"Хроники ветров. Книга желаний" - читать интересную книгу автора (Лесина Екатерина)

Глава 8

"Обличьем человек, князем приведенный, был подобен иноземцам, которых продают цыгане. Правда молва говорит, будто бы цыгане маленьких людей в сосудах специальных выращивают, оттого и уродцы их болезнями многими страдают. А иноземец был здоров телом, однако духом болен, слово Божия не ведал и, паче того, осмеливался утверждать, будто имя Творца незнакомо всему племени его".

Вообще Фоме Ундга внушал определенные опасения. С другой стороны невозможно было представить, чтобы в снежно-белом сердце гор укрывалось зло. Скорее уж можно поверить, что карлик — один из ангелов Божиих. Правда, Фома представлял себе ангелов как-то иначе… У Унгды было круглое лицо, узкие, глубоко посаженные глазки, мохнатые, сросшиеся на переносице брови и широкие слегка вывернутые наизнанку ноздри. А эти варварские украшения в виде массивных серег, более подобающих женщине, нежели воину и охотнику? И говорил он как-то… несуразно, вроде слова и правильные, а фразы из них самые что ни на есть забавные получалися.

Зато Унгда пообещал провести отряд через горы, даже сказал, будто бы в горах его племя целый город построило, но Фома не слишком поверил, очень уж скалы гладкими выглядели, там, наверху, только птицам и иным тварям крылатым обитать сподручно, но уж никак не человеку. Хотя и не верить Унгде не было оснований, но Фома по инерции не верил, и в книге записал: "Брат Морли к обещаниям человека дикого отнесся уважительно и князя поблагодарил за то, что тот проводника через горы нашел. Тако же повелел собираться, чтобы с наступлением темноты, ни секунды не мешкая, вперед выступить. Сердце мое смятенья полно, ибо не вижу я пути сквозь горы, а иноземец, Унгдой назвавшийся, может оказаться еще одним порождением тьмы. Окрестив его тайно, убедился я, что ни знак креста, ни имя Господа, не смущают проводника нашего…"

Солнце неумолимо катилось к закату, приближая неприятный момент, когда придется идти в горы…

"И не стал проводник наш искать обходного пути, яко же вверх по скалам карабкаться, что было бы вовсе невозможно человеку. Только повелел лошадей отпустить, ибо путь предстоящий преодолеть оне не смогут". Фома вздохнул, припомнив печальные глаза своей лошадки, которая вместо того, чтобы убежать на волю, долго обнюхивала руки человека и удивленно фыркала, не желая верить, что ее бросают.

"А когда указание выполнено было, приложил охотник Унгда ладони к горе, и назвал ее именем тайным, от которого вздрогнул, разошелся трещиною камень, и разговаривал Унгда с горой, а она отвечала ему. И был он аки древний Моисей, силою слова заставивший расступиться воды морские, дабы спасти народ Избранный. Вот и горы, подобно морю тому, впустили нас, нутро их белое было скользким и гладким. Ступал я со страхом тайным, ибо стены каждую минуту могли сомкнуться, обрекая нас на смерть лютую. Однако слушались горы охотника и белый коридор, на нору мышиную подобный, вел нас в место заповедное. Брат же Морли восхищение высказал, а вампиры шли быстро, видать, из опасения, что чудо проводником сотворенное, их не коснется".

Последнее предложение следовало бы исправить, потому как странно было бы думать, что чудо, одним доступное, других не коснется, но Фома все никак не мог решить, как правильнее написать. Уж больно внове все было: горы, по слову человеческому расступившиеся, и проход с круглыми светящимися стенками, и примолкший от удивления Морли, и даже слегка испуганный вид вампирши. Рубеус, вот тот выглядел спокойным, будто бы каждый день случалось ему подобные чудеса видеть, а она, она явно нервничала, все по сторонам озиралась, да с проводника глаз своих черных не спускала.

Если быть до конца честным, то и Фоме происходящее откровенно не нравилось. Ну где это видано, чтобы человек через гору не по перевалу или мосту, над пропастью протянутому, шел, а вот так, сквозь сам камень?

Сзади раздалось неприятное потрескивание, будто бы кто-то по сухим веткам идет…

— Быстро идти! — вдруг сказал Унгда. — Гора не-живых не любить. Гора сердиться. Хлоп и нету.

И побежал вперед, остальные тоже побежали, потому что предупреждение "хлоп и нету" было воспринято более чем серьезно. Фома тоже бежал, и думал, что в жизни больше не заглянет ни в одну пещеру. А к горам, даже самым нормальным, серым, на которых живут лохматые яки, козы и грифы, близко не подойдет.

