"Богатырские хроники." - читать интересную книгу автора (Плешаков Константин)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вначале была только одна Зга. Зга была всем, и все было Згой. Не имела она лика и тела не имела, но была всесильна и всеобъятна. Не шевелилась Зга, а лежала неподвижно, все собой обнимая. Чуждо ей было движение всякое. И пролежала так неимоверно долго, времени не считая. И никого и ничего больше не было. Но всему на свете приходит конец: этому закону и сама Зга повиновалась. Пошевелилась Зга, и от этого шевеления родилась Мокошь.

Выйдя из Зги нагая, Мокошь заговорила:

— Мать, дай мне одежду.

Тут Зга впервые ощутила, как в ней шевелится что-то, и этим «чем-то» было Удивление. Так родилось на свет первое чувство. Зга раньше не ведала никаких чувств, и незнакомые ощущения понравились ей. Так Родилась Радость. И от радости Зга заговорила:

— Зачем тебе одежда?

— Дай, — настаивала Мокошь.

И Зге не понравилось, что осмеливаются у нее что-то просить. Так родился Гнев.

— Мне холодно, — сказала Мокошь.

И Зга почувствовала что-то неизъяснимое и рвущее сердце; так родилась Жалость.

— Возьми сама, что хочешь, — сказала она.

И Мокошь запустила в Згу руку, и вытащила змею, и оделась ею.

— А теперь я ухожу, — сказала Мокошь. — Прощай.

И Зга, сама себе удивляясь, ощутила не гнев, а нечто совсем иное. Так родилась Печаль.

— А как же я? — спросила Зга.

— Как знаешь, — ответствовала Мокошь рассеянно.

И она зашагала и своими шагами, как пряха, выткала землю.

— Что ты такое творишь? — закричала Зга.

Но Мокошь только засмеялась; она принялась дуть что есть силы — и выдула небо.

Гневная Зга вздыбилась, но ударилась о небо и ощутила Боль, От боли и гнева невиданная Сила забушевала в Зге; не совладала с ней Зга, и Сила вырвалась наружу. Ослепительный всполох озарил все кругом; Мокошь присела и закрыла в испуге глаза, а когда мгновение спустя раскрыла — потому что, в сущности, была бесстрашна, — кругом парили огненные шары. Они шипели, лучились и жгли, и Мокошь поняла, что сейчас погибнет. Обжигая руки, она схватила шары и принялась запихивать в небо. Но ей было невыносимо больно, и один шар она не успела убрать, а второй убрала наполовину. Огненные шары, которые Зга убрала в небо, стали звездами. А оставшиеся два застыли и сделались солнцем и луной. Но луна глубже утоплена в небо, чем солнце, поэтому она то всплывает полностью, то исчезает.

Ладони у Мокоши болели невыносимо, и она приложила их к земле. И там, где она их вытирала, появились жаркие страны.

— Недобрая ты мать! — закричала она Зге и заплакала от обиды. И от слез ее соленых родилось море.

— А ты… — сказала Зга, уже успев опечалиться, — а ты…

И Зга тоже заплакала, и от ее слез родились озера и реки.

— Уходи прочь! — топнула ногой Мокошь. — Я здесь хозяйка!

И змея зашипела на Згу, и та оторопела.

— Я же тебя родила! — сказала она.

— Ничего не знаю, — мотала головой Мокошь.

— Я дала тебе Силу, — настаивала Зга, все еще на деясь на справедливость.

— Это теперь моя Сила! — кричала Мокошь. — Уходи, мать, уходи!

Зга понурилась. Вот только что она лежала одна и ни о чем не думала и была всесильна, и вот — родила, и только бы жить ей, и говорить с дочерью, и творить Силой новые вещи, но дочь гонит ее. И знала Зга, что детей у нее больше не будет.

— Хорошо же, — сказал Зга. — Я уйду под землю, которую ты мне соткала, — видно, вместо савана. Но не зови меня больше: не вернусь. И знай: не видать тебе и тому, что ты сотворишь, счастья, потому что творение твое началось с того, что ты прогнала мать.

— Счастье? — смеялась Мокошь. — А что такое счастье? Его можно потрогать?

— Можно, — сказала Зга и ушла под землю.

