"Часы любви" - читать интересную книгу автора (Маккинни Меган)

Глава 2

Мальчишка вылетел из дома викария так, словно за ним гнался сам дьявол. Чтобы сократить путь, он бежал по тщательно ухоженному ржаному полю О'Ши – без всякого уважения к трудам и поту старика. В почве О'Ши нельзя было отыскать камушка – после стольких-то лет который мог бы порезать пару босых грязных ступней, однако парнишка явно не замечал бархатной земли под ногами. О'Ши и его сыновья надрывались до полусмерти, растили на своем поле новый урожай – ровные блестящие колосья, однако юный Тимоти Шихен оставил на нем за своей спиной длинный след – узкую полоску поломанных стеблей.

– Куда летишь, малый? – окликнул его Гриффин О'Руни. Согбенный силуэт старца чем-то напоминал окружавшие церковь вязы. Старик пропалывал траву у могильного камня. Ирландская церковь Лира была поставлена на высоком месте, и даже не меняя положения, О'Руни видел вдали Майкла О'Ши, выскочившего из дома; вооруженный мотыгой, хмуря лицо, он разглядывал потоптанную рожь.

– Меня послали с вестью к священнику! – завопил в ответ мальчишка, удвоивший скорость при виде мотыги в руке Майкла О'Ши. – Викарий послал.

Гриффин О'Руни еще смотрел в спину удалявшегося парнишки, когда шагавший вдоль гряд свежевскопанной земли Майкл О'Ши приблизился к нему, не выпуская из рук бесполезной мотыги.

– Неужели парень сказал именно то, что мне послышалось? – спросил изумленный О'Ши. – Что его, значит, послал викарий? С запиской к священнику?

– Так он сказал, – словно гравием проскрипел Гриффин, сморщив выдубленное непогодой лицо и не отрывая глаз от мальчишки. Старик был глух, как дублинская фабричная крыса, хотя редко признавался в этом. Однако взор его не потерял остроты. Он прекрасно знал, что именно видели его глаза. И понимал, что произошло.

Оба мужчины провожали взглядом мальчишку, пробежавшего сквозь трепещущую зеленую капусту Дойля, спустившегося вниз, в долину, а потом на оставленное под паром поле Магайра. Окутанные закатными пурпурными тенями горы Сорра высились впереди, своим величием подавляя горстку древних домишек, жилищ арендаторов, – куда и спешил мальчишка. Как и многое в графстве Лир, невысокие соломенные крыши и обмазанные глиной плетеные стены строений казались карликовыми посреди дикой красоты, однако уже сам возраст домов свидетельствовал об их долготерпении.

Мягкая белая дымка наползала от Карлинфорд-Лоха[7]. Гриффин внезапно подумал о том, как странно выглядит городок. Четыре поля Лира затопили клубы тумана, и обветренные серые камни-огамы[8], поставленные друидами вехи, разделявшие четыре поля, как бы обретали в его воображении форму, превращаясь из стоячих глыб в эльфов или драконов.

Он знал, чего теперь ожидать. Всю свою жизнь он ждал этого мгновения, о котором узнал от отца. Тем не менее он и не предполагал, что все может произойти подобным образом, что весть подаст земля, что сама Ирландия скажет ему… лучами солнца, таинственным образом пробивавшимися сквозь туман, пламенным великолепием далеких гор Сорра. Все свои семьдесят лет он проработал на поле, но теперь не мог вспомнить, чтобы видел окрестности такими, как сейчас, с этой бегущей мальчишеской фигуркой. Их наполняло нечто сверхъестественное, быть может, даже волшебное.

За мальчишкой, за наползавшим туманом О'Руни мог еще видеть море, уже разбивавшее пенистые графитово-серые волны о каменистый берег. Ночью будет буря. Такому событию и следует совершиться в бурю.

Он поглядел вниз – на свои ладони, старческие и скрюченные от прополки и копки могил. Золотое кольцо – такое крохотное, что его приходилось носить на мизинце, – вспыхнуло в тускнеющих лучах солнца. Вещицу эту он носил всю свою жизнь и видел в ней старого друга. Среднее колечко гиммаля, кольца, собиравшегося из трех, украшенное вырезанным сердечком. Отец, передавший ему древний перстень, рассказал и о его истории. Одно из колец надевает жених, невеста другое; ну а вся тройка колец настолько стара, что их считали восходящими к дохристианским временам.