И точно в наказание за мысли, гора подставила ему подножку, а может, Фома и сам споткнулся, зацепившись за трещину. Скользкий пол вьюном вывернулся из-под ног и Фома упал, растянулся во весь рост, едва сумку не выронив. А зловещий рокот сзади нарастал… будто дикий табун скачет…. Фома попытался встать, но пол был слишком скользким, совсем, как лед на реке или масляная лужа… руки разъезжались, ноги тоже, а рокот приближался, заполняя все пространство рукотворной норы. Этот звук парализовывал волю, и Фома зажмурился, понимая, что не убежит, не скроется, не спасется…

А в следующую минуту неведомая сила схватила и поволокла его по скользкому полу, вперед поволокла, подальше от рокота и страха, но Фома глаз не открывал, заранее страшась увиденного, только обхватил сумку покрепче, чтобы не выронить ненароком. Тащили его недолго, а когда бросили — в бок моментально впился острый камень — Фома открыл глаза, и против воли в голове сразу же возникло начало новой главы:

"И ход этот странный привел нас к краю ущелья глубокого, во тьме утопающего, и было это ущелье подобно чаше, стенки которое из гор белых сложены, а дно не видно глазу человеческому…"

За спиной с оглушительным грохотом захлопнулась созданный Унгдой лаз. Фома, глядя на эту ровную, без намека на трещину стену, сглотнул. Еще немного и…

— В следующий раз под ноги смотри, — не слишком-то вежливо сказала вампирша.

— А я и не просил меня спасать! — Былая обида немедленно подняла голову.

— А я и не спасала. Рубеуса благодари.

Фома не стал благодарить никого, ни вампиршу, ни уж тем более Рубеуса, который с самым безразличным видом стоял на краю ущелья, вглядываясь в разлегшуюся у ног темноту. Если кому и нужно сказать спасибо, так это Господу всемогущему, который сохранил жизнь ничтожнейшего из слуг своих, пусть и несколько необычным способом.

Унгда тем временем подошел к краю расщелины и, достав из-за пояса странную штуку круглой формы, которая ко всему еще светилась в темноте, помахал ею. Спустя несколько секунд в темноте вспыхнул бледно-голубой огонек. Надо полагать, это был ответ, потому как Унгда, сунув руки куда-то в самый провал — в первый момент Фома даже решил, что проводник сошел с ума и пытается покончить с жизнью — и вытащил толстую веревку.

— Тянуть надо, — сообщил он, передавая веревку в руки Морли. — Мост, однако.

Мост, вытащенный Морли из пропасти, показался Фоме сооружением крайне ненадежным — четыре веревки, нижние служат основой донельзя хрупким на вид дощечкам, а верхние — за перила. Правда, на веревках-перилах закреплены все те же непонятные светящиеся штуки, но в бледном их свете мост казался еще более зыбким, чем он был на самом деле. Фома на всякий случай помолился и проверил, хорошо ли завязаны шнурки на ботинках: тут, если споткнешься, то даже измененный Рубеус не спасет.

Унгда нетерпеливо приплясывал, вглядываясь в темноту, которая буквально на глазах расцветала дивными разноцветными огнями. Будто звезды с небес спустились. Фома поинтересовался.

— Что там?

— Город, однако. Моя сказал, что вернуться. Великий Уа говорить будут. Пир готовить будут. Гость встречать будут. Город показывать. Внизу такой нет! Нигде такой нет!

С этим Фома и не спорил, а проводник тем временем, махнув рукой на мост, заявил:

— Вперед идти надо! Великий Уа спешить сказал. Великий Уа ждать нельзя. Гора сердится!

Город охотников не походил ни на один из городов, виденных Фомой. У этого города не было стен — стенами служили горы, окружавшие долину. Не было домов, вернее, они прятались в глубине скал. Не было улиц. Зато имелись шаткие лестницы, протянутые над пропастью, и узкие навесы из лозы. Если бы можно было зажмуриться, Фома бы зажмурился, но в этом случае он обязательно сорвется и упадет вниз.

Нельзя думать о том, что упадешь… нельзя смотреть вниз… а куда смотреть? В спину княжича, который ступает с такой уверенностью, будто под ногами не узкий веревочный мост, а каменная дорога шириною метра в три.

А Морли сзади сопит, пыхтит и поторапливает Фому, будто есть куда торопиться. Мост, принявший немалый вес монаха, лишь чуть-чуть заскрипел, но к огромному облегчению Фомы не развалился. Все-таки следовало первым пустить именно Морли или кого-нибудь из тварей.

Кого-нибудь… брат Рубеус сегодня спас ему жизнь. Фома старался не думать об этом, но мысли упорно лезли в голову, более того, эти мысли влекли за собой другие, к примеру, о том, что брат Рубеус почти не изменился, что он по-прежнему молится, словно не желая понимать, что Господь никогда не снизойдет до молитвы вампира. Что команды, им отдаваемые, людьми выполняются моментально, потому как разумны… что брат Рубеус в общем-то не сильно и виноват, он же не хотел становиться вампирам, это князь приказал…

А если он прикажет превратить еще кого-нибудь? От этой страшной мысли Фома споткнулся и едва не упал — спасибо Морли, успевшему ухватить за шиворот.

