"Родина" - читать интересную книгу автора (Ляпкин-Тяпкин Андрей Валерьевич)

Глава 18.

Затмение

Июнь 11 г.

Бензин приходилось экономить и на пункт досмотра Егоров отправился на велосипеде. Поиски Ходока, этого Максима, затеянные им зимой, сожрали весь НЗ базы, а новых поступлений пока не предвиделось. Мать умерла почти четыре месяца назад. Младшая Сестра, которая кое-как, под действием дозы, могла 'протащить' раз в неделю тонну груза, до сих пор валялась в больнице на Большой земле, и выписываться оттуда, судя по всему, не собиралась.

'Чёрт! Если она помрёт – дело плохо. Старшая может 'протаскивать' только людей'

Генерал тихо выматерился и поднажал. Сегодня должна была прибыть ещё одна группа переселенцев.

– Папа… – Марина, восстанавливающаяся после тяжёлого перелома ноги, совсем не по уставу приветствовала своего начальника. Сидя. Благо, что никто этого не видел.

– Папа… – руки девушки дрожали. – Я сегодня была старшей смены на пункте досмотра…

– Подожди, – генерал с недоумением перелистывал бумаги, – Младшая выздоровела? Я смотрю по накладной – пятьсот литров авиакеросина прибыло. И полтонны солярки.

– Папа!

Егоров оторвался от бумаг и встревожено посмотрел на дочь. У старшего лейтенанта дрожали губы и глаза были на мокром месте.

– Я сегодня была старшей смены и видела… нет, папа. Это не Младшая. Это Максим. Папа, он весь обколот! Когда мы его нашли в Алма-Ате, это был толстый румяный ЖИВОЙ человек, а сейчас это призрак. Папа, зачем мы так? Почему мы ЭТО делаем? Всё, что он мне говорил о нашей сволочной службе – правда!

Голос девушки сорвался на крик.

– Тише, тише, солнышко. – Егоров прижал дочь к груди. – Тише. Я что-нибудь придумаю.

– Папа, я всё помню, что нам говорили на инструктаже. И про то, что ставки слишком высоки. И про опасность войны, если об этом хоть кто-то узнает за рубежом. Но вот так, просто взять и убить человека…

Марина успокоилась и говорила тихо и медленно.

… медленно убивать человека ПРОСТО ТАК, ни за что… Папа, я не знаю, что мне делать. В то, что цель оправдывает средства, я больше НЕ ВЕРЮ. Я хочу ему помочь.

– Это ещё не всё. Никто не знает, куда исчезла его девушка.

– Лейла тоже?! – Глаза Марины были полны слёз.

– И их родители. И друзья. Все исчезли. – Генерал задумчиво почесал подбородок. – Максим ещё здесь?

– Нет, они сразу ушли назад.

– Ну да, ну да.

Егоров посмотрел на дочь, кивнул каким-то своим мыслям и вышел.

Комендант особого федерального округа генерал-майор Егоров на самом деле не имел никаких соображений относительного того, что же ему делать. Сначала вроде бы всё было понятно. Есть мы – здесь, и 'они' – там. То, как себя вела центральная власть относительно обычных переселенцев его всегда возмущало и коробило. Двадцать килограмм вещей на душу населения! Двадцать! И это при переселении в новый, дикий, неисследованный мир! И никакого оружия. Людей, по-существу, просто выбрасывали на произвол судьбы и смотрели – выплывут они или утонут. Федеральные переселенцы, жившие на острове, не верили слухам о столь жёстких ограничениях. Потому что на КАЖДОГО 'федерала', включая грудных детей, приходилось по полторы тонны личного груза. После жестокого расстрела людей на базе, свеженазначенный генерал едва смог удержать от открытого бунта уже своих людей. Люди были возмущены и готовы действовать. Поняв, что 'перегнул палку', Хозяин спустил всё на тормозах, отозвав своих барбосов назад и никак не отреагировав на откровенно враждебный митинг 'федерального' населения у плотины ГЭС.

Генерал понял – надо действовать. Первым делом он организовал исход части переселенцев во главе со своим старинным приятелем Юркой Сёминым. Он вытряс из тыловика все резервы, он снабдил этих людей тёплой одеждой и обувью. Он вытряс из бессменного Заозёрского главы Шевцова ВСЕ излишки продуктов питания и отправил их на север. Он даже сумел под носом у безопасника провернуть аферу с исчезновением двадцати автоматов. Постепенно на севере возникла сила, с которой власть, стоявшая над ним, считалась и на которую он мог опереться.

