"Труп в оранжерее" - читать интересную книгу автора (Сэйерс Дороти С.)

Глава 2 ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ КОТ

Некоторые люди придерживаются мнения, что завтрак — лучшая пища дня. Другие, менее здравые, считают, что это худшая пища и что из всех завтраков на неделе худший завтрак — воскресный.

Гости собрались вокруг стола, накрытого для завтрака в охотничьем домике Ридлсдейла, и, судя по их лицам, они не ждали от наступившего дня ничего хорошего. Единственный член собрания, кто не казался ни сердитым, ни смущенным, был преподобный Фредди Арбатнот, занятый молчаливой попыткой вытащить сразу весь скелет из копченой селедки. Само присутствие этой непримечательной рыбы на столе герцогини, накрытом к завтраку, указывало на неорганизованное домашнее хозяйство.

Герцогиня Денверская разливала кофе. Это было одной из ее неприятных обязанностей, и выходившим поздно к завтраку приходилось болезненно осознавать свою лень. Эта женщина с длинной шеей и длинной спиной держала в строгом порядке свои волосы и своих детей. Она всегда была невозмутима, и ее гнев, которому она никогда не позволяла выходить наружу, ощущался от этого еще сильнее.

Полковник и миссис Марчбэнкс сидели рядом. В них не было ничего примечательного, кроме бесстрастной взаимной привязанности. Госпожа Марчбэнкс не была сердита, но она была смущена присутствием герцогини, потому что не могла чувствовать жалость к ней.

Если вы чувствуете жалость к людям, вы называете их «бедная милая старушка» или «бедный милый старина». А если вы не можете назвать герцогиню бедной милой старушкой, вряд ли вы будете сочувствовать ей должным образом. Это и смущало миссис Марчбэнкс. Полковник был одновременно растерян и рассержен: растерян — потому что не знал, о чем говорить в доме, хозяин которого арестован за убийство; рассержен — как-то смутно, как раненое животное, потому что неприятные вещи, наподобие этой, не имели никакого права нарушать охотничий сезон.

Миссис Петтигру-Робинсон была не только сердита, но и оскорблена. Еще будучи девочкой, она прочла и запомнила девиз, отпечатанный на школьной бумаге для заметок: Quocunque hon-esta. Она всегда думала, что неправильно позволять вашему разуму останавливаться на чем-либо, что не было действительно стоящим. В возрасте средних лет она все еще считала обязательным для себя игнорировать статьи в газетах, которые были озаглавлены примерно так: «Нападение на школьного учителя в Криклвуде»; «Смерть в пинте портера»; «75 фунтов за поцелуй»; или «Она называла его муженьком». Она говорила, что не может понять, что хорошего вам принесет знание о таких вещах. Она сожалела о том, что согласилась посетить охотничий домик в Ридлсдейле в отсутствие герцогини. Ей никогда не нравилась леди Мэри; она считала ее не лучшим образцом современной независимой молодой женщины; кроме того, она слышала об инциденте, связанном с большевиками, который произошел в то время, как леди Мэри работала медсестрой в Лондонском военном госпитале. И при этом госпожу Петтигру-Робинсон вообще не интересовал капитан Дэнис Кэткарт. Ей не нравилось, когда молодые люди были так откровенно красивы. Но, конечно, из-за того, что мистер Петтигру-Робинсон хотел приехать в Ридлсдейл, ей пришлось поехать вместе с ним. Она не была виновата в неудачном результате этой поездки.

И мистер Петтигру-Робинсон был весьма сердит — сердит из-за того, что детектив из Скотланд-Ярда отверг его предложение помочь обыскать дом на предмет следов. Так как пожилой человек обладал некоторым опытом в этих вопросах (мистер Петтигру-Робинсон был членом городского магистрата графства), он сам предложил себя в его распоряжение. Мало того, что тот был краток с ним, он грубо приказал ему выйти из оранжереи, где он (мистер Петтигру-Робинсон) восстанавливал подробности дела с точки зрения леди Мэри.

Весь этот гнев и смущение могли причинить меньше неприятностей компании, если бы дело не ухудшалось присутствием самого детектива, тихого молодого человека в твидовом костюме, который ел карри на одном конце стола рядом с мистером Мурблсом, адвокатом. Этот человек прибыл из Лондона в пятницу, дал указания местной полиции и сильно разошелся во мнении с инспектором Крейксом. Он скрывал информацию следствия, которая, если предать ее огласке, могла помешать аресту герцога. Он бесцеремонно задержал всю несчастную компанию под предлогом повторного опроса, и поэтому все находились под замком в это ужасное воскресенье; он заложил краеугольный камень своих нарушений, оказавшись близким другом лорда Питера Уимзи, вследствие чего ему была предоставлена кровать в доме егеря и завтрак в охотничьем домике.

Мистер Мурблс, который был человеком весьма пожилым и имел слабое пищеварение, прибыл в спешке в четверг ночью. Он обнаружил, что расследование было проведено ненадлежащим образом, а его клиент ужасно несговорчив.

Все свое время он посвятил поискам сэра Импи Биггса, К.С., который исчез на выходные, не оставив никакого адреса. Он ел небольшой сухой тост и был склонен испытывать симпатию к детективу, который называл его сэром и подавал ему масло.

— Кто-нибудь хочет посетить церковь? — спросила герцогиня.

— Мы с Теодором хотели бы пойти, — сказала миссис Петтигру-Робинсон, — если это не доставит слишком много неприятностей, вполне можно прогуляться. Это не так уж далеко.

— Это добрых две с половиной мили, — буркнул полковник Марчбэнкс.

Мистер Петтигру-Робинсон посмотрел на него с благодарностью.

— Вы, конечно же, поедете на машине, — сказала герцогиня. — А я пойду пешком.

— Вы? — спросил преподобный Фредди. — Я хочу сказать, вас не смущает, что на вас будут пялиться?

