"Семеро солдатиков" - читать интересную книгу автора (Яковлев Юрий)
Скучающий без друзей семилетний Олежка написал письмо в газету с просьбой прислать ему оловянных солдатиков. Но вместо их, в деревню пришли семеро настоящих солдат. И жизнь мальчика изменилась.
В 1982 году на киноэкраны вышел замечательный фильм, снятый по этой сказке Эдуардом Бочаровым.
 |
Обычно люди получают по одному письму в месяц, а то и полгода ждут весточки.
В редакцию журнала ежедневно приходит тысяча писем, а случается и поболее. Письма привозят с почты в больших бумажных мешках. Читайте и отвечайте!
Напишите письмо в журнал, и вы получите ответ, напечатанный на пишущей машинке: «
История, которую я хочу вам рассказать, началась в отделе писем детского журнала. В большом бумажном мешке, среди тысячи писем оказалось такое:
«
На конверте с зеленой маркой той же рукой был написан обратный адрес: село Петушки, дом 17.
Это письмо никого особенно не удивило. В отделе писем привыкли ко всякому. Круглолицая Лариса Кумачева заложила в машинку чистый лист бумаги, и ее пальцы быстро забегали по круглым клавишам: тук, тук, тук...
«
И тут к Ларисе подошла студентка-практикантка Ия и сказала:
— Простите, можно, я отвечу Оле, которая мальчик?
Лариса удивленно посмотрела на худенькую девушку, скорее похожую на школьницу, чем на студентку, и протянула ей конверт с зеленой маркой.
Весь вечер Ия сочиняла ответ мальчику Оле. Это было нелегким делом. Девушке показалось, что письмо получается сухим и не принесет утешения. В который раз она рвала листок на мелкие клочки и принималась писать снова.
За этим занятием ее застал вернувшийся со службы папа — командир десантников. Он прочитал письмо мальчика и задумался. Вдруг лицо командира просветлело, и он сказал дочери:
— Я, кажется, что-то придумал.
— Ты напишешь ему ответ? — обрадовалась Ия.
— Я отвечу ему, — уклончиво сказал папа.
И долго еще ходил по комнате, вполголоса напевая старую военную песню.
А на другой день с той же песней по дороге шли солдаты. Их было немного: шестеро рядовых и сержант. Всего семеро. Они шли дружно, в ногу, только один из них, молодой, необученный, то отставал, то, задумавшись, натыкался на идущего впереди. Или путал ногу.
И тогда сержант сердился.
— Рядовой Суббота, — командовал он на ходу. — Раз-два, левой! Левой, а не правой!
У Субботы было худое, обветренное лицо и большие грустные глаза. А уши торчали в стороны.
Сперва солдаты шли полем. Потом громыхнули сапогами по мосту, подняли облачко пыли на пригорке и вошли в село с веселым названием Петушки.
— Подтянуться! — скомандовал сержант. Шаги зазвучали громче, словно солдат стало больше числом. И опять солдат с большими грустными глазами отстал, заглядевшись на резные наличники.
— Суббота! — прикрикнул сержант.
А бабка, мимо которой шло маленькое войско, взмахнула рукой:
— Какая же суббота? Нынче вторник. Когда, пройдя по главной улице села Петушки,
отделение поравнялось с домом номер 17, сержант скомандовал:
— Отде-ление, стой! Раз-два! Шестеро, как один, остановились.
— Нале-во!
Шестеро пар сапог щелкнули каблуками. Пятеро солдат повернулись лицом к дому номер 17, и только один повернулся в другую сторону. Это был все тот же молодой, необученный Суббота.
Оставив свое войско на улице, сержант подошел к калитке, которая держалась на одной петле и слегка раскачивалась от ветра. Но прежде чем войти во двор, он достал из кармана бархотку и стал наводить на сапогах глянец, пока на блестящем носке не увидел свое отражение. И тут до его слуха донеслись возбужденные голоса.
— Отпусти, пантера несчастная! — кричал мальчик.
— Ты мне верни дедушкин бинокль... мореплаватель! — отвечала девочка.
— Хочешь, я тебе фонарик дам с батарейками?
— Не надо мне твоих батареек! Дедушка не сегодня-завтра приедет, что я ему скажу?
— Не выкручивай руку, пантера!
— А это тебе за пантеру!
— А-а-а!
Сержант понял, что сейчас самое время войти. И распахнул калитку.