А потом всё стало расплываться и размазываться. Ориентиры 'хороший' – 'плохой' постепенно исчезли. С материка пошёл всё возрастающий поток грузов именно для переселенцев. По федеральной программе на остров переселялись семьи врачей, учителей, которых затем отправляли на север. Даже на бунт, случившийся три месяца назад в Заозёрном, Хозяин никак не отреагировал! Разве что после этого неподалёку от Управы появилась стоматологическая клиника, где Шевцову вставили, взамен выбитых, новые зубы. И на откровенный демарш Егорова с арестом двух десятков осведомителей не последовало НИКАКИХ санкций! Это было выше его понимания! И это было хуже всего.

Егоров не понимал, чего же хочет Хозяин.

Но на 'большую землю' он, на всякий случай, ездить перестал.

Алматинская область.

Апрель 2010 г.

Купить кусок сельхозугодий в престижном предгорье в окрестностях Алма-Аты? Тьфу! Да нет ничего проще! А например, кусок заповедника? Да тоже – без проблем! Есть только одно 'но' – это ОЧЕНЬ дорого. Настолько, что даже думать об этом нельзя было без содрогания.

Место, где нынче жил Максим можно было назвать одним словом – рай. Гигантское поместье стояло у подножья гор, в длиннющем горном ущелье, по дну которого бежала горная речка. Швейцария – не Швейцария, но было очень круто. Во всяком случае коттедж, в котором он сейчас находился ничем не уступал номеру-люкс пятизвёздочного отеля где-нибудь в Альпах.

'Жрать-то как хочется! Ёлы-палы!'

Макс посмотрел на принесённый охраной ужин и лениво отвернулся. Нужно было играть свою роль до конца. Роль ему не нравилась, но другого выхода у него не было. Доктор сказал 'наркоман' – значит 'наркоман'.

Макс закрыл глаза и медленно застонал, ломая и выворачивая себе запястья.

'А хороший он мужик. Если бы не Док, то уже всё… фьюить и нет вас, дорогой Максим Баймуратович'

Максим изобразил под одеялом судорогу, выгнувшись всем телом, потом укрылся с головой и свернулся калачиком. Глаза его немедленно открылись. Только здесь, под одеялом, он был без присмотра. Никто не его видел и не слышал. Максим сглотнул слюну. Обжаренные бараньи рёбрышки, с луком и свежей зеленью, пахли умопомрачающе. В животе заурчало, а рот немедленно снова наполнился слюной.

'Так, сегодня ещё минус шестьсот грамм. Нормально. Док говорит – Сестрам недолго осталось небо коптить. Тогда можно будет и уйти. Дотянуть бы…'

Доктор, которого Максим знал, как 'дядю Сашу', пожалел парня. Дядя Саша очень боялся куратора программы, в которой он работал, но он не мог. Не мог сделать живым мертвецом этого умного и весёлого парня. За две недели, что Макс лежал на его попечении в закрытом медицинском боксе в одной сверхсекретной воинской части, они успели крепко сдружиться. Постоянный видеоконтроль сильно мешал общаться, но Док всегда умудрялся шепнуть пару ободряющих фраз, занимаясь медицинскими процедурами.

– Парень, тебя велено подсадить.

– Не надо.

Шёпот замотанного бинтами пациента был полон неподдельного ужаса.

– Через неделю будет выписка. Будет лично куратор и шеф. Тот самый.

Врач закатил глаза.

– Я вколю тебе наркотик. Настоящий. Однократное применение этой смеси привыкания не вызовет. Потом начну колоть простой физраствор. Парень, не подведи меня. Играй убедительно. И ищи момент. Вдруг у тебя получится уйти…

– Спасибо, доктор.

Макс незаметно пожал ему локоть.

Уйти не получилось. Доктор объяснил куратору, невысокому седому старичку с ледяными глазами, что этот Ходок – 'железячник' и протаскивать людей он не сможет. То есть, сможет, одного-двух, но это точно его убьёт. И никакие наркотики тут не помогут. Куратор пораскинул мозгами и дал добро на эксперимент.

Это было круто! Макс стоял на сцене и он был Шахриным. И он пел, а земля под ним танцевала и плевалась в небо жёлтыми и синими камешками.

– А! Клааааааассссссс.

Это не Лейла. Это Памелаааааа…

'Кто такая Лейла?'

Макс хотел схватить Памелу за грудь, но промахнулся.

'Ух ты! Невидимая…'

Макс вырубился.

