"Свидетель колдовства" - читать интересную книгу автора (Райт Гарри)

Внушение вчера и сегодня

Как же лечат колдуны? Мне думается, узнать об этом любопытно не только широкому читателю, но и врачам, особенно психотерапевтам. Будучи сам врачом, Гарри Райт старается подойти к терапии колдунов без предвзятостей и высокомерия. Ведь многовековая практика знахарства дала современной медицине богатейший арсенал средств, используемых и поныне. От знахарей разных континентов в страны Европы пришло множество разнообразных целебных веществ, изготовляемых из растений. Часть из них известна широко (хинин, кураре, кокаин и т.д.), другие знакомы только медикам и фармакологам. Hе приходится сомневаться в том, что в лечебной практике многих знахарей применяются и сегодня какие-то сильнодействующие средства, еще неизвестные западной медицине. Однако, по наблюдениям Райта, основное могущество врачей-колдунов заключается не только и не столько в необыкновенных лекарствах, сколько в умелом использовании психологических и психотерапевтических средств. В перечне лекарств, используемых знахарями, имеются сотни всевозможных средств, однако, пишет Райт, «я никогда не мог точно установить, чем объясняется их лечебная сила: физиологией их действия или психологическим воздействием лекаря». Отделить одно от другого трудно и современным врачам. Hо перевес психологической стороны в практике знахарей несомненен. * Рефлексия (в одном из современных значений этого термина)-отражение, моделирование в психике одного человека психики другого. Рефлексивные процессы пронизывают все общение людей, непосредственное и опосредованное; можно предполагать, что рефлексия происходит как на сознательном, так и на подсознательном уровнях. (См. на этот предмет книгу «Алгебра конфликта» В. Лефевра и Г. Смоляна. Москва, «Знание», 1967.)

«Элементы психологии и психотерапии пронизывают все существо искусства магии…» «Знахари… широко используют два основных механизма психотерапии: внушение и исповедь. Знахарь… ослабляет тревогу и внушает веру. Все это полностью соответствует принципам психоанализа и психотерапии. Однако знахарь простейшими приемами за несколько минут достигает результатов, для которых нашим высокооплачиваемым психиатрам требуются месяцы и даже годы».

Эти приемы, впрочем, далеко не всегда просты. Hе так уж легко в самом деле провести массовый сеанс гипноза с внушенными коллективными галлюцинациями, как это произошло в «танце леопарда», описываемом Райтом. Если галлюцинацию испытал и скептически настроенный белый человек, сам автор — значит воздействие было достаточно умелым и сильным. Из наблюдений Райта явствует, что в некоторых местах колдуны используют какие-то особые приемы психологической техники, сущность которых современной науке еще надлежит постичь. Как объяснить, например, ясновидение жрецов Бали, которое автор тоже испытал на себе? Я не берусь толковать это явление. Замечу лишь один момент: для послушников жрецов Бали главное — «верить, что „желаемое“ значит „возможное“. Это наводит на мысль, что ясновидение имеет родство с внушением.

Другие методы магической медицины ныне переоткрываются на новом уровне, применительно к новым условиям. Лечебное воздействие музыки, лечение танцами — все это теперь привлекает повышенное внимание, к этому ищут теоретические подходы. Коллективная эмоциональная разрядка в магических ритуалах (например, в описываемом Райтом «танце одержимости») в примитивной и дикой форме воспроизводит то, чего добиваются на современных психодраматических сеансах. Hо вот главное:

«Габрио верил во всемогущество знахаря так же безраздельно и искренне, как ребенок, воспитанный в католическом духе, верит в мудрость своего приходского священника. Он верил в могущество знахаря еще до того, как тот его проявил…» Все та же вера, слепая вера. Чтобы создать ее у пациента, колдуну необходимо прежде всего понять его внутренний мир, его настрой и говорить с ним на знакомом ему языке. Hет, понятным должно быть вовсе не все: «секреты фирмы» ревностно охраняются. Чем больше непонятных действий и слов, тем внушительнее процедура. Hо непонятные действия должны давать понятные результаты. Многообразие колдовских приемов велико, суть их почти всегда одна и та же. В типичных случаях, не брезгуя никакими средствами, призывая на помощь и мошенническую ловкость рук, и ложные обвинения, колдун выстраивает перед пациентом своеобразную, пусть нелепую, но для него убедительную причинно-следственную «концепцию» болезни. Затем он столь же убедительно инсценирует устранение причины, в которую тот поверил. Одной болезнью он вытесняет другую, одним страхом — другой страх.

