"Собрание сочинений, том 13" - читать интересную книгу автора (Маркс Карл, Энгельс Фридрих, К Маркс и Ф...)

К. МАРКС ШПРЕЕ И МИНЧО

Вольтер, как известно, держал у себя в Фернее четырех обезьян, которым он дал имена своих четырех литературных противников — Фрерона, Бомеля, Ноннота и Франк де Пом-пиньяна. Не проходило дня без того, чтобы писатель не кормил их собственноручно, не награждал бы их пинками, не драл бы их за уши, не колол бы им носы иголками, не наступал бы на хвосты, не наряжал бы их в поповские клобуки и не обращался бы с ними самым невообразимо скверным образом. Эти обезьяны критики были фернейскому старцу столь же необходимы для излияния его желчи, для удовлетворения его ненависти и заглушения страха перед оружием полемики, как необходимы теперь обезьяны революции для Луи Бонапарта в Италии. Точно таким же образом кормят ныне Кошута, Клапку, Фогта, Гарибальди; надев им золотые ошейники, их держат под замком; их то ласкают, то награждают пинками, в зависимости от того, какое настроение преобладает в душе их повелителя — ненависть ли к революции или страх перед ней. Бедные обезьяны революции должны быть также и ее заложниками, они должны гарантировать герою 2 декабря перемирие с революционной партией для того, чтобы он мог беспрепятственно разрушить арсеналы орсиниевых бомб, напасть на врага, — перед которым он так долго дрожал в Тюильри, — в его же собственном лагере и задушить его.

Империя снова должна означать мир[229], — в противном случае не стоило бы совершать так много позорных деяний, клятвопреступлений и переносить столько унижений, чтобы on основать. Империя, которая уже не гарантирована от взрыва революционных бомб, от тайных обществ, наглых буржуа и распоясавшихся солдат, невыносима! Marchons! {Вперед! Ред.}. Вот слова, вот наполеоновские идеи[230], свобода, принцип национальности, независимость, все, что вы хотите; итак, marchons, marchons!

Идея превращения Италии в мышеловку революции достаточно хитра, но только из нее ничего не может получиться, потому что всякий, кто позволяет себя в нее заманить, теряет какое бы то ни было значение для революционной партии в тот самый момент, как только клюнет на эту удочку. Попытка заткнуть кратер революции, швырнув в него вниз головой гг. Кошута, Клапку, Фогта и Гарибальди, поистине наивна и лишь помогает ускорить взрыв.

Если бы даже удалось с их помощью потушить в Италии одну орсиниеву бомбу, то другая взорвется во Франции, в Германии, в России или в каком-либо другом месте, так как потребность и естественная необходимость в революции настолько же всеобща, как и отчаяние порабощенных народов, на плечах которых вы воздвигаете ваш трон, настолько же всеобща, как и ненависть ограбленных пролетариев, с нуждой которых вы ведете такую занимательную игру. И лишь тогда, когда революция стала стихийной силой, не поддающейся учету и неотвратимой, подобно молнии, гром которой вы слышите лишь после того как уже раздался ее неотвратимый смертоносный удар, — вот тогда только революционный взрыв становится неизбежным.

Где и как может произойти этот взрыв, это не имеет большого значения. Главное в том, что он произойдет. На этот раз Пруссия, вопреки своей воле, по-видимому, предназначена стать выразительницей всеобщих революционных потребностей. Принц-регент, который самостоятельно «никогда не сказал ничего глупого и никогда не сделал ничего умного», вынужден исключительно из любви к консерватизму всерьез взять на себя революционную роль, в то время как Луи Бонапарт из страха, притворства и каприза ведет только кокетливую игру с революцией.

Вооруженное посредничество Пруссии, т. е. ее союз с Австрией, означает революцию.

Общее настроение берлинской прессы доказывает, что нейтралитет в сочетании с мобилизацией армии становится позицией, не выдерживающей критики. Совершенно верно замечает «National-Zeitung»[231], орган, отражающий припадки либерализма, которым подвержен кабинет:

«Нейтралитет при современных условиях может подходить для Бельгии, Голландии или Швейцарии; для Пруссии же нейтралитет — это смерть».

Если Бонапарту удастся осуществить в отношении Италии свои «благородные» намерения, то единственным следствием этого, но мнению той же газеты, явится установление французского военного протектората над всем полуостровом, даже в том случае, если война будет локализована и никаких прямых территориальных приобретений в результате войны для Франции не последует. Благодаря этому русско-французская гегемония над европейским континентом, и без того весьма ощутимая в течение последних трех лет, усилилась бы настолько, что в любой момент можно было бы приступить к провозглашенному еще на острове Св. Елены распределению сфер господства. Новая империя целиком проявляет тенденции своей предшественницы, но только находится она в более благоприятном положении, так как, не будучи теснима извне, она может выбрать по своему усмотрению время, место и условия для изоляции своих противников, а затем и уничтожения их en detail {поодиночке. Ред.}. Чтобы воспрепятствовать успеху этого до сих пор столь ловко осуществляемого плана борьбы, Пруссия оказалась вынужденной идти вместе с Австрией, но отнюдь не для того, чтобы тащиться в хвосте габсбургской политики, а для того, чтобы бороться за свое собственное существование.

Таково приблизительно содержание вышеуказанной статьи, которая рассматривается как политическая программа регентства. В успех недавней посреднической миссии, порученной г-ну Вертеру, не верит ни один человек. Если же, однако, Наполеон согласится на мир, который в лучшем случае даст новую пищу для недовольства его офицеров и солдат, то с ним не придется больше бороться. К нему в этом случае было бы применимо высказывание Горацио Уолпола о сардинском дипломате маркизе де Вери:

«Он мертв, но желает еще на день-другой сохранить это в тайне. На больший срок это ему не удалось бы».

Если указанное посредничество, которое едва ли было предпринято всерьез, не удастся, то тогда разыграются битвы не только между наполеоновской тиранией и габсбургским деспотизмом на Минчо, но и битвы за свободу на Одере и Висле. В Калише, в двух милях от прусской границы, уже сконцентрировано огромное количество войск. Один прусский армейский корпус получил приказ идти к Рейну через Ганновер, другой движется на юг, а командирам различных союзных корпусов предложено прибыть на военный совет в Берлин. Все эти мероприятия относятся только к мобилизации авангарда. Армии, которая должна вести борьбу против Франции и России, еще не существует и она может быть набрана только из народа, но не из среды того народа, который декламирует истинно-германские ура-патриотические стихи ура-патриотического Людвига[232], а из среды народа, который поднимается с великой, все уничтожающей энергией революционного воодушевления. Если не удастся пробудить это воодушевление, то гогенцоллернская мобилизация, вооруженное посредничество, объявление войны, ведение самой войны и т. д. будут покоиться на наивных расчетах негра с Золотого берега, который считает, что он нанесет смертельный удар своему врагу, если ему удастся повеситься на воротах его дома.

Написано К. Марксом около 23 июня 1859 г.

Напечатано в газете «Das Volk» № 8, 25 июня 1859 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого