"Равнодушные" - читать интересную книгу автора (Моравиа Альберто)

IV

Мать и дочь вместе поднялись на второй этаж. Мариаграция, до глубины души оскорбленная розыгрышем в холле, хранила мрачное молчание. Вдруг она спросила у Карлы, какие у нее планы на завтра.

— Хочу поиграть в теннис, — ответила Карла. После чего они, не пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам.

У Карлы в комнате горел свет — она забыла его потушить. В белом свете лампы казалось, будто и мебель и постель ждали возвращения хозяйки. Она вошла и сразу же машинально посмотрелась в большое зеркало шкафа. Лицо было таким же, как всегда. Вот только усталые, слегка припухшие глаза лихорадочно блестели. И эти черные круги под глазами, и взгляд мечтательный, полный надежд, смущали Карлу, точно они принадлежали кому-то другому, чужому. Она на миг коснулась руками зеркала, потом отошла и села на кровать. Поглядела вокруг. С виду могло показаться, что в комнате живет четырехлетняя девочка, — мебель была низкой, белой, чистой, стены светлые, в голубую полоску, на маленькой кушетке у окна сидели рядышком забытые куклы с открученными головами, растрепанные, в жалких лохмотьях. Вся обстановка оставалась такой же, как много лет назад. Мариаграция, которой вечно не хватало денег, никак не могла сменить мебель на другую, более подходящую для взрослой девушки. Впрочем, уговаривала себя Мариаграция, Карла и не нуждается в новой мебели. Ведь рано или поздно она выйдет замуж и навсегда покинет виллу.

Поэтому Карла выросла в окружении повидавших виды вещей и игрушек, не менявшихся с тех ранних лет. Однако сама комната давно утратила прежний, по-детски целомудренный вид. Каждый год оставил в ней свой след — безделушки, всякое тряпье. Теперь в комнате было полно вещей, и она стала уютно-интимной, но в самом этом уюте было что-то двусмысленное. Многое могло принадлежать только женщине, — обшарпанный туалетный столик с флаконами духов, пудреницей и губной помадой, и, уж, конечно, розовые подвязки, висевшие на стене возле овального зеркала, а многое — лишь маленькой девочке.

Полный беспорядок — валявшиеся на стульях платья, полупустые флаконы духов на столике, брошенные куда попало туфли — лишь усиливал это двойственное впечатление.

Карла с робким изумлением смотрела на эти вещи, они не пробуждали в ней никаких мыслей. Вот сидит она этим вечером в своей комнате на своей постели, в комнате горит свет — так было и в прежние вечера; все как обычно.

Привычными движениями она сняла туфли, платье, чулки. Раздеваясь, чуть растерянно переводила взгляд с растрепанных кукол на прогнувшуюся под тяжестью вещей вешалку, с туалетного столика на лампу…

Ровный свет, струившийся, казалось, из самих вещей, мягкий, такой домашний, окошко с белоснежными занавесями, укрывавшими комнату от любопытных глаз, придавали Карле приятную, волнующую уверенность. Да, тут не может быть никаких сомнений, она в своем доме, в своей комнатке. Наверно, за стенами дома уже ночь, но ее надежно охраняют от черной тьмы этот ровный свет, эти вещи, и ей кажется, что она одна, одна-одинешенька на всем белом свете.

Она разделась догола и, тряхнув крупной взлохмаченной головой, поднялась, чтобы взять из шкафа новую пижаму. Неслышно ступая босыми ногами, подошла на цыпочках к шкафу. Открыла ящик и, нагибаясь, ощутила, как колышется ее тугая грудь, словно повинуясь особому закону. Выпрямившись, Карла увидела себя в зеркале. Ее поразила неестественность и даже постыдность позы, резкое несоответствие между слишком крупной головой и худыми голыми плечами, которые казались еще более худыми из-за разметавшихся волос. Она взяла зеркальце и поднесла его к затылку, — да, волосы слишком длинные, надо сходить в парикмахерскую.

Она снова принялась разглядывать свое тело… Увы, ноги внизу чуточку кривоваты, но лишь чуть. А грудь… грудь — чересчур полная. Карла слегка приподняла ее обеими руками, вот так было бы куда красивее. Она повернулась, чтобы рассмотреть спину.

И тут, стремясь получше разглядеть через плечо спину, она внезапно подумала: «Как я могу так легкомысленно вести себя, когда в моей жизни происходят такие важные события?» Сегодня, совсем недавно, Лео поцеловал ее. Она поставила зеркало на место и подошла к постели.

Села, и какое-то время сидела неподвижно, уставясь в пол. «Начинается новая жизнь», — подумала она. Вскинула голову, внезапно ей почудилось, что эта мирная, чистая, целомудренная комната и ее, Карлы, нелепые и глупые привычки составляют единое целое, живут одной с ней жизнью. А теперь она, бездумно и подло, готова предать самое себя.

«Скоро мы простимся навсегда», — еле слышно проговорила она с печальной, тревожной улыбкой и, сидя на краю постели, слабо помахала рукой окружавшим ее вещам и предметам, точно отплывала на корабле, а они оставались на берегу. Невероятные, дикие, печальные сцены проносились в ее сознании, и ей казалось, что все они роковым образом связаны между собой… «Завтра я отдамся Лео, и начнется новая жизнь… И как раз завтра мой день рождения. Разве это не странно?»

Она вспомнила о матери. «И я уйду с твоим любовником, с твоим любовником, мама». И это совпадение, постыдное соперничество с матерью были Карле приятны. Все должно быть грязным, подлым, низким, здесь не может быть ни истинной любви, ни привязанности, а лишь мрачное ощущение катастрофы. «Пусть разразится скандал, произойдут отвратительные, безобразные сцены ревности, и я навеки погублю себя», — думала Карла. Она сидела, низко опустив голову, а когда, на миг вскинув глаза, увидела свое отражение в зеркале, то, сама не зная отчего, вздрогнула всем телом. Ей хотелось плакать, молиться, на душе была тоска, и ей показалось, что она уже стала падшей женщиной. «Что меня ждет? — повторяла она, уставясь в пол. — Что?»

Но потом эти тоскливые слова перестали действовать на нее. Она вдруг заметила, что она совершенно голая сидит на краю постели и что мысли ее разбегаются. Ровно светила лампа, привычные вещи лежали на привычных местах, от недавнего возбуждения не осталось ничего, кроме горького чувства пустоты. Ей почудилось, что она на какой-то миг ухватила главную нить, но тут же непостижимым образом ее потеряла.

«Будь что будет», — подумала она. Развернула пижаму, лениво надела ее, скользнула под простыни, потушила свет и закрыла глаза.