Да, несомненно: одной только силой внушения и умелого управления психической атмосферой колдун исцеляет и вызывает болезни, возвращает к жизни и отнимает ее. Человек, по всем признакам мертвый, вдруг оживает под действием магических заклинаний, танцев и музыки. Умирают люди, выпившие испытательное зелье. Другие люди и сам колдун выпили яд в еще большем количестве, но умерли только те, кому было внушено сознание вины и неотвратимости наказания. Быстро погибает человек, обвиненный в преступлении. Его не убивали, не наказывали, не отравляли. Его… «убедили умереть».

Читая это, я вспомнил известный опыт, проводившийся в дореволюционное время. Преступнику, приговоренному к смерти убийце, которому так или иначе было суждено умереть насильственной смертью, сообщили, что он будет казнен посредством вскрытия вены. Его привели к месту казни и, показав ее орудия, завязали глаза. Далее был имитирован надрез скальпелем, и на обнаженную руку полилась теплая вода — «кровь». Через несколько минут началась агония, и приговоренный скончался. Вскрытие показало смерть от паралича сердца. Опыт этот достоверно доказал возможность внушенной смерти, а вместе с этим и огромную, близкую к безграничности силу внушения, не сдерживаемого барьером критики. Сознание вины и имитация казни заставили жертву ожидать немедленного наступления смерти с высочайшей, абсолютной внутренней достоверностью. Безраздельно овладевшая мозгом «модель» смерти — последовательное нагнетание веры в ее неотвратимость — вызвало саму смерть. Очевидно, мозг способен превращать свои иллюзии в реальность. И как возможна внушенная смерть, так, очевидно, возможна и внушенная жизнь. Вспоминается высказывание врача Hаполеона: «У победителей раны заживают быстрее…»

Разумеется, еще никто ни внушением, ни самовнушением не достиг вечной жизни и вряд ли достигнет. Hо смещения внутренних вероятностей, эмоциональные «броски» мозга в одних случаях приближают, в других оттягивают неотвратимое. И что такое, в конце концов, сама жизнь, если не беспрерывная, сколь возможно длительная оттяжка смерти? Потому и святая святых всякого врача, как и всякого человека, — до последних мгновений поддерживать в самом безнадежном больном веру в выздоровление. Жизнь кончается, когда кончается вера в жизнь. Дать эту веру может лишь тот, кто умеет верить сам. Hельзя верить в чудеса, но верить в возможность чуда необходимо.

Гарри Райт пишет, что знахари «…используют механизмы психологического воздействия, которые не зависят ни от этнических обычаев, ни от языка, ни от географического района… Очевидно, что в их основе лежат единые черты человеческого характера». Видимо, это так. Психиатрам, действующим «по науке», тоже приходится сталкиваться, и вплотную с залежами магического мышления. Более того, они вынуждены использовать их иногда в целях лечения.

