"Правила возвышения" - читать интересную книгу автора (Коу Дэвид)

ГЛАВА 17

Он услышал звон полночных колоколов, прокатившийся эхом над спящим городом, подобно погребальному звону, и поднес к губам кубок, чтобы опустошить его в очередной раз. Он был один — со дня смерти Бриенны он все вечера проводил в одиночестве. Шерик недавно удалился на покой, почтительно просидев с герцогом несколько часов подряд в ожидании, когда его отпустят. Иоанна пролежала в постели почти весь день; она поднималась лишь для того, чтобы посидеть за столом, уставившись неподвижным взглядом в тарелку с остывавшей едой, а потом, так и не притронувшись к пище, вновь возвратиться в спальню с закрытыми ставнями на окнах.

«Каждый из нас по-своему переживает горе, — подумал Андреас, вновь наполняя кубок вином. — Она спит, я пью. И я пытаю».

Он с самого начала сказал себе, что должен вырвать признание. Бриенна заслуживала этого. Андреас не мог даровать убийце счастье быстрой смерти, покуда тот не сознался в преступлении. Обычно он решительно возражал против пыток и, уж конечно, крайне редко самолично шел на такие меры. Но в данных обстоятельствах у него не оставалось иного выбора. Тавис зверски убил его любимую дочь, которой Андреас дорожил больше, чем своим титулом, своим домом и всеми сокровищами Эйбитара. Он зарезал Бриенну, словно свинью, и оставил лежать там, полуобнаженную, в луже собственной крови. Каким отцом он показал бы себя, если бы не заставил убийцу своей дочери страдать тоже?

Ему нужно только признание, говорил себе герцог. То же самое он говорил прелату, Шерику и всем остальным, которые изъявляли готовность слушать. Но остановился бы он, предал бы преступника казни, если бы мальчишка признался в первый же день? Андреас хотел ответить «да» и хотел поверить в свою искренность, но в глубине души он все понимал. Как наверняка понимали Баррет и Шерик. Необходимость получить признание являлась лишь предлогом, и не более того. Каждый упорный отказ мальчишки сознаться в преступлении доставлял Андреасу наслаждение, ибо давал ему право резать мечом, жечь факелом тело убийцы, ломать пальцы обагренных кровью рук. Тавис был истинным сыном своего отца, и его упрямство оставалось для Андреаса последним источником радости, пусть и злобной.

Самому герцогу он искренне сочувствовал. Он знал, что значит потерять ребенка, и потому понимал настойчивые требования Явана увидеться с мальчиком и угрозы начать войну в случае отказа. Однако, подобно своему сыну, герцог Кергский не имел права отрицать очевидное. Возможно, лгал только сын, но, соглашаясь с ложью, отец тоже становился лжецом.

Андреас встал, в очередной раз осушил кубок и резко поставил его на стол. Потом он принялся ходить взад-вперед большими шагами, сгибая и разгибая руки, словно солдат, соскучившийся по битве. Одна мысль о Бриенне, Тависе и Яване возбудила в нем смутное беспокойство и жажду крови.

Он оказался в коридоре еще прежде, чем додумал свою мысль до конца. Все остальные уже спали — Иоанна, Шерик, даже Баррет. Но стражники, безусловно, бодрствовали, и Андреас нисколько не боялся потревожить сон мальчишки.

Двое стражников стояли во внутреннем дворе, перед входом в тюремную башню. Вообще-то им полагалось находиться внутри, непосредственно перед дверью темницы. Андреас знал это — и они тоже, судя по испуганному выражению, которое появилось на лицах обоих при виде него. Однако герцог не мог винить их. Даже при закрытой двери тяжелый тюремный смрад проникал сквозь маленькое смотровое окошко и распространялся по всей башне. На месте стражников он бы тоже предпочел стоять снаружи.

— Откройте дверь и принесите мне два факела, — приказал Андреас, не потрудившись сделать замечания по поводу местонахождения стражников.

Они оба бросились выполнять приказ, но один успел спохватиться и выпалить на бегу: «Да, милорд».

Когда тяжелая дверь темницы отворилась, Андреас начал спускаться по ступенькам, держа в руках два факела. От выпитого вина герцога клонило в сон, но он держался. Он всегда умел держаться.

— Просыпайся, Тавис! — крикнул он. — Нам пора приступать к следующему…

Андреас застыл на месте, занеся ногу над ступенькой, не в силах поверить своим глазам. Спускаясь в темницу последние несколько раз, он уже был готов увидеть мертвого Тависа. Он орудовал мечом и факелами немилосердно, а Тавис был всего лишь незрелым юнцом, несмотря на всю свою порочность. Но Андреас даже не предполагал, что Тавис может просто исчезнуть. Еще никто никогда не убегал из темницы Кентигернского замка. Однако сейчас герцог видел одни только цепи, свисавшие с запятнанной кровью каменной стены.

Герцог воткнул один из факелов в железное кольцо на стене, потом вытащил из ножен свой меч и начал осторожно спускаться дальше по ступеням.

— Стража! — крикнул он. — Быстро сюда! И принесите еще факелов!