— Ну что вы, Фредди, — сказала герцогиня, — разве это имеет значение?

— Хорошо, — сказал преподобный Фредди, — я хочу сказать, эти невежи здесь все социалисты и методисты…

— Если они — методисты, — заметила миссис Петтигру-Робинсон, — их не будет в церкви.

— Не будет? — парировал преподобный Фредди. — Готов поспорить, что они появятся там, если будет на что посмотреть. Для них это интереснее, чем похороны.

— Конечно, — сказала миссис Петтигру-Робинсон, — у каждого есть свои обязанности в этом деле, безотносительно наших частных чувств, — особенно сегодня, когда люди так ужасно слабы.

Она поглядела на преподобного Фредди.

— Ну как знаете, миссис П., — сказал юноша дружелюбно. — Я хочу сказать, что если эти гады доставят вам неприятности, не обвиняйте меня.

— Никто не собирается обвинять вас, Фредди, — сказала герцогиня.

— Я имею в виду тон высказывания, — сказал преподобный Фредди.

— А что вы думаете, мистер Мурблс? — спросила ее светлость.

— Я считаю, — сказал адвокат, аккуратно помешивая свой кофе, — что, хотя ваше намерение весьма замечательное и делает вам честь, моя дорогая леди, все же мистер Арбатнот прав, говоря, что это может повлечь для вас некоторую — э-э… неприятную огласку. Э-э… я сам всегда был искренним христианином, но я не чувствую потребности выставлять себя напоказ при таких очень болезненных обстоятельствах.

Мистер Паркер напомнил себе изречение лорда Мельбурна.

— Ну, в конце концов, — сказала миссис Марчбэнкс, — как справедливо заметила Хелен, какое это имеет значение? Ведь нам нечего стыдиться. Произошла глупая ошибка, конечно, но я не вижу, почему любой, кто этого хочет, не должен идти в церковь.

— Конечно, нет, конечно, нет, моя дорогая, — сказал полковник сердечно. — Мы могли бы заглянуть в самих себя, да, дорогая? Пройдемся до церкви и послушаем проповедь. Я думаю, что это хорошая идея. Во всяком случае, это покажет, что мы не верим, что старина Денвер мог сделать нечто ужасное.

— Ты забываешь, дорогой, — сказала его жена, — я обещала побыть дома с Мэри, бедной девочкой.

— Конечно, конечно… Глупо с моей стороны, — сказал полковник. — Как она?

— Она не спала прошлой ночью, бедное дитя, — вздохнула герцогиня.

— Возможно, ей удастся немного поспать сегодня утром. Это был для нее удар.

— Доказывающий, что нет худа без добра, — добавила миссис Петтигру-Робинсон.

— Моя дорогая! — воскликнул ее муж.

— Интересно, когда мы получим известие от сэра Импи, — сказал полковник Марчбэнкс торопливо.

— Да, действительно, — простонал мистер Мурблс. — Я рассчитываю, что он окажет влияние на герцога.

— Конечно, — сказала миссис Петтигру-Робинсон, — он должен высказаться — для общей пользы. Он должен рассказать, что делал на улице в то время. А если не расскажет, это в любом случае должно быть выяснено. Боже мой! Ведь не зря же явились эти детективы, не так ли?

— Неблагодарная у них задача, — сказал мистер Паркер внезапно. Он ничего не говорил в течение долгого времени, и все подскочили от неожиданности.

— Тогда, — сказала миссис Марчбэнкс, — я надеюсь, вы докопаетесь до истины очень быстро, мистер Паркер. Может быть, вы уже все выяснили, но скрываете от нас, кто является настоящим уби… преступником.

— Не совсем, — сказал мистер Паркер, — но я сделаю все от меня зависящее, чтобы поймать его. Кроме того, — добавил он с усмешкой, — мне, вероятно, окажут некоторую помощь в работе.

— Кто? — спросил мистер Петтигру-Робинсон.

— Шурин его светлости.

— Питер? — спросила герцогиня. — Мистер Паркер, должно быть, удивлен, что у нас в семье есть любитель сыска, — добавила она.

— Вовсе нет, — сказал Паркер. — Уимзи мог стать одним из лучших детективов в Англии, если бы не ленился. Только мы не можем связаться с ним.

— Я отправил телеграмму в Аяччо — до востребования, — сказал мистер Мурблс, — но не знаю, когда он, возможно, позвонит туда. Он не сказал, когда возвращается в Англию.

— Он чудак, — бестактно сказал преподобный Фредди, — но сейчас его место здесь, не так ли? Я хочу сказать, если что-нибудь случается со старым герцогом, он глава семейства, пока малыши не достигнут совершеннолетия.

В ужасной тишине, которая последовала за этим замечанием, все отчетливо услышали звук трости, со стуком поставленной на подставку для зонтиков.

— Интересно, кто там, — сказала герцогиня. Дверь легко открылась.