Эксперимент с двойным перебросом удался. Старшая сестра, привычно накачанная по уши синтетической гадостью, успешно провела и Макса и троих сопровождающих охранников, а Макс успешно упёр с собой всю платформу, на которой они находились, нагруженную, вдобавок, двумя тоннами железа.

Вот только вышли они хрен знает где. На арктический лёд. Один охранник надыбал полынью и удостоверился, что под ними морская водичка. Получив пару оплеух Сестра живенько увела всех обратно, на 'материк'. Куратор снова пораскинул мозгами и спецрейсом отправил всю эту кодлу в Алма-Ату. Грузовая 'Газель', в сопровождении чёрных джипов охраны, добралась до знакомого просёлка и весело выскочила на заснеженную поляну. В итоге, старательно пускающий слюну Макс, получил по шее от охранника. Чтоб, мол, не дёргался. Максим ожидал, что здесь его будут дожидаться люди полковника и он под шумок сумеет смыться, но ничего подобного не произошло. Поляна была давным-давно покинута.

Результатом этих экспериментов был переезд полусотни человек в это поместье возле Алма-Аты. 'Железячник' Максим мог работать только отсюда. Сестре приходилось постоянно летать туда-сюда между подмосковным аэродромом, откуда отправляли переселенцев и Алма-Атой, откуда в ОФО шла переброска ГСМ и прочей лабуды. Здоровья это её не прибавляло, куратор скрипел зубами, но делать было нечего.

– Дядя Саша, вы про Лялю ничего…

Доктор незаметно помотал головой.

– Вколите мне лёгкий наркотик. Я хочу поговорить с куратором. Не хочу, чтобы он что-нибудь заподозрил.

Дядя Саша внимательно посмотрел на своего подопечного и едва заметно кивнул.

'Где там у меня ампула А1?'

– Слышь ты, кааазёол! Я. Не. Буду. Нииииииии. Чииииго. Носить. Пока не узнаю, что с Лялей. Ты пооньйаал?

– Александр Владимирович, это он под А3 разговаривает?

– Да, господин Куратор. Она уже перестаёт на него действовать в нужной степени. Рекомендую А4.

– Уже? – Куратор поморщился. – Быстро он.

– Ээээ. Ты понял меняяяя?

Изо рта непрерывной струёй текла слюна, а глаза у Максима остекленели и налились кровью. Дядю Сашу тряхнуло.

'Ничего. Однократное… да кого, я, блять, уговариваю! НЕ соскочит уже…'

– Александр Владимирович, – Куратор вынул из кармана конверт, – отдадите ему, когда он немного придёт в себя.

Старик поднялся, бросил взгляд на бездумно улыбающегося Ходока и, ни слова ни говоря, вышел из комнаты.

Солнечным апрельским утром Максим узнал, что такое ломка. Его собственное тело само жило отдельной жизнью, самостоятельно проделывая всё то, что он раньше ИЗОБРАЖАЛ. Есть не хотелось, пить не хотелось. Хотелось сломать эти руки и выгнуть позвоночник такой дугой, чтобы он лопнул.

– Дядь Саша! Дай! Ты же видишь, мне плохо. Немножко, а? Дай. ДАЙ, БЛЯ!

– У меня голова болит, дядь Саша. Очень болит. Ну пожалуйста, дай.

– Ааааа. Ооооо. Я устал. Я домой хочу.

– Ты, блять, врач или где? Ты же клятву давал! Помоги мне.

– Александр Владимирович, – дежурный медбрат с квадратными плечами удивлённо уставился на Дока, – а почему вы ему дозу не даёте?

Дядя Саша почувствовал, как предательски подрагивают его колени, но внешне он остался невозмутим.

– Я его врач. И Я решаю, когда и что ему давать.

Медбрат нахмурился, а Док поспешил добавить.

– Господин Куратор был не доволен тем, что наш подопечный слишком резко идёт в гору. Сделаем перерыв. Пусть в себя придёт. Хоть на недельку.

При слове 'куратор' морщины на лбу медбрата разгладились.

'Ффух! Пронесло!'

– На, держи.

Из конверта выскочила фотокарточка. Лейла. Любимая. Рука, державшая фотографию, предательски ослабла и упала на одеяло. Максим зарыдал. Доктор подобрал упавший снимок, положил его на прикроватную тумбочку, поправил одеяло и ушёл.

'Милый Масик! Со мной всё хорошо. Я вместе с родителями живу далеко. Твои тоже здесь. Больше ничего написать не могу. Люблю тебя, твоя Ляля. P.S. Прощай.'

Это была первая фотография Лейлы, которую видел Максим, на которой она НЕ УЛЫБАЛАСЬ.