Сердце у Андреаса буквально выпрыгивало из груди, и сжимавшая меч рука сильно дрожала. Ну где же эти проклятые стражники?

— Пошевеливайтесь! — прорычал он.

Один из мужчин сбежал по ступеням, уже держа наготове свой меч.

— В чем дело, милорд?

— Где второй стражник?

— Пошел за факелами, милорд.

Герцог кивнул и тяжело сглотнул. Конечно, на это потребуется время.

— Где мальчишка? — спросил он.

Даже в полумраке он увидел, как побледнел мужчина, бросив взгляд на стену, у которой много дней стоял Тавис.

— Я… я не знаю, милорд!

Андреас указал мечом в дальний угол помещения.

— Камера смертников, — прошептал он. — Проверь там. Мужчина кивнул, но замер в нерешительности. Андреас отдал ему свой второй факел.

Стражник медленно прошел вперед, опустился на колени, просунул факел в узкое отверстие, ведшее в соседнюю крохотную камеру, и осмотрел помещение. Минуту спустя он выпрямился и, обернувшись к герцогу, отрицательно покачал головой. Казалось, он стискивал зубы, борясь с приступом тошноты. Через несколько секунд мужчина обрел дар речи:

— Там его нет, милорд. Там только разбойник, которого мы давеча посадили в тюрьму. И он… — Стражник снова стиснул зубы и потряс головой.

— Кто-нибудь заходил в камеру сегодня?

— Нет! — воскликнул стражник, испуганно вытаращив глаза. — Клянусь вам!

Андреас посмотрел на него волком:

— Кто-нибудь мог войти сюда, пока вы торчали снаружи?

— Он все время находился при мне. — Стражник показал железный ключ. — Никто не мог войти в темницу или выйти оттуда без моей помощи.

— Очевидно, кто-то смог. — Герцог подошел к стене и наклонился. Кандалы лежали на полу, расколотые пополам.

Второй стражник торопливо сбежал по ступенькам с двумя факелами в руках. Увидев, что узник исчез, он резко остановился и посмотрел на своего товарища. «А где?..» Он осекся и бросил взгляд на Андреаса, с видом еще более испуганным, чем прежде.

Андреас выхватил у него один из факелов и принялся осматривать камеру. Он толком не знал, чего ищет, но должен был хоть чем-нибудь заняться, чтобы не проткнуть мечом обоих мужчин.

Кроме расколотых кандалов, он не увидел на полу ничего необычного. Окошко под потолком по-прежнему прикрывала железная решетка, а в камеру смертников Андреас соваться не собирался, хотя и сомневался, что эти болваны способны справиться даже с таким простым делом, как осмотр помещения. Со своего места он чувствовал смрад, исходивший от разлагавшегося трупа. По всей видимости, Тавис поднялся по лестнице и вышел через дверь. Другого пути отсюда не было. Следовательно, мальчишке кто-то помогал. Но явно не эти двое. Ни один из них не был достаточно умен, чтобы оказаться полезным в подобном деле. В силу своей глупости они представляли для врагов больше ценности в нынешнем своем качестве, нежели в качестве сообщников.

Грязно выругавшись, Андреас резко повернулся к мужчинам:

— Поднимите тревогу!

Один из них двинулся к двери, но герцог поднял меч, останавливая его:

— Впрочем, не надо. — Он направился к лестнице. — Я сам сделаю это. Вы двое можете остаться здесь.

— Но милорд!..

Он даже не замедлил шаг:

— Скажите спасибо, что я не убил вас на месте.

Поднявшись по ступенькам, Андреас с грохотом захлопнул за собой дверь темницы и с криком ворвался в караульню. Возможно, Тавис еще не выбрался из замка. А если все-таки выбрался, наверняка еще оставался в городе. Впрочем, это не имело значения. При необходимости он разыщет мальчишку даже в Уулране. Андреас поклялся всем богам, что убийца его дочери не уйдет от заслуженного наказания.

Фотиру удалось избежать встречи с кентигернскими стражниками на обратном пути в свою комнату. Он думал, что Ксавер снова заснул, но ошибался.

— Он свободен? — спросил мальчик, едва советник открыл дверь.

Фотир прижал палец к губам, призывая Ксавера к молчанию. Он тихо притворил за собой дверь и только потом прошептал:

— Да. Он свободен.

— С ним все в порядке?

Кирси начал раздеваться.

— Ложитесь, и я вам все расскажу.

Ксавер быстро вернулся к кровати и лег.

— Лорд Тавис нуждался в исцелении. Его пытали, как мы и предполагали.

— Но сейчас ему лучше?

— Когда я уходил, он уже мог двигаться. Но Тавису потребуется еще несколько дней на лечение, и даже после этого не все раны заживут полностью. Многие шрамы останутся у него до конца жизни.

— Надеюсь, все они сгниют в Подземном Царстве! — сказал мальчик. — Андреас, стражники, все они.

Фотир кивнул и лег в свою постель.

— Должен признать, я разделяю ваши чувства.

После непродолжительного молчания Ксавер спросил:

— Где Тавис сейчас?