— Под ноги смотри.

— Эт точно! — донесся веселый Селимов голос. — Тут ежели навернешься, то с концами… даже хоронить будет нечего! А без похорон какие поминки?

Фома не обиделся. При всей грубости Селим обладал добрым сердцем… только Фома отчего-то раньше не видел, а теперь вдруг взял и понял. Может оттого, что в этом диковинном городе и впрямь было что-то от чуда Божьего, что-то, что усмиряло злость и раздражение, что-то, что заставляло поверить, будто в мире больше света, нежели тьмы. Нежного теплого света оживших звезд…

— Люди снизу дивятся? — проводник радостно заулыбался, вот уж кто шел по мосту, не испытывая и тени страха. Охотник двигался с нечеловеческой ловкостью, и при этом успевал и вниз поглядеть, и назад обернуться, и вперед забежать, а один раз вообще почти завис над бездной, размахивая светящимся камнем. — Люди земли жить на земле. Народ Ийя жить здесь. Высоко — безопасно. Хищный зверь нет. Хищный птиц нет. Женщина — хорошо. Дети — хорошо. Охотник в горы, дом спокойно!

— Понял, Фома, какие хитрые? Значит, пока мы там, на земле деремся, они в норах своих отсиживаются… — это Ильяс, но не сердится, шутит.

— Не отсиживаться! Ийя — храбрый охотник! — Проводник ударил кулачком в хилую грудь. — Унгда на барс ходил! На медведь ходил! Бык волосатый добывал! Три быка добыл — три жены иметь!

— Три жены? — Поразился Фома.

— Три. Первый жена уже старый. Трех детей родить и совсем больной, умирать скоро. А второй сильный. На охоту ходить. Коз стеречь. Хороший жена. А третий — красивый. Скоро сына рожать. Как первый жена умирать, моя еще один бык охотиться и жена в дом привести.

— Ишь-ты, шустрый какой, — подивился Морли.

— Господь дозволяет одну жену брать, — разговор Фому заинтересовал, но не настолько, чтобы забыть о бездне под ногами.

— Вождь говори: сколько бык убить, столько и жен заводи, — возразил проводник. — Сильный охотник — много жен, слабый охотник — один живи.

Мост наконец-то закончился, и Фома с несказанным облегчением ступил на твердую землю. Впрочем, ее было немного — узкий каменный язык, нависавший над пропастью, к тому же подозрительно гладкий, словно нарочно отполированный. Проводник, дождавшись, пока все сойдут с моста, громко свистнул, и в следующую секунду мост деревянной змеей рухнул вниз.

— Что за… — Морли сгреб аборигена в кулак.

— Твоя отпусти! — велел Унгда. — Твоя не надо беспокойство. Безопасность! Всегда делать, всегда убирать. Враг в город не пустить!

— Отпусти, Морли, — велел Рубеус. — Он не обманывает.

— А ты откуда знаешь?

Морли неохотно разжал кулак, поглядывая на Рубеуса.

— Мой не обманывать. Мой вести к вождю. Вождь Великий Уа хотеть говорить с гость. Вождь Великий Уа жить один в гора! Больше никто не жить!

Восторг, прозвучавший в голосе проводника, стал понятен, когда путники вошли в огромную, размером с внутренний двор Вашингтона, пещеру. Для одного человека места более чем достаточно. Хватило даже на небольшой бассейн. Зачем в пещере бассейна? Фома не знал, а спрашивать стеснялся. Кроме бассейна там было много чего интересного: каменный стол, за которым свободно уместились бы с десятка два человек, каменные чаши с хрупким синим огнем, словно сложенным из сосулек, каменные ступеньки, ведущие к каменному же трону… и невообразимо толстый карлик в каменной короне.

Страсть какая! Да не бывает такого, чтоб все вокруг из камня было.

— Кланься, кланься, — залопотал проводник. — Кланься вождь Великий Уа!

— Чего ему надо? — Анджей перекинул автомат так, чтоб удобнее выхватить было.

— Наверное, хочет, чтобы мы уважение проявили, — предположила вампирша и согнулась в поклоне.

— Женщина — хорош! Вы — кланься!

— Не хватало еще всяким тут кланяться! — Морли демонстративно сплюнул на землю, и проводника при виде подобного неуважения аж затрясло.

— Гость — зло! Великий Уа велеть казнить! Голова в пещера, а печень есть!

