Безбах Любовь Агрессор

МАТВЕЙ ВЛАСОВ

След одинокой прогулочной яхты мои люди засекли во время 'собачьей вахты'. Меня не стали бы будить в честь такого события, случись это неподалеку от населенной планеты или на оживленной трассе, к примеру, Марс — Плутон, но это случилось в дальнем внеземелье, где прогулочным яхтам нечего было делать. Если только они не являлись полицейской приманкой для грабителей.

— Больше ничего не обнаружено? — спросил я, усаживаясь на свое место в ходовой рубке.

— Нет, — ответил Михаил Надыкто, капитан 'Стремительного'. Чуткие приборы фиксировали слабое остаточное искажение пространства, вызванное двигателями мелкого судна.

Наверняка приманка. Я легко представил себе, какой сейчас вид у ребят из отдела по охране правопорядка в космическом пространстве, в сети которых заплыла слишком крупная рыбина. Рвать их сети не входило в мои намерения, по части порядка в космосе я с полицией солидарен. Однако жизнь в космосе частенько преподносит разного рода сюрпризы, к тому же Адамсон, генеральный директор Управления по обеспечению галактической безопасности, дней десять назад пообещал на все Содружество, что возьмется за меня всерьез. Вспомнив это, я про себя усмехнулся. Все потуги УГБ решить проблему, которую я им создал, напоминали мне отдаленное жужжание комара. Другое дело, что эти люди могли помешать мне достичь наиболее простым путем конечную цель, если не к месту применят дипломатию.

А вот яхту не мешало бы проверить.

В эту ночь чуткие приборы 'Стремительного' уловили сигнал из Кассиопеи, переданный по 'червячным норам' в пространстве и потому распространявшийся почти мгновенно. Спустя несколько секунд был уловлен второй сигнал, тоже из Кассиопеи, но уже из другого источника. Подобные сигналы мы ловили нечасто. Ученые на Земле давно уже их расшифровали. Первый сигнал — просьба о помощи. Второй — ответ, что вызов принят и помощь придет. Кто-то неведомый людям заблудился в космическом пространстве, и кто-то такой же неведомый придет к ним на помощь. Подобные сигналы всегда приходили из соседних галактик и никогда — из нашей Галактики. Для нас они означали только то, что люди во Вселенной не одни. Другой практической ценности внеземные сигналы не представляли.

Иваненко из рубки связи оповестил о находке четыре крейсера, которые находились неподалеку, и мы пошли по следу. След оборвался после короткого прыжка в подпространстве, и яхта сразу появилась на дисплее радара в виде маленькой желтоватой капельки. Искажений пространства больше не было — двигатели суденышка бездействовали, зато теперь приборы улавливали чуть заметное гравитационное поле, означающее работу судовых гравитаторов. Вскоре мы увидели яхту в обзорных экранах. Суденышко никуда не направлялось, бесцельно дрейфуя в пустоте. Большей глупости от полицейских я и придумать не мог.

— Похоже, яхту выпотрошили грабители и бросили, — предположил Федор Иваненко, занимающий своей тушей половину рубки связи. Все рубки были связаны между собой коммуникациями, и разговоры велись, будто люди находились в одном помещении.

— Такую добычу не бросишь, — отозвался Надыкто. — Это яхта новейшего образца, класса 'Парабола'. Она недавно сошла с венерианского конвейера. На эту партию был ажиотажный спрос, богатые яхтсмены-любители разметали их на аукционе за сумасшедшие деньги.

— Не понимаю, зачем нужно угрохивать такие деньги на постройку судна, на его покупку? Задача транспорта — летать и быть надежным, что еще надо? — удивился Вадим Прыгунов в пилотажной рубке.

— Потому что жадность человеческая не имеет предела, — откликнулся Федор. — Хоть и говорят, что самые сильные чувства — любовь и ненависть, а все ж сильнее жадности нет ничего на свете. Жадности да еще зависти.

Прыгунов рассмеялся и добавил:

— А ведь верно! От зависти рождается ненависть. Страшные дела творятся именно от нее, от зависти.

— А жадность может убить какую угодно любовь, — глубокомысленно присовокупил Надыкто, не склонный, в общем-то, к философствованиям. Похоже, мои люди всерьез заскучали от бездействия.

Я молча рассматривал на экранах изображение встреченного объекта. Компьютер демонстрировал яхту во всех ракурсах. Яхта была рассчитана на четырех человек и без труда управлялась одним яхтсменом. Две пушки средней дальности и укрепленные борта делали ее непростым орешком для грабителей, даже для целой банды на нескольких кораблях.

— Предложи им стыковку, — указал я связисту.

— Вызывает линкор 'Стремительный', - прострекотал эфир двойным голосом Иваненко.

— Ой, кто это? — откликнулись с яхты сонным женским голосом, и люди в рубке переглянулись.

— Протри иллюминаторы, болван, — буркнул Федор, отступая от общепринятого протокола.

— Что? — донеслось с яхты. — С кем я разговариваю? Где вы?

В рубке начали смеяться.

— Девушка, вы прямо как в телефонной будке. 'Стремительный' на связи. Назовите себя, будьте добры.

— Яхта 'Феникс'.

— Наконец, — недовольно проговорил Надыкто.

На видеосвязь 'Феникс' упорно не выходил.

— Заспанная капитанша не хочет показывать себя в неприглядном виде, — съязвил в эфир Иваненко. — Предлагаю стыковку.

— Это еще зачем?

Надыкто снова недоуменно переглянулся со своими помощниками.

— Затем, что вас будут грабить, дорогуша, — пошутил Иваненко.

— Вы что, пираты?

В рубках 'Стремительного' снова начался смех. В эфире воцарилось недолгое молчание, во время которого капитанша 'Феникса' пережевывала полученный вывод. Затем она задала потрясающий вопрос:

— Какая у вас максимальная скорость?

Переборки 'Стремительного' содрогнулись от хохота, не выдержал даже я, и 'Феникс' отключился.

— А ведь она обиделась, — догадался Федор.

— Кухарка на связи! — хохотал Прыгунов.

— Прав на вождение у нее явно нет, — заключил я. — Вадим, убери маскировку, чтобы она больше не задавала глупых вопросов.

Прыгунов склонился на пультом. Иваненко снова вызвал 'Феникс'. Я поднялся и прошел в рубку связи.

— Говорит владелец 'Стремительного' Власов. Прекращайте капризы. Пристыковывайтесь, — приказал я.

— Где вы находитесь? Я вас не вижу.

Иваненко со стоном назвал координаты, и по реакции бравой капитанши 'Феникса' стало ясно, что она ровным счетом ничего не поняла.

— Посмотрите в левый иллюминатор, — посоветовал Иваненко.

— Он закрыт.

— Так откройте его!

— Я не знаю, как это делается, — в голосе женщины слышалось отчаяние.

Мне показалось, что связист заплакал. Наверное, тоже от отчаяния.

— У вас неисправны обзорные экраны? — спросил я.

— Почему же, исправны, вот только…

— Ну?

— Я включила только передние. Вас в них не видно.

— А остальные?

— Я… не могу.

Я побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Человек на 'Фениксе' явно опасался приступа агорафобии. С такими способностями управлять яхтой самостоятельно, не нанимая пилота, можно было действительно только от жадности.

— Объясни ей, как открыть иллюминатор, — сказал я связисту.

Через некоторое время 'Феникс' нас увидел, мы поняли это по восхищенному аханью.

— Прошу на борт 'Стремительного', - учтиво изрек я.

— Вы меня приглашаете? — кокетливо спросила капитанша.

— Нет, я приказываю.

— О! А если я ослушаюсь?

— В таком случае я буду вынужден взять вас на абордаж.

— Согласна на абордаж.

Мои люди удивленно ухнули.

— Не проще ли будет состыковаться?

— Она не умеет, — зловещим шепотом подсказал мне Надыкто из ходовой.

— Вам придется долго ждать, пока я состыкуюсь с вами самостоятельно.

— Она не умеет стыковаться! — взвился Прыгунов в пилотажной рубке.

— Как же вы от Земли оторвались, елкин кот? — удивился Иваненко.

— У меня есть учебник, — бодро ответила женщина. — Там все написано.

— Она водит космическое судно по учебнику! — громко провозгласил Прыгунов, и рубки линкора снова затряслись от хохота.

— Вы и стыковаться по учебнику будете? — поинтересовался я.

— Разумеется!

— Ну, дерзайте, — фыркнул Иваненко. 'Феникс' вновь обиделся и прервал связь.

Женщина, водившая яхту по книге, вышла в эфир сама минут через сорок, оторвав нас с Иваненко от шахматной партии.

— По учебнику не все понятно, — смущенно сказала она, и я предупреждающе поднял руку, чтобы никто не засмеялся и не обидел ее.

— Кто бы сомневался, — проговорил Надыкто.

— Вам придется взять меня на абордаж, если желаете.

— Желаем, — ответил я. — Только ваша роскошная яхта будет сильно поцарапанной.

— Тогда я сама, — вздохнула женщина. — Объясните, что я должна делать. Я пойму.

— Стыковка отпадает, — сказал я. — Будете пришвартовываться.

— Ничего у нее не получится, — заявил Прыгунов.

— Получится, — крикнул ему Федор через дверь. — Раз смогла стартовать, значит, причалить она тоже сумеет.

— Что ты понимаешь в стыковках и швартовках? Ты никогда не станешь пилотом, матерщинник ты эдакий!

— А ты — диспетчером связи, конченый наездник!

С яхтой можно было не церемониться, но мои люди, умирающие от скуки, уже с азартом делали ставки, и я не хотел лишать их невинного развлечения.

— Все сделает бортовой компьютер, — сказал я. — Надо только задать ему…

— Подождите, — прервала она меня. — Он не включается. Он на защите!

Я снова поднял руку, но сдавленный смех был прекрасно слышен в эфире.

— Не отключаться! — приказал я. — Врубить прожекторы. Сможете?

На 'Фениксе' мгновенно вспыхнули прожекторы и осветили бок 'Стремительного'.

— Теперь огибайте нас сверху вниз… Стоп!

То, что для обитателей яхты было верхом, для нас на борту 'Стремительного' являлось, образно говоря, полубоком, головой вниз… Хозяйка яхты послушно делала то, что я ей говорил, но включить компьютер ей так и не удалось.

— Придется швартоваться вручную, — отступила она от компьютера.

Надыкто дал команду диспетчеру на причал. Из борта 'Стремительного' высунулся длинный 'язык' с 'рельсами'. Ювелирной работы при швартовке не требовалось, что не помешало 'Фениксу' сильно притереться бортом к линкору и оставить на своем покрытии длинную борозду.

— Не знает собственных габаритов, — сокрушался Прыгунов, утирая слезы умиления.

Со второй попытки 'Феникс' довольно точно встал на 'рельсы', которые передвинулись, подстраиваясь под неумелого пилота. Защелкнулись крепежи 'рельсов', и яхта принудительно заскользила внутрь линкора. 'Язык' причала затянулся на место. Прыгунов навесил маскирующее поле. Боевой линкор визуально исчез. Теперь его не могли выдать даже солнечные батареи, которые 'Стремительный' разворачивает, когда находится поблизости от звезды.

— За тобой твоя видеокамера, — торжествующе объявил Иваненко разочарованному Вадиму.

Я по-прежнему не исключал подвоха и приказал группе захвата встретить яхту в шлюзе.

'Феникс' встал в шлюз, который автоматически осветился. Группа захвата ворвалась в шлюз вместе с воздухом. Заработали влагопоглотители. Ребята моментально вскрыли люк яхты, словно консервную банку, и вломились внутрь. Я вошел следом за ними, прикрыв за собой люк, чтобы не выстудить яхту окончательно. В борт яхты уперся шлюзовой локомотив и погнал ее по рельсам в док.

На борту 'Феникса' ребята скрутили одного-единственного находившегося там человека. Это и была 'кухарка'.

— С кем воюете, господа? — бесстрашно возмущалась она, и ее в недоумении отпустили. Она зябко куталась в роскошный мужской халат, белый, махровый, в тонкую полосочку, настоящий хозяин которого был гораздо выше ростом этой особы. Ее матовое лицо выражало крайнюю степень недовольства. Она сердито потряхивала пышными, растрепанными волосами, возможно, рыжими. Широкий халат скрывал явно хорошую фигуру. Из-под его полов высовывались пальцы босых ног. Она понравилась мне, даже очень, и я с удовольствием разглядывал ее.

Она владела более чем роскошной яхтой. Лепные потолки в каюте я видел впервые, равно как и расшитые бриллиантами светлые портьеры на иллюминаторах. Бриллианты колко постреливали холодными лучами. Ультрасовременная мебель была изготовлена из сиреневого с желтыми прожилками дерева с планеты Сигизмунд, редкого в природе и чересчур капризного для искусственного разведения вне родной планеты. Бежевые стены (одна из пяти стен — сиреневая) украшали картины известных художников позапрошлого века. Богатая люстра из мелких лисьенских камней, похожих на земные бриллианты, непрерывно источала обильные светящиеся слезы, сразу бесследно исчезающие. Интерьер дополняли позолоченные напольные часы с декоративными гирьками из червонного золота. Хозяйка с ее внешностью удивительно тонко вписывалась в интерьер.

— Сдать оружие! — приказал хозяйке командир группы.

— Оружие? Я не умею им пользоваться, — фыркнула та. Интересно, у нее действительно желтые глаза, или мне так кажется?

— С кем имею дело? — спросила она у меня официальным тоном.

— Матвей Власов, хозяин 'Стремительного'. Широко известен под прозвищем Слепой.

— Тот самый, который якобы убивает взглядом? — скептически спросила женщина, переступая босыми ногами на выстуженной палубе яхты. — Алика Юрьина.

— Пройдемте ко мне в каюту, — холодно сказал я.

— Прошу не грабить мое судно, — в том же тоне ответила она.

— Обыщите яхту, — приказал я ребятам и обратился к Алике:

— Грабить вас никто не будет.

РИЧАРД АДАМСОН, генеральный директор Управления по обеспечению галактической безопасности

Стеллажи моего просторного кабинета завалены толстыми папками. Это — дело Матвея Власова, руководителя банды пиратов, обосновавшейся на дальних подступах Содружества. Лишь недавно Управление по обеспечению галактической безопасности с неохотой признало, что у Власова давно уже не банда и давно не эскадра, а флот, настоящий, боеспособный, численность которого по последним данным составляет 146 единиц различных размеров и назначения.

Экран модели Галактики занимал одну из стен кабинета. Мой заместитель Эрих Свифт коснулся клавиш пульта, расположенного около противоположной стены. Объемное изображение Галактики стремительно увеличилось, как будто провалилось вглубь, явив хмурому взору Свифта территории, занимаемые Содружеством. Модель трех метров в поперечнике неспешно поворачивалась вокруг своей оси, демонстрируя все сорок семь человеческих миров, изгибая четыре 'рукава' разной длины. Планеты, захваченные бандой, горели красным, словно охваченные мировыми пожарами. Мировых пожаров на планетах, освоенных человеком, на самом деле никогда не было. Полтора века назад человечество навоевалось всласть на просторах Галактики, после чего медленно объединилось. Тем не менее мало-мальский космический флот до сих пор держала каждая планета — результат остаточного сознательного или подсознательного недоверия к соседям после окончания междоусобиц, и недоверие это не в состоянии вытравить ни торговля, ни путешествующие труппы менестрелей, ни даже взаимопомощь во время стихийных бедствий.

— Ему осталось захватить две планеты. Эти, — Свифт снова коснулся клавиш, и две планеты, Зарбай и Кардабай, вспыхнули желтым, будто сверхновые. Красная область отхватывала приличный кусок территории Содружества, включающий в себя четыре планетарных системы наподобие Солнечной и несколько разрозненных планет. Готовящиеся к скорой обороне планеты находились далеко от конечных границ, агрессор все глубже вгрызался в организм Содружества.

— Вы ему верите? — спросил я.

— Я верю, что он собирается захватить эти планеты согласно ультиматуму. Это последнее, что мы можем прогнозировать. Я не верю, что Власов на этом остановится.

— Мы остановим его в окрестностях Зарбая, — сказал я. — На этом его захватническая карьера закончится.

В моих словах не звучало уверенности, и Свифт недоверчиво посмотрел на меня.

— В противном случае остается надеяться, что Власов составит очередной ультиматум, и мы будем знать, что он собирается предпринятьв дальнейшем, — невесело сказал я. — Будет хуже, если агрессор станет непредсказуемым.

— Вы считаете, что к Зарбаю необходимо направить весь флот?

— Да, пока мы знаем планы Власова. Адмирал Коломенский имеет такое же мнение. Он настроен весьма решительно и собирается лично принять участие в военных действиях. Остается убедить президиум расстаться с флотом.

— Остается всего лишь объединить весь флот, оставшийся не захваченным, — развел руками заместитель. — Только объединенными усилиями мы можем справиться с набравшим силу агрессором.

— Все это понимают, — отмахнулся я. — Но никто не хочет идти на сближение друг с другом. Объединение всех оставшихся флотов должно стать нашей главной задачей, и не только в борьбе с Власовым. Самое парадоксальное, что цель Власова именно в этом и состоит.

— Это всего лишь слова. Объединение всех военных судов Содружества под одним флагом — всего лишь предлог для захвата власти.

Я с тревогой подумал об изображениях линкоров, крейсеров и канонерок Власова. Флот Власова 'занимает' у меня два стеллажа. Флот Солнечной Федерации далеко не настолько мощный. Объединенная армада Содружества превзошла бы флот Власова в несколько раз, если бы только удалось собрать ее воедино.

— Не следует слепо доверять пунктам ультиматума. Власов может переменить свое решение, — сказал Свифт.

— Пока он свои решения ни разу не менял. Если мы отправим ему навстречу наш флот, то превзойдем Власова хотя бы численно.

— Сомнительное преимущество, Ричард. Власов слишком быстро набирает силу. Знать бы, кто снабжает его военными кораблями и оружием! — заместитель сжал кулак. — Члены Содружества не понимают нависшей над всеми нами опасности, не хотят понимать! Как их объединить, как? Двухгодичные переговоры ничего не дали. Если мы направим ему навстречу все наши силы, защита Солнечной Федерации оголится. Как знать, может, Власов только этого и ждет? Где выход?

— Будем продолжать убеждать наших коллег в Конгрессе, — без особого воодушевления произнес я. — Кстати, члены Содружества рассуждают точно так же, как мы сейчас, каждый опасается оголять небо над родной планетой.

— Знаете, Ричард, что надо сделать? Пожалуй, пора опубликовать сведения о Власове, кто он есть на самом деле. О нем ходят только слухи, и общество не в состоянии адекватно оценить опасность.

— Думаете, на решение Конгресса способно повлиять общественное мнение? — скептически спросил я. — Хотя, если бы мы знали о личности Власова все, мы бы так и сделали. Слишком много белых пятен, и в то же время слишком много информации. Где правда, где ложь — не разберешь. Достоверно известно, что Власов — бывший офицер Российской Армии, подцепивший в дальнем космосе неведомую болезнь. Еще известно, что он дезертировал. Все! Остальное либо ложь, либо правда. Мы не знаем, действительно ли он мутант или просто человек, пострадавший от болезни. Мы даже не владеем информацией, по какой причине он дезертировал. Информация о дезертирстве звучит более чем странно: в то время не было никаких военных действий, любой офицер мог просто уволиться в запас. Откуда взялось какое-то невразумительное дезертирство? Может, его и не было на самом деле?

— Разумеется, часть слухов верна. Надо отмести самые невероятные из них, — развил тему Свифт. — К примеру, о том, что он в одиночку способен справиться с десятью специально обученными бойцами, что он убивает взглядом, что в его честь на его флоте организован целый культ, обеспечивающий ему победы, и что он якобы гипнотизер и экстрасенс и даже умеет читать мысли, и прочие небылицы, которые годятся разве что для домохозяек и завсегдатаев пивбаров.

— Вам не приходило в голову, что даже самые невероятные слухи могут оказаться правдой?

— Могут. А могут не оказаться.

Свифт отошел от модели, которую знал, как свои пять пальцев. Я сказал:

— Власов — бывший десантник, поэтому он хороший боец. Слухи о культе тоже не беспричинны. Его флот разгромил эскадры четырех систем одну за другой, а небольшая часть земного флота сдалась ему без боя, что и породило слухи о паранормальных способностях Власова. Я склонен считать, что причиной побед является все же не культ, а хорошая дисциплина на флоте. Самое абсурдное в истории Власова то, что захваченные им миры продолжают, как ни в чем не бывало, торговать с соседями, будто ничего не произошло. Производство даже не дрогнуло. Нет беженцев из захваченных районов. Репортеры и родственники снуют туда-сюда. Люди из разных государств летают друг к другу в гости, как ни в чем не бывало. Между тем мы не имеем права свернуть торговлю с планетами, принадлежащими агрессору — пострадает мирное население, которое на этих планетах исчисляется миллиардами. Достаточно узкая специализация хозяйства каждой планеты впервые стала недостатком. Объявлять блокаду никак нельзя. Я устал от этой чертовщины, именуемой Власовым. Собирайте совещание, Эрих, подумаем вместе.

АЛИКА ЮРЬИНА

Черная полоса неприятностей тянулась и тянулась до бесконечности. На борту 'Феникса', этого пристанища моего полного, кромешного отчаяния, я думала, что хуже ситуации и быть не может. Я обрекла себя на одиночество, которого не выносила. Я заблудилась среди звезд, а подать сигнал бедствия боялась. Даже если бы я его подала — как бы меня нашли, если я не знала координат своего нахождения? Я каялась, что покинула Землю, оставив там своих детей и мужа в самом незавидном положении. Я раскаялась в этом окончательно, когда увидела Власова, и поняла, что это вовсе не однофамилец страшного преступника, который водит по космосу целый флот и захватывает миры один за другим. Когда я увидела, насколько он огромен и страшен, этот человек-гора, я сделала логичный вывод, что положение мое из безвыходного превратилось в критическое. Я ничего не могла прочитать на его бесстрастном лице, к тому же глаза бандит прятал за непроницаемо-черными очками. У меня под ногами качнулся пол, и я мысленно распрощалась и с честью, и с жизнью. Пока я семенила вслед за мутантом в его каюту, я мучительно размышляла, что он сделает со мной перед тем, как убить. Эти размышления отнюдь не утешали, хотя на время вытеснили из моей головы остальные проблемы.

От страха я не разглядела каюты хозяина 'Стремительного', освещенной только нижним светом, увидела только в полумраке на стене под потолком громадного черного паука с длинными задними лапами. У меня мороз прошел по коже. Страшный человек молча указал мне на кресло и уселся за узкий стол напротив меня. От страха я едва могла дышать. Я впилась глазами в его лицо, силясь угадать, что у мутанта на уме, но оно по-прежнему оставалось непроницаемым за черными очками.

Паук шевельнулся и расправил черные перепонки, оказавшись вовсе не пауком, а летучей мышью. Мышь сорвалась со стены и повисла на потушенной лампе под потолком. Там она повозилась немного и затихла.

Слепой пират смотрел на меня, я готова была поклясться в этом. Его взгляд я ощущала кожей, лопатками и даже ушами, и мучительно залилась краской. Взгляд, однако, не был злым или холодным. Он был скорее ироничным, чем холодным. Слепой пират с иронией смотрел на меня. Я его иронии не разделяла.

МАТВЕЙ ВЛАСОВ

Мне не нравятся нагловатые самоуверенные женщины. Между тем передо мной сидела именно самоуверенная женщина, удивительно похожая на чуткую рысь, закурившая в моей каюте без моего разрешения, а я не злился на нее за это. Только сейчас я спохватился, что она по-прежнему босиком. Слегка пружинящий, резиновый на вид пластик, обычное палубное покрытие, не был холодным, но все же я подосадовал, что не дал ей возможности обуться. Халат, босые ноги… Это выглядело как-то… по-домашнему. По-домашнему, неправильно и непривычно.

Нужно было выяснить, что за человек у нас объявился, и я 'открыл барьер'. На меня хлынул поток страха. Она смертельно боялась, напускная самоуверенность, граничащая с наглостью, служила ей прикрытием.

— Каким чудом вас занесло в космос?

— Это необходимость, — она нервно усмехнулась.

— Судя по всему, вы впервые очутились в космическом пространстве. Вы не сумели открыть защитную заслонку иллюминатора, однако каким-то образом ухитрились взлететь.

— У меня есть учебник, — терпеливо повторила она.

— Про учебник я уже слышал. Теоретически можно предположить, что вы сумели стартовать и набрать вторую космическую скорость. Вы удачно маневрировали на переполненных трассах в районе Земли, делали скачки в подпространстве, но при этом вы не справились с иллюминаторами. Странное противоречие, вы не находите?

Алика нервно затянулась, пальцы ее дрожали.

— Мне пришлось учиться на лету, — небрежно обронила она. — А с иллюминаторами… Они мне ни разу не понадобились. Все случилось так неожиданно…

— В космосе полно неожиданностей, если вы до сих пор не знаете.

Она мужественно улыбалась, но страх от нее так и шел. Она силилась угадать, что у меня на уме. Это меня позабавило. Я не удосужился скрыть это от нее, и она удивилась, увидев перемену на моем лице. Это еще больше напугало ее. Меня удивляла одна вещь. Даже делая скидку на маску самоуверенности в виде прикрытия, ничто не оправдывало ее необыкновенную, как у балерины, пластичность в движениях. 'Неужели она со мной заигрывает? Это опасно в ее положении', - думал я, путаясь в дебрях женской логики. Я ждал продолжения объяснений, и она добавила:

— В школе нас обучали вождению частных автомобилей, а желающих обучали вождению маленьких морских и космических яхт, правда, на тренажерах. В обучение не входила только авиационная техника. Сами понимаете, воздух Земли перегружен и без любителей полетов. Правда, это было давно, много изменилось в технике… Сейчас все так быстро меняется… Понадобился учебник.