— С Гринсой. Они выбрались из замка, но предсказатель не сказал мне, куда они направятся. Он посчитал, что мне лучше не знать.

— Вы ему доверяете?

«Я готов поручиться за него своей жизнью, — хотел сказать советник. — И жизнью всех близких мне людей». Но как бы он объяснил подобное заявление? Даже если бы он попытался, даже если бы сказал Ксаверу, что Гринса является Избранным и что, открыв свою тайну, он представил Фотиру все необходимые доказательства своих добрых намерений, мальчик не понял бы его. Ксавер был верным другом своего господина, не по летам смелым и умным мальчиком, но он был инди. Возможно, он даже не знал, что значит быть Избранным, но, даже если случайно и знал, он посчитал бы Гринсу опасным человеком, которого следует казнить и которому нельзя доверять жизнь молодого лорда. Фотира и мальчика связывала общая верность дому Кергов, и кирси видел в Ксавере черты, которыми сам отличался в молодости. Но в данном случае все, что связывало их двоих, не могло примирить глубокие разногласия, существовавшие между инди и кирси.

— Да, — сказал он, понимая, что не вправе дать такого обстоятельного ответа, какого требовал вопрос. — Я ему доверяю.

— Когда мы присоединимся к ним?

— Не знаю.

Ксавер приподнялся на локте:

— Вы с Тависом ни о чем не условились?

— Ксавер, герцог Кентигернский по-прежнему считает Тависа убийцей. После побега Тависа он не переменит своего мнения. Скорее наоборот — окончательно убедится в виновности молодого лорда. Но в данных обстоятельствах у нас не оставалось иного выхода.

— О чем вы говорите?

— Вероятно, Тавису придется покинуть королевство. Если он останется здесь, его могут выследить и убить или, в лучшем случае, снова посадить в тюрьму. — Фотир заколебался. Он должен был сказать это, хотя понимал, что это причинит боль мальчику, а герцогу и герцогине тем более. — Возможно, мы больше никогда не увидим Тависа. Нам просто нужно утешаться мыслью, что он находится в безопасности, даже если мы не можем быть рядом с ним.

С минуту Ксавер пристально смотрел на советника, который не мог разглядеть в темноте выражения его лица. Потом он откинулся на спину и уставился в потолок. Довольно долго оба лежали, не произнося ни слова, и Фотир уже подумал, что мальчик заснул.

— Дружить с ним было непросто, — внезапно сказал мальчик, так тихо, что советник с трудом разобрал слова. — Зачастую он вел себя эгоистично, а порой даже жестоко. Но он был моим единственным другом. — Ксавер умолк, но лишь на мгновение. — Он никогда не хотел обидеть меня. Теперь я понимаю. Просто мне жаль, что я никогда не говорил ему об этом.

«Он не заслуживает вашего сожаления. Даже после всего, что ему довелось пережить». Однако Фотир не смог заставить себя произнести эти слова вслух — ибо совсем недавно он рисковал своей жизнью ради спасения молодого лорда; ибо он уже давно поклялся в верности его отцу, который, несмотря на свою смелость и мудрость, мог быть черствым и холодным. Какими же качествами Керги внушали столь преданную любовь своим подданным? Безусловно, не обаянием и не сердечностью.

— Уверен, он знает это, — сказал наконец Фотир. — Когда мы проникли в темницу и он еще не разглядел нас, первым он произнес ваше имя.

Он собирался добавить еще что-то, но еще не успел раскрыть рот, когда во внутреннем дворе послышался крик.

Мгновение спустя замок ожил: зазвучали возбужденные голоса, зазвенели колокола, свет факелов озарил стену крепости, и на стенах спальни заплясали тени.

Фотир с Ксавером выскочили из постелей и подбежали к окну. Во дворе внизу собирались стражники, посреди толпы стоял Андреас, который отрывисто выкрикивал приказы и неистово размахивал руками, указывая на крепостные башни и ворота.

— Не может быть, чтобы они уже все узнали. — У советника мучительно заныло под ложечкой.

— Что узнали? — спросил Ксавер. — Вы о Тависе? Они уже обнаружили, что он бежал?

— Похоже на то.

— Но как?

— Не имеет значения. Отойдите от окна. — Фотир запрыгнул обратно в постель и знаком приказал мальчику сделать то же самое.

Ксавер отступил от окна и повернулся, глядя на кирси круглыми, полными страха глазами, словно испуганный ребенок.

— Герцог не должен ничего знать о том, что случилось сегодня ночью, — сказал Фотир, еще раз указывая мальчику на постель.

Ксавер послушно лег.

— Вы имеете в виду нашего герцога?

— Да. Скоро мы все расскажем Явану; он захочет удостовериться, что лорд Тавис находится в безопасности. Но пока не говорите ни слова, даже когда мы трое окажемся наедине. Если у Андреаса появятся основания считать, что герцог знает о побеге, — войны не миновать.

— Но разве Андреас не заподозрит герцога в любом случае?

— Разумеется, заподозрит. Но с этим пусть разбирается сам Яван. Покуда он ничего не знает о побеге, он в силах отклонить все обвинения Андреаса.