Мокошь ничуть не опечалилась. Она бегала по земле, трогала пальцем холодные звезды и смеялась. Потом ей сделалось так невыносимо хорошо, что она затанцевала. И от ее танца родились горы и бездны.

— Теперь ты видишь, что такое счастье? — спросила из-под земли Зга.

— Вижу! — опрометчиво крикнула Мокошь.

— Больше не увидишь, — молвила Зга, и Мокошь перестала танцевать и опечалилась.

Мокоши сделалось горько и одиноко.

— Мать! — позвала она тихонько. — Мать!

Но Зга не отвечала.

И Мокошь стала в горе рвать на себе волосы, и от волос ее пошли по свету деревья и травы.

Но даже их цветение не радовало Мокошь. Она металась по земле, не зная, куда себя деть.

И от тоски она сошлась со змеей. То была не обыкновенная змея, а змея Упирь. Пока Мокошь препиралась со Згой, Упирь молчала. Но поскольку она была извлечена Мокошью прямо из Зги, то обладала великой Силой.

Мокошь любовалась Упирью, покуда та проникала в нее. Упирь была молочно-голубого цвета и, когда свивала свои кольца, сверкала так блестко, что даже Мокошь отворачивалась. Она заговаривала с Упирью, но та до времени молчала. И так продолжалось долго, очень долго, пока живот Мокоши не стал подергиваться.

Мокошь дико закричала от боли и забилась. Змея обвилась вокруг ее живота и стала его сжимать.

— Что ты делаешь! — простонала Мокошь. — Ты убьешь меня.

Но Упирь молчала и продолжала свое дело, как обессиленная Мокошь ее ни отталкивала.

И вдруг прогремел гром, потрясший небо и землю, и из лона Мокоши вылетела молния, за острие которой держался Перун.

Мокошь ахнула и хотела подняться, но не смогла, потому что Упирь, переползя вниз, обвила ей ноги. А Перун принялся метать молнии в Мокошь, несказанно мучая ее.

— Я же тебя родила! — закричала она.

Но Перун все метал и метал молнии, которые жалили Мокошь. И тут впервые заговорила Упирь:

— А Зга кого родила? — спросила она неожиданно.

— Так вы подосланы Згой! — завопила Мокошь.

— Нет, — отвечала Упирь спокойно, — мы просто творим справедливость.

— Мать, защити меня, — захныкала Мокошь капризно.

Но Зга не отзывалась. А Упирь по-прежнему крепко держала ноги Мокоши, и Перун поливал ее белое тело молниями.

Мокошь испугалась. Она стала биться изо всех сил, и из лона ее извергся камень, и ударился оземь, и раскололся пополам, и из половинок выскочили близнецы — Вилы.

И вскочили на ноги Вилы, и заговорили без умолку, и воцарился мир. Они сыпали всеми словами без разбору, всеми словами, которые только можно было вообразить. И понятно стало, что Сила их была — заговаривать всех до примирения.

И в досаде замер Перун, и Упирь освободила ноги Мокоши. Мокошь вскочила и закричала:

— Негодные твари! Вы хотели погубить меня!

Но Вилы говорили без умолку, и Мокошь принялась бродить по земле и звать Згу:

— Мать! Мать!

Но Зга не отвечала.

— Что ищешь ее? — сказала Упирь. — Зга затворилась в земле и никогда тебе не ответит.

И Мокошь, рыдая, принялась кататься в травах. А потом устала и оглянулась.

Земля стояла в одних лишь лесах и травах, которые начинали вянуть. Мокошь переполошилась и стала носить в пригоршнях воду из рек, но устала.

И сказала Мокошь:

— Надо, чтобы вода сама лилась с неба.

И набрала Мокошь в рот воды и выдула пузырь, и в этом пузыре сидел Стрибог.

Он взмыл в небо, ударился о него, пузырь лопнул, и пошел дождь.

Расправили свой стан деревья и травы, и реки наполнились, и даже соленому морю была прибыль. И все умылись в дожде — и Мокошь, и Перун, и Упирь, и Вилы, которые все еще говорили.