Алика судорожно перевела дух.

— Что ж. Это кое-что объясняет, — заметил я. — Что же дальше?

— Взлететь оказалось не так уж сложно, я еще не все забыла из школьных курсов.

— Да будет вам известно, что по учебнику вы бы не приземлились ни за какие коврижки. Школьные курсы? Надо же. Давненько я не был на Земле.

Она настороженно следила за каждым моим движением. Она со мной вовсе не заигрывала, ей было не до строительства глазок. Вызывающая, завораживающая пластика Алики была врожденным даром щедрой природы. Мне хотелось приручить эту диковатую кошку, насколько позволяло ее нынешнее дурацкое положение.

— Значит, вам понадобился учебник. Вместо лоцмана или инструктора. Значит, была спешка.

— Да, это так.

— Вы от кого-то бежали?

— Да.

Я немного подождал, но продолжения не последовало.

— Кто вы по профессии?

— Бухгалтер.

— Заметно, — я сказал это нарочно и с удовлетворением почувствовал, как ее страх частично вытеснила обида. Я получал удовольствие от угадывания очертаний ее фигуры под широким, толстым халатом.

— От кого вы бежали?

На мой жесткий тон она ответила презрительным фырканьем.

— Я не желаю разговаривать с вами на эту тему, — резко, скороговоркой выпалила она. — Какая вам разница? Совершенно неважно, что именно я вам расскажу, разве не так? У меня проблемы там, на Земле, к вам они не имеют никакого отношения. Что вы ко мне лезете? Оставьте меня в покое.

Я удивленно хмыкнул и немного помолчал. Потом сказал:

— Вам придется некоторое время пожить на 'Стремительном'.

— А потом? — она затаила дыхание.

Я промолчал.

— Значит, я заложница?

— Вы догадливы.

Сигарета потухла.

— Беседа окончена?

— Нет.

Алика посмотрела на меня с ненавистью и снова закурила. Без разрешения. Она постепенно успокаивалась, но держалась настороже. Вошел адъютант с документами 'Феникса'. Я отпустил его и взялся за бумаги.

— Яхта записана на имя некоего Гансона, — сказал я Алике. — На стереографиях нет ни одного вашего изображения. Яхта не ваша, и вы не имеете к ее владельцу никакого отношения. Или имеете, а?

— Я восхищена вашей дедукцией, — злобно огрызнулась Алика, метнув в меня желтый (желтый ли в действительности?) взгляд. — Да, яхта не моя.

И не преминула добавить:

— И я не имею никакого отношения к ее владельцу.

Даже в таком положении женщина трясется за свою репутацию. Надо же!

— Значит, вы ее угнали?

— Ну и что с того? Какая вам разница? Вам, военному преступнику?

— Я отвечаю за безопасность экипажа, — невозмутимо ответил я. — И за его здоровый моральный облик.

Она искренне рассмеялась. Она решила, что это шутка. В каюту без стука вошел Иван Сергеевич. Алика в полном изумлении вскочила на ноги, потом снова села. Ее потрясение можно было понять.

— Я не привидение, — честно сказал ей Иван Сергеевич. Он, как всегда, хитренько улыбался в треугольную бороду.

— Вы профессор Качин? — с изумлением спросила Алика.

— Собственной персоной, как видите, — хихикнул профессор. — Качин Иван Сергеевич. Только я давно уже не профессор. Кафедру я оставил двадцать лет назад.

Маленький хитроватый старичок оперся ладонями о столешницу и заявил Алике с пафосом:

— Меня потянуло к звездам. Вас тоже потянуло к звездам, верно, девочка? Вам надо было нанять пилота и не залетать так глубоко в космос. Вам просто повезло, что мы на вас наткнулись. Чистой воды случайность. Иначе вас бы никто не нашел.

Потрясение Алики сменилось неприязнью, и она ответила:

— Лучше бы меня никто не нашел, чем угодить к вам в руки.

— Вы преувеличиваете, — сказал Иван Сергеевич, и я ощутил легкий укол его стариковской обиды. Качин повернулся ко мне:

— Я только что сканировал сводку новостей с Земли. Там знакомое лицо напечатали.

Он с любопытством посмотрел на Алику и бросил сводку под мою руку.

— Я решил, что это тебя заинтересует, — добавил он, ободряюще улыбнулся моей пленнице и покинул каюту. Я взял сводку в руки. Ненужные листы триксовой бумаги с шуршанием просыпались на стол, в руках у меня осталось три или четыре теплых шуршащих листа.

— Вы уже в розыске, — миролюбиво сообщил я Алике. — И отнюдь не за угон. Знаете, вы почти годитесь в нашу компанию.

Страх почти рассеялся, и я ощутил ее опустошение и саднящую боль.

— Я не убивала, — устало сказала она.

— Все преступники так говорят. Вы, кстати, никого и не убили. Здесь написано: 'попытка убийства'. Только попытка.

Она отрицательно покачала головой. Ее взгляд стал отсутствующим. Я 'закрыл барьер' — держать его открытым и дальше было чревато.

— Что же у вас произошло?

— Это допрос? — вскинулась она.

— Вовсе нет. Я не следователь. Мне нужно знать, что за человек находится на борту моего судна. Не исключено, что вы задержитесь здесь надолго.

Алика замкнулась в гордом молчании. Я поднялся.

— Раз вы не желаете со мной разговаривать, мы можем закончить беседу в другой раз. Будете жить на борту 'Феникса'. На 'Стремительном' нет свободных кают. 'Феникс' переведен вглубь сектора 'В'. Вас проводить?

— Нет-нет, — поспешно сказала она.

— Припасы яхты перенесены на наш камбуз, питаться будете с экипажем. Режим — согласно обычному судовому расписанию. Вы с ним знакомы?

— Да-да, — так же поспешно ответила Алика.

— На линкоре всего пять секторов, — скупо улыбнулся я и посмотрел на ее босые ноги. — Смотрите, не заблудитесь.

Я целенаправленно не предложил ей провожатого и добился желаемого результата: Алика молча покинула мою каюту, и вид у нее теперь был растерянный.

АЛИКА ЮРЬИНА

Я не имела ни малейшего представления, в какую сторону следует направить свои босые стопы. Когда я шла сюда за этим окаянным мутантом, я ничего не видела от страха. Я наугад сделала несколько шагов в ту сторону, где коридор был длиннее, и остановилась в нерешительности. Слепой сказал, что линкор имеет пять секторов. Я без труда вспомнила школьный курс космонавтики: сектор 'А' включает в себя все рубки корабля — ходовую, пилотажную, астронавигационную, рубку связи и прочие; сектор 'В' объединяет шлюзы различного назначения, причал, стыковочный комплекс, а также вакуумное оборудование и прочее хозяйство, с этим связанное. Сектор 'С' — жилищно-бытовой. Здесь находятся каюты, медчасть, камбуз, все столовые, оранжерея, комплекс для отдыха экипажа вместе с библиотекой, баней и массой тренажеров. Сектор 'Д' — самый большой, топливно-двигательный, включающий в себя гравитаторы и энергохозяйство корабля. Все просто. Что касается пятого сектора… Я предположила, что он включает в себя боевую рубку, орудийные башни, склады с оружием, торпедами и ракетами.

Пассажирские лайнеры, на мой взгляд, устроены сложнее, я знала их достаточно хорошо. Опасаясь, как бы Власов не вышел из каюты и не застал меня в ступоре, я быстро прошла вперед и в тупике наткнулась на люк. Заглянула вниз и увидела вертикальную лестницу. Возвращаться мимо памятной каюты не хотелось. Я подобрала полы халата и полезла в люк. Я не могла вспомнить, ходила ли я сегодня по таким трапам или нет. На пассажирских лайнерах ничего подобного не было. Мы часто катались на отдых всей семьей в разные уголки Содружества. Само пребывание на лайнере было отдыхом. Мои дети находились в бесконечном восторге, и так как глава семейства был труден на подъем, мне пришлось не раз обойти с детьми все закутки корабля, куда только пускали пассажиров. С тех пор как человечество отказалось от традиционного использования топлива и изобрело принципиально новые двигатели, проблема выведения на орбиту крупных масс и объемов отпала. На пассажирских лайнерах оборудовались бассейны, кинозалы, громадные каюты и рестораны, детские площадки и спортзалы. На борту типовых лайнеров шумели мини-парки, дополняемые принудительной вентиляцией воздуха. На судах экстра-класса размещались даже стадионы и корты. Пассажиры не желали перегрузок, неизбежных при длительном пребывании судна в подпространстве, отчего перелеты занимали значительное время. Они не хотели чувствовать себя в замкнутом пространстве, и поэтому конструкторов в последнюю очередь занимали вопросы объемов пассажирских лайнеров. Упор делался на комфорт. Экипажи прилагали немало усилий для развлечения пассажиров.

Я спустилась вниз по следующему трапу, потом еще по одному, затем несколько раз повернула, вернулась, как мне показалось, назад, поднялась по трапу в несколько ступеней и забрела неведомо куда. Настала пора смириться с тем, что я бесповоротно заблудилась. Мне стало досадно. Похоже, соображения комфорта пассажирских лайнеров к боевым судам не относились. В утробе линкора что-то угрожающе гудело и ворочалось, явственно пахло горелой изоляцией, вертикальные ступени трапов ощутимо вибрировали под ладонями, к тому же мне постоянно мерещилась несильная качка. Я безуспешно попыталась представить себе на этих трапах Власова. На вид он казался мешковатым увальнем. На боевом линкоре все служило для быстрого перемещения экипажа внутри судна из любого места в любую точку, вот только я не знала дорог. Я протиснулась в металлическую нору с откинутой крышкой. Это не корабль, это какие-то малопонятные металлические дебри! Я начала расставаться со стереотипом, будто военное судно устроено не слишком сложно. Ощущение качки между тем усилилось.

На днях мне пришлось убедиться, насколько мизерны мои познания в области космонавтики. Я поняла это как раз тогда, когда вышла на 'Фениксе' на орбиту Земли и обнаружила, насколько неохотно, запоздало яхта повинуется моим командам. Я даже с приличной долей паники подумала сначала, что у яхты неисправна рулевая система. Разумеется, я включила все обзорные экраны в рубке. Этого делать не следовало. На меня с пяти сторон обрушилась громада Вселенной. Пустота была впереди меня, слева, справа, над моей головой и частично под моими ногами. Я оцепенела от ужаса, ноги отнялись, и только немощь в ногах не дала мне трусливо удрать из рубки. Я в панике выключила все экраны сразу и долго не могла прийти в себя. После этого я решилась включить только экраны переднего обзора. Мне нравилось оформление рубки 'Феникса'. Бело-бежево-кремовая, с черно-белым пультом, она превосходно сочеталась с черным фоном работающих обзорных экранов, усыпанным серебром звезд. Эргономичный ложемент подстроился под меня и откликался на каждое мое движение, ничем о себе не напоминая.

…Качало, однако, ощутимо. Я вынуждена была ухватиться за покатую стену турбовидного коридора, куда меня занесла нелегкая. На ногах я держалась как-то нетвердо, будто твердь подо мной все время норовила ускользнуть из-под ног. Наверное, меня качало так от усталости и от всего пережитого.

…Диспетчеры космопортов ненавидят частные рейсы. Причину их ненависти я осознала в полной мере, когда при выходе на вторую космическую в обзорный экран вплыли габаритные огни грузового транспорта. Невидимая туша загородила собою часть звезд. Мне стало не по себе. На Земле мне некогда было разбираться, как работает автоматическое оповещение радара, что означают его сигналы, как запустить автопилот, и теперь я расплачивалась за незнание. Я не могла угадать, в какую сторону идет транспорт. Чтобы избежать возможного столкновения, я до упора положила штурвал в направлении, которое показалось мне наиболее свободным от громады транспорта. Судно приблизилось и неожиданно повернулось ко мне всей своей впечатляющей тушей, теперь уже ярко освещенной; гигантские фермы загородили мне весь обзор. Столкновения космических судов случаются, только редко. Человек так и не смог превзойти природу: птицы летают быстро, но не сталкиваются друг с другом или с чем бы то ни было.

А люди сталкиваются.

Я кожей и костями ощутила приближение смертного часа и покрылась липкой испариной. Волосы зашевелились не только на голове, но и на всем теле. Рубка взорвалась воплями диспетчеров и бешеной руганью связистов судна. Я безотчетно вцепилась руками в округлый рычаг штурвала, как утопающий хватается за любой предмет, подвернувшийся под руку, но я совершенно не знала, что мне нужно делать. И совсем ничего не соображала. Диспетчеры ревели мне координаты смены курса, я их не понимала. Этот кошмар продолжался до тех пор, пока мастодонт сам не убрался с моей дороги.

…Я рухнула в гудящий люк, как мешок с картошкой, и траектория моего бесславного полета пролегла параллельно вертикальному трапу. Непонятная сила отбросила меня в сторону. Я встала и огляделась. Безобразная путаница кабелей и металлических конструкций терялась в синеватом дыме, надсадно ревели невидимые трансформаторы, зубы дребезжали от невыносимой вибрации. Здесь было слишком тепло. Той же силой меня понесло в другую сторону, и я плюхнулась на четвереньки. Меня осенило — это настоящая качка! Удивляться было некогда, мне нужно было немедленно убираться отсюда. Кое-как поднявшись на ноги в узком проходе, я направилась к трапу, но меня швырнуло на горячие трубы. Я торопливо поползла от них на четвереньках. Выйдя из затяжного крена, отсек провалился в другую сторону, и я пролетела головой вперед через весь проход до упора. Мне посчастливилось ничего по пути не встретить. Больше я не делала попыток подняться. Вожделенный люк слабо маячил впереди меня в потолке, и я поползла к трапу, как была, на карачках. Отсек перевалился на другой бок, я плюхнулась пластом и поехала к трапу юзом. В носу першило от дыма, который к тому же разъел глаза.

Толстая дверь рядом со мной отъехала в сторону, и я увидела перед собой кошмарную морду. Я тут же поняла, что на лицо человека надеты защитные очки и респиратор, но взвизгнуть все же успела. Человек откинул респиратор и рявкнул, перекрывая мощный гул:

— Что ты здесь делаешь, черт возьми? И какого черта орешь?

Он вытирал ветошью засаленные руки. Я испытала огромное облегчение, убедившись, что я не одна в этой преисподней.

— Здесь аккумуляторная, ясно? — он задвинул дверь в аккумуляторную и крепко взял меня за локоть. Я неправильно истолковала его намерение и вырвалась. Правый борт стал верхом, левый — низом, и судовой инженер поймал меня за шиворот грязной лапой.

— Кто вы? — проорала я.

— Бортмеханик.

Он потащил меня к трапу.

— Мне на яхту надо, на 'Феникс'.

Механик молча подбросил меня на трап. Я повисла, справляясь с креном, и выбралась из люка. Наверху качало гораздо слабее. Механик повел меня запутанными ходами. На трапах я наступала на длинные полы халата, и механик бесцеремонно подпихивал меня сзади. Качало везде, иначе и быть не могло, только по-разному. В дебрях корабля качка была сильнее. Вибрация пронзала насквозь, до самых костей. Непрерывный шум действовал на нервы.

— Укачало? — посочувствовал мне механик. — Ничего, в этот раз ненадолго. Если сильно размахает, вырубим гравитаторы.

— И что будет? — насторожилась я.

— Как что? Невесомость.

'Только невесомости мне не хватало, — подумала я. — Впрочем, на яхте есть собственные гравитаторы, так что невесомость мне не грозит'. Я с облегчением закрыла за собой покореженный группой захвата люк 'Феникса'. Борта яхты начисто глушили шумы 'Стремительного'. Качка, однако, никуда не делась. Как будто мало было одной качки — вибрация проникала и сюда! Непрерывно дребезжала люстра из лисьенских камешков. Качка сильно подточила мою способность соображать. Шатаясь вместе с качающимися стенами, как пьяная, я отодвинула друг от друга все дребезжащие предметы. Крепления на 'Фениксе' не были рассчитаны для таких условий. Оставалось надеяться, что качка с вибрацией не сорвут на яхте что-нибудь жизненно важное. Я затолкала замусоленный халат в стиральную машину и включила ее. Зрение стало мне изменять, приходилось щуриться, чтобы ясно видеть предметы. Я подумала, что было бы неплохо покидать все по шкафам и ящикам, но вместо этого в изнеможении заползла под одеяло и прикрыла глаза. Облегчения я не испытала. Плохо, очень плохо! Вибрация вытрясала душу, все время хотелось крепко сжать зубы. А еще хотелось выползти из собственного тела. Пусть оно побудет без меня, полежит в углу, пока не кончится это безобразие. Скоро мне пришлось покинуть постель, чтобы поползти к туалету, потому что меня по-настоящему укачало.

Качка и вибрация кончились одновременно, измотав меня до предела. В моей каюте, в гостиной и в рубке 'Феникса' царил кавардак. Не мешало бы навести порядок, но мне не хотелось шевелить даже пальцем. Я лежала и плакала. Мне было плохо физически, а еще вспоминала свою семью и тихо страдала. Чувство потери сжимало горло. 'Попытка убийства' — это словосочетание утешало, успокаивало. Значит, Катя и Женя живы. Мне немного полегчало после качки, но на грудь навалилась знакомая тяжесть — оттого что вспомнились мои беды, и я лежала под одеялом и смотрела в потолок невидящими глазами.

ПРОФЕССОР КАЧИН

Алика открыла мне люк, даже не спрашивая, кто стучит. Поздоровалась сквозь зубы и засела за компьютер в гостиной спиной ко мне. Выглядела она прекрасно. Пышные пряди светлых с рыжинкой волос были тщательно уложены, на щеках играл легкий румянец. Я сел рядом с ней в кресло, которое буквально обняло меня. Интерьер гостиной 'Феникса' приятно удивлял утонченной роскошью. О лисьенской люстре когда-то мечтала моя жена, потом мечтали все мои невестки. Ребята с Лисьена верно поступают, изготавливая из лисьенского камня именно люстры. Они хорошо греют руки на этих люстрах. Мебель навеяла на меня далекие воспоминания. Когда-то и у меня в гостиной стояла мебель из дерева с планеты Сигизмунд. Сиреневая с желто-песочными прожилками, она постоянно хранила странное тепло. Впрочем, я давно отвык от роскоши. Яхта не принадлежала Алике, но дух ее присутствия уже незаметно отразился на обстановке.

— Как ты чувствуешь себя после качки, девочка?

— Сносно, — недовольно ответила Алика.

— Почему ты не спросила, кто стучит?

— Какая разница, кто из бандитов ко мне ввалится?

— Этим бандитом оказался я. Ты пропустила завтрак, ланч и обед. Может, ты хотя бы поужинаешь?

— Не хочу.

— Неправда, — мягко сказал я. — Я приглашаю тебя на ужин.

Алика метнула в меня косой взгляд и снова уставилась в компьютер.

— Я не внушаю тебе никакого доверия, это понятно. Но все же составь мне за ужином компанию. Ты человек новый, а мне, старику, хочется поговорить. Потом ты можешь посещать столовую в полном одиночестве.

Она повернулась ко мне:

— Вы действительно тот самый профессор Качин, который пропал без вести лет двадцать назад?

— Да, это я, — довольно улыбнулся я, польщенный ее вниманием.

— И давно вы здесь?

— С самого начала. Мы с Матвеем двадцать лет вместе, Алика.

Это ее не утешило. Она закончила игру, встала и надела туфли на высоком (высоченном!) каблуке. Я уставился на эти туфли.

— У тебя больше ничего нет, кроме… этого? Здесь крутые трапы.

— Только это. А кроме халата есть еще очень короткая юбка и прозрачный топик. Знаете ли, на бретельках, — вызывающе сказала Алика.

Я рассмеялся.

— Сними туфли, лучше босиком. Палуба теплая. Сейчас мы что-нибудь найдем для твоих маленьких ножек. У меня в медчасти есть сестричка, она твоего роста. Сейчас мы к ней заглянем.

Но сначала я провел ее в свое государство, пахнущее лекарствами и стерильностью, и дал ей пузырек.

— Вот тебе средство от укачивания. Оно тебе еще понадобится. С ним ты больше не будешь мучиться. Право же, надо было дать его тебе сразу.

— Спасибо, — поблагодарила Алика, немного оттаивая.

Я провел Алику в гости к Лоле. Чернявая Лола с огромными оленьими глазами пинком распахнула металлический шкаф:

— Вот. Вся одежда на 'Тихой гавани'. Там от нее шкафы трещат. А здесь одни штаны и все серое. Есть альтернатива — медицинский халат.

Лола швырнула Алике джемпер и брюки, и та сразу переоделась, не обращая на мое присутствие никакого внимания. То ли снова вызов, то ли доверие как к старому медику. Влажные очи Лолы переместили фокус на ее босые ноги, и медсестра выпнула из-под кровати чешки:

— Обувайся.

— Что за 'Тихая гавань'? — спросила Алика, которая в обществе женщины заметно расслабилась.

— У нас на флоте почти все семейные, — небрежно пояснила Лола. — 'Тихая гавань' — пассажирский лайнер. Власов захватил его, когда лайнер порожняком перегоняли со стапелей Трейн-Данского завода на орбиту Венеры. Теперь на лайнере живут дети и жены, которые не имеют к космонавтике никакого отношения. Любому из нас путь домой заказан, вот и живем семьями прямо в космосе.

— Это ужасно, — заметила Алика.

— Что тут ужасного?

— Ужасно то, что нельзя вернуться домой.

— Я свой дом и не помню, — беспечно махнула рукой Лола. — Помню только, что я родом с Марса. Меня увезли оттуда еще совсем маленькой. Мама живет на 'Гавани', папа — здесь, на флагмане.

— И они не хотят вернуться?

— Еще как хотят. Все хотят вернуться, кто помнит свой мир. Но возвращаться никто не торопится.

Лола не слишком-то нас понимала. Увези ее самое с корабля на любую планету, и она будет жить в такой же тоске, ее будет тянуть домой, в космос. Равно как любого из детей, родившихся на 'Гавани'.

— Только почитайте, что пишут, Иван Сергеевич! — Лола потрясла мельтешащими листами с распечатками новостей и процитировала: '…и управление космическими кораблями на принципиально новой основе, с помощью биотоков человека. К этой роли как нельзя лучше подходим… — тут Лола не удержалась и хохотнула. — …подходим мы, люди с паранормальными способностями'.

Мы втроем так и покатились от смеха.

— Постойте, — спохватилась Алика. — А разве ваш Власов не с паранормальными способностями?

Тут мы с Лолой захохотали с новой силой.

В столовой я усадил Алику в самый дальний угол и заслонил ее своей худой спиной от любопытных взглядов. Лола выбрала столик далеко от нас в обществе огненно-рыжей Марии и Иваненко. Лола то и дело с интересом смотрела в сторону Алики, Мария же, как и следовало ожидать, сохраняла полное внешнее равнодушие. Толстый связист развлекал женщин анекдотами, которых знал неимоверное количество.

— Вас тоже похитили? — спросила меня Алика.

— Меня никто не похищал. Я здесь добровольно.

Алика презрительно фыркнула и занялась ужином. Я говорил всякую ерунду, чтобы отвлечь ее от печальных мыслей.

— Я живу на 'Тихой гавани', - рассказывал я. — Но сейчас, во время боевых походов, я нужнее здесь. А сколько людей я излечил от космических вирусов… А знаешь ли ты о том, что первые астронавты возвращались из длительных перелетов с лицами землистого оттенка? Организм человека страдает от недостатка солнца и свежего воздуха. Теперь на судах размещают очистители и обогатители воздуха и специальную аппаратуру, которая обеспечивает людей необходимой солнечной энергией. Ты меня не слушаешь!

К сожалению, я был прав. Она обо мне забыла и ни слова не услышала. Очаровательный золотистый завиток падал ей на лоб с тонкой матовой кожей. Хороша, очень хороша! Жаль было огорчать ее, но ничего не поделаешь.

— Я провожу тебя в каюту Матвея, чтобы ты не заплутала в наших переходах.

— Какого Матвея?

— Матвея Власова. Он собрался побеседовать с тобой после ужина.

Она заметно побледнела и украдкой оглянулась по сторонам. Я сердился на Матвея и за ее страх, и за то, что он лишил ее возможности обедать на яхте. Я подхватил ее за локоток и повел из столовой.

АЛИКА ЮРЬИНА

Я снова увидела Власова, который твердо стоял посреди каюты, и сердце мое оборвалось. Я опасалась, что Слепой заметит мое состояние, села без спроса, приосанилась, закурила с независимым видом и пошире расставила локти, чтобы занять в каюте врага как можно больше пространства. В этот раз я уже была в состоянии рассмотреть каюту владельца линкора как следует. Собственно, смотреть было не на что. Стол, несколько компактных кресел; встроенный шкаф, стеллаж во всю стену с закрепленными книгами, привинченный к полу, книги — в основном техническая литература; несколько видеофонов внутренней связи и один — внешней; биоэлектронный компьютер; голый зеленоватый пол, как в коридорах, вход во второе помещение каюты; летучая мышь на лампе, дремавшая вниз головой, красивая и безобразная одновременно. В каюте по-прежнему царил полумрак, хозяин берлоги не включал верхний свет из-за мыши. Я уже привыкла к неоправданной роскоши убранства 'Феникса', разница между ним и каютой Власова каждый раз меня ошеломляла.

Интересно, Слепой пират действительно слепой или нет? Он не производил впечатления слепого. Власов стоял посреди каюты, и мне казалось, будто он занимает в ней все свободное пространство. Габариты ему создавал явно не жир, впечатление мешковатости было обманчивым.

— Как вы перенесли качку? — мирно спросил Власов.

