Глава 4

Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:

— На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?

И, несмотря на мои возражения, что это — задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, итак дел много.

После командирской отповеди вопрос о приёме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.

— Как же так, Антон? Ведь комсомолку-то взяли?

— Что, так девчонка понравилась? — подколол я боевого товарища, и очень удивился, когда услышал в ответ:

— Да, сильно!

— Вот это да, Слава! Влюбился что ли?

— Антон, ну как ты не понимаешь!? — с жаром ответил Трошин, — Ведь староста этот, Акимыч, он прав был — пропадёт девчонка! Она такая красивая… И гордая! Ты видел? Такая — ни за что спину перед немцами гнуть не станет! И прятаться не будет!

— Тщ-тщ, — постарался успокоить я его, — Да, девчонка — замечательная и всё такое… Но сам посуди, в лес её тащить смысл имеет? Мы тут что, на пикнике? Или на рыбалку выехали? Командир прав! Вот станешь командиром сам — бери к себе в отряд кого хочешь!

Трошин надулся и, не говоря ни слова, пошёл восвояси. Я же направился в сторону «медпункта».

Медпункт соорудили по образу и подобию «штаба», разница была в только чуть более низком потолке — поскольку Серёга, в отличие от двухметрового командира, росту среднего, да и большинство манипуляций с ранбольными предпочитает производить сидя, а не стоя.

Уже метров с десяти я услышал Дока, вещавшего что-то хорошо поставленным лекциями голосом. Подойдя ближе, я разобрал слова:

— … таким образом, первая и главная задача при оказании первой доврачебной помощи — остановить кровотечение и постараться провести профилактику шокового состояния. Если есть возможность, прежде чем эвакуировать пострадавшего постарайтесь определить характер ранения…

"Интересно, кого это он там учит с такой серьёзностью? Неужто Лидочку охмуряет?" — подумал я и вежливо «постучался»:

— Товарищ военврач, разрешите поприсутствовать на лекции? — и отодвинул полог в проходе.

"Ба! Вот это да!" — к моему удивлению, на занятиях присутствовала не только Лидочка, но и Юрин с Несвидовым и пара бойцов. Серёга скорчил недовольную мину:

— Товарищ старший лейтенант, обождите пока я закончу… И вообще — я сегодня только по записи принимаю.

— А где у вас регистратура находится? Или можно в порядке живой очереди?

Сергей подмигнул, сохраняя при этом недовольное выражение лица, и ответил:

— Через четверть часа зайдите, за товарищем будете, — и показал рукой на Несвидова. Тот всполошился, не понимая, а при чём тут он.

— Что вы, что вы, товарищ военврач, я не настаиваю, — шутливо извинился я и поторопился покинуть медпункт — всё-таки люди делом занимаются, а я просто заглянул к Серёже поболтать.

У Казачины меня тоже ждал облом — Ваня колдовал над какими-то микроскопическими, но явно опасными, приблудами, поскольку, когда я заглянул к нему под тент, он говорил ассистировавшему ему Кудряшову:

— Вот, Денис, смотри, если эта пластинка сдвинется — глазам моим писец придёт.

Дед Никто кивнул в ответ с очень серьёзным видом, и ещё крепче сжал фонарик, которым освещал складной столик.

Я тихонечко закрыл полог и отправился восвояси. "Вот, что за чёрт! Даже поговорить не с кем!" — подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах ещё не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это, всё-таки, последствия утреннего нервного срыва. Видно действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. "Решено, сегодня — у меня выходной!" — постановил я, и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, "залёг на матрас", то есть удобно устроился под тентом натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невесёлые мысли вроде того, что "везение наше скоро кончится, и вот тогда…" Или о том, что наши булавочные уколы, по большому счёту, ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.

"Вот я вернулся после ночной смены домой, а сынишка встречает меня стоя в своей кроватке… Улыбается, машет руками… Что-то лепечет… Вот мы с командой отмечаем Новый год в ирландском пабе… Ребята все весёлые, смеются, что-то кричат… Я потянулся поручкаться с только что пришедшим товарищем и зацепил рукой свечку… Ой, больно-то как!"