Но после дождя отсырело небо, и солнце стало в нем вязнуть. Наступили сумерки, и с деревьев стали облетать листья, а травы стали желтеть. И холодно сделалось.

И сказала Мокошь:

— Перун, мечи молнии в солнце.

И Перун метнул первую молнию, и она вонзилась в солнце, но только вогнала его глубже в небо. И стало еще холоднее.

И змея Упирь прошелестела Мокоши:

— Давай сойдемся снова, потому что иначе солнце уйдет, а новое нам взять неоткуда, потому что скрылась от нас Зга.

— Ты опять будешь меня мучить! — сказала Мокошь.

— Нет, — отвечала Упирь, — Вилы-то еще говорят.

И Мокошь снова сошлась с Упирью, и живот ее стал расти, и заметалась она и закричала:

— Жжет, жжет!

И змея Упирь сказала Перуну:

— Освободи брата, потому что, если он не родится, мы все погибнем.

И Перун метнул молнию в живот Мокоши и распорол его, и оттуда выскочил горящий Даждьбог, и поднял его Перун на молнии к солнцу, и вытащил Даждьбог солнце из неба, и засияло оно, и снова стало тепло. А Вилы все говорили.

И заползала змея Упирь по земле, и стала откладывать яйца, и из яиц вылупились берегини — на каждое место своя, чтоб его хранить. И были берегини женообразны, но могли принимать змеиный лик. Сказала Упирь:

— Теперь земля под защитой. Берегини и дождь и солнце выпросят.

И ходили они все по земле, и скучно им стало, потому что мир среди них был (Вилы-то все говорили), и ничего не происходило.

И сказала змея Упирь:

— Надо сотворить меньших наших, чтобы, как мы, страдали; тогда нам не скучно будет. И согласились все.

И змея Упирь сотворила змей и ящериц, себе подобных. И разны они были, и некоторые Силой наделены.

Но как ни пытались Перун, Даждьбог и Стрибог что-то сотворить — ничего у них не выходило.

И засмеялась Мокошь:

— Невелика же ваша Сила!

Закричали ей Перун, Даждьбог и Стрибог:

— Так сотвори ты!

— Не стану, — сказала Мокошь, — за меня другой сотворит.

И она собрала цветочную пыльцу, воду и землю, и смешала их, и положила себе в лоно. И скоро родился Велес. Он был волосат и зычен. И, выскочив из лона, он сотворил всю тварь (кроме змей и ящериц, которых сотворила Упирь, змея великой Силы) — и зверей и птиц.

И сказал:

— Мои они теперь. Попробуйте, троньте без моей воли.

— А что будет-то? — засмеялся Перун.

— А то, что духом моих меньших кормиться будете.

Не поверил Перун:

— Это еще почему?

— А потому, — отвечает Велес, — что только Зге, Мокоши и Упири Сила дана от начала самого и до конца. А остальным питаться надо.

И забил Велес для Перуна быка, и тут хохот раздался: Зга хохотала, потому что смерть в мир пришла. Оторопели боги, ну да змея Упирь их утешает:

— Не про вас смерть, покуда питаться будете.

И отведал Перун спешно бычьего духа, и удивился.

— И впрямь, — говорит, — Сила моя прибывает! Дай еще!

— Что, — говорит Велес, — я тебе за подавала такой? Другого ищи.

А тут и Даждьбог, и Стрибог загалдели: «И мне, и мне!»

И решили они: надо кого-то такого сотворить, чтоб звериный дух им подавал. Говорят Упири:

— Ты самая хитрая, подскажи, что надо!

А та косится на Мокошь и молчит.

Побежали боги к Мокоши:

— Мать, дай нам есть!

Долго смотрела на них Мокошь. Думала. И Згу вспоминала. И решила: хоть и поднял на нее Перун руку, а все ж таки сын.

И остригла Мокошь ногти свои, и в воде омочила, и к солнцу подняла, а потом на землю бросила и говорит:

— Мать, а мать! Коли не хочешь, чтобы внуки твои пропали, помоги!

Ничего не отвечала Зга, но только превратились ногти в людей. Заметались людишки.

И тут Вилы замолчали, и пошли по земле войны.

Боги сначала, как дети малые, обрадовались, глазеют на потеху, толкаются, а потом спохватились: что ж им есть-то не несут?!