— Ваш профессор дал мне какое-то зелье от качки. Вот, — для пущей убедительности я продемонстрировала флакон, который дал мне Качин.

— Вам он пригодится, — сказал Власов и уселся за стол напротив меня. — Вы еще раз убедили меня в своей способности терять ориентацию в самых неподходящих местах.

Я порозовела. Знает!

— Куда вы держали путь на 'Фениксе', пока не заблудились?

— Теперь это уже неважно.

Власов проигнорировал мое замечание.

— Такое впечатление, что никуда, — констатировал он. — Вы имели хоть малейшее представление, где вы находитесь? С астронавигацией незнакомы, а лезете в дальний космос. А вы знаете, что люди, которые не знают своих координат в космосе, назад не возвращаются? Их не могут найти.

От его вопросов я чувствовала себя неловко, как нашкодившая школьница, и это чувство вытеснило остатки страха. Я решила отвлечь его от моей персоны.

— Отчего была качка? — светским тоном спросила я.

— На самом деле линкор не качало, — охотно ответил Власов. — Когда судно долго перемещается в подпространстве, гравитаторы начинают 'пошаливать'. Гравитационное поле 'гуляет' и создает иллюзию качки.

— До чего же она реальна, — пожаловалась я. — Как и вибрация, кстати.

— Привыкайте.

— Значит, я здесь надолго?

У меня упало сердце. Власов смотрел на меня сквозь черные очки, как мне казалось, задумчиво. Я беспокойно заерзала в кресле.

— Вы и вправду слепой?

— Я прекрасно вижу.

— Зачем вам тогда черные очки?

— Мой взгляд смертоносен.

Я недоверчиво усмехнулась. Он сказал:

— Через час 'Стремительный' войдет в подпространство. Надолго. Будет качка. И вибрация тоже.

— Надолго? Мы летим куда-то далеко?

У меня до слез защемило в груди. Мне казалось, что чем дольше я в пути, тем больше я отдаляюсь от Земли, от детей. Зачем, почему я их бросила там, на Земле?

— Мы направляемся к Зарбаю. Будет бой, и я прошу вас не покидать пределов 'Феникса'.

Неужели он пригласил меня только для этого? Я состроила брезгливую мину.

— Я желаю только одного — вернуться домой. Мне до ваших мелких войн нет никакого дела.

— На Земле вас ждут. Для вас приготовлено место в камере, куда вас и водворят.

— Почему вы так решили? — оскорбилась я. — Откуда вы знаете, что меня ждет?

— Я мог бы знать и больше, если бы вы были разговорчивее. Я до сих пор не знаю, что вы из себя представляете. Но мне сейчас тоже не до ваших проблем. О них мы поговорим позже. Сидите пока на 'Фениксе'. Во время боя вам нечего делать на 'Стремительном'. Я не желаю садить вас под замок и поэтому надеюсь на ваше благоразумие. Еду вам принесут, когда механики включат гравитаторы.

Я сразу поняла, к чему Власов упомянул гравитаторы.

— На 'Фениксе' мне никакая невесомость не грозит, — с тоном превосходства заявила я. Мне было приятно сознавать, что я не во всем завишу от Власова с его линкором.

— Печальное заблуждение, — ответил на это бандюга.

— Почему же?

— Потому что гравитаторы на 'Фениксе' отключены.

— Я их не отключала. А если их отключили без моего ведома люди из вашей команды…

— Мои люди только обыскали яхту на предмет оружия, и все. Ваши гравитаторы отключились автоматически под воздействием гравитационного поля 'Стремительного'.

— Они включатся снова, — поморщилась я, желая закончить разговор. Власов снисходительно улыбнулся и сказал:

— На 'Стремительном' мощные глушители, милая Алика. Вместе с гравитаторами линкора они подавят и гравитаторы яхты. Так что будьте готовы к походной жизни.

Я расстроилась окончательно. Только вот капризничать было не перед кем.

— Почему вы не позволили мне обедать на яхте? Я не хочу ходить в столовую.

— Почему?

— Да потому что на меня пялятся! — разозлилась я. — Я вовсе не желаю быть объектом внимания. Я могу только догадываться, что тут обо мне думают.

— А я не желаю, чтобы вы замыкались в полном одиночестве на своей яхте. У вас должна быть возможность общаться, иначе вы одичаете и разучитесь говорить. Смею заверить, что мои люди ничего плохого о вас не думают.

Я снова не могла понять, шутит он или говорит всерьез. В том состоянии, в котором я находилась в последнее время, я почти не воспринимала шуток, и его заявление о том, что я могу одичать от одиночества, я восприняла на полном серьезе. Оно повергло меня в уныние.

— Сколько еще вы намерены меня здесь держать? Неужели так долго, что я успею одичать? У вас нет возможности отправить меня домой? Извините, но в это я не верю.

— У меня есть возможность отправить вас домой, но не сейчас. Я не собираюсь лишать вас надежды. А еще я не собираюсь нарушать ваши права, можете мне о них не говорить. Не желаю слушать банальности. Останетесь ли вы в моей команде на 'Тихой гавани' или отправитесь домой, зависит в первую очередь от вас. В данный момент я никуда вас не отправлю, потому что, повторяю, мой флот готовится к бою. Возможно, вы еще долго не покинете 'Стремительный'.

Власов говорил мне о том, что его флот готовится к какому-то мифическому бою, а сам, расслабившись, развалился на своем крепком стуле. Я ему не поверила. Он явно хотел поговорить со мной еще, но я не собиралась поддерживать разговор, загасила сигарету и встала. Привычка командовать взяла верх, и он сказал:

— Можете идти.

Как будто я не могла уйти без его команды! Это рассмешило меня, и я сказала:

— Вам надо готовиться к бою. Не буду отнимать у вас драгоценное время.

Пожалуй, в моем положении хамить не стоит, хотя схамила я сквозь искренний смех, который тщетно пыталась подавить. Я не ожидала, что мне станет смешно. Нервы расшатались вконец. Я поспешно убралась восвояси. В прошлый раз я тряслась от страха, в этот раз от смеха. Как ни странно, Власов мне симпатизировал. Было в нем что-то подкупающее. И еще: я перестала его бояться. Больше он не казался мне страшным.

Когда я покинула каюту Власова, я ощутила небольшую качку. Видимо, во время разговора со Слепым мне было не до нее, раз я ее не заметила.

С профессорским зельем я переносила псевдокачку гораздо легче. Вибрация оставалась такой же мучительной. Лисьенская люстра — сильно уменьшенная копия люстры в гостиной — непрерывно дребезжала. Качка загнала меня в кровать, потому что оставаться на ногах стало невозможно. Невозможно стало даже передвигаться на четвереньках. И главное, невозможно было предсказать, в какую сторону 'провалится' линкор в следующий раз. На душе длились сумерки. Я строила всевозможные варианты, как узнать о здоровье мужа и детей. Выздоравливают ли они или, возможно, умерли?

Затяжные провалы прекратились вместе с вибрацией, зато наступила невесомость. Я медленно воспарила над кроватью вместе с одеялом. К такому обороту я не готовилась даже несмотря на предупреждение Власова, которому я не очень-то поверила. Я бестолково потолкалась между зеленоватыми переборками каюты, не зная, куда девать собственные конечности. Одеяло предательски покинуло меня. По инерции я медленно дрейфовала к потолку, где мне пришлось уворачиваться от люстры, выполняя бестолковый акробатический номер. Никаких ламп в люстре не было и в помине. Лисьенские камешки, получив энергию, светились сами. 'Слезы' теперь брызгали с люстры в разные стороны. Очень красиво. Мне удалось укрепиться на потолочных выступах, служивших украшением, я повисла 'вниз головой' и возомнила себя летучей мышью, как раз такой, какую я видела у Власова в каюте. Убивая время, я баловалась с люстрой, подставляя ладони под непрерывный 'светопад' с лисьенских камешков.

Эта пытка продолжалась почти всю корабельную ночь, во время которой я не сомкнула глаз. Гравитаторы разгонялись постепенно, так же постепенно приходило приятное ощущение тяжести столь любимого тела. Наконец не качало, не вибрировало, не тряслось, не дребезжало, и наконец я нахожусь на палубе! Нос был заложен. Ползком я подтащилась к зеркалу и одурело уставилась на свое одутловатое лицо. Оно мне не понравилось. Я капризно отвернулась от собственного отражения, подобрала вероломное одеяло и сонно зевнула. Больше невесомости я не хотела.

Завтрак мне принесла узкокостная, огненно-рыжая девушка лет восемнадцати. Ее пламенные волосы озарили гостиную яхты. Ее лицо и руки были сплошь усыпаны веснушками, светло-карие глаза обрамляли рыжие пушистые ресницы. Она улыбалась куда-то внутрь себя и имела несколько отстраненный вид, будто этот человек жил в своем собственном замкнутом мире, не особенно высовываясь наружу. Она была настолько притягательна, что я не удержалась и расплылась в улыбке. Она передала мне контейнер с завтраком.

— В десять утра принесу ланч, — сказала она.

— Разве нельзя поесть в столовой?

— Идет бой. Меня во время боя отстраняют от дежурств, потому что я, видите ли, женщина.

Я недоверчиво пожала плечами. Какой бой? Было тихо.

Рыжая повернулась, чтобы уйти, но тут сильный толчок поверг нас обеих наземь. Я тут же вскочила на ноги, паникуя.

— Что это? Что? Что это было?

— В нас попали торпедой.

Рыжая очутилась на ногах быстрей меня. Она склонила голову, будто прислушивалась. — В причал угодили.

Она быстро, почти бегом, покинула яхту. Почему она решила, что угодили именно в причал? Я осталась одна наедине со своими страхами, чувствуя себя почти погребенной заживо.

МАТВЕЙ ВЛАСОВ

Я сожалел, что она ушла. Обычная одежда экипажа открывала гораздо больше, чем просторный мужской халат, но все равно недостаточно. Фигура выглядела захватывающе, маленькая, ладная, стройная. Джемпер слегка обтягивал высокую грудь. Ее пластика мешала мне трезво мыслить, каждый ее взгляд пронзал меня, как нож. Мог ли я предполагать, что так крепко сяду на мель? Я представил себе, какая у нее гладкая и теплая кожа, как вздрогнет ее упругий мускул под моей ладонью… Я с досадой встряхнул головой, отбрасывая непрошенные мысли. На защиту Зарбая встал почти весь флот Солнечной Федерации, подкрепленный флотом самого Зарбая. Разведчики донесли соотношение единиц противника и его расположение в зоне планеты. Земля не рискнула выставить весь свой флот. С точки зрения защиты самой Земли, это было оправданно. Зарбай имел весьма жиденький военный флот, но зарбаяне переоборудовали под военные корабли все свои коммерческие и пассажирские суда, приостановив на время лихолетья жизненно необходимые перевозки. Шутить они не собирались. Бой обещал быть жестоким и кровавым. Захлебнется кровью медчасть 'Стремительного', хотя смерть в космосе чаще всего мгновенна. Я не исключал, что зарбаяне при поддержке земной столицы будут стоять насмерть, и их придется разбить наголову. Я мрачно хмурился. Отказаться от Зарбая значило не выполнить ультиматум. Я направился в рубку.

— Курс на Кардабай, — приказал я Надыкто.

Надыкто начал быстро отдавать приказания. Наш флот в неполном составе устремился к Кардабаю.

…Как она чувствует себя, непривычная к обыкновенным нагрузкам?..

Кардабай тоже входил в условия ультиматума. Я надеялся поражением Кардабая немного остудить пыл зарбаян. Кардабай тоже готовился к нападению. Правда, без поддержки Земли и, разумеется, без какой-либо поддержки Содружества. Кардабай получит по заслугам, ведь его флот, в свою очередь, тоже не пришел на помощь соседям, когда они со мной воевали. На нашей стороне стояли внезапность, численный перевес, скорость и дисциплина. Кардабай смог выставить против нас военную эскадру в 26 кораблей, моя эскадра, шедшая на Кардабай, составляла 49 судов. Кардиане знали о численности вражеского флота, поэтому, стоило нашим кораблям появиться на их радарах, кардиане обстреляли нас ракетами дальнего действия. Этим они нарушили Кодекс, запрещающий применение подобных ракет вблизи населенных и пригодных к жизни планет. Наши артиллеристы без труда перехватывали ракеты в середине полета. Мы пока не стреляли, стремясь подавить противника демонстрацией мощи. Крылья нашего флота изогнулись спиралью на виду у противника. Эскадра Кардабая непрерывно извергала огонь, как извергает лай маленькая напуганная шавка. Я вышел на связь с флагманом кардиан и предложил сдаться. В ответ кардиане только усилили обстрел. Сквозь строй кардабайских судов со стороны планеты навстречу нам понеслись раскаленные добела 'веретена' — на Кардабае заработали наземные установки противопространственной обороны. На вылете из атмосферы температура 'веретен' достигала десяти тысяч кельвин. Наши корабли маневрировали, уворачиваясь от 'веретен'. Уничтожать эти снаряды ракетами было довольно опасно: 'веретена' распадались на несколько крупных осколков, летящих по отдельным непредсказуемым траекториям, способных пробить обшивку корабля за счет температуры и скорости. Шесть наших кораблей на время отошли в сторону, извергая ослепительно-белые огненные струи.

Несмотря на обстрел с планеты, мы уверенно сближались с противником. Со стороны кардианского флота полетели первые торпеды. Корабли Кардабая не стояли на месте. Снова начались попадания. Мы все еще не отвечали, занимая оборону. Особенно юркая канонерка засадила торпеду 'Стремительному' в район шлюза причала, и флагман содрогнулся от боли. В ходовой рубке не было слышно, как суетилась внизу команда, вручную задраивая переходы и гася пламя. Во время боя мои люди не доверяли автоматике. Несколько наших крейсеров по моему приказу начали класть торпеды. На борту неприятельского флагмана занялся пожар. Пожар внутри космического корабля — страшная вещь. Часто случается, автоматика задраивает переборки, а экипаж не успевает вовремя покинуть горящие отсеки. Часто люди задыхаются от дыма прежде, чем рванет взрыв. Эскадра Кардабая потеряла порядок, каждый старался отойти подальше от взрывоопасного линкора. Я предложил капитану горящего флагмана остановить бой и сдать эскадру. Вместо ответа капитан приказал кардианским кораблям не нарушать боевой строй. С горящего судна полетели торпеды. Мне не нравился неравный бой, который приняли эти горе-вояки, никогда боя не ведавшие.

Я вышел на связь с императором Кардабая. Кардабай — маленькая планета величиной с Луну, не имеющая особого веса в политике Содружества, торгующая сигаретами, шортами и сандалиями, а все туда же — империя! На экране замаячило холеное лицо императора. Его жирные брыли тряслись от страха, как у перекормленного хряка. Я пригрозил ему жесткой расправой, если он немедленно не отзовет остатки эскадры и не приготовит планету к добровольной сдаче. Он заверил меня, что все сделает.

Из рубки связи я перешел в ходовую рубку. Флагман эскадры Кардабая рванул. Пузырь белого пламени распирало во все стороны с непостижимой быстротой. Раскаленная пленка качнула 'Стремительный'. Обзорные экраны прояснились. Большого корабля не стало. Прыгунов в пилотажной рубке победно взмахнул кулаком, артиллеристы в боевой рубке радостно взвыли. Я особой радости не ощущал. Корабли Кардабая бестолково сгрудились в кучу, затем медленно, один за другим, стали занимать каждый свою орбиту. Бой был окончен.

Мы вышли на низкую орбиту Кардабая, переполнив ее своими кораблями. Видимая поверхность планеты напоминала сильно искореженный ржавый лист железа. Потом на поверхности показалась водная гладь, а дальше пошла сплошная облачность, лихо закрученная в спираль. Возник соблазн сгрести ложкой эту аппетитную на вид 'пену' и съесть. 'Стремительный' проплыл над центром пенной спирали, позволив заглянуть в глубокий 'глаз' циклона. Жаль, что Она не видит… Я на время расслабился, и ко мне снова пришла Алика… Непрошенная картинка ярко нарисовалась в моем сознании, как Алика, испуганная, одинокая, мечется в неизвестности по чужой яхте. Я не мог отделаться от мысли, что она находится в моих руках и совершенно беззащитна. Эти мысли нравились и не нравились мне. Я позвонил Ивану Сергеевичу и попросил его проведать Алику.

От мысленного созерцания Алики меня оторвал звонок адъютанта, сообщившего о готовности шлюпок. Такие большие суда, как 'Стремительный', в том числе крупные и средние крейсера, выводятся в космическое пространство лишь единожды. Вернее, выводятся их части. На орбите планеты завода-изготовителя их собирают, и вся жизнь корабля проходит в космосе.

Я отправился на Кардабай в сопровождении своих помощников, по пути оглядев сильно закопченные борта линкоров и крейсеров. Похоже, скоро им и маскировка не потребуется — на фоне черного пространства их никто не увидит.

ПРОФЕССОР КАЧИН

Матвей быстро насаждает свои порядки. Императора он выгнал взашей.

— Мне не нужен человек, не желающий помогать попавшим в беду соседям, зато пославший собственных людей на верную гибель, — заявил он императору. — Мне не нужен руководитель, который не умеет использовать ресурсы планеты и держит экономику в черном теле, а население — в нищете. Убирайтесь вон.

Часть администрации Кардабая разбежалась сама, многих из оставшихся чиновников Матвей выгнал так же, как императора. Теперь планетой правит губернатор. Он не из наших людей, он коренной житель Кардабая. Тридцать лет он проработал в администрации, вернее, служил при дворе императора на невысоких постах и отлично знает все местные особенности. Этот пожилой кардианин в спокойном тоне честно высказал Власову все, что о нем думает. Матвей невозмутимо его выслушал. После этого он беседовал с кардианином четыре часа и передал управление государством в его руки. После этого он и его помощники собрали оставшихся членов правления для длительной беседы и пересмотра бюджета планеты, ибо почти все статьи вызвали у Власова искреннее недоумение. Чиновники не возражали ни против навязанного сверху губернатора, ни против новых порядков, вводимых Власовым с учетом местного менталитета. К тому же они быстро поняли, что высказывать собственную точку зрения при новом владыке не возбраняется, но только при условии, что точка зрения является дельной и имеет практическую ценность.

Нововведениями остались довольны коммерсанты. Теперь они будут торговать на захваченной Власовым территории почти без пошлин и лишних формальностей, а это — четыре планетарных системы и несколько независимых планет! От некоторого понижения цен выигрывает население. Предприятиям выгода: с понижением цен покупатели смогут купить больше товаров — можно увеличивать производство. Люди смогут свободно перемещаться внутри нашей территории, не нужно утомлять себя оформлением кучи бумаг.

Нововведения вызвали недоумение среди населения, проживавшего в последнее время в постоянном напряжении. Люди ожидали, что их ограбят, погонят с обжитых земель, заставят непомерно трудиться, запретят покидать пределы Кардабая, отберут последнее. Ничего подобного не случилось. Не случилось вообще ничего экстраординарного. На собственность жителей никто не покушался. Захватчики не претендовали на казну Кардабая, не требовали контрибуций, не грабили и вообще не лезли на глаза. Жизнь текла своим чередом, население несколько расслабилось. Люди 'снизу' увидели только типичную смену власти, и ничего больше. Пикетчики, демонстранты, строители баррикад и партизаны разошлись по домам. Патриоты успокоились.

Нам нельзя было засиживаться на Кардабае. Флот Земли находился совсем недалеко. Ремонтные бригады спешно латали корабли на орбите, челноки доставляли с планеты универсальные комплектующие, купленные экипажами судов у местных производителей за котирующуюся земную валюту. Наши люди с тоской смотрели на планету из иллюминаторов. Власов не позволял людям расслабляться во время военных действий. На планету высаживались только те, чье присутствие там было необходимым. Люди из ремонтной бригады могли чувствовать себя счастливыми, ступив разок на открытую почву Кардабая. Мало кто из астронавтов мог похвастать тем, что выходил в открытый космос за пределы корабля. Для этого существовали специально подготовленные бригады космонавтов. Как правило, астронавты имеют две смежных профессии, но не больше.

Вернувшись с планеты на 'Стремительный', Матвей надолго заперся со своими помощниками в совещательном салоне. Затем он увел флот в безлюдье космоса. Наш флот прихватил с собой все военные суда Кардабая. Власов распределил кардианские экипажи по разным кораблям ради избежания возможных бунтов. Всех проявивших нежелание служить под его началом Матвей отправил по домам. Ожидание грядущего тяжелого боя на равных держало экипажи в напряжении, и я с утроенной энергией заставлял людей строго соблюдать режим, посещать тренировочный зал и столовую. Впрочем, все в те дни были на редкость покладисты.

МАТВЕЙ ВЛАСОВ

В этот раз произошла небольшая перемена: она попросила разрешения курить в моей каюте. Она держала сигарету в точеной руке, ресницы золотились, золотилось нежное колечко, упавшее на ее лоб. Тонкий джемпер слегка обтягивал грудь. Она отвлеченно улыбалась своим мыслям, почти безмятежно, и я гадал, маска это или нет.

— Расскажите о своих проблемах, — спокойно попросил я ее.

Алика чуть склонила голову к плечу, с интересом разглядывая меня, словно редкий экспонат. Улыбка стала немного шире. Я заметил в ее желтых глазах еще более светлые крапинки. До чего она была близка и недоступна! У меня перехватило дыхание. Алика уловила перемену, насторожилась и перестала улыбаться. Рысь, настоящая рысь.

— По-прежнему не хотите ничего рассказывать, — с сожалением сказал я. — Тогда расскажите мне о Земле.

— Вы не знаете новостей? — удивилась Алика. — О чем вы не знаете? Что нового изобретено или кто наш последний президент?

Как объяснить ей, что я хочу от нее услышать, как плывут по земному небу облака, как шелестят осенние листья, как поют птицы, как грохочет морской прибой и пасутся на лугу коровы и лошади? Так сложилось, что я не хотел бы получить возможность вновь насладиться красотами земной природы. Это означало бы близость катастрофы, которую я предотвращал, объявив войну Содружеству. Я мог ступить на Землю только в качестве захватчика, а я не хотел, чтобы Землю захватывал кто бы то ни было, это означало бы поругание моей родины.

Алика хотела что-то спросить, но посмотрела на мое лицо и передумала. Это меня зацепило. Я не люблю смотреть на свое отражение в зеркале. Дело вовсе не во внешности, которая меня устраивала, а потому что мешали очки. Я их ненавидел.

— Я хочу вернуться домой, вот и вся проблема, — вдруг сказала Алика.

— Это пока невозможно.

— Почему?

— Для правосудия ты убийца, угонщица. Ты объявлена в розыск. Ты понимаешь, что это означает?

— А ты — захватчик и грабитель, — дала мне сдачи Алика без особой злости. — За твою голову обещали хорошую премию.

— От которого государство оттяпает третью часть, — хмыкнул я.

— Все равно останется достаточно.

— Ты решила сдать меня властям?

— Если такая возможность представится — сдам, — пообещала Алика.

— Договорились, — согласился я и в виде примирения предложил ей стакан минералки. Здесь, на военном линкоре, я не имел возможности ухаживать за ней. У меня случались романы на планетах, на которые мы высаживались. Я намеренно не привязывал к себе женщин и после неизбежного расставания без особых страданий выкидывал их из головы вместе с их слезами, вспышками ревности и сценами прощания. Вместо меня за Аликой ухаживал Иван Сергеевич. Он любезно сопровождал ее в столовую и по вечерам развлекал бесконечными рассказами. Алика благосклонно терпела его, хотя и недолюбливала. А может, мне так казалось, что недолюбливала, тут я разобраться не мог.

Алика поднесла стакан к губам и остановилась. Я знал, почему, и улыбнулся. Вода в стакане смотрелась как безбрежное озеро, в которое садится пылающее солнце; золотая дорожка тянулась от солнца к губам. Уровень воды в озере падал, все ниже садилось солнце, все больше темнело алое небо. Алика пила воду и любовалась закатом. А я с щемящим чувством любовался на нее. Солнце закатилось, в ночном небе над невидимым в темноте озером зажглась одинокая звездочка.

Алика поставила стакан на стол.

— Тебе придется погостить у нас еще немного, — негромко сообщил я.

— Это почему же? Ты же сам сказал, что я могу вернуться на родину в любой момент, как только закончится бой.

— Я такого не говорил. Тебе лучше переждать здесь свои земные неприятности. Я уверен, что ты ни в чем не виновата. На Земле не дураки, разберутся. А пока они разберутся, тебе лучше погостить у нас, чем в камере предварительного заключения, верно?

— Зато в камере предварительного заключения меня могли бы навещать родные. Я бы каждый день общалась с ними!

— Только вот какие там условия по сравнению с твоей несравненной яхтой!

— А мне без разницы, какие условия, лишь бы семья была рядом. Почему ты не высадил меня на Кардабае, который теперь ваш? Кардиане теперь ваши, они не сдали бы меня Солнечной Федерации. Я могла бы переждать неприятности там.

— Кардабай — нищее государство. Виновен в этом бывший император, ну да это теперь неважно. Условия там ненамного лучше, чем в земном КПЗ, смею тебя заверить. И от своих детей ты была бы не ближе, чем здесь.

— Откуда такая забота обо мне, Матвей Васильевич? Это странно и подозрительно. Не все ли тебе равно, что со мной станет вне твоего линкора?

— Да, я отвечу на твой вопрос. Мне не все равно. По правде говоря, мне не нужны посторонние люди на флагмане, тем более женщины. Сказать честно? Любого другого человека я отпустил бы на все четыре стороны, если только он не захотел бы остаться в моей команде. Ты мне нравишься, Алика. Просто безумие какое-то. Я тебя хочу. Я хочу, чтобы ты стала моей. Сейчас.

Алика вскочила, пылая праведным гневом.