На середине двора в облачке пыли мелькали руки, ноги, головы. Казалось, человек действительно отбивается от разъяренной пантеры.
Сержант одернул гимнастерку и кашлянул. Но никто не заметил его появления.
Тогда сержант набрал побольше воздуха и выдохнул:
— Здравия желаю!
Он так громко выкрикнул свое приветствие, словно здоровался с целым полком.
На мгновение облачко замерло, сержант смог наконец разглядеть дерущихся: пантерой оказалась девочка с черными блестящими глазами, она вцепилась в волосы мальчика, а тот схватил ее за руки и старался оторвать от своей головы. Увидев сержанта, девочка нехотя выпустила свою жертву. Потом вскочила на ноги и, опасливо косясь на гостя, легко перемахнула через забор.
— За что она тебя так? — сочувственно спросил сержант, когда девочки-пантеры простыл и след.
— За бинокль, — вздохнул мальчик, — я нечаянно утопил в озере бинокль, с которым ее дедушка был на войне.
— Военное имущество надо беречь, — строго сказал сержант. — Ну, об этом после. Здравствуй!
 |
— Здрасте! — Мальчик тяжело дышал. Его длинные, давно не стриженные волосы налезали на глаза и закрывали уши. От недавней схватки лицо было грязным, рубаха вылезла из штанов, а одна тапка потерялась. Два синих удивленных глаза смотрели на нежданного гостя.
— Тебя зовут Оля? — спросил сержант.
— Оля. Только я мальчик, — на всякий случай предупредил маленький хозяин.
— В журнал писал? — Сержант задавал вопросы и требовал точных ответов.
— Пи-писал.
— Оловянных солдатиков просил?
— Оловянных... просил. — Мальчик опасливо посмотрел на сержанта: может быть, нельзя было писать в журнал и просить солдатиков?
Но тут сержант неожиданно утратил свою строгость и, как бы извиняясь, сказал-
— Понимаешь, какое дело, у нас в. полку нет оловянных солдатиков. У нас только настоящие. — И сержант, как старшему по чину, доложил: — Отделение прибыло. Командир — сержант Воскресенье.
И приложил руку к краю пилотки — отдал честь. Мальчик поднял глаза и увидел за забором стоящих в строю настоящих солдат.
— Ты что собрался делать... с оловянными? — спросил сержант Воскресенье.
— Командовать, — ответил Оля.
— Ну, что ж, — сказал сержант, — идем, я познакомлю тебя со своими солдатиками. Сегодня они в твоем распоряжении, можешь командовать.
У сержанта были ровные, как две черточки, брови, а глаза холодные, то есть строгие. И весь он был аккуратный, подтянутый — настоящий военный.
Калитка закачалась на одной петле, а гость и маленький хозяин очутились на улице, где их поджидали солдатики.
Странная картина предстала глазам мальчика, когда он вышел за калитку и взглянул на застывших в строю солдат: все они заросли волосами — темными, светлыми, рыжими, а у некоторых даже успела вырасти борода. У одних пилотка съехала на ухо, у других вообще не было пилотки. Пуговицы расстегнуты, гимнастерки пузырями вылезли из-под ремня. А к сапогам приросли комья грязи. Перед мальчиком стояло не отделение солдат, а сборище нерях и грязнуль.
Мальчик вопросительно посмотрел на сержанта.
— Каков командир, таковы и солдаты, — был ответ. И мальчик с девичьим именем Оля почувствовал, что сержант сам очень удивлен и расстроен.
Рядом с забором стояла бочка с водой. Оля медленно подошел к бочке и с опаской заглянул внутрь. В круглой раме, как в зеркале, он увидел себя: грязного, заросшего, небрежно одетого. Словно бочка с водой превратилась не в простое, а в кривое зеркало.
— Что же делать... товарищ сержант... Воскресенье? — упавшим голосом спросил Оля.
И тогда сержант скомандовал:
— Рядовой Понедельник, ко мне!
И в то же мгновение перед сержантом очутился боец с лукавыми глазами, со впадинками в уголках рта, словно он собирался улыбнуться, но сдерживался. Но самое интересное, что на нем был неизвестно откуда взявшийся белый халат, пахнущий одеколоном, а из бокового кармашка торчали гребенка и ножницы.
— Под польку или под полубокс? — спросил боец-парикмахер.