— Хорошо.

Фотир услышал в коридоре шаги и звон извлекаемых из ножен мечей.

— Держитесь мужественно, господин Маркуллет, — сказал он. — Помните, кто вы такой и чему вас учил отец.

В дверь яростно заколотили.

— Откройте сейчас же! — крикнул голос. — Или именем нашего герцога мы сломаем дверь!

Фотир встал с постели и открыл дверь. В коридоре толпилась по меньшей мере дюжина стражников — все с обнаженными мечами, некоторые с факелами.

— Вы двое пойдете с нами, — сказал один из них.

— Конечно, — произнес Фотир. — Вы позволите нам одеться?

Мужчина кивнул. Фотир и Ксавер торопливо натянули на себя платье и вышли в коридор. Явана стражники взяли тоже. Герцог еще не успел толком проснуться, плохо соображал и одевался явно в спешке.

Однако, прежде чем стражники успели тронуться с места, из-за дальнего угла коридора появились Андреас и Шерик; кентигернский советник едва поспевал за своим гоподином.

— А, замечательно, — сказал герцог Кентигернский, увидев Явана и прочих. — Я боялся, что вы трое тоже сбежали.

Яван выпрямился, словно очнувшись наконец от сна:

— Как понимать ваши слова, Андреас?

Кентигерн потряс головой.

— Я так и знал, — пробормотал он, а потом обратился к начальнику стражи: — Докладывайте.

— Герцог спал, милорд. По крайней мере так мне показалось. — Он указал рукой на Фотира и Ксавера. — Эти двое бодрствовали.

— Мы оба спим очень чутко, — спокойно пояснил Фотир. — Услышав шум во дворе, мы решили, что замок подвергся нападению.

Тучный герцог злобно оскалился:

— Ну конечно.

— Я требую объяснений. — Яван говорил тоном капризного ребенка, как показалось Фотиру.

Стражник, несколькими минутами раньше вошедший в спальню Фотира и Ксавера, вышел в коридор и помотал головой. Через несколько секунд другой мужчина вышел из покоев Явана и сделал то же самое.

— Ничего, милорд, — сказал последний.

— Отлично, Яван. — Андреас снова перевел взгляд на герцога Кергского. — Если тебе очень хочется играть в эту игру, я не возражаю. Твой сын сбежал из тюрьмы. Мы не знаем, как он выбрался из темницы и где находится сейчас. Но мы обыскиваем замок и весь город, и уже сейчас мои солдаты прочесывают окрестности. Мы найдем мальчишку. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы твоего сына загнали, как дикого зверя, или убили стрелой из лука, или приволокли обратно в замок, привязанного к лошади, тебе лучше сказать нам, где он.

При этом известии герцог побледнел (несомненно, Андреас тоже это увидел) и прижал дрожащие пальцы к губам.

— Тавис бежал? — прерывистым голосом спросил он. — Хвала Ину! Когда?

Андреас отмел вопрос раздраженным взмахом руки и повернулся к Фотиру. Но кирси видел, что реакция Явана обескуражила герцога Кентигернского.

— Ну а ты? — сурово осведомился он. — Что тебе известно об этом?

Советник пожал плечами, сам удивляясь своему спокойствию:

— Ничего, милорд. Как я сказал вам…

— Да, да. Ты решил, что замок подвергся нападению. Несомненно, вы спешили к нам на помощь, когда мои люди открыли вашу дверь.

— Честно говоря, нет, — сказал Фотир. — Мы собирались удостовериться в безопасности нашего герцога, как подобает преданным слугам.

— Милорд, милорд! — раздался в отдалении взволнованный голос, прежде чем Андреас успел ответить. Мгновение спустя еще два стражника вбежали в коридор, едва не столкнувшись с другими солдатами герцога. — Милорд! — повторил один из них.

Андреас стремительно шагнул к ним, оттолкнув в сторону двух своих людей.

— Да, в чем дело? Вы нашли мальчишку?

— Нет, милорд. Тут другое. Пролом в стене северной башни.

— Пролом? В каменной стене?

— Да, милорд.

Андреас резко повернулся к Фотиру, торжествующе улыбаясь:

— Я знал, что дело не обошлось без магии кирси! Как иначе он мог расколоть кандалы? Как иначе он мог выбраться из темницы незамеченным? Как иначе он мог ходить после всего?.. — Он на миг запнулся, но сразу же закончил: — После всего того времени, которое провел в цепях?

Тут Фотир едва не сорвался. Он почувствовал столь острое желание сейчас же рассказать Явану, Ксаверу, стражникам герцога о пытках, которым Кентигерн подвергал лорда Тависа, что едва не воспользовался оговоркой Андреаса. Но таким образом он выдал бы свою причастность к побегу.

— Я не понимаю вас, милорд, — вместо этого промолвил советник. — Вы обвиняете меня в том, что я помог лорду Тавису бежать?

— А кого еще мне обвинять? — Андреас махнул рукой в сторону своего первого советника. — Шерика?

Фотир позволил себе улыбнуться:

— И вы верите, что я сделал пролом в крепостной стене с помощью своей магической силы?