— Доброе утро, дорогие друзья, — бодро сказал вновь прибывший. — Как поживаете? Привет, Хелен! Полковник, вы должны мне полкроны с сентября прошлого года. Доброе утро, миссис Марчбэнкс, доброе утро, миссис П. Итак, мистер Мурблс, как вам нравится эта сви… ужасная погода? Не утруждайте себя вставанием, Фредди; я просто терпеть не могу причинять вам неудобство. Паркер, старина, какой же ты, черт побери, надежный старый воробей! Всегда на месте, как эта доступная мазь. Позвольте спросить, вы уже закончили завтракать? Я хотел встать пораньше, но так храпел во сне, что Бантеру стало жаль будить меня. Я чуть было не явился вчера вечером, только мы прибывали не раньше 2.00, и я подумал, что вы не слишком бы обрадовались столь неурочному появлению. А, что, полковник? Самолетом от Парижа до Лондона — потом из Норд-Иста до Норталертона — затем чертовски плохие дороги на всем остальном пути, и прокол шины как раз перед Ридлсдейлом. Ужасно неудобная кровать в «Лорд ин Глори»; я подумал, что успею на последнюю сосиску здесь, если мне повезет. Что? Воскресное утро в английском семействе и никаких сосисок? Господи, благослови мою душу, куда катится мир, а, полковник? Скажите, Хелен, что делал и куда ходил все это время старина Джеральд? Ты не должна была оставлять его одного, ты же знаешь — он всегда навредит себе. Что это? Карри? Благодарю, дружище. Право, не стоит так жадничать; я путешествовал в течение трех дней. Фредди, передай тост. Прошу прощения, миссис Марчбэнкс? О, вполне, да; Корсика была совершенно восхитительна — крутом черноглазые парни с ножами за поясами и очень красивыми девушками. Старина Бантер регулярно встречался с дочерью владельца одной гостиницы. Вы знаете, он ужасно влюбчивый старикан. Никогда бы не подумали, правда? Любовь! Я хочу есть. Послушай, Хелен, я хотел привезти тебе китайских блинов из Парижа, но узнал, что старина Паркер добрался раньше меня до кровавых пятен, поэтому мы упаковали свои вещи и смылись оттуда.

Миссис Петтигру-Робинсон поднялась.

— Теодор, — сказала она, — я думаю, нам пора собираться в церковь.

— Я прикажу подать машину, — сказала герцогиня. — Питер, конечно, я ужасно рада видеть тебя. То, что ты не оставил никакого адреса, было очень неудобно. Можешь звонить, куда тебе угодно. Жаль, что ты не приехал раньше, чтобы увидеть Джеральда.

— Это ничего, — бодро сказал лорд Питер. — Я поищу его в тюрьме. Знаешь, это довольно хорошая идея держать чьи-либо преступления в семействе; появляется так много возможностей. Мне жаль бедняжку Полли. Как она?

— Ее нельзя тревожить сегодня, — сказала герцогиня решительно.

— Ничего подобного, — сказал лорд Питер, — она выдержит. Сегодня мы с Паркером получим огромное удовольствие. Он покажет мне все кровавые следы. Все в порядке, Хелен, это не сквернословие, это качественное прилагательное. Я надеюсь, что они не все смыты, не так ли, старина?

— Нет, — сказал Паркер, — я накрыл большинство из них цветочными горшками.

— Тогда передайте хлеб и джем, — сказал лорд Питер, — и расскажите мне об этом деле.

Отъезд общества, посещающего церковь, несколько разрядил обстановку.

Миссис Марчбэнкс, тяжело ступая, прошла наверх, чтобы сообщить Мэри о прибытии Питера, а полковник закурил большую сигару. Преподобный Фредди поднялся, потянулся, придвинул кожаное кресло к камину и сел, положив ноги на медную каминную решетку, в то время как Паркер обошел вокруг и налил себе еще одну чашку кофе.

— Я полагаю, вы видели газеты, — сказал он.

— О, да, я прочитал протокол допроса, — сказал лорд Питер. — Простите мне это высказывание, но я думаю, вы весьма подпортили дело.

— Это было позорно, — сказал мистер Мурблс, — позорно. Следователь вел себя совершенно ненадлежащим образом. Делать подобные выводы — вовсе не его дело. Чего можно было ожидать от присяжных, невежественных жителей графства? И детали, которым позволили выплыть! Если бы я мог приехать пораньше…

— Боюсь, что это частично и моя ошибка, Уимзи, — сказал Паркер виновато. — Крейкс весьма обижен на меня. Начальник полиции в Стэпли послал к вам через свою голову, и когда информация распространилась, я побежал к начальнику и попросил дать это дело мне, потому что в случае каких-либо недоразумений или затруднений я смогу разобраться с ними быстрее, чем кто-либо еще. У меня оставалось несколько небольших дел по моему расследованию о фальсификации; спешно закончив их, я освободился только к вечернему экспрессу. К тому времени когда я появился здесь в пятницу, Крейкс и следователь были уже непреклонны и назначили дознание на утро того дня — что было смешно — и все устроили для того, чтобы преподнести свои чертовы улики по возможности наиболее драматично. У меня хватило времени только на то, чтобы бегло осмотреть землю (к сожалению, испорченную следами Крейкса и его местных головорезов), и я действительно ничего не нашел для присяжных.

— Не стоит унывать, — сказал Уимзи. — Я не виню вас. Кроме того, все это делает расследование более интересным.

— Дело в том, — сказал преподобный Фредди, — что мы не нравимся уважаемым следователям. Легкомысленные аристократы и безнравственные французы. Послушайте, Питер, жаль, что вы не застали мисс Лидию Кэткарт. Она бы вам понравилась. Она уехала в Голдерс-Грин и увезла тело с собой.

— Ничего, — сказал Уимзи. — Не думаю, что с телом было что-то трудное для понимания.

— Нет, — сказал Паркер, — медицинское освидетельствование было проведено правильно, но несколько поверхностно. Пуля попала в легкое, и это все.

— Хочу заметить, — сказал преподобный Фредди, — он не стрелял в себя. Я ничего не сказал, не желая ухудшить историю старины Денвера, но, знаете, все эти разговоры о том, что в его стиле было расстроиться и отправиться на тот свет, просто глупость.

— Откуда вы знаете? — спросил Питер.

— Ну, мой дорогой друг, мы с Кэткартом вместе поднимались наверх. Я был в сильном подпитии, кроме того, утром ни один из моих выстрелов не попал в цель, и я проиграл пари с полковником о количестве когтей у кошки, живущей на кухне, поэтому сказал Кэткарту, что этот мир просто чертовски отвратителен или что-то подобное. «Вы не правы, — сказал он, — этот мир чертовски хорош. Я собираюсь завтра пригласить Мэри на свидание, а потом мы поедем жить в Париж, где понимают толк в сексе». Я ответил что-то неопределенное, и он ушел посвистывая.