А хитроумная змея Упирь говорит:

— А вы отнимите у людей что-нибудь: сами прибегут.

И скрыл Даждьбог от людей солнце, Стрибог дожди прекратил, Перун молнии напустил, а Велес на скот мор наслал. Поняли все люди и жертвы понесли.

Довольны боги.

А людишки и рады стараться: человеков стали умерщвлять и богам подносить.

Не нарадуются Даждьбог, Перун, Велес и Стрибог. А Перун говорит:

— Стойте-стойте, да ведь людской дух получше звериного будет.

А змея Упирь отвечает:

— Еще бы. Мокошь о людях Згу попросила. Вот Зга с ними духом и поделилась.

Задумались боги.

Вдруг Перун молниями ощетинился, как еж огненный, громом грохнул и заревел:

— Моя земля теперь! Мне Сила людская нравится и дух звериный тоже!

И молниями в братьев пустил (Вилы-то молчали).

— Безумный! — зашипела змея Упирь.

И тут земля сотряслась: то Зга смеялась.

А Перун и в Упирь молнией — та задергалась и скрылась до времени.

«А у Даждьбога, Стрибога да Велеса какая Сила против меня?» — Перун думает.

Стрибог дождем все залил — ну да Перуну что в дождь, что в сушь молнии кидать, похохатывает и огненными стрелами мечет.

Даждьбог солнце скрыл, и холод с тьмою настали. Не унимается Перун. Добить хочет братьев и в ливневой темноте одними молниями другим дорогу освещает.

Закричал Велес:

— Скот заморю!

И пал скот на земле темной, водой залитой.

Но ничего не слушает Перун.

Стрибог изо всех сил старается — но не вязнут в ливне молнии. Даждьбог сам едва за солнце держится. А Велес уже все сделал, что мог; стоит, в ладони лицо спрятавши. Стали звать Мокошь:

— Мать! Мать!

Но равнодушна Мокошь и к дождю, и к молниям, и к холоду. Снова обвила ее змея Упирь, и смотрят они на битву безучастно.

— Мать! Мать! Погибло все!

— А мне что, — говорит Мокошь спокойно. — Лучше б я вас вовсе не рожала.

А на земле в это время случились потоп, глад и мор. Все люди молниями побиты, а кто не побит, тот от холода и голода помер или в потопе захлебнулся.

Не стало людей.

А звери дикие забрались на верхушки деревьев — кто мог (ящерицы и змеи первые были), а кто не мог — погибли тоже.

Но стал Перун уставать. И понял он, что Сила его кормиться чем-то должна.

Кончил молнии метать, говорит братьям: — Ладно, давайте, как прежде, жить, только я теперь среди вас главный.

— Какой же ты главный, — Велес возражает, — когда без скотинки моей пропадешь?

— А потому я главный, — Перун говорит, — что лучше вас всех сожгу, а от своего не отступлюсь и сам погибну.

Подивились братья на первенца Мокоши, Згиного старшего внука. Но тут Вилы заговорили, и снова мир установился.

И говорят Даждьбог, Стрибог и Велес:

— Не знаем, какой ты главный, но старший — ты.

И успокоился Перун. Говорит Велесу:

— Надо людишек вернуть, чтоб животину нам носили.

Велес отвечает:

— Скот-то я верну и зверюгу всякую, а людей творить не умею. Упирь надо с Мокошью.

Заголосили боги:

— Упирь! Мокошь!

Мокошь молчит. А змея Упирь говорит:

— Поищите получше, может, остался кто.

Засуетились. Даждьбог всю землю освещает, живых выглядывает — ему сверху лучше всех видно. Закричал радостно:

— Есть тут одна.

Выжила женщина в потопе, Дарой ее звали. Забралась на ель и хвою ее глодала.

— Не справится она одна животину нам таскать, — качает головой Перун. — Надо, чтоб снова много людей было. Как быть?

А змея Упирь советует:

— Сойдите кто-нибудь к ней в лоно.

Посовещались — послали Даждьбога. Он луч солнечный пустил — и забеременела Дара, и родила семерых детей от Даждьбога. Так род людской восстановился.

И передалась от Даждьбога, и стала гулять по людскому миру Сила.

Но Мокошь покоя не знала. Мать свою, Згу, прогнала и с тех пор металась. Детей рожала на забаву, землю творила, но не было Мокоши покоя.

И вот снится ей, будто заговорила с ней Зга: — Вернись ко мне, дочь. Только для этого все обратно повернуть надо. Чтобы ни детей твоих, ни земли, ни неба.

Проснулась Мокошь и думает: не говорит со мной мать наяву, а вот во сне заговорила. Чтобы к ней вернуться, надо детей моих извести.

Долго думала, потому что дети уже в силу вошли, но придумала все ж таки. Но одного не знала: что змея Упирь все ее мысли читала.

А змея Упирь обратно в Згу не хотела. Не тосковала она по Зге, а хотела и дальше по свету ползать и советы давать.

И сказала змея Упирь детям Мокоши, как от матери обороняться.

Приходит Мокошь к Велесу и говорит:

— Сын, решила я тебя позабавить и животинку лесную тебе ручную подарить. Ты всякую животинку любишь, а эта вовсе не обычна будет.

— Спасибо, мать, — Велес говорит. — Когда принесешь?

— А завтра по росе.

Приходит Мокошь к Стрибогу и говорит:

— Сын, ты вот водичкой балуешься, а я тебе забаву водяную приготовила.

— Спасибо, мать, — говорит Стрибог. — Когда забава-то будет?

— А завтра по радуге.

Приходит Мокошь к Даждьбогу и говорит:

— Сын, ты огнем правишь, хочу тебе игрушку огненную принесть.

— Спасибо, мать, — говорит Даждьбог. — Когда игрушки-то ждать?

— А завтра на зорьке.

Приходит Мокошь к Перуну и говорит:

— Сын, ты у меня старший, чудо одно у меня для тебя есть.

— Спасибо, мать, — говорит Перун. — Когда чудо-то увижу?

— А завтра по холодку.

«Вот и ладно, — Мокошь думает. — А Вил я и так раздавлю».

Поднялась Мокошь затемно, ходила и улыбалась: скоро-де с матерью буду. Собрала подарки детям своим и пошла.

Приходит к Велесу и бросает на него духа малого, до Силы богов охочего, всю выпивающего, до дна.

А Велес глиной намазался, и увяз в волосах его дух малый; выловил его Велес и на землю бросил. И стал этот дух малый лешим.

Заплакала Мокошь.

Приходит к Стрибогу и сажает ему на колени двух духов малых — мужского пола и женского, воду выпивающих до единой капли. А Стрибог маслом коровьим натерся, и соскользнули с него духи, и упали на землю, и стали водяным да русалкой.

Еще пуще закручинилась Мокошь.

Приходит к Даждьбогу и напускает на него Змея огнедышащего, солнце пожрать норовящего. А Даждьбог вместе с солнцем в небо ушел, и ударился Змей мордой о небо и отлетел на землю, где Змеем огнедышащим и остался.

«Ну, — думает Мокошь, — последняя надежда на чудо для сына моего Перуна». И протягивает Перуну яйцо зеленое. Перун по нему молнией ударил, а яйцо пухнет. Перун — пучком молний, а яйцо крепнет и смарагдом переливается. Перун напрягся, заревел, оплел яйцо молниями, а оно все больше и больше и светится уже, и смех из него идет нехороший.

Рада Мокошь. Страшную игрушку сыну принесла. А яйцо уж с Перуна ростом. Вот-вот трескаться начнет и выползет из него кто-то. Только Мокошь да знают кто.

Но тут-то Упирь и появилась. Сжала яйцо, но мало что не дала ему лопнуть. Упирь была необыкновенная змея; яйцо стало уменьшаться…

Мокошь бросилась к ней, потому как в яйце была ее последняя надежда, но Перун выпустил веером молнии и преградил ей путь.

Упирь билась на яйце; в нем бушевала такая Сила, что Упирь просвечивала насквозь, и боги видели, как напрягаются ее позвонки и как колотится ее сердце. Но вот яйцо стало тускнеть, и, наконец, Упирь бросила его оземь.

Мокошь дико закричала и вцепилась себе в волосы, а боги перевели дух.

