свою дудку. Мог, но никогда не делал этого, осознавая, какое опасное оружие — информация. Ему было достаточно знать, что это оружие находится в его руках. Одно это наполняло душу Гумилева уверенностью.

Правда, в экипаже звездолета имелся один человек, неподконтрольный капитану. Один человек, не дававший ему ощутить свое полное всевластие.

Ева.

Теперь, после исчезновения жены, Андрей стал сильнее. Признаться в этом было тяжело, но факт оставался фактом: пока Ева была рядом, она делала его слабым. Она единственная, кто не подчинялся ему безоговорочно, кто сопротивлялся и спорил и кому он не мог приказать, кого не мог заставить.

И вот Евы нет. С нею исчезло ощущение счастья, но пришло твердое понимание: больше никто не может противостоять ему.

Никто, кроме судьбы…

«Самолет французской авиакомпании Air France пропал с радаров… На борту Airbus 330… находились двести шестнадцать пассажиров, среди них восемь детей, и двенадцать членов экипажа…»

Гумилеву не нужно было ждать новых сообщений, чтобы убедиться: самолет разбился, сотни людей погибли. Интуиция подсказывала ему, что проблема в искусственном интеллекте. Судя по последним данным с новостных лент, лайнер попал в грозу. Гроза не относится к форс-мажорным обстоятельствам. С грозой искусственный интеллект должен был справиться — изменить курс, поменять эшелон, отвернуть в сторону. Словом, попытаться сделать все, чтобы спасти самолет и людей, летящих в нем.

Не спас.

Киберпилотов устанавливали на лайнеры пяти разных авиакомпаний в обстановке полной секретности. Руководство этих компаний согласилось на рискованный эксперимент, но по документам кардинальная модернизация самолетов проходила как «плановая проверка и обновление модулей информационно-технического контроля». В случае неудачи никто не хотел нести ответственность. Никто не хотел рисковать и подставлять свою голову.

Андрей отошел от окна, рухнул в кресло, включил телевизор. На экране возникло смуглое лицо президента Франции. Диктор бесстрастно сообщил: «Николя Саркози отметил, что шансы найти людей, летевших на авиалайнере Air France, очень малы».

Проклятье…

Выключить, выключить этот чертов экран! Гумилев ткнул кнопку на пульте и заметил, что у него дрожат руки.

— Вот это уже никуда не годится, — вслух сказал он и поразился, как глухо, отчужденно прозвучал его голос в тишине кабинета.

Оттолкнув кресло, он вскочил и принялся ходить от окна к стене — и обратно. Теперь кабинет уже не казался ему рубкой звездолета. Скорее он походил на клетку. Стеклянную клетку, в которой на уголовных процессах под прицелом множества глаз и объективов камер сидят преступники.

А он и есть преступник. Двести двадцать восемь жизней… И все они — на его совести? Нет, неправда! Он хотел помочь человечеству сделать рывок в будущее. Но суровая правда такова: двести двадцать восемь из них уже никогда не попадут в это будущее. Они навечно остались в прошлом, в небытие, где-то под холодными волнами Атлантического океана.

Он хотел людям добра. Всем людям, всем до единого. А получилось… Прогресс любой ценой. Любой? Даже такой? Нет! Хотя…

И из глубины сознания Андрея Гумилева выползла мысль, скользкая, как змея: «Цель оправдывает средства, ведь так?»

Андрей Гумилев никогда не извинялся. Никогда и ни перед кем. Окружающим он объяснял это тем, что не видит в извинениях рационального смысла. Естественно, он так же не нуждался и в чужих извинениях. Эмоции и сантименты имеют право на жизнь только на страницах женских романов и в мыльных операх. В жизни им не место.

Лет пятнадцать назад, еще будучи студентом, он случайно поймал на обмане или, говоря по-простому, на крысятничестве своего первого компаньона по первому же, копеечному бизнесу Кольку Комарова. Тот, пытаясь урвать больше, чем положено по договору с партнером, за спиной Андрея начал вести переговоры с конкурентами. И попался. Попался случайно. Впрочем, в жизни Комарова все, включая его появление на свет, было одной большой случайностью.