Но вместо того, чтобы ответить на вопрос, растерянный мальчик сам спросил:
— Вы из военной парикмахерской?
— Из отделения сержанта Воскресенье! — как по писаному ответил солдат, которому очень хотелось улыбнуться, но он сдерживался.
— Разве солдаты бывают парикмахерами?
— Солдаты бывают парикмахерами, а парикмахеры бывают солдатами. Начнем, пожалуй!
И в ту же минуту бочка превратилась в зеркало, пенек — в кресло. И в руках парикмахера Понедельника, как большое странное насекомое, застрекотала машинка. Потом замелькала гребенка, затанцевали ножницы. Казалось, парикмахер не стриг, а жонглировал своими инструментами, как артист цирка. Через несколько минут работа была закончена, и из круглой рамы на Олю смотрел не заросший неряха, а аккуратный, подтянутый, вполне симпатичный мальчик.
— Чем освежить? — спросил мастер. — Шипр? Цветочный? Олимпийский?
И не дожидаясь ответа, из шипящего баллончика полил голову мальчика одеколоном.
Закончив свою работу, солдат-парикмахер положил в карман ножницы и гребенку и доложил командиру:
— Товарищ сержант, ваше приказание выполнено. Разрешите встать в строй?
— Становитесь, — ответил сержант и, критически оглядев мальчика, сказал: — Теперь другое дело! Так как тебя звать?
— Олег Комаров, — выпалил мальчик.
— Вот именно, — подчеркнул сержант. — В крайнем случае — Олежка.
Когда мальчик вернулся к солдатам, перед ним стояли уже настоящие воины — подтянутые, почищенные, застегнутые на все пуговицы, стриженые и бритые. Словно парикмахер Понедельник заодно с Олежкой ухитрился постричь да еще вдобавок побрить своих товарищей. Ну, а подтянулись они сами.
— Теперь я познакомлю тебя с твоими солдатами, — сказал сержант и стал, как по списку, выкликать солдат, и тот, кого он называл, делал шаг вперед, а затем снова возвращался в строй.
— Понедельник!
Из строя вышел парикмахер с лукавыми глазами. На нем уже не было белого халата. Из парикмахера он снова превратился в бойца.
— Вторник!
Вторник оказался крепко сбитым солдатом, с загорелым лицом, с широким носом, с густыми темными бровями. Шаг у него был тяжелый, уверенный.
— Среда!
Прежде чем шагнуть вперед, Среда откашлялся, словно собирался запеть. У него были светлые глаза, полное добродушное лицо, на котором золотились тонкие, завитые колечками усы.
— Четверг!
Шаг вперед. Щелчок каблуками. Голова слегка приподнята. Стройный, гибкий, пружинистый. Сразу видно — разведчик.
— Пятница!
У этого солдата были темные волосы, горящие глаза и черная полоска усов над губой. Он произнес непонятное слово: «Рамбавия!» — и улыбнулся. И тогда под черной полоской появилась белая полоска зубов. На плече у Пятницы висела походная рация.
— Суббота!
Молодой, необученный, наверно, опять задумался, потому что шагнул не сразу. И исподлобья посмотрел на мальчика большими серыми глазами.
Когда все солдаты были представлены, сержант Воскресенье сказал отделению:
— Это ваш командир — Олег Комаров... Олеж-ка. — И, повернувшись к мальчику, кивнул ему: — Можешь командовать!
И тут Олежка растерялся. Перед ним в строю стояли настоящие солдаты. Взрослые мужчины. Они ждали его команды, которая должна прозвучать как закон. Но вместо того, чтоб звонко скомандовать, Олежка неуверенно произнес:
— Направо!
Он сам удивился, когда солдаты выполнили его приказание. Правда, повернулись они не дружно, не четко, вразброд. Не по-военному. А последний в строю — Суббота — опять повернулся не в ту сторону.
— Шагом марш! — тихо сказал мальчик.
И солдаты зашагали. Все быстрее, быстрее. Они стали удаляться с такой скоростью, что вскоре превратились в точку.
Сперва мальчик бежал за ними. Потом выбился из сил. И как на спасителя посмотрел на сержанта Воскресенье:
— Что делать?
И сержант скомандовал:
— Отделение!
Его команда взлетела под небо и зазвучала на всю округу. И сразу темная точка стала расти, приближаться, превратилась в группу солдат. Отделение стремительно двигалось задним ходом, пока не очутилось перед домом № 17.