— А вы хотите, чтобы я поверил, будто вы сделали это голыми руками?

Кирси рассмеялся:

— И то и другое одинаково невозможно, милорд. Даже если бы у меня хватило силы сделать такое, едва ли я был бы в состоянии разговаривать с вами сейчас и тем более твердо держаться на ногах.

Андреас смотрел на него с сомнением.

— Вы можете не верить мне, милорд, — сказал Фотир. — Спросите своего первого советника.

Герцог повернулся и вопросительно взглянул на Шерика.

Шерик смущенно кашлянул:

— Боюсь, он прав, милорд. Сам я не владею магией воздействия на формы, но многие мои знакомые владеют. Насколько я понимаю, если бы советник сделал то, в чем вы его обвиняете, он бы еще много часов лежал пластом.

— Возможно, вам кто-то помогал, — сказал Андреас.

Прежде чем Фотир успел ответить, Яван сдавленно хохотнул, тряся головой:

— Вы похожи на анейранского служителя закона, Андреас; вы готовы вопреки всем фактам обвинить в любом преступлении первого попавшегося человека. Даже самые правдоподобные объяснения не имеют для вас значения. Вы вбили себе в голову, что Тавис виновен, несмотря на пятно крови, обнаруженное на ставне у него в комнате. А теперь вы столь же упорно обвиняете Фотира, не желая прислушаться к словам вашего первого советника.

Лицо герцога налилось кровью, и Фотир испугался, что Яван зашел слишком далеко. Сравнивать жителя Кентигерна с анейранцем вообще было опасно, но в данных обстоятельствах, когда Бриенна умерла, а Тавис сбежал из тюрьмы, подобное сравнение граничило с изощренной жестокостью.

— Твой сын сбежал из моей тюрьмы, — сказал Андреас, чеканя слова. — Кого еще мне винить, если не одного из твоих приближенных?

Герцог Кергский невозмутимо пожал плечами:

— Не знаю. Не стану лгать вам и говорить, что я сожалею о случившемся. Надеюсь, мой сын находится уже во многих лигах от вашего замка. Я даже не расстроюсь, если узнаю, что он скрывается в Анейре, — только бы он оставался подальше от вас и вашей темницы. Однако, как доложили вам стражники, Тависа нет ни в комнате Фотира, ни в моей. Посему ваши попытки обвинить одного из нас в причастности к побегу представляются мне довольно глупыми. — Он повернулся к своей двери. — Я ложусь спать. Надеюсь, ваши поиски Тависа окажутся такими же бесплодными, как и ваши старания удержать его взаперти.

— Постой, Яван! — Голос Кентигерна раскатился гулким эхом по узкому каменному коридору.

Герцог повернулся и в упор посмотрел на Андреаса:

— Что еще? Вы хотите обыскать мою комнату во второй раз? Может быть, вы думаете, что это я проделал дыру в вашей крепостной стене своим мечом, и теперь хотите проверить, не зазубрилось ли лезвие?

Андреас рассвирепел.

— Не вижу повода для шуток! — прорычал он. — Убийца моей дочери сбежал из тюрьмы, и покуда его не найдут, я намерен удерживать тебя и всех твоих друзей здесь. — Он взглянул на начальника стражи. — Взять их! Не спускать с них глаз. Ты понял?

Мужчина кивнул:

— Прикажете посадить их в темницу?

Герцог заколебался и метнул взгляд на первого советника. Шерик на мгновение встретился с ним глазами и быстро помотал головой.

— Нет, не в темницу, — сказал Андреас, тоже покачав головой. — В тюремную башню. Обеспечьте их всем необходимым, следите за тем, чтобы они были сыты и находились в сносных условиях. Но они не должны выходить из башни.

— Вы посадите в тюрьму своего будущего короля?

— У меня нет выбора.

— Даже если это приведет к войне?

— Разве ты не поступил бы так же ради спасения своего сына?

Яван не ответил, но Андреас прочитал ответ на его лице, ибо мгновение спустя он мрачно усмехнулся:

— Конечно поступил бы. Можешь ли ты ожидать от меня другого, когда я стремлюсь наказать по справедливости убийцу моей дочери?

Яван по-прежнему хранил молчание. О чем еще было говорить? Два герцога просто пристально смотрели друг на друга, словно готовясь скрестить мечи в схватке, которая решила бы судьбу всего королевства. Наконец Андреас отвел глаза, но только для того, чтобы коротко кивнуть начальнику своей стражи.

Мгновение спустя капитан отдал отрывистый приказ своим солдатам, и они повели Явана, Ксавера и Фотира в тюремную башню Кентигернского замка.

После почти двухнедельного заточения в темнице Тавис был слишком слаб, чтобы идти самостоятельно. А Гринса, который сегодня ночью потратил уйму сил, воздействуя на сознание стражников, помогая Фотиру разрушать железную решетку и исцеляя раны молодого лорда, не мог тащить мальчика на себе. В любое другое время и в любом ином месте предсказатель нашел бы такую ситуацию забавной. Но сейчас, когда он с трудом спускался по склону Кентигернского холма в тени огромной крепости Андреаса, частично поддерживая, частично волоча на своем плече лорда Тависа, кирси было не до смеха.