Гриффин повернулся спиной к крохотному пятнышку, которым стал для глаза мальчишка, уже барабанивший в дверь священника. Поля Лира нынче вечером воистину сделались какими-то странными. Вполовину тише, чем следовало бы, когда далекий шепот моря предвещает неистовый разгул волн. Даже воздух сделался другим. Густой туман принес с собой запах океана. Соленый минеральный запах вещал о временах и краях, скрытых в памяти. Он поборол желание перекреститься.

– Фейри сегодня на воле, правда? – шепнул ему Майкл, также удивлявшийся быстрым переменам ландшафта.

Гриффин почти забыл о присутствии О'Ши и не ответил, слишком углубившись в собственные мысли. Он смотрел, как мальчик входит в дом священника. Дверь закрылась, и Гриффин поднял взгляд. Туман неожиданно рассеялся, и окрестности приняли прежний облик – со своими сорока оттенками зелени, потемневшей перед грядущей бурей, уже закипавшей в Ирландском море.

Успокоившись, О'Ши явно постарался выбросить из памяти все упоминания о фейри – что подобало доброму католику, каковым он и являлся, – и направился назад, к своему дому. Гриффин без особой охоты вернулся к делу – следовало прополоть траву вокруг могилы женщины, некогда знакомой ему. Тем не менее он несколько раз быстро огляделся, словно ожидая снова увидеть тот странный союз света и тени. Однако мысли его по-прежнему были обращены к мальчишке и той вести, с которой – совершенно очевидно – его послали.

Совет соберется сегодня ночью.

Отец Патрик Нолан сидел в старом, видавшем виды кресле с запиской от Драммонда в руке. Мойра, его экономка, помешивала рагу из капусты с бараниной, тушившееся в железном котелке, подвешенном за ручку над огнем. Женщина как будто бы целиком углубилась в приготовление пищи, однако морщина на ее уже немолодом лбу говорила ему, что, как и все остальные, она озабочена запиской, присланной из дома викария Ирландской церкви.

Священник перечитал письмо снова, шевеля губами в тонких морщинках. Стариковское лицо, простое, круглое, как луна, лицо ирландца, на котором шестьдесят лет радость и страдания оставляли свою печать, сделалось за эти несколько мгновений старше… Старше и бледнее. Наконец, он аккуратно сложил листок и упрятал его в карман, расположенный в недрах сутаны.

Мойра Феннерти, хмурясь, разложила столовый прибор на столе священника. А потом взяла треснувшую стратфордширскую тарелку и, как делала каждый вечер уже почти двадцать лет, поставила ее возле единственного серебряного прибора. Впрочем, сегодняшний вечер получился совсем необычным. Отец Нолан просто ощущал, как распирает ее желание разразиться вопросами. Морщинка все еще пребывала на лбу Мойры.

– А рагу сегодня вышло отменное, – проговорила экономка, явно рассчитывая затеять разговор. – Миссис Макграт дала мне хлеба. Она купила белой муки по дороге из Уотерфорда. Вы хотите белого хлеба, отец?

– Ты говоришь со мной, Мойра? – строгим голосом спросил он на гэльском.

Мойра смутилась.

– Я… мне… Подать ли вам хлеб к обеду, отец? – Она повторила на сей раз уже на родном языке, спотыкаясь на гэльских словах, после столетий, проведенных ее народом во власти британской короны, сделавшихся менее знакомыми ей, чем английские.

Отец Нолан качнул головой, вновь обратив к очагу задумчивый взор.

– Что там в письме, отец? – выпалила Мойра, более не имевшая сил справляться со страхом.

– Совсем не то, что ты думаешь, – утешил экономку священник на более знакомом ей языке. – У нас с викарием нашлось общее дело, и такое, что сплетницам графства незачем знать о нем.

– Я даже слова не сболтну. Обещаю.

Священник смягчился.

– Мойра Феннерти, я знаю, что ты не из сплетниц. Но не шипи, как мешок кошек, я ничего не вправе тебе сказать. Я дал слово… давным-давно, понимаешь? – Понимания явно не было, и он оглядел уютную гостиную, подыскивая понятные слова. – По-моему, тебе следует отнестись к сегодняшней моей встрече с преподобным Драммондом как к обычному светскому визиту, и ничего более.

Выронив ложку с рагу, Мойра поглядела на священника так, как если бы он посоветовал ей обратиться к экзорцисту[9].