— Прости, Андрюха, — оправдывался Колька, нелепо улыбаясь. — Сам не знаю, как так вышло. Они предложили, я сразу не отказался, а дальше покатило — базар-вокзал…

— Простить? За что? — холодно пожал плечами в ответ на это сумбурное покаяние Гумилев.

Комаров снова улыбнулся, шаркнул ногой.

— Ну, это… За то, что хотел… обойти тебя.

— Кинуть, — уточнил Андрей.

— Ну, типа того… Как-то случайно получилось. Само собой.

— Нет, Николай. Ты сделал это осознанно. Ты прекрасно знал: если все получится, я окажусь вне игры. Ведь так?

— Андрюха, понимаешь… В общем, я раскаиваюсь. И прощу у тебя прощения, вот!

— Ты извиняешься только потому, что я тебя поймал за руку, — Гумилев был по-прежнему холоден. Он даже не взглянул на Комарова. — Если бы твоя афера удалась, ты бы сейчас праздновал победу, а не раскаивался.

Колька понял, что разговор пошел серьезный, стряхнул с себя дурашливую маску и заговорил другим тоном:

— Послушай, Гумилев, людям свойственно ошибаться! Если ты не научишься прощать, у тебя не останется друзей.

— Друзей? — усмехнулся Андрей. — Таких друзей — за хобот и в музей. И ты еще будешь учить меня, что я должен делать, а чего нет?

— Ты не так понял! Да, я накосячил, но я же извинился!

И тогда Андрей взял проштрафившегося компаньона за отвороты джинсовой куртки, прижал к стене и, глядя прямо в глаза, раздельно произнес:

— Извинения — это всего лишь слова. Они ничего не стоят. О людях я сужу по их делам, понял? Мы не можем сейчас бросить наше дело и разбежаться, слишком много сил и средств вложено. Но я теперь знаю: ты слишком любишь деньги в своем кармане и можешь ради них пойти на все, даже предать партнера. И относиться к тебе я буду соответственно. Все, точка.

Правота слов Гумилева насчет любви Комарова к деньгам подтвердилась спустя несколько месяцев, когда Колька попался на торговле травкой в университете. Ему светило отчисление и три года тюрьмы. Андрей имел возможность помочь партнеру избежать суда, мог вытащить — но не пошевелил даже пальцем. В итоге Комаров получил срок.

— Гумилев бросил своего компаньона, — шептались за спиной Андрея. Однокашники прямо обвинили его в бездействии:

— Люди должны помогать друг другу. Гнилой ты, Андрей. Сдал пацана ментам. Отомстил, да? За тот случай, да?

— У О’Генри есть хороший рассказ «Дороги, которые мы выбираем». Читали? Николай выбрал свою. Сам! — пожал в ответ плечами Гумилев. — Я никогда никому не мщу. Каждый человек сам себе и палач, и жертва.

В дальнейшем Андрей всегда придерживался такой линии поведения. Он старался быть бесстрастным. Холодным и рациональным. Именно эти качества Гумилев считал самыми важными в жизни. И еще он любил зеркала. Они были для него воплощением честности, потому что отражали то, что есть на самом деле.

Себя он в душе считал человеком-зеркалом, на зло отвечающим злом, а на добро — добром. Злопамятность, благодарность — это всего лишь чувства, зеркалу они ни к чему. На удар надо отвечать ударом, а не подставлять щеку. Такова жизнь.

Впрочем, эти его правила не работали, когда речь шла об отношениях с близкими и любимыми людьми.

Конечно, Андрей совершал ошибки. И не отказывался их признавать. Иной раз самокритика Гумилева была настолько безжалостной, что доходила до самоистязания. Одним из его любимых выражений было: «Каждый получает по заслугам».

Каждый — и он в том числе.

Но свои ошибки Андрей всегда исправлял. Или старался исправить. И никогда не уклонялся от ответственности. Но в его жизни еще не было ошибки ценой в двести двадцать восемь жизней…

Ужас — вот точное название того, что сейчас испытывал Гумилев. Его не сломало исчезновение Евы, не вывело из равновесия происшествие с прозрачными людьми, не испугало покушение.

