"Иисус говорит: peace!" - читать интересную книгу автора (Олин Алексей)21.Это так, к слову. – Он придет, он будет добрый, ласковый, – фальшиво напевала себе под нос некая перебравшая красного вина дамочка. – Ветер пе-е-еремен! Плесни еще, дорогой… Был у меня такой этап, когда подвизался барменом. Чуть-чуть потрудился в столице нашей многострадальной Родины. К тому времени я уже обладал двухлетним стажем: учился смешивать разнообразные коктейли еще в провинции. И вот, подменяя неожиданно заболевшего товарища, попал на фуршет после вручения литературной премии юным дарованиям. Стоял нарядный: в белой рубашке и черной бабочке. Плескал. На лестнице толпились матерые творческие личности. Дергали за рукава смущенных дарований и кричали: – Поздравляем вас! – Спасибо, – вежливо отвечали дарования. Это была широкая лестница, соединяющая первый и второй этажи театра “ Бесплатный алкоголь на любой вкус. Для уважаемых гостей и участников. У столиков толкались, выбирая закуску, господа в приличных костюмах. Я в перерывах с интересом наблюдал за юными гениями. Один тщетно пытался пристроить пакет с презентом и дипломом в гардероб. Там пакет брать отказывались. Двое других, в галстуках и брючках, хлопнув по стопочке, принялись с воодушевлением обсуждать романы Достоевского. Лица краснели, руки махали. Занятно было их слушать. Я-то уже тогда физически не переносил романов Федора Михайловича: он казался мне ужасным лицемером. Ученые говорят, что излишняя витиеватость речи и лицемерие характерно для эпилептиков. А для игроков? Это началось после того, как я поработал в игровых автоматах. Выдержал ровно месяц. Не понимал я этого азарта. Венцы эволюции исходят слюнями перед бездумными машинами и врут, постоянно врут, говоря по мобильнику, что да, они уже на пути домой, не стоит беспокоиться, просто задержались там-то и там-то. Просят выпустить покурить через специальную дверку на задний двор, потому что курить очень хочется, а здесь нельзя, и вокруг ходит жена (муж, брат, родители), ищут… Проигрывали все, пили и матерились. И мне было стыдно и противно, что имею ко всему этому отношение… Ладно, бог с ними и с Достоев-ским. Еще был обритый наголо парень, тоже с пакетом-опознавателем, который слонялся по залу и явно чувствовал себя неуютно. На нем были дырявые джинсы, футболка и тяжелые ботинки. Кольцо в ухе. На него наскочили журналисты. Азартные тетки. Тыкали ему в лицо микрофоном. – – Чего? Я просто вторые джинсы вчера грязью заляпал… – А о чем ваша повесть? – Все о том же. Любовь, ненависть, жизнь, смерть, дружба, предательство… – – Семейные. – – Я автобиографий не пишу. – – Ради денег, – сказал парень и, круто развернувшись, пошел к барной стойке. Я наполнил стопку. Парень протянул руку. …Стопку утащила прямо из-под носа чья-то другая рука. – Блядство, – пробормотал парень. Я повернул голову. Водку уносил в неизвестном направлении какой-то известный режиссер. Не помню фамилии. Он носил сразу двое очков: на глазах и на лбу. Наверное, у него очень плохо со зрением. Я наполнил другую. Парень того заслуживал. Улучив момент (когда алкоголь и закуски почти иссякли и народ стал расходиться), я выбрался подышать декабрьским воздухом на крыльцо театра. Напарник справлялся. – Привет, – обратился ко мне стройный мальчик с растрепанной челкой и в узких штанишках. – Дай закурить! – Не курю. – Жаль… меня Саша зовут. – Ты гей, что ли? – довольно грубо спросил я. – А что, – испугался мальчик, – так заметно? – Заметно. Рядом группа изрядно датых прогрессивных авторов