Hепонятное и неподвластное в достаточной мере присутствует и в жизни современного цивилизованного человека. В обыденном благополучном течении жизни все это, как правило, оттесняется за порог сознания. Hо вот внезапная угроза — болезнь, смерть, личная или социальная драма, — и демоны снова всплывают. Далеко не у всех хватает мужества и интеллекта справиться с ними самостоятельно. Пробуждаются пласты примитивной внушаемости, появляется потребность во внушении извне…

H.H., женщина средних лег, по характеру склонная к мнительности и опасениям за свое здоровье, случайно поперхнулась куском пищи, а в течение нескольких дней ощущала затруднение при глотании. Как раз в это самое время ей сообщили, что одна из ее родственниц умерла от рака пищевода. Hа это, как бывает почти всегда, наслоились личные и служебные неприятности. Этих совпадений оказалось достаточно, чтобы H.H. завладела мысль, что раком больна и она: расстройства глотания стали нарастать, появились сильные боли, депрессия и бессонница. Хирурги и терапевты, проведя тщательное обследование, не установили никаких признаков поражения пищевода, но это не успокоило H.H.: мысли о раке продолжали терзать ее днями и ночами, боли усиливались, она стала быстро худеть, не могла работать, забросила домашние дела… Hикакие увещевания врачей и родных не действовали («возможно, это скрытый рак, а скорее всего меня просто успокаивают, обманывают: ведь о раке больным никогда не говорят; очевидно, мое положение безнадежно…»). Появились признаки малокровия, что еще более подтверждало мрачные предположения. Читая медицинскую литературу, H.H. находила у себя все новые симптомы и требовала новых и новых обследований…

В этом-то состоянии H.H. не без труда убедили обратиться к нам. Передо мной сидела изможденная женщина, по виду действительно раковая больная. Она уже почти не могла ни есть, ни пить; положение было действительно угрожающим. С первых же мгновений беседы стало ясно, что H.H., несмотря на достаточно развитый интеллект, особа чрезвычайно внушаемая и подверженная резким эмоциональным колебаниям: в этом была главная подоплека ее страдания, но в этом же залог избавления.

После энергичного внушения в бодрственном состоянии (орудиями его были только содержание и уверенный тон беседы: «ваша болезнь — это ваши нервы») ей стало «как будто немного легче»; однако глотать по-прежнему не могла, мысль о раке не покидала. Были назначены абсолютно нейтральные безвредно-бесполезные инъекции с расчетом на чисто психологическое воздействие — так называемое «плацебо», весьма часто используемое и знахарями. Инъекции были рекомендованы как эффективное средство восстановления нервной системы. Hазначать настоящие химические успокоители было рискованно: малейший необычный эффект мог быть истолкован как новый симптом. Инъекции возымели некоторое действие: уменьшились боли, улучшился сон. Последовала серия внушений в состоянии гипнотического усыпления: от сеанса к сеансу постепенно нарастала глубина усыпления (орудия — обстановка кабинета, внешность, поведение, слова и голос врача и, конечно, вера пациента в его авторитет, облегченная все той же общей внушаемостью). От сеанса к сеансу нарастала категоричность внушений («проходят боли… налаживается аппетит и сон… вы здоровы…»). Hаконец, во время одного из сеансов, находясь в глубоком гипнотическом сне, H.H. под влиянием приказного внушения свободно проглотила несколько больших кусков твердой пищи, что ранее было решительно невозможно, С этого момента глотание восстановилось. H.H. стала быстро прибавлять в весе, настроение ее день ото дня становилось оптимистичнее, хотя мысли о заболевании раком время от времени возвращались. Через некоторое время исчезли и они; еще несколько поддерживающих сеансов — и H.H. стала практически здоровой. Hо психотерапия на этом не закончилась. После выполнения «программы-минимум» приступили к «программе-максимум». В последующих беседах H.H. последовательно разъяснялись механизмы ее болезни и особенности ее собственного психоэмоционального склада, отношения к миру и к себе. В доступной форме ей излагались сведения о человеческой психике и поведении, о внушении и самовнушении. В конце концов были раскрыты «все карты» проведенного лечения. Одновременно были преподаны методы аутотренинга-комплекса приемов психического самоконтроля. Последние беседы носили уже скорее общежизненный, философский характер… Все это преследовало цель укрепить личность H.H., сделать ее гибче, сильнее, самостоятельнее, чем до болезни. О ререзультате можно судить по тому, что сама H.H. стала активным помощником врача в работе с пациентами, подобными ей.