Но катастрофа!

Казалось, он сам был пассажиром того лайнера, сам погиб вместе с остальными, и теперь его изломанное тело медленно погружалось в ледяную тьму Атлантики, а душа горела, выжигаемая изнутри дьявольским пламенем.

Гумилев больше не мог оставаться наедине с собой. Но и сбежать от себя он тоже не мог.

Он провел бессонную ночь наедине с бутылкой виски, а на утро следующего дня стало известно, что к северо-востоку от бразильского архипелага Фернанду-ди-Норонья обнаружен обломок самолета A-330. Еще через день министр обороны Бразилии заявил, что отыскать «черные ящики» пропавшего лайнера будет непросто: в районе падения А-330 глубины океана составляют несколько сот метров.

Арсений Ковалев, который, в отличие от Гумилева, не предавался самобичеванию, встретил это сообщение с воодушевлением:

— Андрей, это нам на руку! Не будет «черных ящиков» — никто не сможет нам ничего предъявить! К тому же кто знает, может, мы и правда не виноваты, и это просто ошибка пилота. В конце концов, самолеты падали и до установки нашего искусственного интеллекта.

Ответа он не получил. Гумилев полностью ушел в себя. Однако это не означало, что Андрей уклонялся от дел. Напротив, служба безопасности корпорации получила приказ провести полномасштабное внутреннее расследование с привлечением независимых экспертов. Он хотел убедиться сам и убедить других, что при разработке искусственного интеллекта не было допущено ошибок. Ковалев ничего не узнал об этом. Именно он руководил работами по проекту, и Гумилев не хотел, чтобы Арсений влиял на ход расследования.

Катастрофа вытеснила из сознания Андрея все: и бизнес, и семью. Он почти не виделся с дочерью, избегал встреч с Марго. Куда-то исчезли, испарились мысли о жене. Целыми днями Гумилев просиживал в своем кабинете, жадно выискивая в Сети новые подробности поисковой операции. Они не заставили себя ждать: спустя три дня в Атлантическом океане были найдены тела погибших, личные вещи пассажиров и множество обломков самолета.

Ковалев наконец де-факто узнал о расследовании и страшно возмутился, что его не поставили в известность.

— Вся документация и комплектующие переданы сторонним людям! — кричал он в трубку. — Андрей, что ты делаешь? Сор ни в коем случае нельзя выносить из избы!

— Эксперты получают каждый лишь часть документации и образцы микросхем. Я распорядился предоставить для анализа лишь части системы. Мне нужны результаты. Успокойся, Арсений. Успокойся — и не мешай. Иначе…

Не договорив, Гумилев отключился.

Как-то незаметно пролетел месяц. Корпорация Гумилева не получила никаких официальных обвинений. Air France прислала секретный протокол с результатами работы специальной комиссии. В документе сообщалось, что прямых доказательств ошибочных действий искусственного интеллекта не выявлено, поэтому «нецелесообразно демонтировать систему с других самолетов компании».

Тем не менее Андрей разослал всем пяти участвующим в проекте авиакомпаниям письма с настоятельной рекомендацией отключить блоки искусственного интеллекта, пока не будут получены результаты внутреннего расследования. Ковалев был против, но Андрей проигнорировал мнение приятеля. Проект был детищем Гумилева, и за все отвечал он один.

Ответы были предсказуемы: затрачено слишком много средств, причины аварии А-330 не установлены, так что мсье Гумилеву не стоит торопиться с выводами. По большому счету авиаперевозчики иносказательно и дипломатично повторили слова Ковалева: «Самолеты падали и до искусственного интеллекта, не надо суетиться».

… Последний день июня выдался пасмурным. Андрей с раннего утра сидел в кабинете, отключив все телефоны и компьютеры. Им владело какое-то странное отупение. Сердце сжималось от нехорошего предчувствия, и он ничего не мог с собой поделать.