Открыв глаза, я затряс обожженной рукой — оказалось, что я задремал и сигарета, дотлев, обожгла мне пальцы. Такой сон обломался! Чертыхнувшись, я вылез из-под навеса.

— Антон, ты чего там ругаешься? — откуда-то сверху раздался голос Трошина.

— Да вот — нет мне в жизни счастья! Даже поспать в холодке не получается… — объяснил я ему.

Слава свесился с машины, на которой сидел:

— Это у тебя счастья нету? А мне что тогда говорить? Вы только послушайте про этого «несчастного»: командир госбезопасности, весь обласканный власть предержащими, красавец и умница…

— Э, ты чего распелся? Я тебе всё равно не дам! — грубой шуткой оборвал я дифирамбы в свой адрес.

— Чего не дашь? — не понял Трошин.

— А ничего не дам! Хотя… Могу в ухо дать от всей души… Хочешь?

Славка опасливо спрятался за бортом, и оттуда донеслось его издевательское бормотание:

— Дерётся как бог, но всё время не по делу…

— Или ты прекратишь, или я тебе гранату кину! Не трепи мне нервы, я — психический!

Правда, что удивительно, от беззлобного подтрунивания Славы на душе существенно полегчало.

— А ты чего там расселся? — спросил я его. — Поспал бы?

— А я про девушку ту, Марину, всё думаю. Как думаешь, может мне Александра Викторовича за неё попросить?

— Слав, а ты не влюбился часом?

Даже в полумраке вечернего леса было видно, как потемнели его щёки. Он отвернулся.

— Слав, ты чего? Или я прав?

— Да не знаю я, честное слово! Сам не могу понять, что со мной происходит!?

— Ну, если по симптомам судить, то только одно — то самое бредис влюблёнис. Не веришь? Можешь сам у военврача спросить — он тебе то же самое скажет.

Командиру Айнзацгруппы Б группенфюреру СС и генерал-лейтенанту полиции Артуру Небе

От командира Зондеркоманды 7b штурмбаннфюрер СС Гюнтера Рауша.

Секретно.

Доношу до вашего сведения об инциденте, произошедшем в моей команде 29 июля сего года.

Одна из подкоманд под руководством унтерштурмфюрера СС Дайне выполняла очередное задание в районе Слуцка. По показание членов подгруппы в районе н/п сотрудниками местной вспомогательной полиции были задержаны двое неизвестных мужчин. К моменту прибытия подразделения моей Зондеркоманды их только что захватили. Одному из задержанных было около 30, а другому — 20–25 лет. (словесные портреты прилагаются.) Как говорят свидетели, унтерштурмфюрер Дайне обратил внимание на военную выправку задержанных и приказал расстрелять их как шпионов. В этот момент старший из задержанных обратился к нему по-немецки и сказал, что желает сообщить важные сведения. После этого оба задержанных были препровождены в дом сельского старосты для допроса. Один из свидетелей (шарфюрер Брюннер) указал также, что задержанный говорил с северогерманским акцентом. Примерно после 10 минут с начала допроса из дома донеслись призывы о помощи, после чего по сотрудникам зондеркоманды из окна был открыт автоматический огонь, что, скорее всего, означало, что преступникам удалось каким-то образом завладеть оружием унтерштурмфюрера и охранников и вступить в борьбу. Спустя некоторое время огонь из дома прекратился, но при попытке сотрудников ворваться внутрь дома, преступники, предварительно полив пол и стены керосином или маслом, подорвали гранатами себя и всех присутствующих. Из-за начавшегося сильного пожара вынести тела унтерштурмфюрера Дайне, шарфюрера Зоблинки, переводчика Быслова и преступников не удалось.

30 июля 1941

Командир Зондеркоманды 7b штурмбаннфюрер СС Гюнтер Рауш.