Но Великий Уа не спешил расправляться с невежливыми гостями, он восседал на троне с невозмутимостью статуи, Фома даже решил было, что на троне и в самом деле изваяние, но присмотревшись, заметил, что изваяние дышит…

Но до чего чудное место, если выпадет выбраться отсюда, Фома непременно запишет и про странный народец, который не чтит заповедей Божьих и вместо одной жены заводит столько, сколько захочет, и про молчаливого вождя, живущего в огромной пещере, и про каменную утварь… Эх, знать бы, поверит ли кто-нибудь?

— Унгда, — голос, вождя был полон странной магии, хотя Великий Уа обращался к охотнику, но даже Фома испытал непреодолимое желание упасть на колени и… служить, служить сему великому человеку до конца дней своих.

— Унгда, оставь нас. Говорить буду.

Проводник поспешно вышел из пещеры, поскольку двигался он задом наперед — видимо, к Вождю нельзя было поворачиваться спиной — зрелище получилось забавным, только вот смеха отчего-то не было.

— Люди. — Произнес Великий Уа. — Люди и да-ори. Вместе. Снаружи творятся странные дела.

Приятный сюрприз в лице внезапно объявившегося проводника меня не обрадовал, а скорее насторожил. Очень уж подозрительно: возникает препятствие и сразу же появляется человек, который предлагает свои услуги по преодолению оного препятствия. Сам Унгда выглядел типичным дикарем: простоватым, наивным и вместе с тем обладающим той природной смекалкой, которой обделены более "цивилизованные" представители вида. К нашему с Рубеусом появлению Унгда отнесся с философским спокойствием, только деловито поинтересовался:

— Не-живой?

— Не человек, — ответил Морли и сразу же во избежание конфликтов предупредил. — Они с нами. Воины.

— Не-живой — хороший воин, сильный, но днем спать. Это нехорошо.

Замечательное резюме. Главное, что я поняла: Унгде приходилось сталкиваться с да-ори. Интересно… Следующий сюрприз принесла гора, которая вроде бы охотно впустила нас в свое нутро, а потом вдруг разозлилась и едва не похоронила нас в белоснежных глубинах. Быть похороненным в горе удовольствия мало, а еще этот вечно недовольный мальчишка умудрился поскользнуться на ровном месте, и я едва не потеряла своего валири. Только такой упрямый лоб, как Меченый, мог, наплевав на опасность, развернуться у самого выхода и ринуться на помощь какому-то человеку. Человеку, который пытался убить нас обоих. Моя бы воля…

Но моего мнения никто не спрашивал, Рубеус, вытащив Фому из захлопывающегося прохода за шиворот — незабываемое зрелище — сделал вид, что ничего особенного не произошло, а ко мне в очередной раз повернулся спиной. А я, подавив в себе совершенно иррациональную злость и острое желание отвесить этому хаму подзатыльник, в очередной раз пообещала себе при первой же возможности вернуться домой.

Потом, когда выберемся из этой белоснежной чаши-ловушки.

Если вообще выберемся.

Прогулка по шаткому мосту, протянутому над бездной, немного успокоила. Красиво здесь, идешь, дощечки слегка поскрипывают под ногами, огоньки разгораются, наполняя темноту робким дрожащим светом, слева-справа иногда мелькают такие же призрачные мостики, на одном из которых я даже умудрилась рассмотреть людей. В целом, поселение горных охотников мне нравилось, я вообще горы люблю — красиво здесь и спокойно…

В Орлином гнезде тоже так: горы, тонкие хрупкие на вид башни и узкая площадка над краем пропасти. Становишься на край и чувствуешь, как душа замирает от страха и восторга, как свежий воздух наполняет тело чистой-чистой энергией, а Ветер настойчиво подталкивает к краю, приглашая поиграть. Игра старая и простая, но никогда не надоедает. Нужно повернуться спиной к провалу, зажмуриться и сделать шаг назад, в пропасть… и лететь, лететь, лететь вниз, чтобы потом, у самой земли упасть в надежные дружеские руки, и, оседлав Ветер, снова подняться вверх.

Карл считает эту игру сумасшествием, а вот Рубеусу бы понравилось…

Он оборачивается, во взгляде читаю раздражение. Похоже, он научился чувствовать мои мысли и тот факт, что я думаю о нем, донельзя раздражает Меченого. Ладно, если ему это так неприятно, то… то я сделаю то, что давно пора было сделать. Мысленный экран похож на фильтр, теперь ни мои мысли, ни мои эмоции не побеспокоят Рубеуса.

Экранироваться меня научил Карл, он же никогда не позволял мне проникать в свои мысли, за исключением самых первых дней, когда связь была нужна мне. Впрочем, она и потом была мне нужна, экран — это… это как будто тебя оставили наедине с безграничной равнодушной пустотой. Мертвой пустотой. Это уже потом в пустоте появились Ветра и жить стало немного легче.