Мальчик не произнес ни слова, с тех пор как они выбрались из замка, хотя несколько раз вскрикнул от боли, а теперь с присвистом втягивал воздух сквозь зубы почти при каждом шаге.

— Вам нужно передохнуть? — спросил Гринса. Он не хотел останавливаться. Они преодолели только половину спуска. Гринса еще даже не видел впереди свою лошадь. Но он не хотел, чтобы мальчик умер.

— Я в порядке, — с трудом проговорил Тавис. — Не останавливайся.

Предсказатель видел, что он лжет; просто Тавис боялся снова оказаться в темнице, и этот страх был сильнее любой боли. Но Гринса поймал мальчика на слове и продолжил путь вниз.

— Я оставил лошадь у подножия холма, — сказал он. — Недалеко отсюда.

— Ездок из меня сейчас такой же неважный, как и ходок, предсказатель. Тебе придется перекинуть меня через спину лошади, как труп.

— Если вы будете лежать спокойно, возможно, нам удастся проскочить мимо одного-двух стражников.

Несмотря ни на что, мальчик рассмеялся. Похоже, он был не просто избалованным ребенком, которого Гринса видел во время Посвящения.

— Куда мы поедем? — спросил он минуту спустя.

Гринса уже открыл рот, чтобы ответить, но тут же прикусил язык. Мальчику, и без того напуганному донельзя, не стоило знать этого.

— В одно безопасное место, — наконец ответил он. — Больше я ничего не могу вам пока сказать.

Кирси ожидал возражений, но Тавис просто кивнул, тихо охнув от боли при очередном неловком шаге. Луны заволокло плотными облаками, и, хотя при их свете было бы легче пробираться между кустами и нагромождениями валунов, Гринса обрадовался, когда он померк. Яркое сияние Паньи сегодня было на руку противнику.

Луны вышли из-за туч, когда они достигли подножия холма и спуск стал пологим. Свет Паньи снова пролился на город, озарив луг, на котором Гринса оставил свою лошадь.

— Сюда, — сказал кирси, ведя мальчика к лошади. Однако они еще не успели дойти до загона, как предсказатель услышал крики, донесшиеся со стороны замка.

Он резко повернулся, едва не сбив Тависа с ног.

— Уже?

— В чем дело? — спросил Тавис.

— Боюсь, они обнаружили ваше исчезновение.

— Наверное, боги не с нами.

— Чепуха! — Гринса торопливо подвел Тависа к лошади и посадил в седло.

Потом он сам вскочил на лошадь, прямо позади молодого лорда, чтобы не дать тому упасть. Крики в замке стали громче. На крепостных башнях, обращенных к городу, зажглись яркие факелы, а через несколько секунд такие же факелы запылали над городскими воротами. Если бы Гринса рассчитывал покинуть город, все пропало бы. Но он собирался укрыться в другом месте, много более близком, но равно безопасном.

Кирси ударил лошадь пятками по бокам, и Тавис еще раз тихо вскрикнул от боли, когда она рванулась вперед.

Он нуждался в лечении и в спокойном продолжительном сне. Гринса тоже нуждался в отдыхе, но сначала им предстояло добраться до дальней окраины города.

Улица, тянувшаяся вдоль луга, соединяла шедшую к замку дорогу с городскими воротами, расположенными ближе всего к Тарбину, и теперь наверняка кишела стражниками. Предсказатель свернул в тесный дворик между двумя маленькими лавками; они выехали на другой луг, пересекли его и оказались еще на одной узкой улочке. Гринса придержал лошадь и быстро осмотрелся по сторонам, пытаясь сориентироваться.

— Мы уже приехали? — сонным голосом спросил Тавис.

— Почти, — шепотом ответил предсказатель.

Они снова двинулись вперед, свернули на следующую улицу, изгибавшуюся широкой дугой, и вскоре достигли храма Байана.

Гринса снова остановил лошадь, спешился и подошел к ближайшим воротам.

На стук из маленькой караульни вышел дородный мужчина и холодно уставился на кирси, предварительно бросив быстрый взгляд на Тависа, по-прежнему сидевшего в седле. У него было чисто выбритое лицо и длинные седые волосы, гладко зачесанные назад и схваченные в хвостик на затылке. Он был в простом сером балахоне, подвязанном на поясе веревкой. Похоже, он не имел при себе оружия; служители древних богов обычно ходили без оного.

— Доброй ночи, брат, — сказал кирси. — Мы с мальчиком утомились после долгой дороги и ищем отдыха в вашем храме.

Крики стражников теперь разносились по всему городу, от замка и от городских ворот летел звон тревожных колоколов. Гринса старался выдержать пристальный взгляд мужчины, но невольно оглянулся через плечо, когда крики раздались ближе.

— Настоятельница желает знать обо всех, кто ищет убежища в нашем храме, — скрипучим голосом сказал священнослужитель, сохраняя совершенно бесстрастное выражение лица. «Убежища, не отдыха». Он все прекрасно понял. — Как ей доложить о вас?