Но яйцо не погибло. Оно упало на землю, и с ним пришло к людям великое лихо, потому что в яйце билось лютое создание Мокоши, ее последняя надежда, предназначавшееся на погибель богам, а доставшееся людям…

Не буду таиться: да, в яйце был Кащей.

Не смогли боги победить Мокошь, а Мокошь их не одолела. Ушла от всех Мокошь и затаилась. Но звала ее в снах Зга, которая от обиды на единственную дочь посулила всему, что она творила, несчастливую жизнь, звала и говорила: поверни все обратно. А наяву никогда с ней не говорила и не отзывалась, даже когда Мокошь в голос плакала.

И решила Мокошь: если детей своих извести не | могу, то изведу людишек, чтобы некому было богов кормить. А если не кормить богов Силой людской и духом звериным, зачахнут боги и исчезнут. Только Зге, Мокоши и Упири питаться было не нужно. И ополчилась Мокошь против людишек. И пошли по земле войны, и истребление, и коварство, и подлость, и страх, и ярость.

Зга была под землей, и не знал на земле почти никто о ней. Не добра и не зла была Зга, но вся Сила, что в мире была, от нее исходила. Не думала Зга о людях, а только о том, как дочь мучить. И не вредила им, и не помогала.

После Мокошьих дел скользнула змея Упирь на землю и решила там жить: не простила бы ей Мокошь предательства, а на земле Упирь никто не одолеет. Не хочет Упирь людского исчезновения, потому что тогда мир в обратную сторону вертеться начнет, и придется ей в Згу возвращаться. А не хочет Упирь этого.

А Мокошь желала людишек истребить. И для этого были у нее на земле слуги. Много было слуг у нее. Только напрямую с Мокошью лишь избранные сообщались. Слишком велика Сила Мокоши, чтобы от нее смертные люди питались. Совсем немногие, Сильные из Сильных, до этого доходили.

Но были малые духи на земле, Мокошье порождение.

Лешие ей не больно повиновались. Полюбили лешие леса и хозяевами там стали — и над зверьем, и над человеками. И не хотели лешие людей истреблять. Так, редко — заводили в чащу и губили, для собственного развлечения. Но зла настоящего не было в них. Понимали лешие, что власть им дадена до тех пор, покуда люди есть. Да, бывало: заводили лешие в трясину целые рати — но это когда Мокошья Сила их одолевала.

Когда встретишь лешего, если Сильный ты — скажи ему тихое слово знающего. А если нет — стой безмолвно и молись Велесу и Упири. Не двигайся, замри. Отступится от тебя леший. И когда в лес входишь — старайся без крайней надобности деревьев и кустов не ломать и не рубить. На костровище сноси старый хворост, сам собой опавший. Ягоды, грибы, орехи, мед, коренья и травы — бери, но не жадничай: не любит леший этого. Если Силы у тебя нет, папоротник не РВИ: лешачья услада он, отдыхает в нем леший. А если знающий ты и знахарством занимаешься, вырой папоротник и ямке поклонись низко. И когда зверя или птицу подстрелишь — попроси у лешего прощения. Если водить тебя леший начнет — берегись: может, играет, а может, погубить тебя хочет. Не ходи по лесу беззаботно. Думай о хозяине его. И если почувствовал, что повел леший тебя, — стань спиной к старому дубу, руками его обними, как сможешь; лучше, чтоб руки друг с дружкой сошлись, и молись одной только Упири: она твоя последняя заступница.

Водяные и русалки на леших похожи: губят человеков, но истребления рода их не хотят. Водяной в каждой пресной воде живет, но сидит обычно на глубине, а к берегу только позабавиться выходит. Говорят, что плывущего за ноги хватает и утаскивает сразу, как сом утицу: не верь. Не так. А потянет тебя что-то под воду легонько, будто ноги твои в траве подводной запутались, — молись Стрибогу: ухватил тебя водяной, но еще можешь выбраться. Водяной над рекой или над озером хозяин. Угрюм он и людскими делами мало занят. Если мужеского ты начала — вряд ли пристанет к тебе водяной. Женщинам и девушкам он опасен, особенно похотливым. Какая от живого мужа гулять станет — к воде не подходи. Рыбу лови без страха: равнодушен к ней водяной. Только если угря с синим глазом поймаешь — сразу в воду обратно брось и руки умой: забава он водяному и отомстит хозяин за любимую животину. Сад подводный у него на глубине устроен, и в том саду угри синеглазые гуляют. В воду камней не бросай и детям своим того не дозволяй. Когда на лодке плывешь и весло вдруг траву подводную рвать начнет — остановись и греби хоть ладонью, лишь бы сады подводные не рушить.