Рубеус снова обернулся, то ли пытаясь понять, что произошло, то ли просто проверяя, все ли в порядке. Я же сделала вид, что любуюсь звездным небом… а я и вправду любуюсь, зрелище стоит того: вверху звезды, внизу звезды, и в какой-то момент понятие верха и низа исчезает, и появляется ощущение, что ступаешь по чистому ясному небу.

Звезду бы еще на память… вон ту, самую яркую, что похожа одновременно на драгоценный камень и садовую астру.

На одном из мертвых языков "астра" — означает "звезда".

Стоило ступить на порог пещеры Великого Уа, как благостное настроение куда-то испарилось. Внутри было что-то неправильное, нелогичное, едва ощутимое… разница между двумя отражениями… само отражение. Не понимаю, но чувствую, совсем как тогда, при встрече с неизвестным хищником, притворявшимся бревном. Здесь то же самое, вроде бы безопасно, но…

— Люди. — Произнес Великий Уа. — Люди и да-ори. Вместе. Снаружи творятся странные дела.

И я окончательно убедилась, что мы попали в весьма интересное место.

— Удивлены… Удивляться не разучились. Живы люди. Живы да-ори. Мир движется. Сюда идите, вверх, беседовать станем.

— Все? — Я прикинула, что на ступеньках не хватит места для всех.

— Выберете. Ты, да-ори, твой валири, на которого ты сердишься, а люди сами пусть решают.

В результате недолгого спора было решено, что к трону пойдут Вальрик и Морли, ну и мы с Рубеусом, конечно.

В ближайшем рассмотрении Великий Уа не казался ни Великим, ни сильным, ни уж тем более способным внушить трепет, походил он на противоестественную помесь жабы и человека — округлое, непомерно раздутое тело, серая кожа с целыми полями бородавок, дряблый живот, широкий рот с мелкими острыми зубами и круглые желтые глаза. Очень умные глаза.

— Удивлены? Есть чему удивляться… и я удивляюсь безмерно… люди и да-ори… неужто у этих сумасшедших получилось?

— Вы о ком. О чем? — Поразительно, но облик Великого Уа не вызывал отвращения, скорее мне было жаль это старое, беспомощное существо. С чего я решила, что вождь стар и беспомощен? Глаза выдавали возраст, а запах — болезнь.

— Нюхаешь, — заметил Уа. — Ищейки из вас хорошие. Знаю, что скоро умру, так что молчи. Молчание — золото.

Когтистый палец, вознесшийся вверх, подчеркнул ценность сего высказывания.

— Ладно, шутки закончились, теперь говорить серьезно станем. — Вождь откашлялся, в его исполнении кашель походил на кваканье, и совершенно другим, более человеческим голосом произнес. — Разрешите поприветствовать вас на территории научно-исследовательской лаборатории "Аполлон"… Хотя сомневаюсь, что вы знаете, что такое научно-исследовательская лаборатория.

— Знаем.

— Да-ори все знают, да-ори умные… им кажется, будто они — умные, а на самом деле… вот скажи, зубастая, почему вы называете друга да-ори?

— Ну… принято так. — Глупый вопрос, а почему люди обращаются друг к другу по титулам или именам? То же самое и с нами. Принято и все.

— Принято, принято… — заквохтал Великий Уа. — Проект Дагунин-Ористов, сокращенно да-ори, сначала сам проект, а потом тех, кто получился… не вампирами же в самом деле вас именовать… вампиры — это кино… скучаю по кино, я раньше любил: боевичок поставишь, пиво, орешки соленые и расслабляешься, а сейчас… Дагунин с Ористовым и представить себе не могли, что их любимые солдатики однажды на свободе окажутся. Много, много времени прошло… скучно мне.

— Вы — кто? — Откровения Великого Уа вызывали если не шок, то по крайней мере глубокий ступор. Имена Дагунина и Ористова упоминались в связи с проектом "Суперсолдат", но чтобы нас начали называть да-ори потому, что "проект Дагунин-Ористов" долго выговаривать? И откуда вождь затерянного в пятне племени знает об этом?

— Я? Вождь Великий Уа… теперь… раньше — заведующий кафедрой генной инженерии… доктор наук… профессор… тяжело, тяжело прошлое вспоминать. Оно вроде и мертво, а потом как бабахнет сзади в спину… Что, интересно вам? Рассказать?

— Будьте столь любезны, — попросил Вальрик.

— Вежливый мальчик…

— Князь, — счел нужным поправить Рубеус.

— Князь… рано, рано власть принял… страшный мир, люди спешат, продолжительность жизни маленькая… раньше вон по восемьдесят лет жили, или даже сто… если война не убивала… всюду войны, постоянно войны… ладно, слушайте. Садитесь, долго рассказывать стану, охота поговорить с кем-нибудь, кто понимает…

Мы сели на ступеньки — холодно, жестко, но все лучше, чем стоять. Правда Великий Уа теперь возвышался над нами, но нападать он не станет — слабый слишком. Сомневаюсь, что он вообще в состоянии оторвать жирное тело от трона.