– Вы не можете отправиться с визитом к этому… этому человеку.

– В детстве он был моим другом. Только политика разъединила нас в зрелом возрасте, а ее сегодня ночью следует забыть.

– Политика! А ведь именно вы настаиваете на том, чтобы все мы говорили по-гэльски. Это такие, как вы, устроили зеленые школы по всей Ирландии, чтобы научить нашу молодежь говорить и писать по-ирландски, помнить наши обычаи. Именно вы напоминаете нам об английском ярме. А теперь вы говорите мне, что собрались отправиться с визитом к викарию? Человеку, чья церковь не имеет паствы и не платит налогов в Ирландии. Священник вздохнул.

– Преподобного Драммонда не было рядом, когда англичане крали наши четыре поля. Напомню вам: Джеймс Драммонд родился в Лире. Наши Верха явились сюда из Англии еще до Кромвеля. И некоторые из них еще до появления протестантов. К тому же… вспомни, даже мать лорда Тревельяна была ирландкой. Разницу всегда трудно заметить. – Он взмахнул рукой, словно бы подобный разговор смущал и его самого. – О, я знаю, что такое трудно понять, и даже сам не всегда все понимаю… Словом, это что-то вроде наших преданий о фениях[10] и рыцарях Красной Ветви[11]. Некоторые вещи сильнее и времени и политики. Так и наше сегодняшнее собрание. Выслушай и пойми. У меня нет возможности выбирать, встречаться мне с викарием или нет. Мы должны просто выполнить необходимое. Но обещаю тебе: в этой жизни другой встречи у нас не будет.

– Но о чем вы собираетесь говорить? Что вы будете делать?

Взгляд священника сделался далеким.

– Дело серьезное. Мой отец говорил мне, что от него зависит благосостояние нашего изобильного графства.

– И ради этого мы должны переступить через собственную веру?

– Не через веру, а через политику.

По какой-то абсолютно неясной Мойре причине отец Нолан предлагал агнцу возлечь рядом со львом. Она была бы менее удивлена, если бы древние горы Сорра взорвались подобно Везувию.

– Я не поняла даже слова, отец, но если вам нужно уйти из дома сегодня вечером и встретиться с викарием, об этом никто не узнает. Клянусь вам в этом вечной Душой Богоматери Марии.

Над гленом[12] прокатился разряд грома. На соломенную крышу посыпались капли, гроза накатывала на сушу.

– Будет скверная ночь. Вы уверены, что действительно хотите выйти из дома?

Священник улыбнулся. Мойра не хотела напоминать о том, что он уже стар и дорога к викарию, пусть и в запряженной пони тележке, будет тяжелой.

– Отец когда-то давно объяснил мне весьма важную вещь. Понимаешь, я – член совета, который собирается достаточно редко. Это первое собрание за всю мою жизнь.

– Если бы вас звал не викарий, отец, я бы решила, что вы собираетесь воскресить Белых Парней.

Отец Нолан поглядел на нее.

– Гомруль[13] нужен мне, как и любому ирландцу, однако ради него я не хочу ни грабить, ни калечить людей. – И смягчившись, добавил: – А теперь прочь все домыслы. Я отправляюсь на собрание, и покончим с этим.

Он повернулся к огню, но взгляд его устремился вниз, к правой руке, вяло свисавшей с потертого подлокотника. Свет очага выхватил из тьмы золотое кольцо на пальце. Обычное кольцо с кельтским узором в форме змеи. Кольцо невесты. Он отдаст его, быть может, даже сегодня. Как только они выяснят, кто она. Отец передал ему это кольцо… давным-давно. Он сказал тогда: «Ты – хранитель этого кольца, мой сын, и на плечи твои ляжет бремя его». Ляжет бремя его.

Новый удар грома потряс лишенный окон бедный домишко. Мойра поглядела на разлохматившуюся солому, явно опасаясь, что ей что-нибудь упадет на голову.

– Ужасная ночь, разве можно выходить в такую погоду, – ворчала она, помешивая рагу. – Незачем вам ходить.

Священник открыл было рот, чтобы возразить, но она подняла руку.

– Никакие ваши соображения не заставят меня передумать, отец.

– Поступай, как считаешь нужным, Мойра Феннерти, – сказал он, поднимая одеревеневшие старые кости с кресла. И с тоской о горячем очаге, поглядев на горячий обед, молвил: – Потому что сегодня я обязан поступать точно так же.