— Я замужем, ясно? Я мать троих детей! — гордо отчеканила она.

— Подожди, — остановил я ее на полпути к выходу. — Я знаю, что ты замужем. Однако Земля далеко. Сядь обратно.

— Ты пользуешься моим беспомощным положением, — гневно бросила Алика.

— Ты права, именно это я и делаю. Ничто не мешает мне сказать, какие чувства я к тебе испытываю.

— Я не верю тебе. Я хочу вернуться домой.

— Ты сядешь в тюрьму.

— Я уже не боюсь.

— Алика, я не собираюсь вечно мотаться по Галактике. Пройдет совсем немного времени, и я осяду на одном месте. Это правда. У тебя есть возможность начать все заново. Со мной. Ты любишь своих детей и не можешь без них — я заберу их с Земли к нам. Ты подумай, может, стоит остаться со мной? Моей любви хватит на двоих.

Она ничего не отвечала, только стояла и ждала. Она не уходила только потому, что от меня зависело, отправится она домой или нет. Я понимал это слишком хорошо и страдал от этого. Потом она сказала:

— У меня нет ни причин, ни желания менять свою жизнь. Там, на Земле, я счастлива со своей семьей и другой семьи я не хочу. Ты говорил мне, что только от меня зависит, вернусь я домой или останусь здесь. Я хочу вернуться. Что еще от меня требуется, чтобы я вернулась? Что я должна такого сделать?

Она спросила это с надрывом в голосе, вовсе не играя.

— Хорошо, — сквозь зубы произнес я, чувствуя, что от болезненной неудачи закусываю удила. — Я отправлю тебя на Землю. Куда ты там попадешь, в тюрьму или домой, это уже твое дело, хотя мне это не безразлично. Но у меня есть условие. Я тебя просто так не отпущу.

— Какое условие? — нетерпеливо спросила Алика.

— А ты не догадываешься?

Алика стояла передо мной бордовая, а теперь она просто побледнела. Я даже не думал, что возможна такая метаморфоза: сначала человек красный, а потом сразу такой белый. Я нервничал, досадовал, ждал ответа, но она молчала, уставившись в пол. Я не выдержал, сказал:

— Ты вернешься на Землю, если будешь моей хотя бы раз. Заодно отплатишь мне за мои бессонные ночи.

На самом деле я собирался затащить ее в постель на целую корабельную ночь, а то и на сутки. Я не сомневался, что это мне удастся. Редкая женщина не падка на ласки. А потом, возможно…

— Я согласна, — тускло сказала Алика, не глядя на меня.

Радости я не почувствовал. Ее обреченность внезапно вызвала у меня вспышку гнева.

— Все?! Так просто сдалась?! — рявкнул я. Она вздрогнула и вскинула на меня испуганные глаза. Я разозлился еще больше.

— Не так просто, — осадила она меня. — Там, на Земле, мои дети.

Ответ сразу остудил мой гнев. Я подошел к ней и крепко взял ее за локоть.

— Неужели ради своих детей ты готова на все?

— Я плохая мать. Я бросила их. Я не имела права так поступать. Я обязана к ним вернуться. Они нуждаются во мне, особенно сейчас.

Я разжал пальцы и отошел от нее. Я был способен раздавить ее в своих объятиях. И мне так хотелось, чтобы она тоже меня обняла, чтоб смотрела на меня своими рысьими глазами… Усилием воли я остался стоять на месте.

— Насилия не будет, — сказал я ей. — Ты почувствуешь ко мне влечение, Алика. А потом я тебя отпущу.

— Я не могу тебя любить, — прошептала Алика.

— Можешь. Я помогу тебе.

Я 'открыл барьер'. Я ожидал лавину страха, но страха не было. Его место заняла обреченность. Алика действительно была согласна на любую жертву, лишь бы снова быть со своими детьми… и с мужем. А на Земле ее ожидала тюрьма. Вероятно, она не сможет доказать свою невиновность. После ее слов я сильно сомневался, что она способна поднять руку на собственного ребенка. А еще я не хотел принимать жертв от любимой женщины.

Я мысленно потянул ее к себе. Своей способностью внушать людям разные ощущения я пользовался крайне редко и только в самых безвыходных ситуациях, отчасти оттого, что я был, можно сказать, вооружен против безоружных, отчасти из-за невыносимых головных болей после этого. Сейчас последующая расплата меня не заботила. Я внушал Алике влечение ко мне, чувство любви, нисколько не отличающееся от настоящего.

Вместо того чтобы потянуться ко мне, Алика попятилась. Внушаемое мною чувство здорово напугало ее. Я подошел ближе, она отшатнулась.

— Нет, — твердо сказала она.

Она медленно пятилась от меня. Я усилил внушение. Она боролась с собой, отступая. Я применил всю свою силу, на какую только был способен. Алика, задыхаясь, прижалась спиной к стене и смотрела на меня расширенными глазами. От внутренней борьбы лоб у нее покрылся тонкой пленкой испарины. Я подошел к ней и обнял ее упругое тело. Мое сердце билось, как тяжелая кувалда. Ее глаза со светлыми крапинками были совсем рядом. Ближе… ближе… Я был совсем близок к своей цели, так близок, что у меня темнело в глазах.

— Расслабься, — шепнул я ей, сжал ее крепче и поцеловал ее в губы. Ее тело обвисло в моих руках.

Я 'опустил барьер'. Борьба окончилась обоюдным поражением. Я отнес Алику в кресло, наслаждаясь близостью ее бесчувственного тела. Она оказала достойное сопротивление. Я хотел побрызгать ей в лицо водой, но не успел дотянуться до графина. Расплата за 'открытый барьер' обрушилась на меня со всей своей сокрушающей силой. Она швырнула меня оземь и скорчила в клубок, погрузила в море немыслимой боли.

ПРОФЕССОР КАЧИН

Хоть я и прожил длинную жизнь, мне до сих пор приходилось удивляться. Сегодня я удивился очень сильно, потому мне звонила Алика из каюты Матвея. Я сразу решил, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

— Иван Сергеевич! — проговорила она срывающимся голосом. — Власову плохо!

Я испугался, уронил пустую пробирку на клавиатуру видеофона, схватил чемоданчик и опрометью бросился туда. По дороге я догадался, что Матвей надолго 'открывал барьер', общаясь с Аликой, к которой был неравнодушен. Так оно и было. Он корчился на полу без сознания, а испуганная Алика с бегающими глазами буквально повисла на моей руке.

— Не суетись и не болтай, лучше положи ему на лоб мокрое полотенце, — указал я ей, пока возился со шприцом и ампулой. Я ловко придавил коленом его руку к полу, засучил рукав водолазки и загнал шприц в вену. Алика смочила полотенце водой из графина и положила его на лоб Матвею.

— Сейчас ему станет легче, — заверил я ее. — Не пугайся, это не эпилепсия.

— Он чем-то болен?

— У него завидное здоровье. Лучше скажи мне, что здесь произошло.

Алика сердито отмахнулась. Ей было больно видеть поверженного великана. Пальцы Матвея скребли по полу. Она хотела взять их в свою руку, но я вовремя заметил ее намерение и остановил ее.

— Не советую. Он тебе все пальцы переломает.

— Что же с ним все-таки?

— Видимо, его очень интересует, что ты за человек такой. У него есть способность улавливать чужие чувства…

— Мысли?

— Нет, не мысли. А потом расплачивается за это. Именно так, — уклончиво ответил я. — Он редко идет на этот фокус. Что тут произошло?

Алика хмурилась. Хороша, очень. Я знал о страсти Матвея и понимал его. Ему было на что положить глаз. Я понял, что произошло, и без объяснений Алики. Он пытался влюбить ее в себя и опрометчиво применил все свои возможности, иначе бы приступа не было. Напрасно он делал это, теперь Алика напугана. Раньше она относилась к нему очень даже благосклонно, я это видел. Ни к чему вся эта история, совершенно ни к чему. Девочку необходимо немедленно отправить домой, даже если ее там посадят.

Он начал приходить в себя. Алика поднялась с корточек и удалилась с гордым видом. Матвей сел, держась за голову. Разумеется, голова у него раскалывалась. И поделом. Матвей огляделся.

— Ее ищешь? — недовольно пробурчал я. — Она ушла. И нечего без конца тягать ее к себе в каюту. Она сюда ходит, как на плаху.

— Знаю, — процедил Матвей и поморщился от головной боли.

— Зачем ты применял силу? Будь, наконец, человеком, ей необходимо вернуться домой, — сказал я ругливо.

— Не попадет она домой, ее посадят, — перебил он меня.

— Неужели ты всерьез думаешь, что в полиции работают одни дураки, которые только и делают, что людей сажают? Это просто твои оговорки, тебе нужен повод, чтобы держать ее здесь. Что тебе нужно от нее?

— Иван Сергеевич, я ее люблю, — мрачно пожаловался он.

— А она, вестимо, замужем, и у нее трое детей, — закончил я.

— Откуда тебе это известно?

— Она сама мне об этом сказала. Я даже знаю, как зовут ее детей, и что они любят.

— Она и это тебе сказала?

— Конечно. Ведь я спросил ее об этом.

Матвей хмурил брови. Вздумал ревновать ее ко мне, старому.

— У нее правда желтые глаза? — вдруг спросил он. Нет, это неисправимо!

— Правда, — сердито ответил я. — Абсолютно неважно, какого цвета у нее глаза. Ее необходимо вернуть домой. У нее дети. У тебя детей нет, поэтому у вас с ней разные ценности, но ты пойми ее все-таки! Она — мать, понимаешь? Не может она их бросить.

— Я заберу ее детей, — выдал Власов.

— Что?! А отца детей ты тоже заберешь? А какого мнения все эти люди, которые по фамилии Юрьины, которых ты хочешь разлучить, ты в курсе? Что ты мелешь всякую чепуху, Матвей? Тебе ведь на дух не нужны ее дети!

— Мне нужна она.

— Оттого, что ты ее держишь пленницей, она тебя не полюбит, как бы ты ни старался. Она свою любовь на Земле оставила.

Я собрался было начать длинную ругливую тираду, как вдруг 'Стремительный' потряс глухой удар. Завыла сирена. Матвей вскочил на ноги. Его туша успела опередить меня на выходе. Я вышел из каюты и скоренько отправился в медчасть. Я не исключал возможных ранений. Удар, сотрясший линкор, наводил на мысль о торпеде. Мимо меня пронесся Прыгунов, следом промчались штурманы. Все они исчезли в люке, легко скользнув по вертикальному трапу. Похоже, ребята затеют погоню за судном, которое нас торпедировало.

АЛИКА ЮРЬИНА

Первобытный ужас перед этим страшным человеком давно прошел. Мои первые страхи, темные, пещерные, тоже давно остались в прошлом. Теперь они приобрели конкретные очертания. Я снова стала его бояться, и расслабилась я совсем напрасно. Меня колотил озноб при одном только воспоминании о способностях этого мутанта. Он не мог быть человеком, я убедилась в этом. Теперь я точно знала, чего мне следовало опасаться. 'Стремительный' казался мне околдованным замком. Здесь все очарованы. Он держит всех с помощью своих способностей, поэтому люди так преданы ему. И профессор, и капитан Надыкто, и любитель баек Иваненко, и рыжая Мария — абсолютно все. Но как только иллюзия развеется, все до единого в ужасе разбегутся. Вот именно, разбегутся! Теперь я понимала, почему позволила себе расслабиться — потому что он постоянно действовал на меня, так же, как действовал на всех людей из своей команды. Теперь меня не ослепляли никакие иллюзии, и поэтому я знала, что делать. Бежать!

Яхта Гансона, которого я сроду не видала, являлась последней венерианской моделью, и мутант, воюющий на периферии Содружества, мог и не знать кое-каких технических нововведений в центре мира. Взломанный мною бортовой компьютер открыл мне многое из того, чего не было в толстом классическом учебнике. Яхты класса 'Парабола' могли самостоятельно передвигаться внутри такого большого корабля, как 'Стремительный'.

Я торопилась, волнение мешало сосредоточиться. 'Алика, возьми себя в руки!' — приказывала я себе. Тряскими руками я включила передние обзорные экраны. Передо мной предстала неуютная громада дока, тускло освещенная парой прожекторов. Остальные прожекторы бездействовали. Сумрак частично скрывал множество шлюпок и челноков, расположенных по всей площади двух стен наподобие сот, подъемные механизмы и вспомогательный внутрибортовой транспорт. Прямо по курсу зиял просторный коридор, по которому яхту перевели из шлюза вглубь 'Стремительного'. Жирно блестели рельсы. Освещение показалось мне недостаточным, и я врубила мощные прожекторы 'Феникса'. Док ослепительно вспыхнул, и прожекторы пришлось вырубить. Возня с освещением до крайности раздражала меня. Я торопливо открыла учебник. Я не все помнила, зато знала, где что в учебнике находится. Попутно я черпала информацию из компьютера. Запустила малый дизель. Яхта двинулась по рельсам вдоль коридора. В другое время я бы испытала удовольствие от послушания большого и сильного зверя. По пути я миновала ворота, открывшиеся при приближении яхты, и оказалась в большом шлюзе причала, наспех залатанного ремонтной бригадой после попадания кардианской торпедой. Ворота шлюза не открылись. Я отъехала от них и подъехала снова. Безрезультатно. В такие моменты я быстро соображаю. Даже быстрее, чем следовало бы. 'Феникс' имеет две пушки! Какая жалость, что не ракетные установки. Я торопливо застучала клавишами компьютера. Целиться было ни к чему, цель отливала сталью прямо перед выкатившимися дулами пушек. Прогремел выстрел. Звук я приняла не слухом, а всем телом. Яхту отбросило назад, к воротам переборки. Меня выбило из кресла, швырнуло вперед, потом на пол. Я в кровь разбила лицо. Считать царапины было некогда, я вскарабкалась обратно в кресло. Перед глазами стоял красный туман, сквозь который я разглядела, что второго выстрела не требуется. Путь был свободен. Я лихорадочно взялась за штурвал.

Яхта понеслась прочь от линкора. Очертания огромного корабля быстро растаяли в черноте космоса, но 'Стремительный' оставался на дисплее радара. Я совершила короткий прыжок в подпространстве, потом еще и еще. Длинные прыжки не давали никакого преимущества, скорость в подпространстве одинакова для всех — пять парсеков в час. Я петляла, выскакивая из подпространства и ныряя туда заново, только в другом направлении. Частые короткие прыжки нещадно дергали 'Феникс', тянули его то в одну сторону, то в другую. Одно дело, когда яхта совершает одиночные прыжки, которые проходят незаметно для организма. Другое дело — когда она выходит из подпространства и тут же ныряет вновь. Я и не догадывалась, насколько мне будет трудно. Меня замутило от перегрузок. После восьмого прыжка я остановилась. С меня хватит. В горле стоял ком.

Теперь меня точно не найдут. Я расслабилась. То, что меня не найдет вообще никто, в голову как-то не приходило. Зато я была твердо уверенна, что в бортовой компьютер 'Феникса' при регистрации судовладельца заложили программу возвращения в порт приписки. Подобные программы закладывают в компьютерный центр любой яхты для частного пользования. 'Феникс' по судовым документам значился в одном из космопортов Земли, и это было замечательно. Скоро я буду дома.

Однако я не ведала истинных возможностей современной техники. Я издала крик отчаяния, увидев в иллюминатор быстро надвигающиеся бортовые огни 'Стремительного'. Удрать от Власова оказалось делом хлопотным.

— Яхта 'Феникс', вызывает 'Стремительный', - заговорил эфир голосом Иваненко. Я снова 'запрыгала' в подпространстве. Я совершала прыжок за прыжком, на пределе своих физических возможностей, пока не начала терять сознание. Я остановилась. Зрение прояснилось, и первое, что я увидела в обзорный экран, были огни 'Стремительного'. И тут на моих глазах линкор исчез. Я потрясла головой, но 'Стремительный' не появился. Я перевела взгляд с обзорных экранов на дисплей радара — корабля не было и там. 'Да он же навесил маскирующее поле!' — осенило меня. Вооруженный до зубов исполин был рядом, а я его не видела. Мысли метались в поисках выхода. 'Феникс' медленно поворачивался вокруг своей оси. В обзорный экран вплыл безбрежный поток астероидов пополам с мелкими булыжниками. Бесформенные камни разного калибра на приличном расстоянии друг от друга мирно плыли мимо яхты почти с одинаковой скоростью. Я направила яхту к ним, погасила все освещение и затесалась в поле. Здесь громадное судно меня не достанет.

МАТВЕЙ ВЛАСОВ

— Сейчас на 'Фениксе' перегрузки — врагу не пожелаешь, — заметил Надыкто. Его замечание, сделанное будничным тоном, настроения мне не прибавило. 'Стремительный' снова и снова нырял в подпространство вслед за яхтой.

— Сумасбродная баба, — недовольно ворчал Иваненко после каждой безрезультатной попытки выйти с ней на связь. — Она бессовестно брешет, будто водит яхту по учебнику. Хоть бы догадалась гравитаторы вырубить, ей бы полегче было. Вышла бы на связь — я бы ей посоветовал.

— Уж я бы ей посоветовал, — буркнул Надыкто.

Я знал дословно, что думал капитан, с которым я сотрудничал уже два года. Что он, каперанг, на военном линкоре вынужден гоняться по космосу за… сумасбродной бабой. И бросить нельзя — бесчеловечно…

Приборы показывали наличие у яхты искусственного гравитационного поля. 'Стремительный' был оснащен защитой от перегрузок во время прыжков. На маленьких судах ее не устанавливают. Некуда и незачем. Я беспокоился. Алика могла потерять сознание от перегрузок. Если это произойдет в подпространстве, мы не сможем достать ее, а спятившие маломощные гравитаторы очень скоро разорвут яхту на части.

— Какая сейчас нагрузка на 'Фениксе'? — поинтересовался я у Надыкто.

— Восемь 'G'.

'Выдержит', - с сомнением думал я. С каждой минутой я мрачнел все больше.

— А что она от нас удирает? — подал голос Прыгунов.

— Потому что мы — бандиты, — сердито ответил я.

'Феникс' прекратил изматывающую скачку. Меня это не обрадовало.

— Навесь маскировку, — велел я Прыгунову.

Звякнул телефон, я ткнул пальцем в пульт видеофона.

— Вас профессор, — сообщил оператор внутренней связи.

— Давайте профессора.

'Опять нравоучения, только их мне сейчас не хватало', - с раздражением думал я.

— Есть разговор, — сказал мне Иван Сергеевич. — Подойди ко мне. Я рядом с рубкой.

— Позже.

— Сейчас.

В голосе Качина прозвенел металл. Я отправился к нему, злясь и недоумевая, что заставило его выдернуть меня из рубки в такое неподходящее время. Неужели и в самом деле нравоучения?

— Брось ты это дело, Матвей, — встретил меня Иван Сергеевич. Я набычился.

— Пусть возвращается домой. Это ее право, — добавил профессор.

— Она не вернется домой, — ответил я. — На борту нет ни капли воды и ни крошки съестного. Кроме того, она незнакома с астронавигацией.

— Ей и не надо знать навигацию. Она взломала защиту бортового компьютера. На любой яхте есть программа, обеспечивающая возвращение в порт приписки.

— Верно, есть. В пределах ста парсеков. Сколько парсеков до Солнечной системы, а? Иван Сергеевич?

Профессор изумленно открыл рот.

— Ай-яй-яй! — вымолвил он и печально добавил:

— Тогда спаси девочке жизнь. А потом верни ее домой.

Отвязавшись от Качина и избежав нравоучений, я вернулся в рубку. Прямо по курсу двигалось поле астероидов.

— Яхта вошла в поле. На связь не выходит, — сообщил Надыкто. Яхты не было видно среди мелких булыжников. Каменюки двигались примерно с одинаковой скоростью, разница в скоростях была небольшая. Алика вырубила освещение, наивно полагая, что ее не будет видно ни на дисплее радара, ни на многочисленных приборах и датчиках.

Линкору нечего было соваться в этот рой.

— Три экипажа на шлюпки, — скомандовал я.

Через десять минут ворота шлюза выпустили в пространство три шлюпки, похожих на мутно-серые блины. Шлюпки вошли в поле астероидов в разных местах. Яхта упрямо не желала вылетать из потока, лавируя между булыжниками. Два камня столкнулись между собой и полетели в разных направлениях, сбивая с курса попадавшиеся навстречу камешки. Волна каменных столкновений убежала вперед, в темноту, за поле видимости. Шлюпки взяли яхту в 'коробочку' и выгнали на открытое пространство. 'Стремительный' выпустил абордажные захваты, невидимые для 'Феникса'. Захваты стиснули яхту и затащили ее внутрь линкора. Ворота абордажного шлюза плотоядно раскрылись, и слегка поцарапанная захватами яхта отправилась по рельсам на прежнее место в доке. Я отправился встречать беглянку, стараясь не сорваться на бег.

Несколько приличных вмятин на обшивке свидетельствовали о встречах с мелкими камнями. Ремонтная бригада уже второй раз вскрывала злополучный люк яхты. Я предположил, что Алике понадобится врач, но Иван Сергеевич уже предупредил меня своим появлением. В руке он держал чемоданчик. Он сокрушенно качал седой головой, прикрытой белым хлопчатобумажным колпаком, щурился от света ярких прожекторов, но помалкивал. Я первым торопливо вошел внутрь яхты. Алика безмолвно сидела в кресле перед пультом, пристегнутая ремнями, и при моем появлении не шевельнулась. Ее лицо, руки, весь пульт были запачканы кровью. Меня бросило к ней, всего меня обдало жаром. Мелькнула испуганная мысль — жива ли? Я тронул ее за плечо, и она зашевелилась. Я испытал огромное облегчение, потрясшее меня не меньше, чем испуг, и опустился перед ее креслом на колени. Наши лица оказались вровень. Алика подняла голову, оживший взгляд остановился на мне. Теперь я точно знал, что глаза у нее желтые. Она ожидала по меньшей мере смертной казни. Я сжал ее окровавленные руки.

— Ты не перестаешь преподносить мне сюрпризы, — сказал я ей. Голос от пережитого волнения прозвучал хрипло, и я смутился. На измученном лице Алики проступило удивление.

— Ты занимаешь всю рубку, — заявил Иван Сергеевич позади меня. Я поднялся.

— Ну-ка, потеснись, — он крякнул, отодвинул меня в сторону и склонился над Аликой. — Вот ты и попала ко мне в руки.

Иван Сергеевич захихикал и достал из чемоданчика шприц.

— А ну брысь все отсюда! — прикрикнул он на ремонтников, смущенно топтавшихся на пороге рубки. — Тебя это тоже касается, — сказал он мне и снова повернулся к Алике:

— Дай-ка сюда локоток… Какой он красивый…

Я в это время отдавал приказания:

— Все оружие на борту 'Феникса' демонтировать. Реактор аннигилировать. Рембригаду — в шлюзовой отсек. Адъютанта ко мне с отчетом о позиции флотов Содружества.

НИКОЛАЙ КОНОВАЛОВ, следователь

Наконец врачи пропустили меня к Юрьину. Юрьин оказался человеком с добрым улыбчивым лицом и светлыми глазами. Ему пересадили тридцать процентов кожи, и теперь, частично забинтованный, он покоился в медицинском гравиложе и был похож на куколку бабочки. Он доверчиво улыбнулся мне навстречу, осторожно прикрывая глаза веками с обгоревшими ресницами.

— Коновалов Николай Дмитриевич. Следователь, — представился я.

— Евгений, — он подал мне левую руку, уцелевшую от ожогов. — Врач предупредил меня о вашем приходе. Чем могу быть полезен?

— Я веду дело вашей жены.

— Разве она в чем-то обвиняется?

— Ваша жена подозревается в поджоге вашего дома и попытке убийства вас и вашей дочери. Помимо этого, она обвиняется в угоне прогулочной яхты.

Юрьин был потрясен. Он сделал неудачную попытку подняться и кхекнул от боли.

— Что за чушь вы городите? Алика пыталась убить Катю? Или Нину? Кого она пыталась убить? Мало нам пожара, теперь еще это глупое подозрение!

— Вот я и пришел к вам, чтобы вы подтвердили, что это чушь.

— Да очень просто! Николай Дмитриевич, она неспособна на убийство! Нет, нет, Алика не пацифист, конечно, но для нее даже просто ударить человека проблема. Это нелепость. Понимаете, она не может убить!

Он замолчал, потом с тревогой спросил:

— А что с Катей?

— Катя получила сильные ожоги. Поправляется, как и вы, только пока не может говорить.

— У нее обгорело лицо? Ах, боже мой… — Юрьин болезненно поморщился. — Больно-то как. Как ей, маленькой, больно… А где остальные дети, Алика?

— Нина у бабушки, с ней все в порядке. Миша в больнице…

— Миша тоже в больнице? Почему?!

— Вы не беспокойтесь, с ним все в порядке. Физически он здоров. Он пережил шок в связи с пожаром. Через пару дней его заберет бабушка. Кстати, вам не трудно разговаривать?

— Ничего, — поморщился Юрьин и даже вымученно улыбнулся. — Вы до сих пор ничего не сказали о моей жене.

— Она, к сожалению, в розыске.

— Какая нелепость. Она такая добрая, Николай… Забыл, как у вас отчество.

— Дмитриевич, — подсказал я.

— Николай Дмитриевич. Она очень добрая, она такая хорошая мама. Заботливая, суетная такая. Она не могла никого убить. Да что за глупость на самом деле!

— Расскажите, что произошло во время пожара.

— Рассказывать-то нечего, — вздохнул Юрьин. — Но вы-то мне верите, что моя жена ни в чем не виновата?

— Это будет зависеть от вашего рассказа.

Юрьин осторожно повозился в гравиложе, устраиваясь удобнее.

