Лиза Мортон Искры устремляется вверх

Июнь, 16

Завтра ровно год, как здесь основали Колонию, и сейчас все заняты подготовкой к большому празднику. Две недели назад мы собрали свой первый настоящий урожай, поэтому у нас есть много вкусной еды, а что до выпивки… ну продукция Джорджа большинству все еще кажется несколько чрезмерной, поэтому Том и несколько мальчиков вчера устроили вылазку, чтобы добыть настоящего спирт ного. Разумеется, меня не обрадовало, когда Том сказал мне, что пойдет (да еще не за чем-то жизненно важным, а просто за бухлом), но он говорит, все прошло не так уж плохо. Первые пять миль после того, как они вышли из Колонии, дорога была совершенно пустой, и даже большая часть Филипсвилля, крошечного городишки, где они ограбили винную лавку, тоже давно опустела. Том говорит, он застрелил одного в погребе винного магазина, когда спустился туда в поисках хорошего вина, — старуху, может бывшую когда-то женой хозяина лавки. К несчастью, она похватала почти все хорошие бутылки и разбила их об пол. Том пошарил среди того, что осталось, и обнаружил ящик хорошего бургундского. В Колонии сто тридцать один взрослый, и он сосчитал, что получится бутылка на двоих на День годовщины.

Прошло уже две недели с тех пор, как у стен Колонии видели мертвяка. Педро Квинтеро, наш лучший стрелок, снял его выстрелом в голову с восточной башни. Проще всего дурачить самих себя, думая, что положение наконец-то выправляется… Проще и опаснее, потому что все вовсе не так. То, что в последнее время мертвяков рядом почти нет, говорит только об одном: Док Фриман правильно выбрал для нас место, подальше от городов и скоростных шоссе. Конечно, Док Фриман был прав — он вообще всегда прав. Он сказал, что мы должны уйти так далеко на север, потому что на юге становится все жарче, и точно — вот уже неделя, как у нас больше 80 градусов.[32] Даже думать не хочу, что там сейчас в Лос-Анджелесе — может, все 120[33] в тени.

Завтра мы будем не только праздновать Годовщину, но еще и чествовать Дока Фримана. Если бы не он, полагаю, Том, малышка Джессика и я бродили бы сейчас там вместе со всеми остальными — мертвые уже год, но все еще голодные. Всегда голодные.

Забавно. Пока все это дерьмо не началось, Док Фриман был просто эксцентричным старым профессором, преподавал аграрные науки в колледже и проповедовал выживание. Том всегда думал, что Фриман в любом случае собирался свалить, еще до того, как началась вся эта свистопляска с зомби, из-за потепления. Он говорил студентам, что в большей части США сельское хозяйство — уже дело прошлого и что всем придется вскоре перебираться в Канаду.

С приходом мертвяков (Док Фриман, как и многие другие специалисты по проблемам окружающей среды, не соглашался с тем, что их появление вызвано дырами в озоновом слое) для него самым естественным решением было собрать группу последователей и направиться на север. Он выбрал место для Колонии, назначил полицию и правительство, разработал планировку полей, домов и изгородей и даже определил для каждого из нас ту работу, которую мы могли выполнять лучше всего. Конечно, сначала мне было очень страшно, особенно с трехлетней Джесси, но потихоньку все встало на свои места. Выяснилось даже, что я талантливый садовод — Док сказал, что первый после него, и кое в чем новая жизнь оказалась даже лучше старой.

Конечно, нам очень многого не хватало — мороженого, рук без мозолей, телевидения. Дэйл до сих пор проверяет радио на коротких волнах, все надеется что-нибудь услышать. За весь год ему это удалось лишь однажды, и передача закончилась выстрелами. Так что мы смирились со своим местом в мире — и с фактом, что оно может оказаться последним. Завтра мы не просто с этим смиримся, мы будем это праздновать.

Хотелось бы мне знать, как себя при этом чувствовать.

Июнь, 17

Ну что ж, великий день пришел и прошел.