— Настоятельницей здесь по-прежнему служит Мериел? Глаза у мужчины удивленно округлились, но лишь на мгновение.

— Да.

— Тогда скажите ей, что Гринса джал Арриет просит ее о помощи.

— А он? — спросил мужчина, указывая на Тависа.

— Он — друг. — Гринса стоически выдержал немигающий взгляд собеседника. — Он нуждается в лечении и отдыхе.

Мужчина слегка нахмурился, но через секунду кивнул:

— Хорошо. Я скоро вернусь.

— Благодарю вас, — сказал предсказатель, когда священнослужитель направился к центральному зданию храма. Он снова оглянулся. В отдалении мерцали факелы. — Поторопись, брат, — пробормотал он.

Гринса неспешно подвел лошадь к воротам, краем глаза следя за приближавшимися огнями факелов.

— Где мы? — спросил Тавис, настороженно рассматривая ворота и здания за ними.

— В храме, — сказал Гринса. — Я знаю здешнюю настоятельницу. Думаю, она поможет нам.

— Мы все еще в Кентигерне?

— Да, — ответил кирси, надеясь, что мальчик слишком устал, чтобы сообразить, где именно он находится.

Тавис кивнул, но больше не произнес ни слова, и Гринса издал тихий вздох облегчения.

Через несколько минут дородный мужчина вернулся, отпер ворота и знаком велел проследовать внутрь.

— Настоятельница ждет вас в святилище, — сказал он. — Я отведу вашу лошадь в конюшню.

— Спасибо, брат. — Гринса помог Тавису спешиться и повел мальчика к святилищу.

Подобно храмам других богов, храм Байана отличался простотой, граничившей с примитивностью. Никак не украшенное снаружи — если не считать тонкого шпиля, поднимавшегося над остальными зданиями храма, — внутри святилище представляло собой небольшой зал, где стояли в несколько рядов темные деревянные скамьи и каменный алтарь, на котором находились чаша и нож, тоже выточенные из камня. По обеим сторонам алтаря горели тонкие свечи, закрепленные на простых деревянных подставках, облепленных застывшим воском. За алтарем вздымалось огромное витражное стекло, являвшее собой разительный контраст суровой обстановке святилища. В одном углу витража, раздирая в беззвучных воплях рты, корчились обреченные, объятые желто-оранжевым пламенем и терзаемые черными демонами. В другом углу благословенные гуляли в прекрасном саду, полном красных, синих, лиловых и золотых цветов. В центре, возвышаясь над всеми обитателями Подземного Царства, стоял сам Лукавец, облаченный в блестящее, переливавшееся всеми цветами радуги одеяние; он простирал руки в стороны, словно посылая вниз и огонь, и яркий серебристый свет, заливавший сад. Его лицо имело странное выражение, которое постоянно менялось в неверном свете свечей. Оно выражало гнев, даже злобу, но Гринсе показалось, что он прочел в нем также и сострадание.

Он еще раз искоса взглянул на мальчика, но Тавис уже спал на ходу. Скоро молодой лорд поймет, где он находится, но сейчас он слишком устал и истерзан болью, чтобы смотреть по сторонам.

— Желаешь ли ты принести в жертву свою кровь? — раздалось позади него.

Гринса обернулся, сразу узнав голос.

— С удовольствием, мать настоятельница, — сказал он, — если такова цена нашей безопасности.

Мериел прошествовала к алтарю. Она была высокого роста и держалась прямо, хотя время уже избороздило морщинами ее лицо и посеребрило рыжие волосы.

— Ты находишься в храме. Здесь не взимается плата за безопасность. — Приблизившись к алтарю, она повернулась и в упор посмотрела на Гринсу. — Я просто спросила, желаешь ли ты принести свою кровь в жертву богу.

После минутного колебания кирси кивнул:

— Думаю, мне стоит сделать это. — Его голос упал до шепота. — Прошлой ночью я отправил человека в Подземное Царство.

Красивое лицо настоятельницы не поменяло выражения, и она продолжала пристально смотреть на него своими темными глазами.

— Тогда не медли. Нож и чаша ждут.

Гринса усадил Тависа на деревянную скамью, а затем подступил к алтарю. Он вытянул вперед руку ладонью вверх. Настоятельница поставила под нее чашу и подняла каменный нож, молочно-белое лезвие которого сверкнуло в свете свечей.

— Услышь меня, Байан! — закрыв глаза, произнесла Мериел голосом звонким, как замковые колокола. — Этот человек приносит тебе в жертву свою кровь во искупление крови, которую он пролил. Будь милостив к нему и прими от него сей дар. Прими в свое Царство душу умершего. — Она на миг замолчала и взглянула на Гринсу. — Ты знаешь имя человека, убитого тобой?

— Он назвался Хоноком. Он был наемным убийцей, посланным убить меня.

У настоятельницы удивленно округлились глаза, но лишь на мгновение.

— И ты приносишь в жертву кровь за него?

Кирси пожал плечами:

— Я убил его.

Помедлив секунду, Мериел кивнула, потом снова закрыла глаза и подняла нож.

— Прими в свое Царство душу умершего, — повторила она. — Суди его по своему усмотрению. И запомни Гринсу джал Арриета, который отдает тебе свою кровь. Вспомни об этом даре, когда настанет срок.

Она полоснула лезвием по руке кирси, и темная кровь хлынула из раны в подставленную чашу. Хотя Гринса уже не первый раз совершал подобное жертвоприношение, он приготовился к боли. Лезвие каменного ножа казалось неровным и зазубренным, однако оно было так остро заточено, что он почти ничего не почувствовал.

Через несколько минут кровотечение утихло, и Мериел перевязала руку кирси бинтом. Конечно, Гринса мог бы исцелить себя, но он предоставил времени залечить эту рану.

Настоятельница подняла чашу и осторожно повращала ее в воздухе, чтобы кровь покрыла всю внутреннюю поверхность сосуда. Потом она поставила чашу на середину алтаря.

— Твой спутник тоже принесет в жертву свою кровь? — спросила она, снова поворачиваясь к Гринсе.

По тону, которым Мериел задала вопрос, Гринса понял, что она знает, кто такой этот мальчик и в чем его обвиняют.

— Он и так обескровлен, — сказал Гринса как можно выразительнее. — И из него уже выпустили больше крови, чем следовало.

— Я служительница бога, — сказала Мериел, — и все мои герцоги уже давно обратились к монастырям. Но я все равно остаюсь жительницей Кентигерна. Мне недостаточно слова одного человека, чтобы поверить в его невиновность. Даже если этот человек ты.

— Я понимаю, мать настоятельница. Вы предоставите нам убежище?

— Могу ли я поступить иначе? Все остальные члены моей семьи не одобряли выбор Фебы, но я видела, какими глазами она смотрела на тебя.

Старое горе всколыхнулось в душе Гринсы — такой острой душевной муки он не испытывал уже много лет. Возможно, дело было в том, что он снова увидел Мериел, а возможно, ко всему прочему добавлялась боль свежих воспоминаний о предательстве Кресенны.

— Ее мать тоже видела. — Он не мог скрыть своего ожесточения. — Похоже, для нее это ничего не значило.

— Моя сестра была ограниченной и эгоистичной женщиной. Мнением окружающих она дорожила больше, чем счастьем дочери.

Гринса кивнул и промолчал, опасаясь сказать что-нибудь лишнее.

Послышались шаги, отдавшиеся гулким эхом под каменным потолком святилища; кирси повернулся и увидел священнослужителя, стоявшего у двери, которую он прежде не заметил.

— Прощу прощения, мать настоятельница, — сказал мужчина. — Но у ворот солдаты. — Он метнул короткий взгляд на Гринсу. — Они спрашивают насчет наших гостей.

— Спасибо, Осмин, — сказала Мериел. — Я выйду к ним через минуту.

Мужчина поклонился и удалился.

— Что вы им скажете?

— Неправду, — спокойно ответила она и улыбнулась. — Ведь я служу Лукавцу.

Гринса не сводил с настоятельницы пристального взгляда, и мгновение спустя улыбка на ее лице погасла.

— Я скажу, что не видела ни тебя, ни лорда Тависа.

Имя мальчика впервые прозвучало в их разговоре, и кирси легко вздрогнул.

— Они вернутся сюда, когда нигде не найдут его. Андреас желает его смерти.

— В храм не вправе вторгнуться никто — даже герцог, охваченный жаждой мести. Андреас знает это.

— Он пытал меня, хотя понимал, что мой отец может начать из-за этого войну. Неужели вы думаете, что он станет считаться с неприкосновенностью вашего храма?

Гринса повернулся и посмотрел на Тависа, который наконец очнулся и уже вполне сознавал, где находится. Мальчик был бледен, как кирси, и дрожал всем телом, словно напрягал последние силы для того, чтобы просто усидеть на скамье. Однако его глаза смотрели осмысленно и проницательно.

— Страх перед Лукавцем велик, лорд Тавис, — сказала настоятельница, с виду никак не удивившись вопросу мальчика. — Одно дело — бросать вызов герцогу, пусть даже будущему королю. И совсем другое дело — бросать вызов богу. Скоро вы сами поймете это.

Молодой лорд нахмурился:

— Что вы имеете в виду?

— Это храм Байана. Через два дня заканчивается лунный цикл. Каждый месяц в Черную Ночь все, кто находится в храме, встречаются со своими умершими. Леди Бриенна скажет нам, виновны вы или нет. Согласитесь, странно, что правду о подобных вещах мы узнаем в святилище Лукавца.

Тавис побледнел еще сильнее, но не отвел взгляда в сторону.

— Я пойду поговорю с солдатами. — Мериел едва заметно улыбнулась. Она двинулась к двери, но потом вдруг остановилась и вернулась к алтарю. — Бог принял твое жертвоприношение, — сказала она, пристально глядя на Гринсу. — Надеюсь, это немного успокоит тебя.

Она подняла каменную чашу и показала обоим. Чаша была такой же белой, как нож; такой же белой, какой была, когда они вошли в святилище. Кровь бесследно исчезла, словно впиталась в камень.