С востока на город надвигалась тяжелая туча. Ослепительные молнии разрывали ее свинцовую плоть, и гром гулко бил по ушам, словно эхо близких взрывов. Потом пошел дождь. Гумилев некоторое время бездумно наблюдал, как капельки воды сбегают по стеклу, и вдруг, повинуясь внезапному порыву, включил телевизор.

На экране возникло изображение покрытых шапками пены волн. Они качали какой-то мусор, тряпки, оранжевые спасательные жилеты. Бегущая строка равнодушно сообщала: «Авиалайнер A-310 йеменской компании Yemenia Air, на борту которого находились сто пятьдесят три человека, потерпел крушение в Индийском океане, в нескольких километрах от побережья Коморских островов».

Yemenia Air входила в пятерку партнеров корпорации Гумилева. На ее самолетах стояла система управления с искусственным интеллектом. Андрей вскочил, отбросив кресло.

Сто пятьдесят три человека!

Впервые в жизни ему захотелось заплакать. Дело всей жизни рушилось, как карточный домик. Андрей, не попадая по кнопкам, набрал Ковалева.

— Немедленно распорядись о демонтаже всех систем исина! — заорал он в трубку. — В нем ошибка! Ошибка!!

— Андрей, не горячись, — чувствовалось, что Арсения напугал голос Гумилева, но говорить он старался спокойно. — Еще не известно, есть ли в этой аварии наша вина. Давай подождем результатов…

Швырнув телефон на стол — сил спорить не было, — Андрей включил компьютер, вывел на экран ленту новостей и прочитал: «Как сообщили йеменские власти, на месте крушения самолета Airbus-310 обнаружены тела погибших. Число найденных останков не уточняется».

У Гумилева потемнело в глазах. Закололо сердце, по спине побежала струйка пота. Сообщения медленно ползли по экрану: «На месте крушения лайнера «Йеменских авиалиний» спасателям удалось найти уцелевшего пассажира. Им оказался ребенок».

Судорожно вдохнув, Андрей вцепился руками в край стола. Выжил ребенок! Может быть, он не один? Может быть, все не так уж и страшно? Люди спаслись, люди живы! Они качаются на теплых волнах океана в своих жилетах, для них все уже позади, и сейчас опытные, сильные спасатели помогают им забираться в лодки, а на берегу уже приготовлены номера в лучших отелях, медики и психологи ждут…

Новая строчка, появившаяся на экране, разметала все мечтания Гумилева: «Единственным выжившим оказался пятилетний мальчик. Его имя и национальность уточняются».

Единственным… Мальчик. Пять лет. Чуть старше, чем Маруся. Выжил. А родители — он же не мог лететь один — погибли. Пять лет. Все забудется. Или… Или навечно впечатается в память, искалечив психику маленького человечка.

— Господи… — простонал Андрей. — Господи…

Он никогда не верил в Бога, но сейчас, находясь на краю безумия, сам не заметил, как обратился к нему.

Обратился потому, что больше взывать было просто не к кому…

«По уточненным данным, выжившим пассажиром злополучного рейса является четырнадцатилетняя французская девушка по имени Байя Бакари, а не пятилетний мальчик, как сообщалось ранее».

«Значит, мальчик погиб, — подумал Андрей. — Чертовы репортеры! Не могут отличить девочку-подростка от маленького мальчика!»

И тут копившееся неделями нервное напряжение прорвалось наружу. В голове словно вспыхнула одна из тех молний, что освещали небо на Москвой. Андрей зарычал, захлопнул ноутбук, изо всех сил рванул серебристый корпус, с мясом выдрав сетевой шнур.

Размахнувшись, он бросил компьютер в окно. Пуленепробиваемое стекло загудело, как погребальный колокол.

Андрею казалось, что он сходит с ума.

В кабинет вбежала перепуганная секретарша, за ее спиной виднелись лица охранников.

— Андрей Львович, что-то случилось? Мы слышали шум…

— Случилось?! — повернувшись, Гумилев уставился на нее безумными глазами. — Ничего не случилось! Просто сегодня погибли сто пятьдесят два человека. Могло быть больше, но одна девочка выжила. Подумаешь, рутина! А месяц назад — тоже рутина! — погибли двести двадцать восемь человек. Сколько это всего? Сколько?!