Том рядом со мной, храпит в безмятежном пьяном забытьи. Завтра он снова выйдет на поле, так что он это заслужил.

Джесси спит в своей комнате, устав от всех игр и съеденных сладостей. Сегодня Том даже разрешил мне потратить драгоценную видеопленку, чтобы заснять ее.

Да только не одна я плакала, когда Док Фриман встал и произнес свою речь. Сказал, что, по его прогнозам, мы сумеем расширить Колонию в течение трех лет, если и дальше будем придерживаться такого же превосходного темпа, как сейчас. Но расширяться нужно осторожно, добавил он, имея в виду, что в течение этих трех лет сорок или пятьдесят пар — таких, как мы с Томом, — будут, возможно, просить разрешения на драгоценное право увеличить свою семью.

Я знаю, что Док прав, что мы не должны забывать уроки старого мира, что надо придерживать нашу способность производить, ограничивать прирост, но мне почему-то кажется, что неправильно отказывать новой жизни сейчас, когда мы окружены смертью.

В особенности когда эта новая жизнь зреет во мне.

Июнь, 24

Пропущены уже две, поэтому я была почти уверена и пошла к Дэйлу Олдфилду. Он обследовал меня, как мог (он замечательный терапевт, но оборудования все еще не хватает), и пришел к выводу, что мои догадки верны.

Я беременна.

Мы с ним решили, что срок где-то около шести недель. Дэйл поблагодарил меня за то, что я не стала ничего скрывать, и сказал, что ему придется сообщить Доку Фриману. Я попросила только, чтобы он разрешил нам с Томом присутствовать при этом. Он согласился, и мы договорились на завтра, после обеда.

Я пошла домой и сказала Тому. Сначала он пришел в восторг, но потом вспомнил, где мы.

Я сказала Тому и о завтрашней встрече с Доком Фриманом, и им завладела мысль, что он каким-то образом сумеет убедить Дока позволить нам оставить этого ребенка. Я не могла смотреть, как он терзается, поэтому почитала Джесси и обнимала ее до тех пор, пока мы с ней вместе не уснули на ее узкой детской кроватке.

Июнь, 25

Сегодня мы встречались с Доком Фриманом. Дэйл Олдфилд обрисовал положение, после чего извинился и ушел, сказав, что если он потребуется, то будет в своей хижине, совмещенной с кабинетом.

Док Фриман налил нам виски «Джим Бим» из своего личного запаса и приступил к извинениям. Том попытался переубедить его, сказав, что рождение ребенка улучшит моральное состояние Колонии и, уж конечно, мы в состоянии прокормить еще один рот, но Док мягко ответил, что у нас, в отличие от многих других молодых пар, уже есть ребенок и мы не можем рассчитывать на особое к себе отношение. В конце концов Том сдался, признав, что Док прав, и никогда я не любила мужа сильнее, чем в тот момент, видя, как ему больно и горько.

Он пошел вместе со мной к Дэйлу сказать, что на следующей неделе нам потребуются его услуги. Дэйл просто кивнул, низко опустив голову и не встречаясь с нами взглядом.

Позже, в нашем бунгало, мы с Томом долго спорили. Мы оба как будто рехнулись, обсуждая, как покинем Колонию, построим где-нибудь свою собственную маленькую крепость, даже свергнем Дока Фримана, но, думаю, мы оба понимали, что все это только фантазии. Док Фриман опять был прав — у нас и в самом деле есть Джесси и, может быть, через несколько лет наступит подходящее время для второго ребенка.

Но не сейчас.

Июль, 2

Завтра — день, назначенный, чтобы сделать это.

Господи, как я хочу найти другой выход! К сожалению, даже после трех выскабливаний в прошлом году Дэйл так и не привез в Колонию нужного медицинского оборудования. Какая ирония — мы можем послать экспедицию за выпивкой, но не за медицинским оборудованием. Док Фриман говорит, это потому, что выпивка компактнее, чем оборудование, а единственный грузовик Колонии дышит на ладан практически с того момента, как мы здесь обосновались.