Паркер выглядел серьезным. Полковник Марчбэнкс прочистил горло.

— Хорошо-хорошо, — сказал он. — О таких людях, как Кэткарт, не спорят, не спорят вовсе. Он вырос во Франции, вы знаете, и совсем не похож на честного англичанина. Всегда вверх-вниз, вверх-вниз! Грустная история. Ладно, ладно, Питер, надеюсь, вы и мистер Паркер проясните это дело. Мы не можем позволить бедному старине Денверу сидеть запертым в тюрьме, вы понимаете, ужасно не повезло бедняге, а дичи так много в этом году. Э-э, я думаю, вы сейчас займетесь расследованием, да, мистер Паркер? Как насчет того, чтобы немного посбивать кегли, Фредди?

— Вы правы, — сказал преподобный Фредди. — Тем не менее вам придется дать мне сотню, полковник.

— Ерунда, ерунда, — сказал ветеран в приподнятом настроении. — Вы сыграли превосходную игру.

После того как мистер Мурблс удалился, Уимзи и Паркер остались сидеть за остатками завтрака лицом друг к другу.

— Питер, — сказал детектив, — не знаю, правильно ли я поступил, приехав. Если вы чувствуете…

— Послушайте, старина, — сказал его друг искренне, — давайте отбросим соображения деликатности. Мы собираемся расследовать это дело, как любое другое. Если выяснится нечто неприятное, я предпочел бы, чтобы это видели вы, а не кто-нибудь другой. Это необыкновенно симпатичное дельце по своему существу, и я собираюсь проделать с ним чертовски хорошую работу.

— Если вы уверены, что это правильно…

— Мой дорогой друг, если бы вас не было здесь, я бы послал за вами. А теперь давайте приступим к делу. Само собой, я отталкиваюсь от предположения, что старина Джеральд не делал этого.

— Я уверен, что не делал, — согласился Паркер.

— Нет, нет, — сказал Уимзи, — это не ваша линия. Никакой спешки, никакой веры на слово. Предполагается, что вы разобьете мои надежды и будете сомневаться относительно всех моих заключений.

— Вы правы! — сказал Паркер. — С чего вы хотели бы начать?

Питер задумался.

— Я полагаю, нам следует начать со спальни Кэткарта, — сказал он.

Спальня была средних размеров, с единственным окном, выходящим на ту же сторону, что и передняя дверь. Кровать была расположена с правой стороны, туалетный столик перед окном. Слева находился камин, перед ним стояло кресло и маленький письменный стол.

— Все оставлено на прежних местах, — сказал Паркер. — У Крейкса хватило ума на это.

— Да, — сказал лорд Питер. — Очень хорошо. Джеральд говорит, что, когда он назвал Кэткарта проходимцем, Кэткарт подскочил, почти опрокинув стол. Это, похоже, письменный стол, значит, Кэткарт сидел в кресле. Да, сидел, потом резко отодвинул его назад и смял ковер. Смотрите! До сих пор все сходится. Теперь — что он там делал? Он не читал, потому что поблизости нет никакой книги, и мы знаем, что он выбежал из комнаты и больше не возвращался. Очень хорошо. Он писал? Нет — лист бумаги девственно чист…

— Он мог писать карандашом, — предложил Паркер.

— Действительно, старый зануда, он мог. Так, если он писал карандашом, то сунул бумагу в карман, когда вошел Джеральд, потому что ее здесь нет; но он этого не делал, так как при нем не было найдено никакой записки; следовательно, он не писал.

— Если он не выбросил записку где-нибудь еще, — сказал Паркер. — Знаете, я осмотрел не всю землю и сделал только самые минимальные подсчеты: если мы принимаем выстрел, который слышал Хардрав в 23.50, за тот самый выстрел, — остается полтора часа, которые еще предстоит объяснить.

— Очень хорошо. Давайте скажем: ничто не указывает на то, что он писал. Это подойдет? Хорошо, тогда…

Лорд Питер достал увеличительное стекло и тщательно исследовал поверхность кресла, прежде чем сесть на него.

— Ничего полезного здесь нет, — сказал он. — Продолжим. Кэткарт сидел там, где сижу я. Он не писал; он… Вы уверены, что в этой комнате ничего не трогали?

— Уверен.

— Потом, он не курил.

— Почему же нет? Он мог бросить окурок сигары или сигареты в огонь, когда вошел Денвер.

— Это не сигарета, — сказал Питер, — иначе бы мы нашли где-нибудь следы — на полу или на решетке. Этот легкий пепел разлетается вокруг. А сигара — вполне подходящий вариант, он мог курить сигару, не оставляя следов, я полагаю. Но надеюсь, он этого не делал.

— Почему?

— Потому что, старина, я предпочел бы, чтобы в показаниях Джеральда было хоть немного правды. Раздраженный человек не предается столь изысканному удовольствию, как курение сигары перед сном, и не собирает пепел с такой тщательностью. С другой стороны, если прав Фредди и Кэткарт испытывал необычное спокойствие и довольство жизнью, это как раз то, чем он бы занимался.

— Вы думаете, что мистер Арбатнот на самом деле выдумал все это? — сказал Паркер задумчиво. — Он не кажется мне способным на такое. Нужно обладать воображением и злобой, чтобы сочинить это, а я действительно не думаю, что он таков.

— Я знаю, — сказал лорд Питер. — Я знаком со стариной Фредди всю свою жизнь, он не обидит и мухи. Кроме того, у него просто ума не хватит, чтобы сочинить такую историю. Но что меня беспокоит, так это то, что Джеральд, наиболее вероятно, тоже не способен придумать эту адельфийскую драму между ним и Кэткартом.

— С другой стороны, — сказал Паркер, — если допустить на мгновение, что он застрелил Кэткарта, у него был стимул изобрести это. Он попытался бы спасти свою голову от… я хочу сказать, когда на карту поставлено что-нибудь важное, удивительно, как это обостряет ум. И история, будучи довольно неправдоподобной, выдает неопытного рассказчика.