— Две базы было — "Аполлон" и "Ассоль". Мы — биологи, генная инженерия, иммунология, вирусология, ну и прочие прелести военных заказов. За них хорошо платили, и оборудование… какое здесь было оборудование… мечта… И работать не мешали… мы работали… Так, в основном по мелочи — бактериологическое оружие, имунноподавители, стимуляторы, а из крупных проектов всего один — "Бессмертие"… хороший проект, у нас почти получилось, да… печально, печально, что времени не хватило… Когда Дагунин с Ористовым создали своих солдатиков, никто и предположить не мог, сколь совершенные существа получатся. Дублирование основных систем, устойчивость к большинству болезней как естественного, так и искусственного происхождения, потрясающие способности к регенерации и в довесок — отсутствие эффекта старения. Внимание на сей казус обратили лет через сто после выведения Первого поколения да-ори, к этому времени их осталось всего несколько, но остались и в каком состоянии: активные, подвижные, без малейших признаков возрастных изменений. Провели исследования и выяснили, что ваш организм борется со старением с той же эффективностью, что и с чужеродными антителами. Старые клетки просто уничтожаются, а на их месте появляются новые, кстати, это касалось и нервной системы — вы умели заживлять любые раны, от царапин до сложных переломов позвоночника… интересно было изучать вас. Мы искали, мы хотели понять, почему… нашли, в чем дело… всего лишь сложный комплекс генов, часть из которых отвечает за перерождение организма, а часть — за поддержание в заданном перерождением статусе — то есть пол, внешность и возраст. Расщепить долго не получалось — если целиком, то человек становился да-ори, а это опасно, и процент выживания низкий… печально. Если по отдельности, то организм пожирал сам себя, тоже печально… но у нас получилось… почти получилось… еще бы времени немного, но эти физики обрушили весь мир! — Вождь возмущенно квакнул.

— Не знаю, чем они там, на "Ассоли" занимались, но они во всем виноваты, сначала, когда они свою штуку в первый раз запустили, у нас корпус рухнул, три лаборанта и один кандидат погибли… а оборудования сколько загублено было! Неделю работа стояла, ждали, когда новое подвезут. Печально…

Похоже, Великого Уа, доктора наук, профессора и заведующего лабораторией генной инженерии больше всего огорчила именно сломанная аппаратура, а не гибель сотрудников. Ну да не мне его судить. Между тем существо на троне продолжало пережевывать старые обиды:

— Физики-то работали… им финансирование больше… мы ведь тоже на военных заказах сидели, но все внимание было им, аппаратура им, новые люди им, полигон сначала им, а потом нам… а чего они такого сделали? Мир в дерьмо окунули? Не велика заслуга… что молчите? Думаете старик Уа впал в маразм? Несет чушь? Нет уж, я умнее вас всех буду… я то время, как вчера помню, даже лучше. Все помню: у Маришки, лаборантки с первой зоны, чулки черные, на резинке, и трусики сквозь халат просвечивают, Палыч с похмелья три субкультуры загубил, Витюша, новенький наш, придумал, как агар на спирт переработать… великое открытие, между прочим, молекулярные преобразования, а где все? Где Маришка с ее чулками и розовой помадой? Где Палыч? Где Витюша? Один я, несчастный, остался… выжил… хотите знать, что произошло, да?

— Да.

Старика не следовало разочаровывать, все-таки, несмотря на возраст и болезнь, Вождь был силен, я не понимала природы его силы, но чувствовала ее, как чувствуют соперника, врага, чужака на пороге собственного дома… да и кто знает, вдруг пригодятся откровения.

— Хотите… все хотят… тот, который приходил в прошлом веке, тоже знать хотел, но я не рассказал… да-ори хитрые сволочи, им только дай повод… Но вам расскажу, все равно умирать пора… Молчи, молчи, да-ори, я знаю, что пора, ты меня не обманешь! — Великий Уа предостерегающе помахал когтистой лапой перед моим носом.

— За неделю началось… да… точно… семь дней… мы заявку подали на Полигон, кой-чего собирались испытать… забористая штука, на китайских солдатиков разрабатывалась… то же мне, решили сами да-ори создать, а фигня получилась… ну мы на эту фигню свою фигню придумали, так ведь испытать-то надо, прежде чем в производство советовать, а тут как раз материал доставили подходящий — с десяток зеленошкурых, специально для нас расстарались… испытания только на полигоне проводить можно было, ну мы с заявкой: дескать, разрешите. А нам в ответ — Полигон на всю неделю занят. Не говорят, конечно, кем занят, да и без разговоров понятно — физиками. Других-то лабораторий в округе нету. Они виноваты.