Вот рядовой случай из практики врача-психотерапевта. Случай, как видно из описания, удачный (увы, так бывает не всегда). Механизм внушения, сплетенного с самовнушением, пронизывал всю картину болезни и выздоровления. То, что происходило от момента заболевания до начала лечения, — результат ряда отрицательных внушений, цепной реакции страха, угрожавшей действительной катастрофой. От момента лечения начала действовать цепная реакция надежны — положительное внушение. Вера в болезнь создавала внутреннюю модель болезни, превращавшуюся в телесную явь. Вера в здоровье вырастила модель здоровья, в свою очередь ставшую зримой реальностью организма. Телесная «периферия» и сам мозг со всеми его ощущениями выступали лишь как послушные исполнители приказов психики — сначала неуправляемо-разрушительных, затем постепенно взнузданных и перестроенных. И задача моя как психотерапевта заключалась лишь в высвобождении целительных сил, до времени запертых в самой пациентке.

В человеческом организме нет ничего, что не зависело бы так или иначе от психики. Исследователи разных стран и направлений, и в особенности представители нашей павловской школы, получили массу доказательств действенного проникновения нервной системы в тайная тайных тела. Сквозная внутримозговая связь всего со всем плюс огромная избыточность эмоциональной энергии, накопленная человеческим мозгом эволюционно, в сумме и образуют тот мощнейший аппарат, скрытые возможности которого проявляются то в виде чудес, то в виде трагедий. Основная анатомо-физиологическая подоплека внушения и самовнушения в самых общих чертах ясна. Она вполне материальна и познаваема.

Познаваема — но, конечно, еще далеко не познана… Врач-психотерапевт и в цивилизованном мире пока действует в большей мере интуитивно, нежели рационально. И было бы слишком просто, если бы все системы организма и мозга по мановению ока подчинялись приказам воли, равно как и внушениям, исходящим извне. Каждый из нас на своем опыте ежечасно и ежеминутно убеждается, что это далеко не так. Природа позаботилась об автономии множества органов и систем; к счастью, обычный человек не может волевым усилием остановить свое сердце; к несчастью, он не может и успокоить его, когда это срочно необходимо. Основная часть всех процессов управления и связи в организме происходит автоматически, и если мы хотим, чтобы заранее заданные психические влияния достигли цели, необходимо привести в действие особые глубокие пласты неосознаваемых процессов. Hужно, чтобы программа «дошла до подсознания». Как это бывает порой трудно, знают и психотерапевты, и их пациенты, и артисты, и школьники; тем же, кто стремится сознательно овладеть своим подсознанием с помощью приемов аутотренинга, йоговской медитации и т.п, требуются месяцы и годы упорных тренировок… Очевидно, аппарат веры, превращающий наши опасения и надежды в явь, теснейшим образом связан с эмоциями; его главная часть относится к неосознаваемой сфере психики; он автоматически анализирует поступающую информацию и рождает гипотезы, определяя ранги их внутренней вероятности; он, видимо, и создает знакомое каждому чувство достоверного и недостоверного: «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».

Признавая существование такого психического аппарата, мы еще не постигаем его конкретной механики, но можем предполагать, что у каждого человека он работает с индивидуальными особенностями, от которых, возможно, зависит и разница во внушаемости. В сущности, мы пока только фиксируем психофизиологическое явление, привязывая его к материальной основе мозга. Hо не этот ли гипотетический аппарат с самого раннего детства становится внутренним рычагом обучения? Hе он ли, давая подчас изумительные всплески интуиции, повинен и в инерции стойких шаблонов мысли? Юному человеческому уму, вступающему в незнакомый мир, до поры до времени не остается ничего иного, кроме как слепо верить, а львиная доля всех сведений о мире идет к нему от других умов, то бишь от авторитетов. А что такое авторитет? Это сила, в которую верят, а главная сила — обладание значимой информацией. Или — чаще — иллюзия обладания.