— Истинно, о, король. Да, вы уже поработали над всеми моими открытиями.

— Ничего. Моя голова окровавлена, но не покорена. Кэткарт сидел здесь…

— Так сказал ваш брат.

— Будьте вы прокляты, я говорю, что он сидел; по крайней мере кто-то сидел: он оставил вмятины на подушке.

— Это могло быть ранее днем.

— Чепуха. Их не было весь день. Вы не должны переусердствовать с возражениями, Чарльз. Я говорю, что Кэткарт сидел здесь, и — привет! Привет!

Он наклонился вперед и посмотрел на решетку.

— Здесь есть кое-какие остатки сожженной бумаги, Чарльз.

— Я знаю. Я был ужасно возбужден этим фактом вчера, но заметил то же самое еще в нескольких комнатах. Они часто позволяют гаснуть огню в спальнях, когда все отсутствуют в течение дня, и вновь зажигают его за час до ужина. Здесь только повар, горничная и Флеминг, понимаете, и у них полно дел с такой большой компанией.

Лорд Питер собирал обугленные фрагменты.

— Мне нечего возразить на ваше предположение, — печально сказал он, — и фрагмент «Морнинг Пост» только подтверждает это. Выходит, Кэткарт сидел здесь за коричневым письменным столом, вообще ничего не делая. Боюсь, так мы далеко не уедем. — Он встал и пошел к туалетному столику.

— Мне нравятся эти черепаховые наборы, — сказал он, — и духи Baiser du Soir тоже очень хорошие. Я таких еще не видел. Надо бы показать их Бантеру. Очаровательный маникюрный набор, не так ли? Вы знаете, что мне нравится быть чистым, опрятным и все такое, но Кэткарт был человеком, который всегда выглядел слишком хорошо. Бедняга! И будет похоронен в Голдерс-Грине в конце концов. Я видел его только один или два раза, и он произвел на меня впечатление человека, знающего обо всем, о чем можно было знать. Я был весьма удивлен тем, что сестра полюбила его, но, к сожалению, оказалось, что я знаю ужасно мало о Мэри. Понимаете, она на пять лет моложе меня. Когда началась война, она только что окончила школу и уехала в Париж. Я присоединился к армии, а она вернулась и работала медсестрой и социальным работником, поэтому мы редко виделись. В то время она была весьма увлечена новыми веяниями о миропорядке и многого не говорила мне. Она влюбилась в какого-то пацифиста, который, я думаю, просто вскружил ей голову. Затем я был болен, вы знаете, и после того, как я получил отставку у Барбары, мне не особенно хотелось заботиться о сердечных делах кого-то еще, а потом я увлекся делом о бриллиантах Аттенхари — и вот результат: я необыкновенно мало знаю о своей собственной сестре. Но, похоже, ее предпочтения изменились. Моя мать говорила, что Кэткарт был обаятельным; предполагаю, это означает, что он пользовался популярностью у женщин. Ни один мужчина не может видеть этого в другом мужчине, но мама обычно бывает права. Что стало с бумагами этого парня?

— Он оставил здесь очень немного, — ответил Паркер. — Есть чековая книжка на счет в отделении «Кокс Черинг-кросс», но она новая и от нее мало толку. Очевидно, у него была небольшая сумма на текущем счете Для удобства, когда он бывал в Англии. Чеки главным образом для себя, иногда на имя портного или для гостиницы.

— Какая-нибудь банковская расчетная книжка?

— Я думаю, что все его важные бумаги находятся в Париже. У него там квартира, где-то около реки. Мы связались с парижской полицией. У него была комната в Олбани. Я велел им опечатать ее до моего приезда. Я собирался поехать завтра в город.

— Да, это было бы неплохо. Быть может, есть бумажник?

— Да; вот, пожалуйста. Около 30 фунтов разными банкнотами, карточка виноторговца и счет за пару брюк для верховой езды.

— Никакой корреспонденции?

— Ни записки.

— Видимо, — сказал Уимзи, — он был из тех людей, которые не хранят письма. Слишком хорош их инстинкт самосохранения.

— Да. Я опросил слуг насчет его писем, между прочим. Они сказали, что он получал много писем, но никогда не хранил их. Они ничего не могли сообщить мне об отправляемых им письмах, потому что все исходящие письма опускаются в почтовый мешок, который относят на почту, как он есть, или передают почтальону, когда — или если — он заходит. Общее впечатление таково, что он писал мало. Горничная сказала, что никогда не находила в корзине для ненужных бумаг ничего, о чем можно было бы сказать.

— Хорошо, это необыкновенно полезная информация. Подождите минутку. Вот его авторучка. Очень красивая, в золотом корпусе. Вот это да! Совершенно пуста. Хорошо, но я не знаю, что из этого следует. Никакого карандаша здесь нет, кстати. Думаю, вы ошибаетесь, предполагая, что он писал письма.

— Я ничего не предполагаю, — сказал Паркер мягко. — Я осмелюсь сказать, что вы правы.

Лорд Питер оставил туалетный столик, просмотрел содержание платяного шкафа и перевернул две или три книги на тумбочке рядом с кроватью.

— «La Rotisserie de la Reine Pedauque», «L'Anneau d'Amethyste», «South Wind» (наш юный друг имеет интересный вкус), «Chronique d'un Cadet de Coutras» (еще чего не хватало, Чарльз!), «Маnоn Lescaut». Хм-м! Есть ли этой комнате что-нибудь еще, что я должен осмотреть?

— Думаю, нет. Куда вы хотели бы пойти теперь?

— Мы последуем вниз. Подождите минутку. Кто расположился в других комнатах? Ах, да. Вот комната Джеральда. Хелен в церкви. Войдем внутрь. Сейчас, конечно, она вычищена и вымыта и вообще сделана непригодной для расследования.