— Я приехал домой на обед. Знаете, мы живем за городом, чтобы дети постоянно были на свежем воздухе. Алика после рождения Ниночки уволилась с работы, чтобы постоянно быть вместе с детьми. Это временно, пока они маленькие. Так вот. На обед я езжу редко и в разное время. Я экспедитор, у меня ненормированный график. Я, значит, приехал, а дом полыхает. Я удивился, почему не сработала пожарная сигнализация…

— Почему вы решили, что она не сработала?

— Потому что пожар был в самом разгаре, а пожарных до сих пор не было. Дом был уже весь в огне, а пожарных не было, понимаете, Николай Дмитрич? У нас как-то раз сигнализация сработала, когда на плитке горела рыба. Это Катенька маме помогала, сюрприз хотела сделать. Дым пошел, и пожарные тут как тут… В общем, вызвал я пожарных, затем побежал вокруг дома. Зову Алю, детей — никто не откликается. Нина, младшенькая, в тот день гостила у бабушки. Никто не откликнулся, и я бросился в дом. Там было полно дыма, ничего не видно. Мне пришлось вернуться на крыльцо, набрать в легкие воздуха, и только потом вернуться в дом. Я на ощупь добрался до лестницы на второй этаж. Сверху я расслышал Катин кашель и плач. Я стал ее звать, хотел за ней побежать, успел подняться на несколько ступенек, но тут кто-то дважды ударил меня ножом. Вот и все. Рассказывать, как видите, нечего.

— С какой стороны вас ударили?

— Сзади. А вы не знаете, что произошло дальше?

— Знаю. Приехала ваша жена, забежала в дом, потом оттуда выбежала и нашла в кустах вашего сына. Приехали пожарные и стали тушить пожар. Они вынесли из дома и вас, и Катю.

— И Алику сразу арестовали?

— Нет. Видите ли, в горящий дом заходили только вы, потом ваша жена, а немного позже — пожарные, которые и спасли вас. Больше никто в дом не заходил и не выходил оттуда. Какой напрашивается вывод?

— Зачем ей меня убивать? Зачем ей было поджигать свой собственный дом? Она всегда говорила, что у нее, кроме семьи, ничего нет. И вообще, кто все это видел?

— А видел ваш сосед, Горшков Валентин Михайлович. Он утверждает, что его соседка, то есть ваша жена, с утра куда-то увезла Ниночку, оставив Катю и Мишу одних, затем вернулась и была дома, а когда начался пожар, она снова вызвала такси и улетела. Ниночку она увезла к бабушке, что подтвердила и сама бабушка, ваша теща.

— Вы ему верите? Получается, что Алика подожгла дом с детьми, а потом ударила меня ножом? Какая чудовищная нелепость! — с ожесточением повторил Юрьин.

— Показаний вашего соседа недостаточно для обвинения. Я собирался взять с Юрьиной подписку о невыезде до полного выяснения обстоятельств, но не успел.

— Где она сейчас?

— Ваша жена в бегах, Евгений. Она у вас часто поддается панике?

— Да, бывает. Особенно с детьми. Если кто вдруг заболеет, такая суета поднимается… Вечно боялась опоздать куда-то, торопилась.

— Вы с ней ссорились перед пожаром?

— Нет, что вы! Конечно, мы ссоримся иногда, она у меня такая взбалмошная! Но это еще не повод для поножовщины, так? В нашей семье не может быть поножовщины, глупость какая.

Юрьин покачал забинтованной головой и поморщился.

— Перебинтовали меня, как Тутанхамона, — вздохнул он. — Бедная Катенька…

Вид у Юрьина был совершенно расстроенный. Я поднялся, хрустя розоватым накрахмаленным халатом.

— Вы мне верите? — спросил Юрьин с надеждой.

— Вам — верю, — ответил я.

Я зашел в кабинет к лечащему врачу Юрьина и Кати. С ним мы некоторое время обсуждали полученные Юрьиным и его дочерью травмы. Катеньку стоило пожалеть, она сильно обгорела и отравилась дымом. Затем я отправился на работу, по пути размышляя. Юрьин получил два ранения в шею и в плечо. Удары были достаточно сильными. Юрьин — человек среднего роста, но, тем не менее, он выше своей жены на двенадцать сантиметров. Юрьина с высоты своего роста не могла нанести глубокие раны под таким углом. Предположим, она находилась на лестнице. Но Юрьин спешил на голос дочери и становиться к лестнице спиной не собирался. А если Юрьина встала на стул? В дыму, при нулевой видимости, балансируя на стуле, нанесла удары, ориентируясь на голос. не исключено, что так и было. Хотя ей было бы несподручно. К сожалению, нож найден не был.

Я вспомнил разговор с начальником Юрьиной.

— Юрьина? Не помню такой, — плешивый человек вертел стереографию Юрьиной и так, и эдак. — У меня таких много работает. А, да. Юрьина! Она уволилась года три назад. Детей у нее много. То ли трое, то ли четверо. Признаться, я уволил ее без сожаления. Четверо детей — какой из нее работник… Да-да, помню. Фигура у нее хоть куда! Да. И титьки… А вам-то это зачем?

Пожар в доме Юрьиных мог возникнуть по разным причинам. Однако сосед Юрьиных видел, как хозяйка дома улетела на такси уже после того, как пожар начался. В этом поступке не было никакой логики. Если только Юрьина не устроила пожар сама. Зачем ей это понадобилось? Подожгла ли Юрьина дом именно с целью убийства собственной дочери? Восьмилетняя Катя могла случайно узнать о матери что-нибудь неприглядное. Тогда зачем Юрьиной понадобилось убивать собственного мужа? Юрьин мог умолчать о какой-нибудь серьезной ссоре, хотя в беседе со мной он выглядел очень искренним. Таким же непосредственным выглядел и единственный свидетель Горшков. Его показания теоретически можно было поставить под сомнение, если бы не глупейший побег Юрьиной. Я беседовал с ней после пожара, она выглядела совершенно убитой. Угон яхты с целью побега она совершила на следующий день после пожара и нашей с ней беседы. Своим побегом она косвенно подтверждала свою вину, усугубив ее еще одним преступлением. Угнать чужое космическое транспортное средство из ангара не так-то просто. Не сам ли Гансон, хозяин яхты, помог бежать Юрьиной? Во время беседы со мной он кричал от бешенства, топал ногой. Заявил, что отсудит за яхту все, что только есть у Юрьиных. Он мог разыгрывать меня или мог быть искренним. Как на грех, Юрьина выбрала самую дорогую яхту в ангаре нашего космопорта. Целенаправленно ли она это сделала?

Семилетний Миша мог видеть, кто поджег дом, если дом был именно подожжен. Но Миша утверждает, что никого не видел. Он получил сильный шок, он мог быть кем-то запуган, и с ним сейчас работают детские психологи. Восьмилетняя Катя, получившая сильные ожоги, будет молчать еще долго. Юрьину до сих пор нигде не обнаружили, она не высаживалась ни на одной из планет Содружества. Мать Юрьиной утверждает, что ее дочь была в космосе только в качестве пассажира. Я не исключал возможности, что Юрьина заблудилась в пространстве. В этом случае отыскать ее шансов почти нет.

АЛИКА ЮРЬИНА

Хитрая крысиная мордочка профессора Качина — это было первое, что я увидела, когда открыла глаза. Это было не лучшим пробуждением в моей жизни.

— Ты просто молодцом! — похвалил он меня. — Дай-ка локоточек… Молодцом.

Я хмуро смотрела на него.

— А теперь я буду ругаться, — заявила старая крыса. 'Давай, валяй', - подумала я безразлично, больше занятая своим отвратительным состоянием. Мне было плохо физически, меня угнетала рухнувшая надежда вернуться домой. Меня лишили последней надежды. Все тут заодно с Власовым, и никуда меня не отпустят, это ясно, как день. Родные лица моих деток отодвинулись куда-то далеко, и мне хотелось плакать. Живы ли Катя и Женя? Что с Мишуткой? Здорова ли Ниночка? До чего все глупо получилось, и во всем виновата только я. Не надо было оставлять детей одних, не надо было никого слушать. Всегда надо думать своей головой.

Качин слегка похлопал ладонью по моей руке. Он явно пользовался тем, что я не могу ее убрать. Как бы еще один укол не вкатил.

— А теперь послушай мою ругань, — сказал он и хитренько прищурился. — А ругаться я буду по-настоящему. Ты о чем думала, когда умотала в космос без воды и пищи? А когда подняла стрельбу из мощных пушек внутри корабля? Как это называется? А вдруг бы кто-нибудь пострадал от твоей стрельбы?

Об этом я действительно не подумала. Мне стало досадно и неприятно. Я сердито сверлила профессора взглядом, но это его ни капли не смущало.

— А если бы у тебя ракеты были, ты бы и ракетой засандалила? Разнесло бы все к чертовой бабушке! А, знаю — не все ли равно, ведь мы бандиты! Так, да? А знаешь ли ты о том, что компьютер никогда не довел бы яхту до Земли?

Я удивленно приподняла брови. На большее у меня не хватило сил. Лицо болело.

— Нет, не знаешь. Власов спас тебе жизнь дважды.

— Когда успел-то? — с возмущением прохрипела я.

— В первый раз — когда ты летела на 'Фениксе' в никуда, — напомнил Качин. — Куда летела-то? Сама не знаешь. Оцени это, девочка. Ну, лежи тихо.

Он оставил меня одну в палате. За тонкой переборкой я слышала, как он возится со своими колбами и микроскопами. Профессор ни на день не оставлял своей работы, изучая многочисленные вирусы внеземелья, плодящиеся и на планетах, населенных людьми, и на планета, абсолютно безлюдных. Что у него за манера хитро хихикать? Он просто противный, мерзкий старикашка! Меньше всего я хотела быть чем-то обязанной мутанту. Интересно, помнит ли он обо мне? Можно подумать, он меня любит. Привык получать все готовенькое, вот и возомнил себе.

Палата в медчасти пиратского корабля хрустела от чистоты. В ней сильно не хватало большого окна, за которым плыли бы белые облака по синему небу… Я подремывала, и в полудреме мне привиделся Власов, молчаливый и грузный, сидящий в кресле своей каюты, и его мысли были закрыты для меня так же, как глаза под очками. Я его не боялась. Сквозь дрему я слышала голоса Ивана Сергеевича и Лолы. Затем к ним присоединился голос Власова, я перепутала сон с явью и открыла глаза. Сердце мое подпрыгнуло. Власов был здесь. А вдруг он зайдет в палату и снова применит свои способности? Что тогда со мной будет? Мысли мои безнадежно путались, я то и дело забывалась на несколько секунд. Голоса становились все громче, Качин и Власов спорили.

— Не пущу! Не пущу, понятно? Здесь я командую! Иди и в рубке гавкай, а здесь нечего голос повышать, здесь у меня больные находятся.

Под 'больными' Иван Сергеевич имел в виду меня. 'Какая же я больная?' — удивилась я. Голоса снизились на несколько тонов, и теперь я слышала только недовольное бормотание. Затем все стихло. Вместо облегчения я почувствовала разочарование.

Я снова задремала и проснулась от того, что рядом со мной на мягкую табуретку присела Лола.

— С Власовым воевали, — негромко сообщила она. — Так и рвется сюда. Иван Сергеевич его уже в третий раз выставил из медчасти. По-моему, у Власова к тебе повышенный интерес.

Оленьи глаза Лолы распахнулись от любопытства. Ей хотелось сплетен.

— Хочешь перебраться ко мне в каюту? Тебе одной на яхте скучно, а я тебя с ребятами познакомлю. Пусть Власов побесится, а?

Я против воли хихикнула, совсем как Иван Сергеевич. Лола порадовалась. Насчет скуки она попала в самую точку. Вот только в мизерной каюте Лолы находилась всего одна кровать. Это я помнила совершенно точно.

— А спать как будем? — прошептала я.

— По очереди, — бодро ответила Лола и даже глазом не моргнула. — Я знаю всех холостяков на 'Стремительном'. Красивые, смелые, умные. Обхождение у них что надо. Конечно, Власов тоже холостяк, но он убежденный холостяк. Нам таких не надо.

Она перевернула меня сильными, ловкими руками и — о, вероломство! — наградила меня сразу двумя уколами. Я обиделась и заплакала.

— Не пойду я к тебе жить, — всхлипнула я. — А с ребятами все равно познакомь.

Знакомиться ребята пришли сами. На следующий день после вероломных Лолиных уколов в палату шумно ввалились трое: толстый с вислыми хохляцкими усами, тощий с коротко стриженой черноволосой головой и рыжая деваха, которую не пускали в рубку во время боя. Толстого и рыжую я уже знала в лицо, это были связист Иваненко и Мария.

— Привет, Алечка, — поздоровался со мной Иваненко. Все трое расселись по табуретам и воззрились на меня с приветливым любопытством.

— Здравствуйте, — осторожно ответила я и, в свою очередь, неторопливо уселась на краю койки.

— Меня зовут Федор, я туточки связист, — представился толстый. — Это охламон…

— Вадим, — перебил его тощий вертлявый парень лет тридцати пяти на вид. — Лучше уж я сам представлюсь, а то этот негодяй… — тут они попытались подраться, но через секунду бросили эту затею. — А я туточки пилот. А это — наша Маша.

Мария по-птичьи склонила голову набок. Она улыбалась мне открыто, но немного отрешенно. Я снова подумала, что эта девушка живет где-то у себя внутри и за окружающими просто наблюдает.

— Мария у нас лоцман. Учится на штурмана, — сообщил Федор.

— Женщина-штурман на военном судне? — удивилась я. — А чем она будет заниматься во время боя?

— Воевать, — тихонько ответила Мария, по-прежнему улыбаясь. Вояка хоть куда!

— Как же вас пропустил Иван Сергеевич? — спросила я.

— Обыкновенно, — пожал плечами Вадим. — У него не было причин нас к тебе не пускать. Ты замечательно выглядишь, зачем же тебя от нас прятать? Как самочуйствие, кстати?

— Самочуйствие? — повторила я, развеселившись. — Со мной все в порядке.

А сама вспомнила Власова, которого не далее как вчера трижды выгоняли из медблока. Где же он теперь, мой Ромео?

— Наши медики быстро ставят на ноги, — заметил Федор. — Медики у нас хорошие. Мы тут, на 'Стремительном', все отборные. Нет, я не хвалюсь, это только констатация факта. Вот, к примеру, этот охламон…

Вадим стукнул Федора кулаком в спину. Федор отмахнулся и продолжил:

— Как-то раз он угодил в пренеприятнейшую историю. Случилось это на Курионе, где этот оболтус имел неосторожность нализаться в баре.

— Так это когда было! Ты еще бабушку мою вспомни…

— Погоди, дойдет очередь и до бабушки.

— Алика, это был единичный случай, — весело заверил меня Вадим.

— Нализанный, он полез в кабину своего 'конька-горбунка' с твердым намерением добраться до 'Седого короля', на котором он тогда ходил.

— Какой такой 'Седой король'? — потребовала я уточнений.

- 'Седой король' — это крейсер. Списали два года назад за старостью лет. Отбегался, — ответил Вадим меланхолично.

— Не слушай его, иначе ты его не переслушаешь, — подала голос Мария.

— А 'конек горбунок'?

- 'Конек горбунок'? Так это же челнок! — объяснил Федор. — Так вот. Как раз в тот момент четверо отменных негодяев спасались бегством от курионской полиции. А тут как раз — открытый челнок, в который лезет Прыгунов. Преступнички наши цапнули его за шиворот — и в челнок. Сами-то они такую технику водить не умели, вот и прихватили его с собой. Гони, говорят, нам от полиции оторваться надо. Тот: ладно, мужики, сейчас мы полицию с хвоста скинем.

'Ворон ворону глаз не выклюет', - подумала я, слушая байку. Настроение мое пошло наверх.

— Курионская полиция, знаете ли, не лыком шита, подняла вдогонку часть портофлота плюс еще собственные дреналёты задействовала. Они ж не знали, кто беглым челноком управляет. Бандиты тоже не знали, иначе бы они сдались полиции сразу. Прыгунов сначала дал форсаж, а потом такие пируэты принялся выписывать, что бандюков в челноке по бортам размазало, а у полицейских, которые смотрели на это безобразие, шеи набок посворачивались. Бандюков полиция из челнока на руках выносила.

— Весь челнок уделали, паршивцы, — ругнулся Вадим с брезгливой миной.

Я не могла понять, шутят бандиты или нет. К сожалению, эти приятные люди не были похожи на бандитов, и я теряла ориентацию в собственных ценностях. Приходилось делать некоторые усилия, чтобы не подпасть под их обаяние. Собственно, все эти люди были загипнотизированы мутантом и даже не подозревают об этом.

— Мы, собственно, зачем пришли, — спохватился Федор. — Хватит тебе уже скучать взаперти на своей яхте. У нас тут существует некоторая культурная программа. В смысле, бассейн имеется, тренажерный зал, видеосалон, библиотека, да и новости приятнее смотреть с кем-нибудь в компании, чем одной. Наконец, в команде у нас служат не только мужчины, есть и женщины, с которыми ты можешь свободно общаться, — тут Федор коснулся ладонью замысловатой прически Марии. — При первой же возможности будет организована вечеринка. Заодно поздравим всех именинников.

— Только попробуй отсидеться на яхте! Возьмем штурмом! — пригрозил Вадим. — Правда, Маша?

— Они умеют, — невозмутимо подтвердила Мария. — Мы, женщины, по вечерам пьем чай в столовой, в двадцать ноль-ноль. Приходи. А еще мы время от времени все вместе лепим пельмени. Ты человек новый, а нам только того и надо.

ПРОФЕССОР КАЧИН

На следующий день Алика почти поправилась, но вставать с кровати я ей не разрешил. Пусть отдыхает до вечера. Да и на 'Фениксе' ей одной нечего делать. Алика с утра посмотрела новости Содружества, потом новости Солнечной Федерации, потом новости каждого государства Содружества. Все они начинались с репортажей о героической борьбе с бандой Власова. Алика смотрела их с особым интересом, и кое-что уже вызывало у нее откровенные смешки. После просмотра новостей она без особого интереса посмотрела два фильма. Села, подложив подушку под спину, полистала книгу. Ей было скучно и тоскливо. Общество Лолы утомило ее. Я жалел Алику, отвлекал пустыми разговорами, но она не обращала на меня внимания. Наконец я сел на табуретку рядом с ее кроватью и взмолился:

— Поговори со мной, Алика.

Она сумрачно посмотрела на меня и отложила книгу в сторону.

— О чем?

— О том, что тебя все время гнетет.

— Я смогу вернуться домой?

— Безусловно, девочка. Что у тебя случилось дома?

— Дома… — зачарованно повторила она. Я сердился на Матвея. Зачем он ее мучает?

— Так что же случилось?

— Случилось. Мои дети в больнице.

— Жаль, что не я лечу твоих детей.

Она почувствовала мою искренность и повернулась ко мне.

— Старшая дочь и сын.

— Катя и Миша, я помню, — подбодрил я ее. Она благодарно улыбнулась.

— Муж тоже в больнице, — продолжала перечислять Алика свои беды.

— Вы попали в автокатастрофу?

— Нет. Дома случился пожар. А мужа пытались зарезать.

— Ай-яй-яй!

Она беспомощно пошевелила рукой. Я взял ее руку обеими руками и сжал.

— Я сделаю все возможное, чтобы ты смогла поскорее вернуться домой. Ну, а дом-то сильно пострадал?

— Выгорел дотла, — горько усмехнулась она. Я только покачал головой.

— Твои дети получили ожоги? Ай-яй-яй!

Я по-стариковски повздыхал, жалея ее.

— А я бросила их одних! — в сердцах сказала Алика. — Я плохая мать, Иван Сергеевич. Я испугалась. Думала, если меня посадят, я уже не смогу быть рядом с ними. Как все глупо!

— В чем же тебя обвиняют, девочка? — спросил я, хотя знал об этом.

— В том, что я пыталась убить собственного ребенка! Вот вы бы смогли убить своего собственного ребенка?

— Что ты, — засмеялся я. — Моим внукам — и тем уже по сорок лет! Ты ни в чем не виновата, моя девочка. Тебе нужно вернуться на Землю. Там обязательно во всем разберутся.

— Вы уверены в этом?

— Разумеется. Наверняка сейчас идет следствие, и настоящий убийца обязательно будет найден.

Лицо Алики прояснилось, потом помрачнело.

— Власов не отпускает меня домой, — сказала она.

— Он действительно опасается, как бы тебя не осудили, — защитил я Матвея. — Ему твоя судьба небезразлична.

— Надо же. Лучшее, что он может для меня сделать — отправить на Землю.

— Я поговорю с ним еще раз. А потом еще раз поговорю. Буду говорить, сколько надо. Обещаю тебе.

Ей стало легче оттого, что она выговорилась. Лицо ожило, на щеках появился слабый румянец. Она по-детски наивно посмотрела на меня и спросила:

— Вам нравится Власов?

— Он мой друг.

— И вы пойдете за ним в огонь и в воду.

Она приподнялась с подушки и горячо заговорила:

— Я скажу вам одну вещь, потому что молчать не имею права. Он тут всех одурманил. Вы все ходите, как зомби, потому что он действует на ваше сознание. Он подавляет всех вас, гипнотизирует. Это звучит странно, дико, но я испытала силу его внушения на собственной шкуре. Вы все ходите загипнотизированные и ничего не замечаете! Вы и не можете ничего заподозрить, потому что он затуманил вам рассудок! Выслушайте меня и поймите, поверьте мне! Это действительно страшно, я убедилась в этом сама, поэтому и попыталась сбежать отсюда. Если вы поймете, что это так, вы немедленно сделаете то же самое. Все так сделают!

На меня ее пламенная тирада не произвела должного впечатления. Я только в очередной раз подосадовал на Матвея.

— Ты утверждаешь, что он применил по отношению к тебе некую силу?

— Да, так оно и было, — подтвердила Алика.

— А что с ним было потом, помнишь? Я еще не забыл, как ты мне позвонила. Напугала же ты меня! Между тем он пытался, как ты выражаешься, загипнотизировать только тебя одну, и что с ним потом случилось? Кстати, где результаты?

Алика мучительно покраснела и отвела глаза.

— Нет результатов, — ответил я за нее. — Или все-таки есть? Лучше бы он просто признался тебе в любви. А впрочем, что я, старый, лезу не в свое дело? Я поговорю с ним, чтобы он отправил тебя домой и не тянул с отправкой резину.

— Вы действительно можете на него повлиять? — недоверчиво спросила Алика.

— Постараюсь, девочка.

Алика теребила край одеяла тонкими пальчиками.

— А Власов и правда убивает взглядом? — невинно спросила она.

— Правда.

— Тогда понятно, почему он никогда не снимает очки. А вдруг они случайно упадут?

— У них специальная конструкция, которая не позволяет им случайно падать. А свою способность убивать взглядом Матвей контролирует.

Мой рассказ Алика восприняла как байку, и я подтвердил ее уверенность:

— Мы сами распустили слух о смертоносном взгляде, чтобы никому не пришло в голову заглянуть ему под очки.

— А что у него под очками?

— Э, девочка, — погрозил я ей пальцем. — Этого тебе знать не надо. Это знаем только он и я. Двадцать лет назад он подцепил одну заразу с астероида, которой нет ни на одной из известных планет. Знаешь, сколько заразы в космосе? Во! А я — специалист по этой заразе.

Я уселся удобнее и принялся с увлечением рассказывать ей, сколько раз и от чего конкретно я откачивал экипажи на флоте Власова.

— Самое печальное, что многие, переболев какой-нибудь космической дрянью, безвозвратно меняют свою биологическую сущность. Да, такое с людьми бывает, — рассказывал я. Я думал, что Алика снова переключится на свои проблемы и забудет обо мне, но на этот раз она внимательно слушала.

— Всякий раз, когда мы высаживаем десант на новую обнаруженную планету, следует опасаться неизвестных науке вирусов, микробов, бактерий и просто аллергенов.

— А зачем вам высаживать десант?

— Мы ищем планеты, на которых можно поселиться, — серьезно ответил я. — Человек — существо оседлое по своей натуре, и неисправимых скитальцев среди нашего брата на удивление мало. Ах, Алика, Алика, как бы я хотел прислонить куда-нибудь свои старые изношенные кости…

— Значит, Власов стал преступником после болезни?

Я отмахнулся рукой со смехом:

— Нет, он не преступник!

— Как же не преступник? Он грабит и убивает.

— Он не грабит и не убивает. Он захватывает планеты, — с достоинством ответил я.

— Вот видите! — торжествующе подхватила Алика.

— Последняя планета, которую он захватил — Кардабай. Это случилось уже при тебе. Теперь на нашем флоте служит немало кардиан, и большинство из них не в обиде за захват их родной планеты. Им объяснили, зачем Власов занимается захватом планет, и они поверили.

— Негодяи и предатели везде отыщутся.

— Нет, они не предатели. Мы никого не убивали и не грабили на Кардабае. Так скажи, кому стало хуже от захвата планеты?

— Он захватил собственность Содружества! — возмутилась Алика.

Я расхохотался:

— Советую по возвращении на Землю внимательно перечитать Кодекс Содружества. Каждая единица, входящая в его состав, независима от других в юридическом и политическом аспекте. Она принадлежит самой себе, будь то республика, эмираты или империя, будь то планетарная система или отдельная планета. Ни о какой собственности Содружества речи здесь не идет.

Как я и предполагал, Алика оказалась полным невеждой в этой области. Как и большинство обывателей, она знала лишь о факте существования союза множества миров, населенных человеком и, исходя из знаний, чувствовала себя вполне защищенной. До той поры, пока в пространстве не появился феномен Власова, разрушивший некоторые иллюзии.