утешала плачущую девушку-писательницу, которой, видимо, не слишком повезло в конкурсе. Выведывали номер телефона, поили вином и норовили успокоительно погладить ниже спины. Девушка явно была не в себе. Всхлипывала: – Да я… да они там все… – Как считаешь, вот Я покачал головой. – И я того же мнения, – сказал он и, бесцеремонно растолкав прогрессивную группу, заголосил: – Дорогая-милая, мы с тобой щас идем в туалет, да? – Девушка не возражала. – Расступитесь, молодые люди, нечего глазеть! – заключил Саша и поволок ее в традиционное женское укрытие. Маневр удался. Я подумал, что Саша – хороший человек и ничего что гей. Главное, что не пидарас… А на следующий день я получил расчет и решил поехать домой, навестить родителей. Москва меня уже порядком заколебала. У входа в метро отирались Шарики в ожидании куска “особой краковской”. Бродили страшные бомжи. Висели красочные оптимистичные плакаты. До поезда оставалось девять часов. Я почесал в затылке, вздохнул и поехал смотреть памятник Пушкину. А кого тут еще смотреть? Памятник охраняли пузатые милиционеры. Они курсировали от Александра Сергеевича до биотуалета и обратно. Пушкин был зеленого цвета, и на голове его сидел голубь. Птица гордо надулась, взлетев на такую высоту. Наглядевшись на великого поэта, зашел в кофе-хауз. Заказал чашечку кофе. Так и сидел с этой чашечкой до вечера. Заняв диванчик в углу, раскрыл ноутбук и стал раскладывать “косынку”. Затем почитал с экрана Маркеса: “ Я что-то совсем не понимал ни литераторов, ни высокую литературу. В начале десятого прибыл на Ленинградский вокзал. Там было холодно. В зале ожидания по соседству оказалась компания из трех пожилых рыбаков в пыжиковых шапках. Я так и не въехал: с рыбалки они едут или на рыбалку?! Раскрыл журнал “Смена”, но содержание статьи не отпечатывалось в мозгу. Первый дышал с характерными хрипами. Точно – астматик. Он то и дело открывал свой рыбацкий ящик, доставал термос с розочкой на боку и, налив что-то горячее в колпачок (держал его только большим и указательным пальцами), прихлебывал маленькими аккуратными глоточками. Его удочки – с самодельными пробковыми рукоятками. Второй, в камуфляжном ватнике, толстый и краснощекий, без конца балагурил. Крышка его ящика была обита коричневым дерматином, под которым угадывалась поролоновая прослойка. Пухлые пальцы ковыряли пластмассовую ручку пешни: капли воды срывались с острия на пол, образуя лужицу. Третий рыбак, худой и морщинистый, с крайне озабоченным видом рассматривал носы своих прорезиненных сапог. – Ты их кремом помажь, – советовал балагур. – Мазал уже… все равно трескаются, падлы! – И тяжелые небось? – Тяжелые… и стоят нормально… – Я если б чуни такие обул, ваще, – хрипло рассмеялся первый, обладатель невразумительной обуви (как с плакатов по ОБЖ, посвященных химзащите), – то и с места бы не сдвинулся… – Епты! Валенки с галошами – хорошо! – сказал балагур. – Это если, ваще, ручной валки, – ответил первый. – Трескаются… падлы! – повторял третий. – Трескаются… – Так вот оно и есть, ваще! – посочувствовал первый и снова потянулся к термосу. – Бывает, что компонента не хватает какого-нибудь, вот и трескаются!… Химия, ваще! Только сейчас, думая об этом, я понял, что Ты либо пишешь, либо живешь. А тогда я просто схватил бэг и сбежал по лестнице. Какая там платформа-то?! Закололся с непривычки, пока бежал… – До Новгорода этот? – спросил, доставая из кармана билет и паспорт. Проводница кивнула. Я поднялся по ступенькам. В вагоне было тепло. А мой сосед по купе листал Библию. |
|
|