Так что завтра Тому, Дэйлу и мне придется проехать восемнадцать миль до Сильвер-Крика, ближайшего города, достаточно большого, чтобы иметь клинику по планированию семьи. Дэйл, у которого есть ключи от клиники, заверяет, что опасен только промежуток от грузовика до дверей клиники. Внутрь они попасть не могут, сказал он, так что нам ничего не угрожает — до тех пор, конечно, пока не придется выходить наружу.

Забавно, говоря об опасности, он имеет в виду только мертвяков.

Об аборте он даже не упоминает.

Июль, 3

Ночью я почти не спала. Том обнимал меня, но все же время от времени задремывал. Сейчас, когда я это пишу, уже утро и Джесси как раз просыпается. Я помогу ей встать и одеться, а потом попытаюсь объяснить, что мама и папа должны ненадолго уехать, а за ней присмотрит милая миссис Олдфилд. Джесси, конечно, заплачет. Надеюсь, не потому, что поймет, что на самом деле происходит.

Позже. Джесси увели, и Дэйл заводит джип. Мы с Томом еще раз проверили снаряжение: автоматический калибр 38 с полной обоймой, «Узи» с дополнительными обоймами, охотничье ружье с оптическим прицелом, много патронов, три мачете и маленькая деревянная шкатулка. Дэйл еще взял свой дробовик и «вальтер». Он говорит, что с ним чувствует себя Джеймсом Бондом. Все его этим дразнят, говорят, разница в том, что негодяи для Бонда были живыми. Дэйл ужасно злится.

Пора ехать.

Мы сели в джип. Том спросил, зачем я взяла с собой дневник. Я объяснила, что это мой амулет, он дает мне чувство безопасности. Том замолчал, и Дэйл завел мотор. Выезжая из Колонии, мы трижды остановились, чтобы обняться и обменяться добрыми пожеланиями с людьми, отрывавшимися ради этого от работы в поле.

Мы проехали уже около пятнадцати миль. Все так, как и говорил Том, — спокойно. После того как ворота распахнулись и мы выехали на пыльную дорогу, то первого мертвяка увидели только минут через десять. Он медленно ковылял по заброшенному полю и не дошел до дороги добрых пятидесяти ярдов, когда мы пронеслись мимо.

Еще через несколько миль мы увидели на дороге группу из троих, но они стояли далеко друг от друга. Двоих Дэйл просто объехал; они попытались вцепиться в джип, но тщетно — мы мчались со скоростью 60 миль, и они только проскребли по машине пальцами. Объехать третьего оказалось сложнее — по обеим сторонам от него шли глубокие колеи, поэтому Дэйл просто наехал на него. Он отлетел от приваренного к джипу отбойника и приземлился где-то на обочине. Мы это едва ощутили.

Мы уже добрались до пригорода Сильвер-Крика, как вдруг Дэйл замедлил ход и прокашлялся, а потом произнес:

— Сара, слушай, ты должна кое-что знать об этой клинике. — И спросил меня, не интересовалась ли я у тех, кого он уже возил сюда.

Конечно, я интересовалась, но все они лишь заверили меня, что Дэйл очень искусен и не причиняет боли и что они всегда будут к моим услугам, если я захочу об этом поговорить. Ни одна не сказала ни слова о самой клинике.

Это я и сообщила Дэйлу, и тогда он задал мне весьма странный вопрос.

Он спросил, религиозна ли я.

Мы с Томом переглянулись, и Том поинтересовался у Дэйла, к чему тот клонит.

Дэйл, запинаясь, начал бормотать что-то о мертвяках, стремящихся вернуться к тем местам, которые были для них важны, — к собственным домам, или магазинам, или школам.

Мы кивнули — об этом знают все, и тогда Дэйл спросил, слышала ли я когда-нибудь про движение «Спаси душу».