— Все эти мелкие царства-государства объединены некоторыми обязательствами друг перед другом, — объяснял я. — Все мы живем в одном мире и так или иначе друг от друга зависим. А планеты зависят друг от друга очень сильно. Каждая из них они не полностью подходит для проживания человека, чего-нибудь, да не хватает. А на Земле, где в доисторические времена было все необходимое для жизни, большинство ресурсов давно выработано, и их приходится поставлять из других мест. Государствам пришлось объединяться на федеративных началах и вырабатывать общие для всех правила. В основном это касается экономики, коммерции. К примеру, случаются ситуации, когда необходимо игнорировать экономические законы ради принципов гуманизма. Члены Содружества исправно помогают друг другу во время экономических кризисов, эпидемий, стихийных бедствий, не дают друг другу сильно нищать, даже если это чувствительно бьет по бюджету. Жизнь на многих планетах такова, что одно-единственное стихийное бедствие может полностью погубить наработанное и изгнать с планеты человека.

— Это прекрасная система, — заметила Алика. — Только для одного Власова все стали вдруг врагами.

— Ты меня не дослушала, — терпеливо сказал я и продолжил:

— Государства в составе Содружества объединяются против общего врага для совместной с ним борьбы. Существует единая сеть розыска преступников, в числе которых, кстати, находишься и ты. Планеты объединяют усилия для борьбы с космическими бандами. Правительство каждого государства обязано передавать пойманных преступников для суда на родину. Но вот появляется серьезный агрессор. Власов.

— Ну и что же?

— Как что? Захвачены четыре планетарных системы и несколько отдельных планет. Почему Содружество допустило такое?

— Потому что флот у вас очень сильный, — резонно ответила Алика. Я фыркнул:

— А у Содружества не флот? У Содружества целая армада! Несметное количество военных кораблей.

— Почему же оно тогда не выставит против Власова свою армаду?

— Вот именно — почему? Да потому, что армаду надо объединить, да только каждое из государств не желает расставаться со своим флотом. При этом не нарушается ни один из параграфов Кодекса!

— А как же принципы гуманизма?

— Каждый думает в первую очередь о защите собственных территорий.

— Это оправданно, — заметила Алика. — Помнится, был случай, когда одна из планет выставила свой флот в защиту соседа. Тогда ваш хваленый Власов захватил не одну планету, а две.

— Потому что для защиты от такого захватчика, как Власов, надо объединять не два флота, а сразу несколько. Есть тут еще один аспект. Знаешь, что могло произойти, если бы Земля помогла кардианам отбить нападение Власова? Мы обнаружили в сейфе у императора проект протеста о грубом вмешательстве Солнечной Федерации во внутренние дела Кардабая. В проекте заранее была проставлена ориентировочная сумма компенсации, которую эти мерзавцы собирались вытрясти из своих же защитников.

— Это какое-то недоразумение.

— Это не единичный случай. Не один только Кардабай додумался до протеста.

Алика переваривала новость.

— Признаться, для меня это откровение, — сказала она.

— Для нас, представь, тоже.

— Жаль, что на Земле этого не знают.

— На Земле об этом известно. И, несмотря на это, Земля все же отправила часть флота на подмогу Зарбаю. Не исключено, что и Зарбай заранее состряпал протест. Директор УГБ верно оценивает опасность, которую представляет такой агрессор, как Власов. Адамсон понимает, что с пиратом надо покончить как можно быстрее. Вместо того чтобы выдохнуться, Власов набирает силу с каждым новым захваченным миром. Адамсону пока удается склонять на свою сторону президента Солнечной Федерации, Президента Содружества и главнокомандующего, но надолго ли, неизвестно.

— Значит ли это, что в ближайшем будущем нас ждет большая война? — спросила встревоженная Алика.

— Война обязательно будет, только совсем не та, о которой ты подумала. А та, о которой ты подумала, вероятней всего, не будет.

— Странные вещи вы мне рассказываете. Скажите лучше, зачем Власову понадобилось воевать с Землей? Он хочет стать владыкой мира?

— Матвей не хочет воевать с Землей. Он коренной землянин и любит родную планету не меньше нас с тобой.

— Странно. А если все захваченные миры поднимутся против него?

— Зачем? Обыватель сыт и доволен. Его жизнь в худшую сторону не изменилась. Власов пришел и ушел, уведя с собой военные корабли вместе с экипажами. А мирных жителей никто не держит — не хочешь жить на захваченных Власовым планетах — можешь переселиться в любое из государств Содружества.

— Не так-то просто бросить насиженное место, — недовольно заметила Алика. — Почему тогда Власов сам укатил с Земли, раз он ее так любит?

— Матвею грозил военный трибунал. Когда-то давно он не подчинился глупому приказу. Он спасал свою жизнь, Алика.

— Какому приказу?

— Я не могу рассказывать тебе чужие секреты, — погрозил я ей пальцем.

И тут я увидел чудо: Алика улыбалась мне! Я расплылся в широчайшей улыбке, на какую только был способен.

— Я покажу тебе одну вещь, и ты сразу все поймешь, — сказал я ей. — Я покажу тебе лицо настоящего врага.

— У вас все Содружество — враг, — отмахнулась Алика.

— Э, нет, — сказал я.

Я не поленился сходить в библиотеку и принести оттуда видеодиск.

— Но сначала я тебе кое-что расскажу. Думаю, ты помнишь, как пятнадцать-семнадцать лет назад стали исчезать экипажи судов, курсирующих на периферии Содружества. Некоторые из кораблей потом нашлись. С них ничего не пропало, кроме людей.

— Помню, только смутно, — призналась Алика. — Тогда еще слухи ходили о каких-то инопланетянах, 'летучих голландцах', даже куча свидетелей нашлась.

— У тебя неплохая память, — похвалил я ее.

— Астронавты, что ни случись, сразу все валят на инопланетян, которых и в глаза-то никто не видел. И всегда находится масса свидетелей.

— Это верно, — согласился я. — Только в этот раз свидетели были настоящие и инопланетяне тоже. Мы с Матвеем жили тогда на одной из самых отдаленных планет, на Медее. Там каждый второй житель — астронавт. Как рыбацкий поселок кормит море, так и жителей Медеи кормит космос. Паника там поднялась страшнейшая. В инопланетян там верят так же свято, как в средние века люди верили в привидения. После бесследного исчезновения нескольких медейских экипажей астронавты стали остерегаться выходить в пространство. Встретить 'летучего голландца' в космосе, знаешь ли, штука непривлекательная. А если не одного? А если на этом корабле отправились в полет твои знакомые, а тем паче близкие? Еще непривлекательнее перспектива самому превратиться в 'летучего голландца'. Медея, не найдя у добрых соседей никакой поддержки, кроме сочувствия, стала решать проблему самостоятельно. Да и куда ей было деваться, если планета держится на одних заработках от перевозок? Медея снарядила военную эскадру для борьбы с неведомым противником. Мы с Власовым тоже завербовались. Я — как судовой врач, Матвей — как офицер, десантник.

— Разве на Медее не знали, что он подлежит военному трибуналу?

— Нас об этом никто не спрашивал, — хихикнул я. — Разумеется, это нарушение Кодекса, но Медея слишком далека от Земли и ее делами не слишком интересуется. Так на чем я остановился? Да. Мы отправились на борьбу с неизвестным врагом. За пределами Содружества мы запеленговали чужеродный корабль нечеловеческой конструкции. В другое время мы бы обрадовались такой встрече: что ты, первыми обнаружить нечеловеческий разум во Вселенной и выйти с ним на связь! Однако тогда мы были настороже, и радость наша была отнюдь не щенячьей. Казалось, мы были готовы к любому подвоху. Мы попытались выйти на связь с чужаком, но он на наши позывные не отвечал. Мы только потеряли время. А вот неприятель ждать не стал. Чужой корабль на наших глазах быстро приблизился к одному из наших кораблей, выпустил уродливые щупальца и захватил судно. Он ушел от нашей погони с немыслимой скоростью, сильно искривляя пространство впереди себя. Наши двигатели дают слишком малое искривление по сравнению с ним, и наши скорости из-за этого несопоставимы. Так мы пережили первое поражение. Позже мы отыскали потерянный корабль. Он был безлюден. Потом мы снова встретили чужаков. Скорее всего, стервятники кружили неподалеку, посчитав нашу эскадру легкой добычей. Мы окружили и обстреляли чужой корабль. Заряды отражались от поверхности корабля, как от зеркала, и нам пришлось уходить от собственных залпов. Торпеды проделывали в обшивке чужого корабля вмятины, но не более того. И тогда флагман эскадры, на котором находился Власов, сам полез в пасть к хищнику. Власов был командиром десантников.

Алика с интересом слушала мой рассказ, как любую другую космическую небылицу. Сейчас она улыбаться перестанет. Я сунул фильм в дисковод.

— У некоторых десантников в скафандры были вмонтированы видеокамеры. Теперь смотри.

АЛИКА ЮРЬИНА

Разверзшееся навстречу мне нутро чужого корабля с раскинувшимися во все стороны щупальцами неприятно напоминало нападающего паука или осьминога. Меня передернуло, и я решила не забывать, где я нахожусь на самом деле. Как только ловушка захлопнулась, десантники раскрыли вакуум-створ и встретили чужаков сами. Обитатели внеземных звездолетов передвигались посредством шести конечностей с неожиданным проворством и скоростью и подозрительно напоминали тараканов. Я с брезгливым любопытством разглядела у них по две пары удлиненных глаз-пузырей среди клочковатой шерсти и беззубые круглые рты. Четвертая пара конечностей, верхняя, цепко держала оружие. В том, что это было именно оружие, никаких сомнений не возникало. Тела чужаков были упакованы в скафандры со шлемами и длинными прозрачными забралами. Противники открыли огонь одновременно. И тех, и других защитили скафандры. Десантники передушили тварей голыми руками, прямо в скафандрах. Меня замутило. Отряд ворвался на палубу чужого странника. Власов из увальня превратился в опасного зверя с неуловимыми движениями. Я не поверила в саму возможность такой метаморфозы. Прожигая переборки огнем лучеметов, группа молниеносно проскочила корабль поперек. По пути они давили все живое, что только попадалось им на пути. Впереди маячила спина Власова. Твари удирали при появлении людей, проявляя невиданную прыть и чудеса акробатики. Десантники оказались расторопнее. Группа ворвалась в рубку. Здесь чужаков собралась тьма тьмущая. Они метались по рубке, как напуганные тараканы или как переполошенные обезьяны по ветвям джунглей, только безмолвные. Десантники полили их бесполезным огнем. И вдруг рубка озарилась мертвенно-синим сиянием. Затем на миг стало темно, затем снова полыхнуло сияние, и так повторилось еще два раза. Наступила темнота. Сработало аварийное освещение на скафандрах десантников и осветило пульты и ложементы, не предназначенные для человеческих рук. В рубке, кроме людей позади Власова, больше никого не было. У меня сложилось стойкое впечатление, что смертоносное сияние исходило из глаз Власова прямо сквозь черные очки и забрало шлема. От тварей остались только призрачные тени на стенах и потолке. Десантники бестолково топтались около Власова. Он отмахнулся от вопросов и отдал приказ. Группа начала прочесывать весь корабль сверху донизу, вручную уничтожая оставшихся в живых тварей. Больше я не могла вынести омерзительного зрелища, хотела выключить фильм, но Качин не позволил.

— Захваченные тварями люди нашлись, Алика. Он были живы, жизнь в них еще теплилась, но это были уже не люди. Их использовали в качестве топлива.

— Как это? — удивилась я. Я еще не верила увиденному, мой разум никак не мог уместить полученную информацию.

— Твари используют жизненную энергию живых организмов для энергообеспечения кораблей. Людей погружают в аморфное состояние, подпитывают их, примерно как растения. Люди могут находиться в таком состоянии очень и очень долго. И до тех пор, пока не наступает смерть, корабль получает от них подпитку.

— Но ведь энергия-то слишком слабая!

— Твари ее преобразовывают. Конструкция кораблей у них такая, что для их 'питания' требуются именно живые организмы.

На экране в это время появились корабельные 'склады' или трюмы с человеческими телами в ячейках.

— Эти — про запас, — прокомментировал Иван Сергеевич.

— Они живы? — спросила я.

— Живы. Но реанимировать их не удалось. А вот и энергетический отсек.

На экране я увидела людей, подвешенных то ли на проводах, то ли на шлангах. На вид все они были мертвы. Среди них находилась и собака, в том же состоянии, что и люди.

— Что это? — ужаснулась я.

— Это — топливо, — объяснил профессор.

Мне стало настолько нехорошо от этого зрелища, что я торопливо остановила запись.

— Запись можно и смонтировать, — хмуро сказала я Ивану Сергеевичу. — Все это слишком… Слишком…

Я не могла подобрать слово. Меня мутило.

— Запись подлинная, — серьезно сказал Качин. — Десантники выпотрошили еще четыре судна. Больше кораблей найти не удалось. Эскадра вернулась на Медею, чтобы пополнить запасы топлива и продовольствия, и навсегда покинула планету.

— Почему?

— Потому что этой нежити еще много. Пока они находятся за пределами нашей Галактики, но пройдет время, и эти твари будут здесь. Армаду Содружества необходимо объединить во что бы то ни стало. Именно этим и занимается Власов.

МАТВЕЙ ВЛАСОВ

Вечером Иван Сергеевич снял блокаду с медчасти. Я знал, что блокада предназначалась персонально для меня, потому что днем ее навещали Иваненко, Прыгунов и Мария.

— Разрешаю тебе проводить мою пациентку до ее апартаментов, — хихикнул Качин.

Алика забралась с ногами в мягкое кресло и смотрела новости. Я остановился в дверях, любуясь ею. Она выглядела совершенно здоровой. Белый мужской халат снова скрывал ее фигуру, из рукавов выглядывали изящные кисти рук. Широкие полы халата прикрывали ножки. Я не ожидал, что так соскучился по ней. Я пожалел, что под полами халата не видно обнаженных пальчиков ног. Она кинула на меня быстрый хмурый взгляд, и я опомнился. Сесть на маленькую табуретку я поостерегся, сел в кресло совсем близко от нее. Она настороженно подобралась, как кошка.

— Как самочувствие? — спросил я.

— Спасибо, хорошо, — ровно ответила она.

— Я провожу тебя на 'Феникс'.

— Я знаю дорогу, — ее голос звучал недовольно.

— Ты до сих пор меня боишься? — спросил я. Она снова кинула на меня взгляд.

— Нет. Как твоя летучая мышь?

— Утром я принес ей целую чашку с фруктами, она их все погрызла, — улыбнулся я. — Если хочешь, можешь покормить ее с рук.

— Я думала, она питается кровью.

— Чьей кровью? — удивился я. — Она фрукты любит. Мне ее друзья подарили на день рожденья. Ее бы на природу выпустить поохотиться на насекомых.

Алика порадовала меня своей улыбкой. Потом снова уткнулась в новости. Она могла посмотреть их и потом. Новости высылались в подпространство, желающие ловили их сами и смотрели, когда душа пожелает. Алика прыгала с канала на канал в поисках наиболее интересного. Я любовался на нее и даже не расстроился ее ко мне подчеркнутым невниманием.

И тут ее подбросило на месте. На экране появилось улыбающееся лицо мужчины. На голове красовалась дурацкая шапочка. Алика так и впилась в экран глазами. Я сразуц почувствовал к нему неприязнь. Мужчина говорил:

— Алика, мы до сих пор не знаем, жива ты или нет. Если жива — а мы в этом уверенны — пожалуйста, возвращайся домой. Ты нам нужна. Подозрение с тебя еще не снято, но и вина не доказана, а мы тебе верим. Не бойся вернуться, мы будем с тобой, что бы ни случилось. Я, Миша, Катенька, Ниночка, мама, твои друзья — все мы ждем тебя домой, волнуемся, скучаем.

Предчувствуя недоброе, я спросил:

— Кто это?

— Это мой муж, — ответила Алика сорванным голосом. Она выбралась из кресла и почти бегом покинула палату. Я вскочил. В дверях я столкнулся с Иваном Сергеевичем, который сильным толчком в грудь оттолкнул меня от двери.

— Она плачет, — сказал он, оттирая меня вглубь палаты. Два дня он не пускал меня сюда, теперь не выпускает обратно, и я разозлился. Качин указал мне на экран:

— Слушай!

Следователь кратко рассказывал, в чем подозревается Юрьина и в чем она обвиняется. По окончании передачи мы переглянулись.

— У нее трагедия! У нее спалили дом и чуть не сожгли ребенка, ее мужа чуть не убили, да еще и обвинили в этом именно ее! А ты своим ослиным упрямством усугубляешь ее трагедию! Она молодцом, хорошо держится, но какими силами ей это удается? А если сил не хватит?

Мне стало безумно ее жаль. Но кроме жалости было и другое чувство. Я бешено, до слепоты ревновал ее к мужу.

— Теперь ты сам наглядно убедился, что ей просто необходимо быть дома со своими детьми!

— Нет! — отрезал я.

— Ка… как нет?! — от возмущения старый профессор стал заикаться. — Ты обязан вернуть ее домой. Держать ее здесь — преступление, самое мерзкое преступление, какое только ты совершил в своей жизни. Завтра же ты снарядишь 'Феникс' и отправишь ее домой!

— Я не сделаю этого.

— Нет, ты это сделаешь. Ты обязан вернуть детям их мать!

— Нет! — в моем голосе звенела сталь, но и в голосе профессора тоже.

— Ты зря со мной препираешься, — заявил он. — Я тебя достану. Я буду ходить за тобой следом и гудеть, пока ты не согласишься.

Меня душило бешенство.

— Чего ты злишься, Матвей? Это мне надо злиться, потому что я никак не могу до тебя достучаться. Я еще ни разу не видел тебя таким непроходимым.

— Она нужна как заложник, — процедил я, клокоча от злости.

— Один заложник не сделает тебе выгоды.

— Она теперь ценный заложник. О ней рассказали в новостях на все Содружество.

Думаю, в другой ситуации Качин расхохотался бы мне в лицо, но он был слишком зол для смеха.

— Ты собираешься содрать за нее выкуп с погорельца с тремя детьми?!

— Ни в коем случае. Нам надо легализовать Онтарию.

— Ты несешь околесицу. Тебе не удастся обменять заложника на Онтарию, и ты это знаешь. Тебе не нужен заложник. Перестань искать повод и признайся самому себе в малодушии, так будет лучше.

Я молчал и сердито сопел.

— Ей сейчас плохо, трудно, ей нужны родные, которые утешат ее. И в тюрьму ее садить никто не собирается, ты ведь сам слушал новости, — уговаривал меня Иван Сергеевич. Я молча слушал, успокаивался и размышлял. Везде он был прав, мне и крыть было нечем. Аргумент у меня был один-единственный, но он в моих глазах перекрывал все остальное.

— Я не могу отпустить ее, потому что я ее люблю, — сказал я. — Я не хочу бороться с самим собой. Мне ничто не мешает завести семью.

— Я рад, что ты уже в состоянии делать правильные выводы, — сказал Иван Сергеевич. — А теперь мысленно положи на одну чашу весов свою любовь, на другую — любовь материнскую, и посмотри, что получится. Делай это упражнение один раз в пятнадцать минут, это поможет тебе думать. Я его тебе прописываю в качестве лечения. А впрочем, если ты любишь ее по-настоящему, ты ее отпустишь. Семью ты и без нее заведешь, было бы только желание. Не заведешь ты никакой семьи с женщиной, которая принадлежит другому. Нельзя строиться на чужих костях, Матвей. Это не принесет тебе счастья. А что касается Онтарии… Придет время, и мы придумаем способ вывести Онтарию из подполья, и нам всем можно будет растить детей в человеческих условиях. А я наконец прислоню свои старые кости к надежным стенам, которые не вибрируют и никуда не проваливаются…

Наш флот вышел на немыслимо длинную орбиту красного гиганта и развернул громадные солнечные батареи. Обшивка кораблей тускло освещалась красным светом. Мы выжидали. Земной флот тоже занял выжидательную позицию в районе Зарбая. Ни мы, ни они ничего не предпринимали. Меня беспокоило предстоящее нежелательное кровопролитие. Важно было сохранить корабли и людей с обеих сторон. Решительный настрой зарбаян мог чувствительно сорвать часть моих планов. Выжидая около Зарбая, земляне совершали глупость, потому что теоретически мой флот мог напасть на безоружную Землю. Земля могла лишь ответить наземными установками, но этого для эффективной защиты было мало.

Экипаж 'Стремительного' организовал вечеринку. Люди свалили в один котел все ближайшие дни рождения и принялись усердно их праздновать. Я не опасался, что мои люди напьются в драбадан. Пьянка возбранялась на любом современном флоте, а нарушения дисциплины у меня случались крайне редко. Людей не особенно пугала перспектива чистки картошки на камбузе. Злостного нарушителя ждало более серьезное наказание: отправка в Солнечную Федерацию на лодке с автопилотом. На Земле любой из нас автоматически подпадает под трибунал. С точки зрения трибунала все мы — военные преступники, и завидовать отправленному в сторону Солнца не приходилось. За всю историю существования моей эскадры, а потом и флота, такое случилось дважды: за воровство и за пьянство. Я нисколько не опасался, что изгнанные с флота люди разболтают на Земле мои секреты. Пусть болтают, это вреда не принесет.

Экипаж любезно пригласил меня на вечеринку.

Когда я пришел, веселье было в самом разгаре. В кают-компании было тесно, шумно, играла музыка, две пары танцевали. Женщин на боевых кораблях — на пальцах пересчитать, но они не пропускали ни одной вечеринки. Из общего фона выделялся грудной голос медсестры Лолы. Она обнимала Иваненко за толстые щеки:

— Необъятный ты мой!

Вокруг них смеялись. В данный момент она просто работала на публику, ибо Иваненко был женат. Лола знала по именам всех холостяков на 'Стремительном'. Как дикарь нанизывает на жилу клыки хищников и носит их на шее, так и Лола держала в памяти имена всех холостяков. Нет ожерелью практического применения, но и без него никак нельзя.

За одним из столиков собралось несколько человек, и там было особенно оживленно. Я увидел, кто сидит за столиком, и остановился. Алика вовсю дымила сигаретой и хохотала, а мои солдафоны с горящими глазами наперебой рассказывали ей байки из жизни астронавтов. Меня как будто кипятком окатило. Мои верные товарищи живо напомнили мне свору кобелей. Однако я был в той своре вожаком, поэтому я бесцеремонно растолкал товарищей и сел. Алика увидела меня и насторожилась, но дымить и смеяться не перестала. У моих вояк рты не закрывались. Лола притянула Иваненко к столику.

— Не умеете анекдоты рассказывать, господа, — заявил связист. — Мне сегодня свежий анекдот рассказали. Один приятель, тоже связист. Сейчас он служит в районе Проциона. Заметьте, собирается идти на нас войной!

— Анекдот давай! — потребовали слушатели.

— Ну, так слушайте. Выходит как-то Прыгунов…

— Кто-кто? — взвился Вадим.

— Ага, приятель ему рассказал!..

— Не перебивайте! Выходит как-то Прыгунов на космодром, сладко потянулся, зевнул, сел в ложемент да ка-ак рванет в космос, аж звезды попадали! Пролетев пару парсеков, он остановился и огляделся вокруг себя. 'Ба, а звездолет-то где?! Звездолет забыл!' — удивился он и полетел назад на космодром.

Алика не сводила глаз с Иваненко. Я про себя чертыхнулся. Я ревновал ее к Иваненко. Я ревновал ее к Прыгунову и вообще ко всем вокруг.

— Ты лучше про Федора послушай, — заявил Прыгунов Алике. — Выходит как-то Федя в эфир…

Бортинженер, возложивший на себя обязанности диск-жокея, поставил группу 'Огненные горы'. На середину кают-компании вышли две страстные поклонницы танца — индианка Гита и темнокожая Джил. Взметнулись смуглые руки. Вмиг стихли все разговоры. Высокие, длинноногие, огненноокие женщины под энергичную дробь ударников начали неистовый поединок. Пластичное, округлое тело индианки мелко дрожало, перетекало из одной позы в другую, танцевали даже выразительные глаза; вокруг нее змеей извивалось смуглое тело Джил, иссиня-черная грива из мельчайших колец металась по плечам. Зрители упивались необыкновенным зрелищем. К концу танца неудержимая мощь воды слилась с огненным жаром. Две великолепные фигуры на миг сплелись и разошлись снова — мнимо усталые.

Им аплодировали. Я смотрел на завороженное лицо Алики, очарованной увиденным зрелищем.

— Гита — наш бортпроводник, хозяйка. Джил — шифровальщик.

Алика посмотрела на меня с обидой, и я пожалел, что лишил ее сказки. Алика усмехнулась и сказала:

— Я с ними уже знакома.

И беззаботно рассмеялась. Обе танцовщицы присоединились к нашему столику. Тут же объявилась Мария и приткнулась к Гите. Там, где Гита Рангасами — там и Мария Поморова.

— Знаешь, что предложила мне старшая дочь? — обратилась моя зазноба к Иваненко. — Учиться ей лень, и она предложила мне покупать у нее хорошие отметки.

— И почем же нынче пятерки? — заинтересовался Иваненко, глава большого семейства.

— Пятерки по два галакса, четверки по одному.

— Что-то дешево, — деловито поморщился Федор. — Если бы эта мысль пришла в голову моему среднему отроку… Хороший, кстати, стимул к учебе, если отрок не хочет учиться ни за какие коврижки.

— Дешево? А ты знаешь, сколько Катя стала приносить домой оценок за неделю?! Вся соль даже не в их цене. Я ведь сначала не согласилась.

— Напрасно!

— Она знаешь, что предложила? Сказала, что когда начнет зарабатывать сама, первые три года она будет выплачивать мне дивиденды за каждую оценку, которую я ей оплатила!

— Вот это да! — восхитилась Гита.

— Обратите внимание, мальчики и девочки — это наши современные дети! — ввернула Джил с трагической ноткой в голосе.

— Неплохое вложение капитала. Надо будет подумать, — сказал Вадим.

— А что тут думать? — сказал со смехом Федор. — У меня есть отличная возможность навариться в будущем. Н-да…

Звучала приятная мелодия. Я склонился к Алике.

— Эта музыка совершенно не подходит для анекдотов, — шепнул я ей и ревниво добавил:

— А у Иваненко в два раза больше детей, чем у тебя.

— Значит, у него в два раза больше шансов разбогатеть, — отшутилась Алика. — Кстати, командир, трижды два будет шесть, а у Федора детей всего пятеро. У меня есть шанс его догнать.

— Есть, — согласился я, нежно взял ее за руку и потянул за собой. Она обожгла меня желтым пламенем из-под ресниц, сигарета выпала из ослабевших пальцев. Зачем она так меня боится? Я обнял ее за талию одной рукой, другой несильно сжал ей руку. Она вскинула на меня глаза и затаилась. Ее красивое, ладное тело оказалось в танце гибким и пластичным, как я и ожидал, и я с трудом сдерживался, чтобы не стиснуть на нем свои отнюдь не ласковые руки. Она была совсем маленькой, моя Алика, я возвышался над ней, как гора, чувствуя себя неловко из-за своих габаритов. Она подняла на меня глаза, сверкающие в полумраке, страха в них не было. В них было трудно смотреть, и меня осенило, что смехом, весельем она пытается заглушить свою боль. Невесело было ей, моей пленнице. Частично я являлся виновником ее неприятностей. Я в полной мере ощущал свою вину перед ней, но желание перевешивало. Я не удержался и обнял ее чуть крепче. Алика совсем перестала дышать.

— Прости, — прошептал я ей и еще сильнее сжал руки, не в силах остановиться. Сердце мое так и ухало, и я на него злился. Ее взгляд совсем близко встретился с моим.

— Домой, только домой, — произнесла она.

Моя рука с досады дрогнула у нее на спине и ослабила хватку, и она опустила глаза. А что было делать мне?

Вокруг нас танцевали. Федор в середине кают-компании выписывал немыслимые телодвижения. Вадим и Мария ожидали более энергичной музыки.

Вечеринка дала мне прекрасную возможность поухаживать за Аликой, и я весь вечер ни на шаг от нее не отходил. Она благосклонно принимала мое общество. По крайней мере, не пыталась встать и уйти. Возможно, она терпела меня только потому, что от меня зависело ее возвращение к детям. После вечеринки я проводил ее до люка 'Феникса'. Алика переступила через комингс, обернулась и с мольбой посмотрела на меня. Надеется, что я сжалюсь над ней и отправлю домой. Я поцеловал ее руку.

— Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной, — сказал я. Она сжала губы и круто повернулась ко мне спиной. Звонко хлопнула толстая крышка люка. Я остался один под яркими прожекторами дока. Эхо от хлопка долго гуляло под высоким неосвещенным потолком. Я отчетливо понимал, что не имею права предлагать ей бросить семью, детей, чтобы остаться со мной. Мне было что предложить женщине, кроме 'Тихой гавани' в хвосте военного флота, но кем будет она сама, любимая мною женщина, если она бросит своих детей, пусть даже ради любви? Я слушал холодное эхо, затухающее в сложных дебрях дока, и мрачно размышлял, что мне делать с этой историей. Собственно, размышлять особенно было не о чем. Я отлично знал, что должен был сделать. Только поломать себя оказалось гораздо сложнее, чем воевать со всем миром.

РИЧАРД АДАМСОН

— Пусть Зарбай катится ко всем чертям со своими нотами протеста! — гремел главнокомандующий флотом Солнечной Федерации Коломенский, и его трубный голос грохотал с экрана видеофона межзвездной связи. Просторный кабинет содрогался. Адмирал свирепо потрясал перед собой копией протеста, которую раздобыли на Зарбае его агенты. — Здесь даже сумма заранее проставлена. Я послал своих ребят на смерть, чтоб они защитили этих мерзавцев, а они нам за это счет собрались выкатывать! У них моральный ущерб, как вам это нравится?! Президент в ярости! Мы оголяем над Землей небо, и что в результате? Дьявол, да Власов просто потешается над нами!

Я молчал. Возразить было нечего. У меня не было весомых аргументов для дальнейшего пребывания нашего флота в окрестностях Зарбая.

— Если Власов нападет на нас, нам тоже не придется ждать помощи от Содружества, — заметил я.

— Он может напасть в любой момент, а у нас ничего нет, кроме наземных установок и нескольких военных судов на стороже Солнечной системы, — напомнил Коломенский.

— Он не нападет. Я в этом уверен.

— Он не нападет, если Солнечная Федерация будет прикрыта земным флотом. Именно это я и сделаю. Я отвожу флот назад.

Случилось то, что я предвидел, и все же это было слишком неприятно. Я сказал Коломенскому:

— К сожалению, каждый вцепился в свою планету, в свою звезду, в свой клочок земли на планете, не желая понимать, что Слепой всех нас перещелкает поодиночке, как цыплят. Каждый втайне надеется, что сосед разобьет Власова или хотя бы ослабит его сопротивлением. Вы, адмирал, собираетесь последовать общему примеру.

— Да, я тоже вцеплюсь в свой клочок земли, потому что другого клочка у меня нет. Мы встретим Власова здесь, на своей территории.

— Мы можем разбить его и на территории Зарбая и избежать будущего кровопролития. Зачем ждать, когда Власов окрепнет еще больше?

— Пока мы загораем под зарбайским солнцем, Власов со своими головорезами нарисуется у вас над головой. Что вы будете делать? Драться с ним своими толстыми папками? У вас поднимется слишком много пыли. Кто вам сказал, что Власов полезет на Зарбай, когда здесь находится целый флот, а Земля перед ним безоружная — бери ее голыми руками?

— Мы бросаем на произвол судьбы множество миров.

— Пусть катится к чертям все Содружество! — рыкнул адмирал. — Мы одни во всем Содружестве имеем флот, способный противостоять Власову. Власов отправится под трибунал, он своего добьется.

— Судя по всему, вы уже беседовали с президентом на эту тему, — догадался я.

— Да, это так. Решение уже принято. Я ставлю вас в известность, директор.

По окончании разговора с адмиралом Коломенским я думал не о том, что адмирал и президент Федерации приняли решение без меня. Я думал о мирах, которые мы оставляли без военной поддержки. Власов захватил восемь разных государств Содружества, на очереди Зарбай. За Зарбаем последуют еще тридцать семь государств и их планетарных объединений. Об кого из них споткнется Власов? Я сжал кулак от бессилия.

АЛИКА ЮРЬИНА

Теперь я опасалась не Власова, а самой себя. Увидев на экране мужа, родного, любящего, я получила хорошую встряску, но очарование, навеянное Власовым, упорно не проходило. Я чувствовала себя околдованной. Это было нечестно, неправильно. Я твердо знала, что сразу двоих любить нельзя. При воспоминании о родном человеке, с которым я за десять лет съела пуд соли, которому родила троих детей, желая, чтобы все они были похожи на него — при одном только воспоминании о нем у меня тревожно щемило в груди, и я не могла усидеть на месте. Я снова куда-то опаздывала, не успевала. Я торопилась. Только бежать было некуда, и я беспокойно металась по каютам 'Феникса'. Как я могла подпасть под влияние Власова? Ведь я отлично осведомлена о его способностях. Он исподволь продолжал свою работу, изматывая меня, а я и без того достаточно устала. Мое тело не желало забывать тепло его сильного тела, переданное мне во время танцев, и я раскаивалась, что согласилась с ним танцевать. Право, мне было бы легче, если бы я отказалась. Я злилась и казнилась, не в силах что-либо изменить. Я ненавидела его еще и за то, что он не отпускал меня к моим детям, и мне начинало казаться, будто все мои проблемы именно от этого.

Меня ничто не отвлекало от душевных терзаний. На 'Стремительном' я была лишним человеком, который занимался двумя делами: просмотром надоевших новостей и фильмов и болтовней с женщинами между вахтами. Я не привыкла к безделью. Дома я постоянно была чем-то занята: семья требовала у меня все мое время и силы. Во время затишья люди на линкоре заполняли свободное время, кто во что горазд. Они играли в шахматы, часами сидели в бане, изучали языки, десантники тренировались в спортзале, пилоты не вылезали из тренажеров, дабы не потерять квалификацию. По понятным причинам я не могла составить компанию мужчинам в бане или спортзале. Мне надо было любой ценой вернуться домой. Я могла решить проблему, выполнив договор между мною и Власовым. От одной только мысли об этом ноги мои прирастали к палубе. Я не могла решиться пойти к нему добровольно. Я корила себя за трусость, за эгоизм, за неспособность к 'поступкам' ради собственных детей, но все оставалось по-прежнему.

Иван Сергеевич принес мне весть: земной флот повернул в сторону Солнечной системы, и Власов начал переговоры с Зарбаем о сдаче планеты без боя.

— После ухода землян на Зарбае царят упаднические настроения. Президент Зарбая серьезно относится к нашему заявлению о реальной угрозе из космоса. Вполне возможно, что зарбаяне капитулируют. У нас флот в 170 кораблей против одиннадцати зарбайских. Хотя всякое может случиться. Власов будет вести переговоры, сколько понадобится, лишь бы с ними не воевать. Он напирает даже не на капитуляцию, а на присоединение к нему. Совсем другое дело, правда?

— Что будет дальше? — опечалилась я.

— Откуда я могу знать? Это на Земле я был профессором. А здесь я всего лишь судовой врач.

А потом ко мне пришел Власов. Он молча сел напротив меня с непроницаемым лицом. Я ощущала на себе его взгляд из-за черных очков, и мне от этого взгляда было не по себе. Я тоже отмалчивалась, мечтала о сигарете, но потянуться за ней не смела. Я бросала на него осторожные взгляды, исподтишка рассматривая его. Я до сих пор толком его не рассмотрела, уловив только общие черты. У него были светлые, почти белые волосы, очень коротко остриженные, непокорно торчащие, как проволока. Он их и не приглаживал. Широкое лицо, вовсе не злое, а просто сердитое, недовольное. Обширный, как экран, лоб и густые брови, такие же светлые, как и волосы. Интересно, какие у него глаза? Очки так мешали… Мне хотелось заглянуть своему обидчику, такому черствому и упрямому, в глаза. Кисти рук с толстыми жилами поросли с тыльной стороны белесой шерстью, пальцы сплелись на круглом животе; под тканью черной водолазки угадывалась скрытая мощь тренированных мускулов. Передо мной сидел хищный, опасный, крупный зверь, умный и своевольный, от которого ощутимо исходила заразительная энергия.

Крупный зверь наблюдал за мной сквозь черные очки и, похоже, размышлял о чем-то своем.

— Утром на 'Феникс' придет пилот. Он доставит тебя на Землю, — обронил он.

Его голос вернул меня в гостиную 'Феникса'. Мне показалось, что я ослышалась.

— Что? — пролепетала я.

— Завтра ты полетишь домой, — терпеливо повторил он.

Я так мучительно ждала этого момента, и вот он наступил, и это оказалось полной неожиданностью.

— Ты меня отпускаешь? — потрясенно пробормотала я. Бежевые перегородки поплыли у меня перед глазами. Домой! Мне никак не удавалось вытащить из пачки сигарету, руки дрожали. Наконец мне это удалось, я нервно закурила и открыто посмотрела на огромного человека напротив меня. Лицо его по-прежнему оставалось недовольным. Я решилась на опасный вопрос:

— Почему ты решил меня отпустить?

— Потому что я тебя люблю.

Я знала об этом, но все же… это было приятно. Я не испытывала особых угрызений совести от того, что человек из-за меня мучается. Я не стала спрашивать его, почему он не отправил меня на Землю раньше, ибо подозревала, что ответ будет тем же.

— Зачем ты меня любишь? — с укором спросила я, не предполагая ответа. Он отбросил недовольную маску и улыбнулся:

— Всем скитальцам иногда хочется чего-нибудь домашнего. Расскажи мне о своих детях.

— А у тебя есть дети?

— Н-нет, — не совсем уверенно ответил он, и я простила ему эту неуверенность. Черты лица его смягчились. Я уселась удобнее и затянулась.

— Моя младшая — Ниночка, ей четыре года, — начала я, успокаиваясь. — Она рыжеватая, волос вьется, как у меня, глаза папины. Она очень обидчивая…

Сначала у меня срывался голос, но потом я увлеклась, мысленно вернувшись к родным, самым близким на свете людям. Закончив рассказ, я снова увидела себя в гостиной 'Феникса' и даже немного удивилась, что я по-прежнему здесь.

— Скоро ты будешь дома, — спокойно сказал Матвей, не прервавший повествование ни единым словом. Он ничем не выдавал своих мыслей. На меня накатила острая жалость к нему. Каково вот так жить, пряча от всех свои глаза?

— Мне тебя жаль, — сказала я ему.

— Мне нужна не жалость, — оскорбленно буркнул он.

— Здесь ты не найдешь того, что ищешь.

— То, что мне нужно, я уже нашел.

Я снова ощущала на себе его взгляд, от которого у меня обмирало сердце. Мне мешали его очки.

— Так нечестно, — сказала я.

— Что нечестно?

— Ты бессовестно пользуешься своими способностями.

— Какими способностями?

Мне показалось, будто он смотрит на меня непонимающе.

— Зачем ты меня гипнотизируешь? Неужели просто отомстить хочешь? В чем же я перед тобой провинилась? Ты ведь отлично знаешь, что мне нечего тебе противопоставить в свою защиту! Я не могу на самом деле испытывать те чувства, которые ты мне внушаешь. Это непорядочно — вот так против безоружного! Ты мне уже душу вынул. Завтра меня здесь не будет, ты никогда больше меня не увидишь, и я очень тебя прошу: оставь меня в покое, отпусти! Я хочу вернуться домой. Полностью.

У Власова изменилось лицо. Вид у него был самый что ни на есть ошарашенный. Затем он широко улыбнулся.

— Я ничего тебе не внушаю. Ни-че-го!

Я вспыхнула.

— Ты лжешь. Я не могу тебя любить.

— Значит, можешь, — отрезал он с самым довольным видом. — Это твои собственные чувства, Алика.

— Я люблю своего мужа, — отрезала я в свою очередь.

Он перестал радостно улыбаться и с силой сцепил пальцы в замок на своем круглом пузе. Я забеспокоилась, насколько далеко простирается его выдержка. Как бы он не сорвался! Настала пора выпроваживать гостя подобру-поздорову.

— Сними очки, — резко сказала я.

— Нет.

— Почему же?

— Мой взгляд убивает.

— Иван Сергеевич сказал, что это байка. А я хочу взглянуть тебе в глаза.

— Ты ничего в них не увидишь.

Уберется он отсюда или нет? Эх, была не была… Пусть окружающие корят меня за необдуманные поступки, сколько влезет. Я неторопливо встала и шагнула к Власову. Я сделала то, что бывший десантник со змеиной реакцией совсем не ожидал. Я сняла с него очки. И в тот же миг я издала вопль ужаса. Мы отшатнулись друг от друга.

— Прости! Прости! — закричала я и заревела в голос.

Матвей неторопливо приладил очки обратно, вздохнул и мягко привлек меня к себе, утешающе гладя по волосам жесткой рукой.

— Это было так неожиданно, — плакала я. — Я просто не знала, не знала…

— Ничего страшного не произошло, — шептал мне на ухо Матвей. — Просто ты увидела, какой я есть на самом деле.

— Я не знаю тебя, не знаю… Ты жестокий.

— Жестокий?

— Да, жестокий.

Ливень затянулся надолго. Меня пожалели, приласкали, и я жаловалась на то, что вся моя семья в больнице, а меня обвиняют ни за что, и что я так далеко от дома, и что я устала от походной жизни, и что мне очень плохо без неба над головой, необязательно синего — любого, и на что-то еще. Слезы иссякли, и я притихла на груди Матвея. Его сердце толчками билось у меня под рукой, и я улыбнулась сквозь слезы. Из-под солоноватого запаха хорошего лосьона слабо пробивался запах мужского тела. Руки Матвея стали нетерпеливыми, и я обреченно подставляла лицо и шею под его обжигающие поцелуи. Его жесткие волосы послушно пригладились под моими ладонями. Как же я вернусь домой, к Женьке, к детям? Куда я дену свою бесстыжую морду? Руки, жарко обнимающие меня, были такие желанные, но такие чужие и незнакомые, и все происходящее сейчас было настолько неправильным, что я чуть-чуть протрезвела.

Насилу я выдралась из его объятий и трусливо сбежала в соседнее кресло. Потом все так же трусливо вскинула на него виноватый взгляд. Лицо Матвея было перекошено, но он… улыбался.

МАТВЕЙ ВЛАСОВ

Я ушел от нее в пять утра. В семь начнутся переговоры с Зарбаем. Я не получил того, чего хотел, но и то, что теперь имел, было очень много и делало меня удивительно счастливым. Будь она проклята, платоническая любовь… Мое восхищение этой женщиной мешалось с 'голодной' досадой. Первым порывом было уйти немедленно, но мой уход означал бы, что я больше никогда ее не увижу. И я не ушел. Мы проговорили всю ночь, и теперь Алика знала все о моих глазах. Раз уж она их увидела, пусть теперь и знает.

Теперь Алика второй человек после Качина, который знает о моих глазах. Собственно, глаз у меня не было. Всему виной была пыль с астероида, мирно летевшего среди таких же, как и он, булыжников в районе звезды Тау Кита. Тау Кита похожа на солнце и по своим характеристикам, и планетарной системой. Планеты этой звезды в то время еще не были колонизированы, несмотря на близость к Солнечной системе — каких-то четыре парсека. Земля решила исправить недоразумение и направила в этот необжитый район исследовательскую экспедицию. Сейчас, двадцать лет спустя, планетарная система Тау Кита входит в состав Солнечной Федерации. А тогда исследование района только началось. Военное командование отправило вместе с экспедицией военный отряд, в котором я служил. Вояк всегда посылают вместе с астронавтами и учеными на исследование новых объектов в космосе. Осторожность никогда не помешает.

То, что пыль с астероида попала мне в глаза, было чистой случайностью. Ученый, исследовавший пыль, попросил меня и моего товарища передвинуть мебель в лаборатории. А чем еще заниматься воякам в подобных экспедициях, кроме как двигать взад-вперед шкафы и оборудование для ученых крыс? Мы частенько помогали исследователям при высадках на планеты и при сворачивании работ, хотя это не входило в нашу компетенцию. Мы с товарищем играючи поставили столы туда, куда указывал холеный перст ученого. Не успел я разогнуться, как на соседнем столе у одной из пробирок с громким хлопком вылетела пробка, как из бутылки шампанского, и из пробирки пыхнула дисперсная, необычайно летучая пыль. Она засыпала мне глаза. Светило науки ловко собрало пыль из воздуха специальным пылесосом. Я к тому времени уже успел проморгаться.

Дело было сделано. Сначала я ничего не ощущал, да и вообще забыл об этом происшествии. Только на Земле началось постоянное жжение в глазах, которое не прекращалось ни на минуту. Глаза воспалились, и мне пришлось обратиться к окулисту. Спустя несколько дней врач сообразил, что дело неладно. Жжение к тому времени стало невыносимым, я потерял аппетит и получил взамен бессонницу. Окулист заявил, что отныне мною займется профессор медицины, специализирующийся на внеземных болезнях и эпидемиях. Вмиг я вспомнил астероидную пыль, и мне стало более чем неуютно.

Так я впервые встретился с профессором Качиным. Он совершенно не понравился мне, так же, как и Алике. Тщедушный на вид профессор оказался на редкость трудоспособным. Он велел мне переселиться в лабораторию при его институте, занимающую целое здание. Он взялся за меня в полную силу, день и ночь не отходил от своих пробирок и микроскопов, и я сатанел от его рассеянного хихиканья. Он выписал себе образец той самой пыли с астероида. Однако он не мог спасти мои глаза. С ними происходило что-то из ряда вон выходящее. Они гноились, в глазницах невыносимо жгло, я мучился немыслимой головной болью. Потом я стал слепнуть. Качин наложил на мои глаза повязку, которую постоянно менял. Он перестал подпускать ко мне медперсонал и все делал сам. Круглые сутки он промывал мне глаза. Уж и не знаю, спал он в тот период или нет. Для меня наступило время кошмара. Я жил своей болью и не знал, вернется ли ко мне зрение. Боль все нарастала и стала настолько сильной, что мне стало все равно, ослепну я или нет. Осталось только одно желание: отделаться от боли.

Зрение вернулось. Боль прошла. Во время перевязок я начал различать свет, потом очертания предметов. Изо дня в день зрение улучшалось. Я уже довольно ясно различал озабоченное лицо Ивана Сергеевича.

— Я вижу, — счастливо улыбаясь, сообщал я ему во время перевязок. Но профессор с бараньим упорством перебинтовывал мои глаза снова и снова. Мне это не нравилось, но всю мою недовольную брань Качин хладнокровно игнорировал.

Потом случилось событие, окончательно переломившее мою жизнь на две части. Иван Сергеевич с прискорбием сообщил мне, что у него забирают его любимого пациента, то есть меня.

— Куда? Кто забирает? — удивился я.

— Твоя контора забирает, — забурчал профессор. — Они потребовали с меня отчет о твоем здоровье, будто я солдафон в строю! Теперь тобой будет заниматься военная медицина.

Я забеспокоился. Я не видел Ивана Сергеевича сквозь повязку, но по ожесточенному звону небьющихся пробирок догадался, что профессор крайне раздосадован, если не зол.

— Эти мясники тебя убьют, молодой человек, — бурчал Иван Сергеевич. — Я тебя лечил, а эти будут исследовать.

— Что это означает?

— Только то, что я сказал.

— Я не собираюсь попадать к ним в руки.

— Твоего согласия никто не спрашивает. Вот приказ, где тебе велено явиться в такое-то место в такое-то время.

За словами последовал резкий хлопок триксовой бумаги по столешнице. Я заерзал на стуле. С повязкой на глазах я чувствовал себя беспомощным и сильно нервничал.

— Тебя забирают, как теленка на бойню.

Я разозлился.

— Снимите с меня повязку, немедленно! — приказал я.

— Рано! — буркнул профессор. — Глаза еще слабые.

— Что там еще можно исследовать?

— За эту пыль можно получить звание, молодой человек. Неважно какое, научное или военное. Они найдут, что исследовать. Здесь еще плясать и плясать. Мне это ни к чему, моих трудов хватило бы на десяток докторских. Мне жаль вашу жизнь, Матвей.

Старик долго еще бурчал себе под нос, а я чувствовал себя загнанной в угол крысой.

Ночью я решил снять повязку и посмотреть, что стало с моими глазами. И я ее снял. Я увидел себя в небольшой комнате, из которой уже успели вынести телевизор. Эти умники решили, что телевизор мне больше не понадобится. Обстановку комнаты давно уже изучили мои руки, она меня не интересовала. В мире, куда я попал, не было цветов. Отсутствовали даже черный и белый, зато я различал все оттенки желтого и коричневого. Тем не менее видел я великолепно. Я искал зеркало, но в палате зеркала не оказалось. Не было его и в ванной комнате, хотя оно там явно когда-то висело. Сопя от злости, я выглянул в коридор и позвал дежурную медсестру. Она не откликнулась. Спала, конечно. Я в некотором замешательстве вернулся в комнату. В коридоре запоздало послышались торопливые шаги, и в номер зашла медсестра:

— Что случилось?

— У вас есть зеркало? — спросил я.

— Конечно, есть, — удивилась она и достала из кармана халата вожделенное зеркало. — Сейчас только свет включу…

Она слепо пошарила по стене в поисках рубильника. Послышался щелчок. Для меня ровным счетом ничего не изменилось, не считая лица медсестры. Оно приобрело непередаваемое выражение. Медсестра, не спуская с меня побелевших от страха глаз, выронила из рук зеркало, испустила нечеловеческий вой и метнулась прочь из комнаты. Вой катился вдоль по коридору впереди и позади женщины, пока не замер в глубинах институтской лаборатории. Ошарашенный, испуганный, я подобрал c пола зеркало. И заорал сам. Зеркало полетело в угол. Я заставил себя подобрать его и заглянуть в него снова. Я ли это? На моем лице не было глаз. За веками без ресниц зияли темные провалы, из которых вместо зрачков торчало нечто похожее на присоски. Неровные края присосок высовывались из-за век. Присоски шевелились, и это потрясло меня больше всего. Зеркало выпало из моих ослабевших рук. Я опустился на пол. В коридоре слышались голоса, голос профессора увещевал полуночников лаборатории, привлеченных шумом. Все в порядке. Кому-то что-то приснилось, только и всего. Сам он уже все понял по крикам. Через минуту он забежал в мой номер и умоляюще протянул ко мне руки.

— Что со мной? — дрожащим голосом вопросил я, обливаясь холодным потом. — Что? Что это?

Я хотел спрятать лицо в ладонях, но не мог заставить себя коснуться руками того, что шевелилось у меня на месте глаз. Я паниковал, я находился в предоборочном состоянии, все вокруг казалось мне нереальным. Ощутив внезапный прилив сил, я вскочил на ноги, резким рывком поднял Качина за грудки, поднес его лицо к своему, жестко встряхнул и рявкнул:

— Что ты со мной сделал, старая космическая зараза?!

— Я пытался спасти твои глаза, молодой человек, — строго ответил Иван Сергеевич, не отводя взгляда. — Это сделал не я.

— А кто же?!

— Это сделали бактерии, спавшие в астероидной пыли.

— Ах ты, старая крыса, провонявшаяся реактивами!