Русалки ни над чем властвовать не поставлены. Балуются, как хотят. Живут под берегами крутыми. Никогда кувшинок не рви: кто сорвал кувшинку, тот русалке ее подарил. Заманит в воду смехом серебряным — и пропал ты. Не ломай и камыша: кто камыш сломал, тот у русалки ресницу вырвал. Женскому началу не опасны они. Но если до женщин ты охоч — ступай в воду только при крайней надобности. По вечерам русалки бесятся, а в лунную ночь, коли не Сильный ты, так и не подходи к омутам.

Змеи огненные есть. Раньше больше их было, сейчас повывелись почти все. В самой чаще Змей живет, а когда в лесу Змей поселился, леший над лесом больше не начальник и к Змею тебя выведет услужливо. Летают Змеи эти с натугой, но большие расстояния покрывают. Там, где всаднику шесть дней пути, богатырю — три, Змею лететь — день. С отдыхом, конечно.

Знаки Змея: гарь в лесу. От человеческой легко отличишь: иван-чай на ней кучно растет и роста небывалого. Еще знак: земляничные поляны сухие, с земляникой взбесившейся, громадной.

Сила Змея: к себе притягивает, чтоб сожрать. Человечину чует задолго. А если завидит, так и Сильного может остолбенить.

Если завидишь Змея и страшных слов не знаешь, а спастись хочешь, молись Мокоши. Больше молиться некому. Обещай слугой ее стать. Может, отпустит Змей, а Мокошь про обещание твое забудет.

Берегини сильно ослабли. Поставили их боги, чтоб землю каждую охранять, но без Силы Мокоши тяжело им. Поэтому жертвы приноси им прежде Перуна: голодны берегини, добры и забыты.

Если в Силе они, ни Змей, ни кто иной страшный в округе не появится. Только молиться им бесполезно, тут Сила нужна, а если Силы нет, так доброта: хоть крошки хлебные положи. Кормятся они в полдень, на сухих пнях.

Когда дойдешь до мест, где берегиня скрывается, сразу почувствуешь. Воздух там даже зимой душистый и из-под снега — первоцветы. А летом цветы так и стелются и даже по елям вьются.

Но не ищи берегиню. Пугливы они и место свое нажитое бросить могут. Людям являются змейками золотыми или кустами цветущими, чаще шиповником белым. Если встретишь — замри и стой тихо-тихо и дыши в такт сердцу. А потом пяться, отходи понемногу. Спугнешь берегиню, и останется земля твоя без защиты.

Змея Упирь на Севере скрылась, в лесах непролазных. Логова постоянного не имеет, из одной норы в другую кочует: Мокоши боится. Людям является редко. Вид принимает обычной змеи, только по чешуе радуга играет. Редко является, и никогда не знаешь, где встретишь. Поэтому, если в лесу змею заслышишь — посоха не поднимай. Злится Упирь на людскую неблагодарность, что забыли почти все про нее, а ведь это она людей спасла. Покажется тебе — пади ниц, и землю целуй, и слов никаких не говори. И не проси ее ни о чем: в прах рассыплешься. Даже если Сильный из Сильных ты — и не по самомнению, а если люди тебя таким почитают знающие, — не заговаривай с Упирью. После Зги и Мокоши — третья она, а из Згиного лона — одна она на земле.

Змей никогда не убивай. И ящериц. За каждую перед Упирью ответишь. И можешь ответить страшно. Она их сама сотворила.

В норы ее не лазь. Знак норы: круглая она, как солнце, края без изъянов.

Говорят: в таких норах клады Упирь прячет. Врут, потому что на что ей клады? И некоторые лазили в норы — и все погибали на месте.