Клянусь, я буквально ощутила во рту какой-то гадкий привкус. Как я могла забыть? Фундаменталисты, окружавшие клиники, где делали аборты, и оравшие оскорбления и угрозы входившим туда людям! Однажды я была с подругой — очень юной подругой, — когда с ней это случилось.

И тут я поняла, о чем он говорит, но не хотела верить своим ушам. Я попыталась переспросить его, но не смогла произнести ни слова. Он кивнул и рассказал.

Они все еще здесь.

Почти весь Сильвер-Крик был пустым. Мы заметили нескольких мертвяков в пыльных витринах. Они тупо глазели на нас, когда мы проезжали мимо, но, наверное, они толком ничего не ели год, а то и больше, и поэтому едва шевелились. А может быть, они и при жизни были такими же — смотрели, разинув рот, как жизнь проходит мимо.

Однако группа у клиники была совсем другой.

Должно быть, около двадцати мертвяков столпилось у входа, блокировав запертую дверь. Мы подъезжали все ближе, и я разглядела их одежду, когда-то аккуратную и накрахмаленную, а сейчас заляпанную всеми теми жидкостями, которых они в те давние времена боялись, к которым питали отвращение. Один все еще держал плакат (через несколько секунд я сообразила, что, умерев, он приклеил его к запястью скотчем) с надписью: «ДВИЖЕНИЕ „СПАСИ ДУШУ“ — СПАСИ ДУШУ РАДИ ИИСУСА!» На некоторых были обязательные футболки с надписью «АБОРТ — ЭТО УБИЙСТВО», теперь полинявшие и превратившиеся в лохмотья. Предводителем у них был священник. Я помнила его по прежним временам — тогда он, призывая проклятия на головы грешников, выступал по всем программам на фоне своей скандирующей паствы. Конечно, сейчас он выглядел по-другому: кто-то подзакусил его трапециевидной мышцей, так что пасторский воротничок был заляпан засохшей кровью и сбился набок, а голова (на ней с той же стороны не хватало приличного куска скальпа) наклонилась под странным углом.

Я заметила, что Дэйл рассматривает их, бормоча что-то себе под нос, и переспросила его. Мне захотелось записать это в дневник: «Но человек рождается на страдание, как искры, чтоб устремляться вверх».[34] Я удивилась — не думала, что Дэйл читает Библию.

Том ответил ему цитатой одного из наших современных пророков: «Раньше мне все было отвратительно, теперь я пытаюсь забавляться».[35] А потом спросил Дэйла, что мы будем делать. Дэйл, уже имевший неплохой опыт, ответил, что он объедет здание вокруг. Это отвлечет большую часть мертвяков на достаточное время, чтобы мы могли попасть внутрь. Они не тронут джип, пока нас в нем не будет.

Дэйл поехал к следующему углу. Том вытащил тридцать восьмой калибр, а я вспоминала. Я думала о том случае, когда мне пришлось пойти в другую клинику с подругой Джулией. Это было еще до того, как я начала вести дневник; собственно, я начала его вести как раз тогда, когда Джулия исчезла вместе с почти всем остальным миром, поэтому и не писала об этом раньше.

Джулия забеременела от своего дружка Шона, а тот смылся, когда она ему об этом сказала. В те времена (очень, очень давно) аборты были легальными, но довольно дорогими, а у Джулии, учащейся колледжа, денег не было. Она обратилась к родителям, но те вышвырнули ее из дому. Она уже подумывала, чтобы родить ребенка и отдать его на усыновление, но у нее не было медицинской страховки, она не могла обеспечить себе нормальные роды и считала перенаселение лучшим способом приблизить конец света. Понятное дело, все это произошло до того, как появились мертвяки и решили эту проблему.

И тогда я одолжила ей денег и согласилась пойти вместе с ней в клинику. Джулии назначили время, но она так волновалась, что почти не спала ночью и дважды чуть не пошла на попятный, пока мы ехали туда. А потом столкнулась с добрыми христианами из движения «Спаси душу».