Я потрясал профессором, как тряпичной куклой, его ноги безвольно колотились об мой живот. Иван Сергеевич такого обращения с собой не стерпел.

— Прекратить панику! — громко скомандовал он. — Сейчас же поставьте меня на место!

Привычный к военной дисциплине, я повиновался приказу и поставил его на ноги.

— Вот так-то лучше. Возьми очки, я купил их специально для тебя.

Я, дрожа, сел на кровать.

— Что мне теперь делать… с этим? — я сделал неопределенный жест в сторону глаз.

— Выполнять приказ, — напомнил мне Качин.

— Что меня ждет в военной лаборатории?

— Смерть.

— Откуда у вас такая уверенность?

— Я хорошо знаю военных коллег из секретной лаборатории. Пофамильно. И их кухню тоже. Я хорошо знаю уязвимые места твоих новых глаз. И еще знаю, что меня не станут даже слушать.

— Значит, впереди смерть, — я старался собрать свою волю в кулак и смириться с неизбежным. Смириться никак не удавалось, и я заорал:

— А если я ослушаюсь, меня ждет трибунал!

— Да, положение у тебя скверное, — глухо отозвался профессор.

— Убирайтесь ко всем чертям! — гаркнул я на него.

Он ушел, старчески качая головой. Я надел очки, которые он мне принес. Ни за что на свете я не явлюсь в военную лабораторию. И трибунал меня тоже не увидит. Тишайшей кошачьей походкой я быстро прошел по ночному коридору лаборатории, спустился на лифте в вестибюль, где меня и догнал профессор. Я молча сгреб его, зажал ему рот рукой и заволок его под лестницу. Я намеревался избавиться от опостылевшей больничной пижамы — ограбить на улице человека подходящей комплекции, угнать аэромобиль, угнать космическое судно… Профессор подвернулся совершенно не вовремя. Тем временем Качин стал пихать мне в живот большой пакет. Пакет раскрылся, я увидел, что в нем одежда, и освободил профессору рот.

— Ф-фу, ну и хватка, — пропыхтел Иван Сергеевич. — Одевайся, живо.

— Что вам от меня нужно?

— Я с тобой.

— Куда 'с тобой'?

— Куда-куда! В бега, куда же еще. Видишь эту папку? Это история твоей болезни, — хихикнул он. — Здесь и носитель с файлами. Копий нет, я ничего не оставил.

Институтский вестибюль жил и ночью. Две пары прозрачных дверей то и дело ездили взад-вперед, пропуская сотрудников института, пол из голубого с мнимой 'слезой' зергилльского камня приятно гудел от шагов. Просторные стены вестибюля, отделанные зеркалами, пропускали редкие искры. Со стены напротив лестницы на меня осуждающе смотрели полусвятые лики знаменитых ученых.

Я не верил профессору, думал, что он собирается сдать меня военным. Я быстро одевался и размышлял, что делать с нежелательным свидетелем, старым человеком.

— Тебе без меня не обойтись, — настырно жужжал он мне в уши. — У меня есть машина, у меня яхта в космопорту. У тебя есть яхта?

— Конечно, есть, — огрызнулся я.

— Ее перехватят на орбите Земли, — заявил Качин.

— А вашу не перехватят? — фыркнул я, выбрал безлюдный момент и вылез из-под лестницы.

— Кому она нужна? — захихикал Иван Сергеевич. Слегка оправив на себе одежду, я спокойным шагом направился к выходу. Назойливый профессор семенил следом.

— Зачем вам это нужно?

Я позволил Качину тянуть себя к стоянке, где стояла пожилая 'кляча' профессора, укоризненно глядевшая на нас своими фарами. Еще больше, чем клячу, машина напоминала старый сундук, сработанный из качественного материала. Внутри, однако, этот мастодонт поражал неожиданной роскошью. Я сел за руль. Роскошная 'кляча' потянулась в космопорт.

— Я большой собственник, — с достоинством говорил профессор. — Мой пациент — это мой пациент, и я не для того вытаскивал тебя из лап смерти, чтобы кто-то загнал тебя обратно.

Тут он захихикал:

— Продавцы в магазине весьма удивились, зачем профессор Качин покупает одежду таких размеров, да еще среди ночи. Я сказал им, что это подарок внуку. Они хотели ее красиво упаковать, но я не согласился. Знаешь, почему? Потому что обертка слишком громко хрустит!

Черт возьми, что же с ним делать?

— Ты не беспокойся, у меня все готово. Я отдал распоряжение шипчандлеру, чтобы он бункеровал яхту и доставил на борт продовольствие.

— Вы полагаете, вашу яхту не перехватят? Нас уже ждут прямо в ангаре.

— Ничего подобного! Никому и в голову не придет, что старый чудак отправляется совсем не на прогулку, да еще и со своим пациентом.

Мы благополучно удрали с Земли, чтобы отсидеться на Медее. Не знаю, почему заслуженный профессор остался со мной, не вернулся на Землю. Он прикрывается оговоркой, будто он здесь нужнее. Он начал удивлять меня сразу, как только мы добрались до Медеи. Я никогда не думал, что у профессора медицины, ослепленного любимой работой, может оказаться цепкая коммерческая хватка. Он умудрился перевести все свои акции на вымышленные имена, а акций у него было очень много. С ними профессор имел вес во многих промышленных и коммерческих предприятиях, разбросанных по всему Содружеству. С не меньшим удивлением я узнал, что у Качина были и свои фармацевтические заводы, доставшиеся ему по наследству. Теперь ими управляют подставные лица. Я не стал вдаваться в подробности, как Ивану Сергеевичу удалось провернуть такой фокус в наше время. Я сквозь пальцы смотрел и на то, что у Качина были свои люди во многих уголках Содружества из числа учеников, приятелей и многочисленных родственников. Я их не знал и до сих пор не знаю. Важно было другое: эта прибыльная сеть позволяла строить военные космические корабли — понемногу на разных планетах. Строительство контролировал я. Профессор, обойдя все возможные законы со своими акциями и заводами, начисто потерял интерес к экономике и снова погрузился в любимое дело.

Я долго не мог понять, почему власти Медеи не отправили нас обоих обратно на Землю. Уже потом старый профессор раскололся. Медеей безраздельно правила экс-жена Качина, являясь в местном правительстве 'серым кардиналом'. Старая карга была не менее богата, чем ее бывший супруг. Ее нынешний супруг, премьер Медейского государства, тоже был богат, но недостаточно для такой жадюги, как бывшая мадам Качина. Она не упустила возможности снова потрясти бывшую половину. Профессор не обанкротился только потому, что ушлая мегера не знала истинных доходов Ивана Сергеевича. Его дивидендов хватило и на космические корабли, и на старую неглупую жабу. Я не стал выяснять, какая именно статья расходов тянула больше, военная, или 'шантажная', но когда мы наконец покинули Медею, казна профессора ощутимо утяжелилась. Как бы то ни было, наша свобода того стоила.

'Барьер' я обнаружил у себя еще на Медее и усомнился в своей человеческой сущности. Открытие загнало меня в пучину депрессии, из которой меня вытащил опять же Качин. Больше я не поддавался депрессии ни разу.

Я поцеловал Алику на прощанье, губы она мне не дала, но с удовольствием подставила упругую теплую щеку. Прощай, маленькая. Я бросил на нее последний голодный взгляд и покинул борт 'Феникса'.

НИКОЛАЙ КОНОВАЛОВ

Яхту Гансона запеленговали при ее подлете к Солнечной системе. 'Феникс' пилотировала пристыкованная к нему одноместная шлюпка. При подлете к орбите Плутона шлюпка отделилась от яхты и канула в подпространстве; сама яхта продолжила путь к Земле. В космопорту ее уже ждал наряд милиции, я и Юрьин. Во время полета через пространство Солнечной Федерации яхту прозондировала специальная аппаратура, установленная на Земле, и мы уже знали, что на 'Фениксе' находится один-единственный человек, подозреваемая Юрьина. Милиционеры оттеснили Юрьина сторону и усадили его супругу в машину. Женщина, увидев мужа, закричала, но его к ней не пустили.

Ее отвезли ко мне в кабинет, и я сразу впустил к ней мужа. Мало того, я повез их под сопровождением в больницу к детям. Только завидев мать, Миша с криками кинулся к ней на шею. Он вцепился в нее мертвой хваткой, и я не думаю, что в тот момент нашлась бы сила, способная оттащить их друг от друга. Юрьина, как только ступила на Землю, плакала не переставая. Плакала и ее дочь Катя в гравилюльке, не имея возможности обняться с матерью, поговорить с ней. Но самым важным событием стало то, что Катя, встретившись с матерью, заговорила.

Теперь все встало на свои места. Оперативники выехали в гости к доброму соседу Юрьиных и моментально скрутили 'дядю Васю, который поджег дом', - так сказал маленький, но ценный свидетель. Миша на мой дежурный вопрос, видел ли он, кто поджег дом, который раз отрицательно помотал головой. Я взял с Юрьиной подписку о невыезде и отпустил ее. Настрадавшееся семейство с облегчением укатило на свою квартиру в городе.

'Дядя Вася' — это сын соседа Юрьиных Горшкова Валентина Михайловича. Начались допросы Горшкова-младшего. Он отпирался, юлил, противоречил самому себе, но бесконечные допросы разными людьми и в разных тонах его разговорили. Надо сказать, ребята здорово его отдубасили. Василий Горшков полез в дом грабить, потому что был уверен, что в доме никого нет. Он видел, как утром уехал на работу глава семейства, и как позже уехала хозяйка с детьми. Он не знал, что Юрьина, отъехав недалеко от дома, выпустила из машины Мишу и Катю, и те, взявшись за руки, отправились домой. Мать объяснила свой поступок тем, что дети хотели посмотреть мультики и все утро канючили, а сама она уезжала ненадолго, только отвезти Нину к бабушке, которая проживает неподалеку. Дети дошли до дома, Миша тут же убежал с друзьями гулять, а Катя пошла домой смотреть мультфильмы. На втором этаже она наткнулась на грабителя. 'Дядя Вася' растерялся. Делать нечего, он стукнул нечаянного свидетеля по голове. Убить ребенка голыми руками он не решился. Однако уже на выходе из дома взвинченный, растерянный грабитель заметил аппаратуру слежения, вмонтированную над входом. Кое-какой опыт Горшков имел, при ближайшем рассмотрении он без труда установил, что аппаратура внедрена по всему дому, и вывести ее из строя чрезвычайно сложно. Зато он сумел вывести из строя систему пожарного оповещения. Затем Горшков поджег дом. Катя в это время находилась на втором этаже без сознания. Тут случилось то, чего преступник не ожидал: домой вернулся хозяин, приезжавший на обед крайне редко и в разное время. Опасаясь, что Юрьин может вынести из горящего дома еще живую девочку, видевшую его, Горшков решил убить хозяина. Одно преступление тянуло за собой другое. Он вошел с дом следом за Юрьиным и, ориентируясь на голос, дважды ударил его ножом. Юрьина в это время отвезла бабушке младшую дочь и ездила по магазинам.

Обвинение с Юрьиной было снято полностью, но оставался еще угон. Я приехал в док понаблюдать, как идет оценка степени повреждений яхты и ущерба, нанесенного 'Фениксу' Юрьиной. Там уже находились супруги и злющий Гансон. Владелец дорогого судна скрупулезно подсчитал каждый бриллиант на занавесках.

Осмотрев искореженный корпус яхты, Юрьин впал в ступор.

— Что это за вмятины? — поинтересовался он у супруги.

— Следы от астероидов, — ответила Юрьина.

— А это что за… м-мягко говоря, царапины?

— А это меня брали на абордаж.

— На абордаж? Н-да… А что с люком?

— Десантники покорежили, когда вскрывали, — скромнейше ответила супруга. — А вскрывали его два раза.

— Вы мне за это ответите! — прокричал Гансон. — Испохабить такое судно! Это же произведение искусства! Для вас нет ничего святого!

— Кто брал тебя на абордаж, дорогая? — удивлялся Юрьин.

— Власов, я же тебе рассказывала. Знаете такого пирата, Николай Дмитриевич?

— Святые небеса… — саркастически пробормотал Юрьин.

Из люка вышел механик и сообщил Гансону:

— Яхта пережила чудовищную вибрацию.

— И не раз, — потупила глаза Юрьина.

— Где ты нашла вибрацию, дорогая?

— На флагмане Власова. Там без конца трясло. Женечка, как там качало! Мне казалось, будто 'Стремительный' не вылезает из подпространства!

Юрьина трагически закатила медовые глаза.

— Пушки были демонтированы, затем установлены на место, — продолжал тем временем механик. — Реактор отсутствует. Судя по следам, он был подвергнул аннигиляции.

Услышав последнее, хозяин яхты затрясся от ярости, побелел и двинулся на Юрьину, угрожающе вытянув руки перед собой. Он перестал стесняться в выражениях. Юрьин, защищая супругу от нападок Гансона, прижал ее к себе. Мужчины злобно поругались между собой, и я развел их по разные стороны дока.

— Значит, вы гостили на флоте Власова? — уточнил я у Юрьиной.

— Да, это так. Он и отправил меня обратно на Землю.

Юрьин только пожал плечами.

— Она заблудилась в пространстве, — пояснил он то, что я уже знал и так. — Люди Власова подобрали ее и вернули домой.

— Вам предстоит длительная беседа с сотрудниками УГБ, — сообщил я Юрьиной. — Так что будьте готовы. Вопросы могут быть неприятными. А мне вы лучше скажите, зачем вы бежали? Ведь это была настоящая глупость.

— Горшков-старший посоветовал, — с досадой ответила Юрьина. — Он как вернулся с допроса, сразу сказал мне, что меня обвиняют в поджоге и попытке убийства. Сказал, в тюрьму сядешь надолго — детей не увидишь больше. Я и дала тягу…

— Как вам удалось увести чужую яхту?

— У меня друзья в космопорту. Попалась вот только… дорогущая. Она была полностью готова к вылету. Да и выбирать было некогда.

— А кто у вас друзья в космопорту?

— Я же вам не скажу…

— Понятно. Евгений Андреевич, вы в курсе, что вашей жене предстоит выплатить государству штраф порядка шести тысяч глобалов?

— Еще и штраф, да еще такой?! Да за что же?

— За нарушение правил судовождения в околоземном пространстве. Ваша жена основательно потрепала нервы диспетчерам, когда выбиралась в открытый космос.

Юрьина безысходно вздохнула. Супруги посмотрели друг на друга.

— Ничего, выберемся, — пообещал Юрьин жене и крепе прижал ее к себе. — Будет что вспомнить в старости.

РИЧАРД АДАМСОН

Я снова просматривал запись встречи с Власовым. Кроме меня самого, на встрече присутствовали Президент Содружества и главнокомандующий флотом Земли. Сам Власов присутствовал виртуально, связавшись с кабинетом Президента со своего флагмана. Он осуществил все пункты ультиматума и теперь готовился отправить нам новый ультиматум.

— Вы настаиваете на какой-то эфемерной угрозе из космоса, однако я вижу только одну непосредственную угрозу — самого вас, — сказал Президент Тод Теренс.

— В отличие от вас я обладаю некоторыми другими способностями, — ответил Власов. — Я способен распознавать настроения как одного человека, так и группы людей в целом, я говорил вам об этом год назад. Чем больше группа людей, тем больше расстояние, с которого я могу засечь ее общее настроение.

— Это недоказуемо, — заметил Теренс.

— Почему же? В данный момент вы немного растеряны, потому что склонны мне верить, но ситуация неадекватная, и вы не знаете, как на нее реагировать. Вы нуждаетесь в поддержке. Вы, Коломенский, настроены решительно и агрессивно. Вы не верите ни единому моему слову. Вы, Адамсон, всерьез озабочены проблемой, которую я из себя представляю, и трезво ищете пути ее решения. В данный момент вы чувствуете досаду. Вы, господин секретарь, больше озабочены личными проблемами, чем настоящей беседой. Вы, адмирал, единственный человек из присутствующих, который меня не боится.

Мы обеспокоенно переглянулись друг с другом.

— Вы хороший психолог, Власов, — сказал Теренс. — Однако, кроме ваших собственных субъективных ощущений, вам больше нечем доказать утверждение об угрозе из космоса.

— Мое утверждение не голословно. Ваши астрономы уже обнаружили неопознанный объект в созвездии Южного Креста, летящий в сторону Содружества. Затребуйте от них отчеты, ученые о многом вам расскажут. Я вижу немного больше, чем они со своими телескопами, и имею все основания для предположения, что это внеземная армада, настроенная по отношению к человечеству крайне враждебно. Вы хотите что-то сообщить, господин секретарь?

Президент ожидающе посмотрел на секретаря, и тот сообщил:

— Ученый мир сейчас только об этом и говорит. Астрономы обнаружили новое пылевое облако в созвездии Южного Креста, которое направляется к нам со сверхсветовой скоростью. Ученые не верят своим глазам. По их подсчетам, облако пересечет границу Содружества через год и три месяца.

— Что это за облако, вы поймете, когда просмотрите запись на диске, который передала Адамсону госпожа Юрьина. Специалисты установят, что запись не поддельная. Я уже направлял в ваш адрес эту запись, но, насколько мне известно, вы даже не удосужились ее просмотреть.

— Какое это имеет отношение к вашим преступным действиям? — холодно спросил Теренс.

— Самое прямое. Через год армада будет здесь. Что Содружество может ей противопоставить?

— Содружество имеет великолепно оснащенный флот и отлично обученную армию, — отрезал Коломенский.

— Вернее, несколько небольших флотов, не зависящих друг от друга, — поправил Власов, и адмирал стиснул челюсти. — Такой человек, как вы, может успешно противостоять врагу, но вам нечем командовать. Вы утверждаете, что имеете флот и армию, а между тем одинокий флибустьер без особого труда захватывает четыре планетарных системы — восемь государств! Мне удалось это слишком легко, адмирал.

Для адмирала это признание прозвучало как пощечина.

— Солнечной Федерации не касаются проблемы этих государств, — заметил Теренс. — К тому же они сами отказались от нашей помощи.

— Рад слышать это от вас, уважаемый Президент Содружества! — съязвил Власов. — Вы могли прислать на встречу со мной президента Федерации вместо себя, чтобы создать видимость переговоров, а я могу действовать и дальше в том же духе. А что вы предпримете, когда из глубин Вселенной на Землю нападет противник, впятеро, вдесятеро превосходящий ваши силы?

— Содружество объединит свои усилия.

— Сколько неуверенности! — усмехнулся Власов. — А почему оно до сих пор не объединило усилия против меня? А ведь я вовсе не эфемерная угроза, а, как вы выразились, самая непосредственная.

— Вы постоянно уклоняетесь от темы переговоров, — заметил Президент. — Мы желаем знать, чего вы добиваетесь и что собираетесь предпринять в ближайшем будущем.

— Я собираюсь объединить оружие Содружества. Разумеется, только в том случае, если оно не пожелает объединиться самостоятельно, без постороннего вмешательства.

— Оно уже не сможет объединиться, потому что вы изволили оттяпать от Содружества приличную территорию, — заметил я.

— Я добровольно передам Содружеству захваченные миры, но только Содружеству объединенному.

Теренс и Коломенский недоверчиво улыбнулись, но Власова их недоверие не смутило, и он продолжил:

— Объединение — процесс долгий и тяжелый. У человечества уже нет на это времени. Я могу объединить Содружество гораздо быстрее.

— Каким же образом? — поинтересовался Теренс.

— Путем кровопролития, — ответил я за Власова.

— Так же, как я уже объединил четыре планетарных системы. Это быстрый путь, но человечество понесет досадные потери, особенно нежелательные перед войной. Да, уважаемый Адамсон, это неизбежное кровопролитие.

— Если ты нападешь на Солнечную Федерацию, я обязательно устрою тебе кровопролитие, — пригрозил Власову Коломенский.

— На Солнечную Федерацию я нападать не собираюсь. Земля — моя родина, и я не желаю с ней воевать. Достаточно объединить весь военный флот остальных сорока шести государств и объединить его с земным флотом перед лицом опасности. Иначе человечество защитить не удастся.

Коломенский возмущенно фыркнул и жестко сказал:

— Ничто не оправдывает военное преступление, даже если оно совершается во благо!

Мы с Теренсом переглянулись.

— Не кипятитесь, — спокойно сказал Власов. — Похоже, вы начинаете мне верить. Вы и сами в состоянии защитить человечество, только у вас нет достаточно сильного флота. Когда я объединю все военные корабли Содружества, у меня будет флот, в двенадцать раз превосходящий земной. Вы и сами это знаете. Вместе с земным флотом это достаточная сила.

— Нам ясны ваши намерения, — сказал Теренс, желая закончить переговоры.

— Вы не желаете говорить вслух то, что я говорю уже в течение часа. Вы безуспешно пытались объединить Содружество против меня. Ваши попытки полностью провалились. Причем настолько провалились, что на переговорах со мной присутствуют только представители Солнечной Федерации и Президент Содружества, который заявил, что ему плевать на миры вне Солнечной системы. Больше никто явиться не изволил. Я помогу вам. У Содружества будет отличный стимул поменять свои представления о свободе. Сейчас меня опасаются гораздо больше, чем год назад, на меня уже смотрят не как на космического разбойника, а как на сильного и опасного агрессора. Я направлю Содружеству новый ультиматум. Я дам вам достаточно времени, господин Президент. Объединяйте Содружество. Вам будет что противопоставить агрессору из Южного Креста. Придет время — и я буду иметь честь воевать под вашим началом, уважаемый главнокомандующий.

Коломенский в гневе сжал кулаки:

— Вы преступник, Власов! Я не могу принять в свои ряды дезертира и предателя. Когда я до вас доберусь, я немедленно отправлю вас под трибунал!

Лицо Власова осветилось улыбкой.

— Вы этого не сделаете, — спокойно сказал он.

Президент жестом остановил рассерженного адмирала.

— А если Содружество объединить не удастся? — спросил он.

— Тогда мне придется делать вашу работу, хотя вы можете выполнить ее гораздо изящнее меня. Мою программу вы прочтете в ультиматуме.

Я остановил запись.

— Существуют люди, готовые на все, что угодно, лишь бы получить власть, — сказал Эрих Свифт. Он принялся философствовать на эту тему, а я смотрел в окно, прямо в ослепительно-синее небо без единого облачка, где из неизведанных глубин Вселенной к нам приближается невиданный враг. Власову снова не поверили, как и год назад. Зато ему удалось главное: убедить Президента в острой необходимости объединять наши миры, хотя бы против самого Власова. А я Власову верил. И еще я сильно хотел, чтобы Содружество объединилось без его помощи.

МАТВЕЙ ВЛАСОВ

— Президента Теренса можно поздравить с очередной победой, — весело сообщил мне Иван Сергеевич, быстро входя ко мне в каюту с распечатками новостей. Пачка трикса с призрачным звоном легла мне на стол.

— У меня есть адъютант, — напомнил я другу. Качин пропустил замечание мимо ушей.

— Семь минут назад на Земле подписали уже второе соглашение, — деловито сообщил он и от удовольствия потер руки, как будто соглашения разрабатывал лично он. — К Солнечной Федерации примкнули еще три государственных объединения. Против тебя объединилось уже девять миров. А какая ведется пропаганда — оцени, Матвей! Виртуозы! — восхищался профессор.

Я шуршал гладкой триксовой бумагой. Коллажисты изобразили меня с шестью руками, словно индийскую богиню танца.

— Рук мне приделали маловато. Надо восемь, — разочаровался я. — Я покорил восемь миров, а мне всего шесть рук рисуют.

— Кстати, Федя перехватил блок с частным посланием. Решился же кто-то на подобную передачу! Лично тебе и во всеуслышанье на все Содружество.

Послание оказалось от Евгения Юрьина. Юрьин благодарил меня за спасение жизни его дорогой супруги. Две мои мечты были абсолютно недосягаемы для меня. Алика, такая далекая, ходила по земле, на которую моя собственная нога никогда не ступит по доброй воле. Я мучился болью, к которой уже начал привыкать. Я еще раз пересмотрел послание. Я запомнил Юрьина с глупой шапочкой на голове, скрывающей ожоги, тщедушным, худым и нескладным. А парень-то оказался не из робкого десятка.

— Вот так-то, молодой человек! — захихикал профессор и погрозил мне желтым пальцем.

АЛИКА ЮРЬИНА

Наша семья выкрутилась из финансовых неурядиц. О доме за городом речи пока не шло, мы жили в своей городской квартире. Помогли сбережения, страховки имущества и от несчастных случаев, выручили родственники, друзья. Чтобы расплатиться с хозяином 'Феникса', пришлось продать все наши земли и акции. Мы с Женей сделали все возможное, чтобы реанимировать нашу Катю. Я покорно ответила на все вопросы следователей из УГБ. Со мной побеседовал даже генеральный директор. Ричард Адамсон мне понравился. Он расспрашивал меня о моих приключениях в банде Власова на удивление деликатно. Я не все ему рассказала. Думаю, утаенное мною к делу не относится.

Я мучилась запоздалым раскаянием. Мне все время казалось, будто я все-таки изменила мужу, и не знала, как отделаться от чувства вины и недовольства собой. В остальном я чувствовала себя вполне благополучно и даже втайне мечтала о люстре из лисьенских камешков, плачущей обильными каплями света. Жизнь снова обрела смысл.

Покоя лишал только сон, который упорно повторялся снова и снова. Снились мне крупные холодные звезды и скорость. Звезды сияли со всех сторон, и под ногами сияли звезды, и дух занимался от засасывающей космической бездны. Сердце висло над бездной и обрывалось в бешеной скачке.

Где-то в глубинах космоса в пиратской каюте на потушенной лампе дремлет летучая мышь, которую я так и не покормила с рук. А за столом восседает темная загадочная фигура, для меня отныне недостигаемая.

А впереди — необъятная бездна пространства.