Не сказать, чтобы происходящее сильно удивляло Вальрика. За последний месяц произошло столько всего, что он потерял способность удивляться. Поэтому толстая говорящая жаба, которую проводник почтительно величал Великим Уа, вызывала лишь раздражение: Вальрик не понял и половины сказанного. А Коннован поняла, и даже вопросы задавала, хотя вопросы эти ситуацию не проясняли. Еще в пещере воняло, гадко, отвратительно…примерно, как мясо, полежавшее на солнцепеке. Сладкий аромат, черный рой жирных мух, бледные полупрозрачные личинки…

Желудок сжался в тугой комок, того и гляди вывернет, вот уж точно позору не оберешься, а ведь только-только на него с уважением поглядывать начали. Усилием воли Вальрик заставил себя не думать о запахе, он пытался сосредоточится на беседе, но…

…белые личинки жрут коричневое мясо. Черные мухи откладывают прозрачные яйца, внутри которых пульсирует слизь…

… он сам становится куском мяса, личинки проникают сквозь кожу, вместе с кровью просачиваются по венам, проникают в ноги, руки, голову, глаза… прозрачные тельца трясутся от наслаждения, а черные точки головок жрут, жрут, жру…

— Тебе плохо? — Чьи-то руки — очень холодные, спасительно холодные руки — подхватили слабеющее тело, чей-то голос отогнал кошмар. — Вальрик?

— Очнись! — Настойчиво потребовал другой голос. — Возьми себя в руки, ты же князь!

Кто князь? Он? Он не князь, он кусок мяса, пока еще живого, но смерть неизбежна, от нее не убежать, не скрыться, рано или поздно, она придет вместе с мухами, личинками и сладким запахом гниющего мяса.

— Запах… — Вальрик пытался объяснить про запах и про то, что сопротивление лишь оттягивает неизбежный конец, но его все-таки вырвало.

— Запах… Дышать…

Кажется, поняли. Во всяком случае, нос заткнула мокрая тряпка пахнущая чем-то… отвратительным, но не настолько отвратительным, как тухлое мясо. Воздух с трудом пробивался сквозь тряпку, но Вальрик дышал. Господи, он бы мог дышать бесконечно, он бы…

— Совсем, однако, слабый народ пошел, — печально произнес Великий Уа. Массивное тело его колыхалось, подобно тронутому зеленой плесенью студню, и Вальрик согнулся от нового приступа тошноты.

— Уберите его куда… подальше. Пришли, нагадили, а мне здесь, между прочим, жить.

Вальрик плохо помнил, как спустился вниз, все силы уходили на то, чтобы побороть тошноту, а она взяла и исчезла у подножья трона, будто и не было ничего. Стыдно-то как. И перед спутниками своими, и перед чудищем этим… Отец за подобное поведение любого в камере сгноил бы, невзирая на звания и должности, а Великий Уа, высказав недовольство, теперь улыбался жабьей пастью.

— Вижу теперь. Понимаю. Значит, и эти выжили… ты садись, садись, князь. Отдохни. Сенсорам здесь, наверное, тяжело…

Вальрик хотел было спросить, кто такие сенсоры, но скопившаяся во рту кислая слюна принуждала к молчанию. Вальрик слюну сглатывал, а она снова появлялась, и живот крутило. Не то, чтобы больно, скорее неприятно.

— Мальчик, — внизу было хорошо слышно каждое слово Великого Уа, зато не долетал запах. — Скажи, что ты видел?

— Мясо… черви… запах… — Вальрик не представлял, как можно описать это. А жабообразное существо моментально нашло подходящее слово.

— Смерть. Это она, старуха с косой. Я умираю уже столько лет, что даже привык, некоторые из детей моих ощущают что-то такое, но чтобы так ярко… талант. Проклятие? Дар? В мое время так и не сумели ответить… Молот Тора изменил мир, люди пытаются сдержать эти изменения, душат науку… да, да, однажды ко мне приходили инквизиторы, которые рассказывали о запретном знании. — Великий Уа хохотнул. — Они и понятия не имели о том, что такое знание… Мельник восстановил двигатель внутреннего сгорания и поставил его на телегу? Запретное знание, на костер его. Алхимик получил из плесневелых хлебных корок чудесный бальзам, излечивающий многие болезни? И его на костер. Кто-то научился говорить с землей, кто-то слышать камни, а кто-то повелевать странными существами нового мира… люди старательно выбивают всех, кто хоть на йоту отличается от некого эталона, но это бесполезно. Да-ори еще глупее: отошли от мира, заперлись в замках и делают вид, будто ничего не произошло. Единственное, чему они научились — говорить с Ветрами. Да, да, не смотри так маленькая да-ори, я многое знаю… многое…

Великий Уа замолчал, а Вальрик внимательно вслушивался в… это нельзя было назвать звуками, равно как запахами или образами. Это было нечто особое, на грани восприятия, живущее в самом белом камне пещеры, и даже больше. На мгновенье Вальрику почудилось, что он слышит саму гору, огромную глыбу, разодранную ходами, наполненную чуждой и вместе с тем дружелюбной жизнью. Великий Уа закашлялся и видение исчезло.