— Стой! — скомандовал сержант. — Раз-два! Налево! Понятно?
— Понятно, — кивнул мальчик. И на этот раз скомандовал громче и отчетливей: — Ша-гом марш!
Солдаты как стояли, так и зашагали. Они шли вперед развернутым строем, все сметая на своем пути.
Упал забор. Загремели ведра. Отлетела в сторону будка, из будки испуганно выскочила собака. Мальчик бежал за ними. Он снова забыл, что надо сделать, чтобы остановить солдат, и только когда солдаты вплотную подошли к дому, вспомнил и крикнул:
— Отделение!
И сразу солдаты попятились. И все, что они смели со своего пути, встало на место. Подскочило ведро. Прыгнула на место будка. В нее вбежала собака. Поднялся заваленный забор.
— Стой! — выдохнул мальчик. — Раз-два!
Он вытер пот с лица. И вдруг почувствовал усталость, словно проделал большую работу.
— Трудно? — спросил сержант.
— Трудно, — согласился Олежка. — Я думал, что командовать легко, а оказалось...
Сержант скупо улыбнулся мальчику и сказал:
— Ничего. Я помогу тебе. Открывай ворота. Заиграл невидимый оркестр, и солдаты, печатая шаг, вошли в Олежкин двор. И тогда сержант скомандовал:
— Отделение! Вольно! Разойдись! Пе-ре-кур! Строй распался. Солдаты разошлись по двору.
Петух шумно захлопал крыльями и, взлетев на забор, стал круглым янтарным глазом разглядывать незнакомых гостей.
В это время до слуха мальчика из-за дома долетели странные слова:
— «Оркестр»... «Оркестр»... Я — «Гитара»... Как слышите? Прием.
Олежка обошел дом и увидел радиста Пятницу, который разговаривал с кем-то невидимым.
— «Оркестр», «Оркестр», вас слышу хорошо. Докладывает «Гитара». Прибыли к месту назначения. Приступили к выполнению специального задания. До свидания, генацвале.
— Где же гитара? — спросил Олежка, когда Пятница кончил таинственный разговор.
— Мы и есть «Гитара», — ответил радист, — а полк — «Оркестр». Это позывные. Только молчок, военная тайна.
А потом Олежка подошел ко Вторнику и спросил:
— Почему никто не курит? Скомандовали «перекур».
— Мы все некурящие, — тихо ответил солдат, — а команда осталась старая... как для курящих. Перекур — значит отдых. Переменка.
А задумчивый Суббота стоял в стороне, и его большие серые глаза были полны печали. Олежка подошел к нему и участливо спросил:
— У вас что-нибудь болит?
— Нет. Только давно писем нет от младшего брата. А его тоже зовут Олежка. Он похож на тебя.
— Почему похож? — удивился мальчик.
— Все мальчики чем-то похожи. Как солдаты, — сказал молодой, необученный.
И тогда Олежка внимательно посмотрел на него и предложил:
— Хотите, я буду писать вам письма? Глаза Субботы сразу повеселели:
— Я получу письмо, а внизу подпись: «Олежка».
— Буду писать каждую неделю, — пообещал Олежка. — Как будто вы мой старший брат и служите в армии.
А в это время высокий, плечистый Вторник, сдвинув пилотку на затылок, подбросил молоток, поймал и начал стучать. Починил калитку, укрепил забор, прибил перильца, выпрямил помятое ведро. Он стучал громко, словно в такт музыке, которую никто, кроме него, не слышал. И там, где он постучал молотком, все становилось крепче, надежней, исправней. Он вытаскивал старые ржавые гвозди из ненужных досок и вгонял их в штакетник забора, и гвозди начинали новую службу.
— Если вытащить все старые гвозди из старых досок и вбить их куда надо — вся жизнь станет крепче, — объяснил он удивленному Олежке.
За несколько минут с помощью одного молотка солдат Вторник преобразил весь дом №17.
— А я думал, что солдаты только стреляют, — тихо сказал мальчик.
Вторник улыбнулся.
— Солдат все должен уметь, на то он и солдат.
Тут к Олежке подошел разведчик Четверг и доложил:
— Обнаружено НП противника.
— А что такое НП? — спросил Олежка.
— Наблюдательный пункт.
— Зинка, — не задумываясь, сказал Олежка. — Пантера всегда за мной подглядывает. Там в заборе есть дырочка.