Они расселись по обеим сторонам дорожки, ведущей в клинику. Несмотря на то что это был другой штат и другое время, они вырядились в точно такие же футболки и держали точно такие же плакаты. В основном там были мужчины, а женщины почему-то всегда в такой тесной одежде, что она буквально угрожала их здоровью. Все они бессмысленно улыбались, но улыбки тут же сменялись злобными гримасами, и оскорбительные выкрики встречали каждого, кто шел в клинику или выходил из нее.

Джулия бросила на них один-единственный взгляд и отказалась выходить из машины. Я напомнила ей, что мы опоздаем, но она сказала, что это не важно.

Мы с ней уже разговаривали о моральной стороне абортов и пришли к выводу: совершенно очевидно, что несформировавшийся плод на раннем сроке — всего лишь продолжение тела матери и что каждая женщина имеет право сама принимать решение. Пока Джулия сидела и дрожала в машине, я напомнила ей все это, но она ответила, что не хочет идти мимо них вовсе не потому, что испытывает угрызения совести.

Она их боялась. Она сказала, они кажутся ей безмозглой толпой, способной на любое насилие.

Джулия понятия не имела, насколько была права.

Мы медленно завернули за угол. Понятное дело, они поковыляли за нами. Дэйл переключил на четвертую скорость, и мы с ревом промчались весь оставшийся путь вокруг квартала.

Когда мы вернулись к главному входу, там их оставалось всего пять или шесть, не считая того, что подтягивался на своих наполовину обглоданных ногах. Том протянул мне «Узи», а сам взял тридцать восьмой калибр и шкатулку. Дэйл выбрал мачете (мне совсем не хотелось видеть, как он будет орудовать им за несколько минут до того, как начнет оперировать меня).

Мы помчались от машины к двери. Том выстрелил двоим прямо между глаз. Я подняла «Узи», совсем забыв про его скорострельность, и разнесла одного буквально на части. Желудок перевернулся, когда я увидела какую-то дрянь серого цвета, заляпавшую дверь. Дэйл просто бежал, оттолкнув в сторону двоих последних. Один все-таки подскочил и схватил его за левую руку. Дэйл извернулся, опустил мачете, отсекая вцепившуюся в него конечность, и пинком откинул мертвяка в сторону. Потом отодрал от себя мертвую кисть, отшвырнул ее и велел нам прикрывать его, пока он отпирает дверь.

Пока Дэйл возился с ключами, Том застрелил тех двоих, которых Дэйл просто оттолкнул. И тут тридцать восьмой калибр заело. Том возился с ним, а я нервно оглядывалась — те, которых мы обманули, уже ковыляли обратно; отвратительный священник впереди. Внезапно что-то тронуло мою щиколотку. Я посмотрела вниз и увидела, что безногий как-то заполз вверх по ступенькам и теперь тянулся своей раззявленной пастью к моей ноге. Я чуть не заорала в полный голос, выхватила «вальтер» из кобуры Дэйла и, наверное, громко визжала, всаживая пули в шелудивую башку зомби. Он сдох и отпустил меня. На его футболку «СПАСИ ДУШУ — ЗАКРОЙ КЛИНИКУ» сочилась густая коричневая жидкость.

Тут Дэйл отпер дверь, и мы оказались внутри.

Позже Том рассказывал, как пытался вытащить пистолет из моих пальцев, пока Дэйл включал генератор и готовился к операции.

Вскоре он уже стоял передо мной в перчатках и маске.

Саму операцию я толком не помню, кроме того, что попросила Тома подождать за дверью, — и грохот. Ужасный грохот, не прекращавшийся все то время, пока мы находились внутри, — они колотили в дверь. Медленные, тяжелые удары, неослабевающие, безжалостные.

Дэйл, как я уже писала раньше, превосходный доктор, и скоро все закончилось. Он сделал так, чтобы я не увидела, что он положил в маленькую деревянную шкатулку, которую принес с собой Том, а я не спрашивала. Шкатулку, так красиво сделанную Руди В., отвезут обратно в Колонию и там похоронят.