— Не стремись заглядывать слишком далеко, человек. Рискуешь увидеть то, что тебе не предназначено. Что касается всего этого, то… боюсь, это место исчезнет вместе со мной.

— Почему?

— Любопытен. Люди всегда отличались любопытством, за это и были наказаны. Слушай, человек, слушай о том, что бывает со слишком уж пытливыми…

Перенос пункта наблюдения за лагерем в одну из расщелин, которыми изобиловали стареющие скалы, помог. Сны снова исчезли вкупе с голосами и ноющей головной болью. Ко всему место оказалось удачным, и лагерь хорошо виден, и дорого. Тангры остались внизу, а Карл получил наиболее полную в данных условиях свободу действия.

Труп гонца обнаружили на третий день, и Карл не без удовольствия наблюдал за суетой внизу. Надо признаться, лагерь быстро стряхнул с себя былое сонное оцепенение, посты часовых ощетинились оружейными стволами, земляные валы почти моментально выросли на две ладони вверх — люди под присмотром хозяев работали старательно — а из расположения в степь вышли поисковые отряды, которых Карл насчитал пять, в каждом двое тангров и человек. Немного. Воевода явно не собирался распылять силы и оставил большую часть войска в лагере. Ну и пусть. Главное, что ни один из отрядов и близко не подошел к скалам. Тангры явно полагали, будто противник по-прежнему торчит в степи. Крайняя степень идиотизма, с учетом того, что сам труп находился по другую сторону лагеря. Верно, решили, что это — военная хитрость.

Все-таки третья раса — пародия на воина, в свое время им крепко доставалось даже от людей, не говоря уже о да-ори. Взять хотя бы ту стычку возле Владивостока. Сколько их было? Десять? А тангров больше сотни, и в результате да-ори потеряли лишь троих, тогда как тангры полегли все. А стоит уничтожить матку и эти твари сами сдохнут, они ж ничем не лучше людей, та же беспомощность мышления, та же безынициативность и приверженность к стадному образу жизни. Единственное по-настоящему ценное качество — это способность к размножению. Им не надо страдать, выбирая достойного кандидата, и дрожать, как бы он не подох в процессе трансформации, когда связь достаточно сильна, чтобы утянуть следом. У тангров есть матка, которая выдержит сотню, если не тысячу или тысячи смертей. Для них умерший человек — всего-навсего негодный материал, а не вероятная гибель.

Скоты. Плодятся, как мухи, и лезут, лезут на новые земли.

Былая ненависть выползала наружу, и находила все новые и новые аргументы в пользу полного уничтожения третьей расы. Если дело дойдет до прямого столкновения между танграми и да-ори, то победят зеленокожие. За счет живучести победят, за счет того, что на место каждого убитого в бою поставят двоих или троих свежих солдат, а да-ори так не могут. Воин растет медленно. Воин познает мир, учится говорить с Ветрами, осознавать себя тем, кем является по сути своей, и воспринимать людей как другой, чуждый вид разумной жизни.

Воздух едва заметно разогревался, скоро рассвет, пора убираться в лежбище, да и поисковики возвращались, не рискуя оставаться днем в незащищенной валом степи. В запахе дыма появились легкие ноты жареного мяса, и в животе заурчало. Ну да, когда он в последний раз ел? И чтобы не мышь полевая, не кролик, подвернувшийся под руку, а отбивная… и с клюквенным соусом… сыр тонкими ломтиками, вино, копченая рыба, фаршированные бузиной перепела…

К хорошему привыкаешь быстро. Кто это сказал? Марек? Айша? Хотя какая разница, главное, что перепела с вином остались в Орлином гнезде, вернуться в которое он не может, и частично из-за этих вот придурков, с их лагерем в частности и имперскими амбициями в целом. Злость была иррациональной, как и все эмоции.

В Аномалии вообще было много иррационального, и чем дольше он здесь находился, тем раздраженнее становился. Нервы лечить пора.

Сегодня укрытие показалось более узким и неудобным. Твою мать, года эта чертова экспедиция в никуда закончится? Усилием воли Карл подавил злость. Это все от ожидания, оно всегда давалось тяжело, действовать не в пример легче. Но сейчас единственное, что он мог сделать — это ждать, следить за степью и надеяться, что увидит Коннован раньше кандагарцев. Карл был почти уверен, что почувствует ее. Она же — валири, а эту связь не способны разорвать даже энергетические пертурбации Аномалии.