Он сорвался на крик, сжал голову руками. Кабинет кружился перед глазами, все плыло. Кое-как добравшись до дивана, Андрей тяжело опустился на него.

— Сто пятьдесят два плюс двести двадцать восемь… — растерянно пробормотала секретарша. — Это будет… триста восемьдесят!

— Надо же, ровное число, — прохрипел Гумилев, тщетно пытаясь расстегнуть пуговицу сорочки. Он начал задыхался. Паническая атака сдавила горло, по телу пробежала волна дрожи. Последним усилием воли Андрей попытался начать обратный отсчет. Обметанные губы зашевелились, вышептывая:

— Девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь…

Острая боль в плече подействовала на него отрезвляюще. Исчез противный звон в ушах. Зрение прояснилось. Гумилев увидел человека в белом халате со шприцем в руках и одновременно почувствовал, что снова способен мыслить и рассуждать. Правда, мысли были тяжелыми и неповоротливыми, как тучи, что плыли сейчас по небу за окном.

«Укол транквилизатора. Наверное, секретарша вызвала дежурного медика. Молодец, не испугалась. Почему мне так хочется спать? Спать…»

Он не заметил, как соскользнул в целительный, спокойный сон, но на самом краю царства Морфея успел отдать себе четкий приказ: «Хватит истерик! Нужно действовать…»

Экран плазменной панели на стене кабинета разделился на пять окон. Гумилев поправил усик микрофона и сосредоточенно поприветствовал глав пяти авиакомпаний, смотревших на него с экрана.

— Сразу к делу, господа. Я требую немедленно снять наши системы искусственного интеллекта с ваших самолетов. Две катастрофы, гибель сотен людей… Корпорация проводит детальное расследование. До его окончания — никаких полетов.

Он замолчал, ожидая реакции. Внутренне Андрей был готов ко всему, даже к отказу кого-то из авиаперевозчиков, но он не ожидал, что против будут все пятеро его визави.

Доводы, приведенные ими, сводились к одному: затрачены большие средства, а ясности в вопросе о причинах катастроф нет.

Представитель «Йеменских авиалиний» заявил:

— Со дна океана поднят первый из четырех «черных ящиков». На его расшифровку уйдет три-четыре недели. Только тогда можно будет делать какие-то выводы.

— Мы примем решение о судьбе искусственного интеллекта, когда наши йеменские коллеги получат первые результаты. Пока же считаем, что преждевременно замораживать проект, на который ушли такие деньги, — поддержал его глава Caspian airlines.

— Прошу заметить, мсье Гумилев, что мы так и не обнаружили связи между действиями искусственного интеллекта и катастрофой А-330 в Атлантическом океане, — вклинился в разговор президент Air France.

Андрей попытался убедить авиаперевозчиков, взывал к их гуманизму, приводил примеры из истории авиации, но тщетно. С экрана звучало:

— Самолеты, полностью управляемые искусственным интеллектом, уже совершили сотни успешных вылетов. Мы берем на себя все возможные риски и продолжаем эксперимент — даже без вашего на то согласия. Вы свою роль уже выполнили.

Похолодев, Гумилев попытался сохранить лицо:

— Ваша позиция, господа, может привести к новым жертвам. Последнее, что я скажу: если выяснится, что в этих двух катастрофах виноват наш исин, я возьму на себя все выплаты семьям погибших. Но в случае новых аварий корпорация не даст ни копейки. Ответственность целиком падет на вас. Всего хорошего, господа.

На этом совещание закончились.

Раздраженный, Андрей выключил телевизор и откинулся на спинку кресла. Он понимал, что движет авиаперевозчиками. Ради сиюминутной прибыли они готовы были на все. Но плата за риск была уж слишком чудовищной. Человеческая жизнь бесценная.

Или в современном мире даже у нее есть своя цена?

Кроме того, новые катастрофы и жертвы остановят работы по совершенствованию искусственного интеллекта. Говорят, что прогресс нельзя затормозить. Это неправда. Очень даже можно. Потеря темпа в исследованиях, сворачивание финансирования, утрата интереса у потенциальных инвесторов и потребителей… Да мало ли что! Поэтому нельзя пускать дело на самотек, нельзя отдавать его в руки тех, кто думает только о деньгах.

Проведя ладонью по лицу, Андрей почувствовал, что ему душно. «Надо пройтись, развеяться, как-то отвлечься», — подумал он и покинул кабинет. Жестом дав понять охранникам, постоянно дежурящим в приемной, что сопровождать его не надо, Гумилев прошелся по коридору, вызвал лифт. Спустившись на пару этажей, он заглянул в одну лабораторию, затем в другую. Сотрудники давно привыкли, что шеф может в любой момент поинтересоваться ходом работ по тому или иному проекту корпорации, и появление Андрея не вызвало удивления.

Сам он в эти минуты буквально отдыхал душой, наблюдая, как живет и работает его детище. Корпорация была своеобразной кузней, где ковалось будущее планеты, будущее всего человечества. И, поднимаясь обратно к себе, Гумилев твердо решил приложить все усилия, чтобы это будущее стало реальностью, превратилось в настоящее для следующего поколения землян, для поколения его дочери.

Телефон зазвонил, когда он уже вернулся в кабинет. На экранчике высветилась фамилия Чилингарова. Андрей нахмурился, но нажал кнопку «соединить».

— Добрый день, Артур Николаевич.

— Здравствуйте, Андрей Львович. Слышал, у вас неприятности…

Гумилев стиснул трубку в руке, несколько резче, чем принято, ответил:

— Ваша осведомленность делает вам честь.

— Для этого существуют профессионалы, — засмеялся Чилингаров. — Кстати говоря, они же подсказали мне, что на терраформирующей станции, которая будет тестироваться в Арктике, установлен такой же искусственный интеллект, что и на самолетах. На тех самолетах…

— Это не совсем так, Артур Николаевич. Исин, изготовленный для станции, отличается от… Ну, вы меня понимаете. Кроме того, мы несколько раз перепроверили все его системы и программные модули. Фрам будет работать как часы.

— Фрам? Это в честь корабля Нансена?

— Именно. Уверен, что под его опекой и защитой на станции для всех вас будет так же безопасно и надежно, как и на борту легендарного «Фрама».

— Для вас? — в голосе Чилингарова послышалось нечто похожее на иронию. — То есть вы-то, Андрей Львович, остаетесь в Москве?

— Конечно. Вы же сами сказали, что в курсе моих дел.

— Не торопитесь, — перебил Чилингаров. — Я, собственно, затем и позвонил. Что, если вы измените свое решение и присоединитесь к экспедиции?

— Я? Это невозможно.

— Очень даже возможно, — мягко сказал полярник. — Ваше участие разом остановит набирающий поток слухов о ненадежности вашего исина. Это во-первых…

— Есть и «во-вторых»?

— Конечно. Вам необходимо взять паузу. Пусть расшифровки «черных ящиков» и расследование, инициированное вами, идут своим чередом…

«Он знает о расследовании! — вздрогнул Андрей. — Что ж у него за информаторы?»

— … А вы тем временем развеетесь, спокойно подумаете обо всем. Арктика, она, знаете ли, лечит и тело, и душу.

— Артур Николаевич, мне не хотелось бы надолго расставаться с дочерью. Она осталась без матери.

— Я помню. Но малышка с няней тоже могут поехать с нами. А мы, как и положено мужчинам, создадим прекрасным дамам все подобающие условия.

— Хм… не знаю, не знаю… — Гумилев замялся. Если бы Чилингаров напористо убеждал его, он уже ответил бы отказом, но Артур Николаевич оказался умелым манипулятором. Его доводы были весомыми и логичными, а логику Андрей уважал.

— Давайте так: я сообщу о своем решении на ближайшем заседании Арктического клуба, — наконец сказал он.

— О своем положительном решении, Андрей Львович, — рассмеялся Чилингаров и положил трубку.