Но я должна была спросить об одной вещи, хотя мысль эта казалась мне отвратительной. Я должна была знать… должна была убедиться, что Дэйл… Господи, я даже написать этого не могу. Но он понял, о чем я спрашиваю, и, снимая перчатки, сказал, что мне не о чем волноваться. Ни один из вычищенных никогда не возвращался. А вот нас, всех остальных, после смерти кремировали или уничтожали мозг, иначе мы воскресали.

Какая ирония, подумала я, что именно таким образом мы завершили Великую Полемику. Они недостаточно люди, чтобы вернуться. Аборт — это не убийство.

Выйти из клиники было труднее, чем войти, но Дэйл все продумал. Том вылезет из бокового окна и отвлечет их от нас. Дэйл запрет входную дверь, пока мы с Томом прикрываем его, а потом все мы направимся к джипу. Конечно, я еще чувствовала слабость, и Том не хотел оставлять меня одну, но Дэйл сказал, что это самый безопасный способ и что он за мной проследит. Том неохотно согласился.

Все прошло без проблем. Они медлительны, их легко сбить с толку, и когда они увидели нас двоих на крыльце, а третьего около джипа, то не могли решить, куда идти. Том застрелил двоих, заступивших ему дорогу. Едва Дэйл запер двери и сунул ключи в карман, он забрал у меня «Узи», и к джипу я бежала только с маленьким гробиком.

Как только мы забрались в машину, Дэйл завел мотор, и мы поехали. Они уже колотили в дверцы, цеплялись за приваренный отбойник, истекали желтой желчью. Один никак не отпускал машину, и мы проволокли его по дороге футов пятьдесят, пока у него не оторвались пальцы. Том что-то громко выкрикнул при этом.

Дэйл уже собирался прибавить газу и выехать из города, как я попросила его остановиться и вернуться обратно. Он остановился, и они с Томом оба повернулись и уставились на меня, разинув рты, как мертвяки. Они начали спрашивать зачем, но я просто протянула Тому шкатулку, взяла ружье, вышла из машины и пошла назад.

Мужчины рванули за мной, Том кричал, что я еще в бреду после операции, Дэйл доказывал, что у меня может начаться сильное кровотечение, но я не обращала на них внимания. Мертвяки уже показались в конце улицы. Они ковыляли в нашу сторону.

Мне пришлось вытереть слезы — я и не замечала, что плачу; а потом я подняла ружье и прицелилась в первого. Я выстрелила и увидела, как он отлетел назад и упал посреди улицы, наконец-то по-настоящему мертвый. Том и Дэйл пытались отнять у меня ружье, но я их оттолкнула и снова выстрелила. Том доказывал, что все наши дела здесь закончены, что нет смысла тратить патроны на этих уродов, но я сказала ему, что должна это сделать. И сказала ему — сказала им обоим — почему.

Тогда они оставили меня в покое до тех пор, пока все мертвяки не сдохли, кроме одного — священника. Руки у меня тряслись так сильно, что я с трудом удерживала ружье, но он подошел уже близко — оставалось футов тридцать, и промахнуться я не могла. Первым выстрелом я вырвала ему кусок шеи — и то, что оставалось от воротничка, а последним разнесла череп.

Я бросила ружье, и Тому с Дэйлом пришлось нести меня в джип.

А теперь я дома, в постели, и Дэйл говорит, что физически со мной все в порядке. Я тоскую по ребенку, которого так и не увидела, и эта боль куда сильнее физического недомогания, но Джесси здесь, рядом, и она долго обнимала меня, пока Том не отправил ее спать.

Теперь, думая про ту улицу, я улыбаюсь, когда пишу это. Потому что знаю, что ни одной из тех женщин, что придут туда после меня, не придется переживать ничего страшнее того ужаса, когда расстаешься с частью самой себя.