— Боюсь, что так. Я едва смог удержать герцогиню, чтобы она не входила в свою спальню.

— Нет. Вот окно, из которого кричал Джеральд. Хм-м! В решетке камина — ничего, так, естественно, огонь с тех пор зажигали. Интересно, куда Джеральд дел то письмо, от Фриборна, я имею в виду.

— Никому не удалось добиться никаких сведений о письме, — сказал Паркер. — Мистер Мурблс провел с герцогом много неприятных часов, но тот упорно утверждает, что уничтожил его. Мистер Мурблс говорит, что это абсурдно. Вот так. Если бы он собирался выдвинуть такое обвинение против жениха своей сестры, ему понадобилось бы какое-нибудь доказательство в его безумии, не так ли? Или он один из тех римских братьев, которые говорят просто: «Как глава семейства, я заявляю протест против заключения брака, и этого достаточно»?

— Джеральд, — сказал Уимзи, — хороший, приличный, добропорядочный, всесторонне образованный ученик привилегированного частного учебного заведения Для мальчиков и отвратительная задница. Но я не думаю, что у него настолько средневековые замашки.

— Но если у него есть это письмо, почему бы не предъявить его?

— В самом деле — почему? Письма от старых друзей по колледжу, живущих в Египте, как правило, не содержат компромата.

— А вам не кажется, — предложил Паркер неуверенно, — что этот мистер Фриборн упоминает в своем письме какую-либо старую — э-э — запутанную ситуацию, о которой ваш брат не желал бы рассказывать герцогине?

Лорд Питер сделал паузу, рассеянно рассматривая ряд ботинок.

— Это мысль, — сказал он. — Таких случаев — единицы, притом Хелен выдумала большинство из них. — Он задумчиво свистнул. — Однако когда речь идет о виселице…

— Вы предполагаете, Уимзи, что вашего брата действительно ждет виселица? — спросил Паркер.

— Я думаю, Мурблс дал ему это понять довольно прямо, — сказал лорд Питер.

— Весьма. Но неужели он действительно думает — воображает, — что возможно повесить английского пэра за убийство на основании косвенных улик?

Лорд Питер подумал об этом.

— Воображение не является сильной стороной Джеральда, — признал он. — Как вы считаете, пэров все-таки вешают? Их нельзя казнить на Тауэр-Хилл или еще что-то?

— Я изучу этот вопрос, — сказал Паркер, — но графа Феррерса действительно повесили в 1760-м.

— В самом деле? — спросил лорд Питер. — Ну да, за то, что старый язычник сказал относительно Евангелия, но, в конце концов, это было давным-давно и, будем надеяться, это неправда.

— Это правда, — сказал Паркер, — и он был рассечен и анатомирован впоследствии. Но эта часть экзекуции устарела.

— Мы сообщим Джеральду об этом, — сказал лорд Питер, — и убедим его отнестись к делу серьезно. В какие ботинки он был обут в среду ночью?

— Вот в эти, — сказал Паркер, — но глупцы вымыли их.

— Да, — сказал лорд Питер горько. — М-м! Довольно тяжелый ботинок со шнуровкой — такие способствуют приливу крови к голове.

— На нем также были легинсы, — сказал Паркер, — вот они.

— Довольно тщательные приготовления для прогулки по саду. Но, как вы только что собирались сказать, ночью было сыро. Мне нужно спросить Хелен, страдал ли Джеральд когда-либо от бессонницы.

— Я спрашивал. Она сказала, что это случалось не регулярно, но у него иногда болели зубы, из-за чего он не спал.

— Это, однако, обычно не заставляет человека выводить из дома в холодную ночь. Хорошо, давайте спустимся вниз.

Они прошли через бильярдную, где полковник проводил сенсационную серию удачных ударов, а затем в примыкающую к ней маленькую оранжерею.

Лорд Питер уныло посмотрел на хризантемы и коробки с луковицами.

— Эти проклятые цветы выглядят весьма здоровыми, — сказал он. — Вы хотите сказать, что впускали сюда садовника каждый день, чтобы поливать их?

— Да, — сказал Паркер извиняющимся тоном, — я впускал. Но ему было строго приказано ходить только по этим настилам.

— Хорошо, — сказал лорд Питер. — Тогда поднимите их и давайте займемся делом.

Приставив лупу к глазу, он осторожно ползал по полу.

— Они все прошли этим путем, я полагаю, — сказал он.

— Да, — сказал Паркер. — Я идентифицировал большинство следов. Люди входили и выходили. Вот следы герцога. Он входит снаружи. Он спотыкается о тело. — Паркер открыл внешнюю дверь и поднял какое-то покрытие, чтобы показать продавленный участок гравия с пятнами крови. — Он становится на колени рядом с телом. Вот отпечатки коленей и пальцев ног. Потом он входит в дом через оранжерею, оставляя явные следы черной грязи и гравия как раз перед дверью.

Лорд Питер осторожно присел на корточки над следами.

— Очень удачно, что гравий здесь такой мягкий, — сказал он.

— Да. Только этот участок. Садовник рассказал мне, что он сильно растаптывается и становится грязным именно здесь из-за того, что он приходит сюда наполнять лейки из лохани с водой. Лохань каждый раз наполняют из колодца, а затем носят воду в лейках. Гравий стал совсем негоден в этом году, и поэтому несколько недель назад насыпали новый.

— Жаль, что они не обновили гравий на всей дорожке, — пробормотал лорд Питер, неуклюже балансируя на маленьком кусочке дерюги. — Так, до этого места видны следы старины Джеральда. А вот здесь прошел какой-то слон. Кто это?

— О, это констебль. Он ничто. А эта каучуковая подошва с подметкой принадлежит Крейксу. Он здесь повсюду прошелся. Эти хлюпающие следы принадлежат шлепанцам мистера Арбатнота, а галоши — мистеру Петтигру-Робинсону. Мы можем оставить все это. Но посмотрите вот сюда, как раз на пороге след женщины в тяжелой обуви. Я выяснил, что он принадлежит леди Мэри. Вот он снова, только у края колодца. Она вышла, чтобы осмотреть тело.

— Похоже на то, — сказал Питер, — а затем она вошла снова с несколькими камешками красного гравия на ботинках. Да, правильно. Дальше!

С внешней стороны оранжереи было несколько полок для маленьких растений, а под ними влажная и темная клумба с землей, покрытой, в соответствии с тягучей и томной модой, похожими на веревки кактусами и отдельными кустиками папоротника-адианхума, замаскированная рядом больших хризантем в горшках.

— Что вы нашли? — спросил Паркер, видя, что его друг вглядывается в это зеленое убежище.

Лорд Питер высунул свой длинный нос из расщелины между двумя горшками и сказал:

— Что здесь стояло?

Паркер поспешил к тому месту. Там, среди кактусов, отчетливо виднелся след какого-то продолговатого предмета, углы которого были скрыты из поля зрения на земле позади горшков.

— Хорошо, что садовник Джеральда — не из тех добросовестных вредителей, которые не могут оставить кактус один на зиму, — сказал лорд Питер, — иначе бы он аккуратно поднял эти небольшие поникшие соцветия… Ой! Будь проклято это ужасное растение за его темно-красный цвет дикобраза! Измерьте это.

Паркер измерил.

— Два с половиной фута на шесть дюймов, — сказал он. — И довольно тяжелый предмет, потому что он продавил землю и сломал растения рядом. Может, это кусок чего-нибудь?

— Я думаю, нет, — сказал лорд Питер. — След кажется глубже с дальней стороны. Видимо, это нечто громоздкое, поставленное на ребро и прислоненное к стеклу. Если вы спросите о моем личном мнении, я предположу, что это был чемодан.

— Чемодан! — воскликнул Паркер, — почему чемодан?

— В самом деле — почему? Я думаю, мы можем предположить, что он не простоял здесь долго. Он был бы отчетливо виден днем. Но кто-то мог очень легко запихнуть его сюда, если бы был застигнут с ним — скажем, в три часа ночи — и не хотел, чтобы он был замечен.

— Тогда возникает вопрос: когда же его убрали?

— Почти сразу же, надо сказать. Во всяком случае, перед рассветом, иначе даже инспектор Крейкс не смог бы не заметить его.

— Это не чемоданчик доктора, я полагаю?

— Нет, если доктор не дурак. Зачем помещать чемоданчик в неудобное, влажное и грязное место за пределами дорожки, когда все законы разума подсказали бы ему расположить его рядом с телом? Нет, если Крейкс или садовник не оставляли тут свои вещи, то их могли оставить здесь в среду ночью только Джеральд, Кэткарт — или, я предполагаю, Мэри. Больше никого нельзя заподозрить в том, что им было что прятать.

— Вы не назвали, — сказал Паркер, — еще одного человека.

— Кого же?

— Неизвестного.

— Кто он?

Вместо ответа мистер Паркер гордо ступил к ряду деревянных рам, тщательно укрытых настилами.

Отодвинув их в сторону с видом епископа, торжественно открывающего памятник, он показал V-образную линию следов.

— Вот эти, — сказали Паркер, — не принадлежат никому из тех, кого я здесь видел.

— Ура! — воскликнул Питер.

Затем вниз от края крутого выступа

Они отслеживали следы маленьких ног

(только эти были довольно большие).

— Не все так складно, — сказал Паркер, — это больше похоже на другой случай:

Они следовали от грубого мотка веревки,

Эти следы один за другим.

В середину обшивки;

А дальше не было ни одного!

— Великий поэт, Вордсворт, — сказал лорд Питер. — Как часто у меня возникало это чувство. Теперь давайте посмотрим. Эти отпечатки ног принадлежат человеку со стертыми каблуками и подметкой на левой внутренней стороне, — они продвигаются с твердой стороны дорожки, на которой нет никаких отпечатков ног; они подходят к телу здесь, где была лужа крови. Я хочу сказать, это довольно странно, вам не кажется? Нет? Возможно, и нет. Нет никаких отпечатков ног под телом? Не могу сказать, тут такое месиво. Хорошо, неизвестный добрался сюда — здесь нога оставила глубокий след. Может, он как раз собирался бросить Кэткарта в колодец? Он слышит звук; он вздрагивает; он поворачивается; он бежит на цыпочках — в кустарник, ей-богу!

— Да, — сказал Паркер, — и следы выведут на одну из заросших травой дорожек в лесу, а там закончатся.

— Хм! Хорошо, мы проследуем за ними позже. А теперь давайте посмотрим, откуда они пришли?

Два друга вместе двинулись по дорожке, ведущей прочь от дома. Гравий, за исключением небольшого участка перед оранжереей, был старым и твердым, и на нем оставались лишь слабые отпечатки — еще и потому, что последние несколько дней шел дождь. Паркер, однако, смог убедить Уимзи, что там были явные следы перемещения тела и пятна крови.

— Какого вида пятна крови? Мазки?

— Да, мазки в основном. Галька тоже смещена по всему пути, а здесь, смотрите, кое-что необычное.

Это был ясный след ладони мужской руки, глубоко отпечатавшийся в земле на границе с травой, пальцы указывали в сторону дома. На дорожке виднелись две длинные борозды. На траве, отделяющей дорожку от клумбы, была кровь, а край травы был нарушен и вытоптан.

— Мне это не нравится, — сказал лорд Питер.

— Пугающе, не так ли? — согласился Паркер.

— Бедняга! — воскликнул Питер. — Он приложил определенное усилие, чтобы опереться здесь. Это объясняет кровь у двери оранжереи. Но что за дьявол тянет труп, который еще не совсем мертв?

На расстоянии нескольких ярдов дорожка соединялась с подъездной дорогой. Вдоль нее начинался густой лес. В точке пересечения этих двух дорог были еще какие-то неясные следы, которые примерно через двадцать ярдов уходили в чашу. Здесь когда-то упало большое дерево и образовало небольшую лужайку; сейчас посреди нее был аккуратно разложен брезент, закрепленный колышками. Воздух был наполнен запахом грибов и прелых листьев.

— Место трагедии, — сказал Паркер кратко, откатывая в сторону брезент.

Лорд Питер печально поглядел вниз. Закутанный в пальто и толстый серый шарф, со своим длинным, узким лицом он был похож на печального аиста.

Извивающееся тело умирающего разметало опавшие листья и оставило углубление в промокшей земле. В одном месте более темный цвет земли указывал, где в нее впиталась большая лужа крови, а желтые листья испанского тополя ржавели не осенними красками.

— Здесь нашли носовой платок и револьвер, — сказал Паркер. — Я искал отпечатки пальцев, но дождь и грязь все уничтожили.

Уимзи вытащил свою лупу, лег и, медленно ползя на животе, провел личный осмотр всего места. Паркер безмолвно следовал за ним.

— Он ходил взад-вперед в течение некоторого времени, — сказал лорд Питер. — Он не курил. Он что-то обдумывал или ожидал кого-то. Что это? Ага! Вот и снова нога нашего № 10, пришедшего с той стороны, где начинается лес. Никаких признаков борьбы. Это странно! Кэткарт был застрелен с близкого расстояния, не так ли?

— Да, выстрел опалил пластрон его рубашки.

— Наверное. Почему он спокойно стоял, когда в него стреляли?

— Мне кажется, — сказал Паркер, — что, если у него была назначена встреча с № 10, значит, это был кто-то, кого он знал, кто мог подойти близко к нему, не вызвав подозрения.

— Тогда разговор был дружеским — со стороны Кэт-карта по крайней мере. Но здесь неувязка с револьвером. Как № 10 завладел револьвером Джеральда?

— Дверь оранжереи была открыта, — сказал Паркер неуверенно.

— Никто не знал об этом, кроме Джеральда и Флеминга, — парировал лорд Питер. — Кроме того, может, вы хотите сказать, что № 10 вошел здесь, прошел в кабинет, взял револьвер, вышел обратно и застрелил Кэткарта? Эта гипотеза кажется неуклюжей. Если он собирался стрелять, почему сразу не пришел вооруженным?

— Более вероятным кажется, что Кэткарт принес револьвер, — сказал Паркер.

— Тогда почему нет никаких признаков борьбы?

— Возможно, Кэткарт застрелился, — сказал Паркер.

— Тогда зачем № 10 тащить его на видное место, а затем убегать?

— Подождите минутку, — сказал Паркер. — Как это происходило? У № 10 назначена встреча с Кэткартом, допустим, чтобы шантажировать его. Он, так или иначе, дает ему понять о своем намерении между 21.45 и 22.15. Это объяснило бы изменение в поведении Кэткарта и подтвердило бы правдивость слов и мистера Арбатнота, и герцога. Кэткарт в бешенстве выбегает из дома после ссоры с вашим братом. Он является сюда на встречу. Он ходит взад-вперед, ожидая № 10. № 10 приходит и ведет переговоры с Кэткартом. Кэткарт предлагает ему деньги. № 10 требует большего. Кэткарт говорит, что у него Действительно нет этих денег. № 10 угрожает все рассказать. Кэткарт парирует: «В таком случае можете отправляться к дьяволу. Я тоже иду туда». Кэткарт, который предварительно завладел револьвером, стреляет в себя. № 10 охвачен раскаянием. Он видит, что Кэткарт еще жив. Он поднимает его и частично тянет, частично несет к дому. Он физически меньше Кэткарта и не очень сильный, и ему трудно справиться с этим делом. Едва они добрались до двери оранжереи, как Кэткарт окончательно истек кровью и испустил дух. № 10 внезапно осознает, что его нахождение один на один с трупом в 3.00 потребует некоторого объяснения в глазах других. Он кладет Кэткарта на землю и дает деру. Входит герцог Денверский и спотыкается о тело. Неожиданная сцена.

— Хорошо, — сказал лорд Питер, — это вполне правдоподобно. Но когда, как вы считаете, это случилось? Джеральд нашел тело в 3.00; доктор был здесь в 4.30 и сказал, что Кэткарт был мертв уже несколько часов. Примем это к сведению. Тогда как быть с выстрелом, который моя сестра слышала в три часа?

— Послушайте, старина, — сказал Паркер, — я не хочу показаться грубым по отношению к вашей сестре. Можно мне так выразиться? Я предполагаю, что выстрел в 3.00 был сделан браконьерами.

— Браконьеры, во что бы то ни стало, — сказал лорд Питер. — Да, в самом деле, Паркер, думаю, это может быть связано с ними. Давайте примем временно это объяснение. Теперь наша первоочередная задача — найти № 10, так как он может засвидетельствовать тот факт, что Кэткарт совершил самоубийство, а это, касательно моего брата, единственное, что доказывает его невиновность. Но для удовлетворения моего собственного любопытства я хотел бы знать, чем № 10 шантажировал Кэткарта? Кто прятал чемодан в оранжерее? И что Джеральд делал в саду в три часа?

— Хорошо, — сказал Паркер, — давайте же выясним, откуда прибыл № 10.

— Эй, эй! — крикнул Уимзи, когда они вновь обратились к следу. — Вот кое-что, вот это по-настоящему ценная находка, Паркер!

Среди грязи и опавших листьев он отыскал крошечный, блестящий предмет — нечто белое и зеленое сверкнуло между кончиками его пальцев.

Это была небольшая подвеска для женского браслета — крошечный бриллиантовый кот с глазами из яркого изумруда.