В других местах оставляет Упирь клады, но клады человеку обыкновенному непонятные: вещи диковинные. Видели однажды цветок с ликом человеческим, а в другой раз — яйцо золотое. Великую Силу такие клады дают — если овладеть ими сумеешь. А не сумеешь — сгинешь, и семья твоя сгинет, и друзья почти все. И большая беда для земли получиться может. Увидел вещь чудную, непонятную — беги в сторону и молись Упири: «Прости, заступница, что не свое увидал».

Змей вообще сторонись. Не проверено, но говорят, что даже медянкой Упирь обернуться может.

Человеческая защитница она, но больно велика ее Сила.

Страшный дар Мокоши Перуну — Кащей — все еще на земле. После Упири самый Сильный он, и черна его Сила, как небо ночное осеннее. Главный он слуга Мокоши, главная ее надежда людишек истребить.

О Кащее много говорить знающими запрещено. По земле кочует, тела не имеет, Сила огромна и только зла, вид принимает любой. Может ведерком прикинуться, может дубом, может плотником.

Незнающий почуять его никак не может: всю человеческую жизнь Кащей может в доме жить, и не узнают его. И похоронят потом…

Почти всесилен Кащей и почти неуязвим. И растекаются от него ручейками злоба и ненависть, и Сильных много вокруг него, и Сила его над землями разлита.

Сходят и боги на землю.

Перун в грозу страшную покажется — всегда на взгорье, с молниями, в руке зажатыми. Хоть и нужны ему люди, а любит молнией травить, как зайцев, и петляет молния, и живет долго, пока не поразит кого-то насмерть. Но это балуется Перун. В грозу ему молись. Увидишь — если не боишься прогневать — проси о делах воинских и славе. Может, посмотрит на тебя Перун, да и сожжет, а может, и поможет.

Вилы тоже показываются — в отдалении, как пара близнецов-отроковиц. Часто над полями битв парят — и молчат. Проси их о мире. Дурного Вилы не сделают. Даже если не парят они, а на земле стоят просто, всегда их узнаешь: кукушки над ними вьются.

Стрибог является в обличье странника длинноволосого, и по волосам вода струится даже в засуху. Смешлив он и, если развеселишь его, даст тебе, что нужно — дождь или вёдро. На засуху или потоп не жалуйся: обозлится Стрибог.

Даждьбог только лучом является. Луч тот плотен и ярок и стоит столбом. Если цвет имеет золотой — к плодородию общему. Если зеленый — к счастью небывалому. Если красный — к смерти. А радужный — к мору. Проси об удаче луч золотой, а пуще того — зеленый. А красный и радужный — спроси: «Мне ли?» Если качнется луч — тебе.

Велес является либо человеком голым, волосатым сплошь, либо быком красноватого цвета. Быка еще и так узнаешь, что все твари к нему липнут и шкуру лижут. И человек голый, волосатый, тоже ими окружен. Проси Велеса о здоровье скота и о делах торговых. Никому еще худо не стало от того, что Велеса попросил. И не бойся Велеса. Поклонись и подойди — и счастье тебе будет.

За разным боги на землю являются. То скучно им, то любопытство одолевает, то знамение дать хотят, а то — похоти ради.

Сходят к девицам только. Стрибог дождем коротким, яростным налетает, с вихрем; замотает-закрутит.

Даждьбог — лучом опять же. Только к спящим приходит.

Велес человеком набрасывается. Но не насильничает — никакая перед ним не устоит.

Один Перун не может к девице сойти; многажды пытался и всякий раз испепелял дев. Поэтому завистлив Перун к братьям: не дано ему познать наслаждение это.

Охотчивы боги остальные до этих дел. И Сила их к людям переходит. Не рождаются боги от смертных девиц, но Сильные из Сильных рождаются. Блага может быть их Сила и черна может быть — все от Мокоши. И иногда боги детей своих хранят и помогают им. Но редко это бывает. Часто и не знают люди, кто к матери их сошел, повторяют за всеми: гулящая. Но бывает, что открывается все, и знают Сильные из Сильных род свой.

От Зги родилась Мокошь.

От Мокоши родился Даждьбог.

От Даждьбога родился я, Святогор.