Четверг ловко вскочил на забор и увидел девочку, которая внимательно наблюдала за происходящим во дворе Олежкиного дома.
— Здравствуй, пантера! — крикнул Четверг, сидя на заборе. — Ты что здесь делаешь?
— Смотрю, — отозвалась Зинка. — Вы всегда будете здесь?
— Как прикажут.
— Кто прикажет?
— Командир Олежка.
— Олежка! Командир? — Глаза девочки расширились от удивления. — Теперь его и поколотить нельзя!
— Да уж, — сказал разведчик, — нельзя. Зинка вздохнула и пошла прочь.
В это время калитка распахнулась и во двор вбежала тетя Фрося. Она тяжело дышала, а глаза у нее были заплаканные. Увидев нежданных гостей, тетя Фрося остановилась и быстро вытерла слезы.
— Здравствуйте, — прошептала она и всхлипнула.
К ней подошел круглолицый, улыбающийся Среда с плетеной корзиной в руке.
— Здрасте, здрасте! Вы по какой части? Мы по грибной. А вы по какой?
Но прибаутка солдата не принесла ей утешения.
— Я по коровьей части, — со вздохом сказала тетя Фрося и покраснела.
Она была очень молодой и очень несчастной.
— Он опять сбежал в лес! Что я теперь буду делать?
— Кто сбежал? — спросил сержант Воскресенье.
— Прометей.
— Это бык, — пояснил Олежка, — страшилище!
— Не волнуйтесь, — сказал сержант, — мы найдем вашего Прометея. И Олежка приведет его на скотный двор.
— Я?! — испуганно переспросил мальчик.
— Оля? — изумленно воскликнула молодая тетя.
— Так точно. Только не Оля, а Олег.
— Но я никогда... — пробормотал мальчик. — Яне смогу.
— Вот видишь, ты никогда не ловил быка, почему же ты думаешь, что это страшно? — вмешался в разговор Среда.
— Мы поможем тебе. Мы будем с тобой, — шепнул Суббота.
— Отделение! Становись! — тихо скомандовал мальчик.
И когда все семеро солдатиков застыли в строю, то оказалось, что все они в зеленых маскировочных халатах, разрисованных бурыми узорами. Олежка уперся подбородком в грудь и увидел, что на нем такой же халат. И это придало ему силы.
Он скомандовал:
— Шагом марш!
И невидимый оркестр заиграл марш.
Едва отделение вступило в лес, как все семеро солдатиков исчезли, словно надели шапки-невидимки. Олежке стало не по себе. Ему показалось, что друзья покинули его, оставили одного в лесу, по которому бродит страшный бык Прометей.
— Суббота! — тихо позвал мальчик.
— Я здесь, — отозвалась высокая ель. — Веду наблюдение.
Мальчик поднял голову, но никого не увидел. Сквозь ветви просвечивало небо. Голубое перемежалось с синим. И тонкие солнечные лучи били в глаза.
— Пятница!
— Я здесь, генацвале! — отозвался куст орешника, и одна веточка дрогнула. Но это была не веточка, а антенна.
Разведчик Четверг отозвался из корней вырванного из земли пня. А когда Олежка позвал Среду, в ответ тонко засвистала птица — фью, фью... Вторник и Понедельник не отозвались — видимо, были уже далеко от места, где стоял мальчик. А голосом сержанта Воскресенье ответил свеженаметанный стог сена:
— Следуй за свистом птицы. Следуй...
Снова раздался тонкий, пронзительный свист, и, раздвигая ветви, Олежка зашагал на птичий голос. Этот голос уводил мальчика все дальше и дальше в лесную чащобу. Густые ветви сомкнулись за ним. Зеленый с сединой мох пружинил под его ногами. Фью! Фью! Фью!
И вдруг кто-то совсем рядом крикнул:
— Ой! Ты наступил мне на руку!
За большим вывороченным пнем, прижимая к себе корзину, лежал здоровый парень. Лицо его было бледным, а зубы слегка стучали, как от холода.
— Вы обнаружены! — объявил мальчик. Увидев бойца в военном комбинезоне, парень совсем растерялся.
— Я... я... я не от вас прятался.
В этот момент Среда из птицы превратился в солдата.
— Здрасте, здрасте, вы по какой части? — спросил он парня и заглянул в корзину. — Вы по грибной, а мы по иной. С кем в прятки играешь?
— С Прометеем, — ответил парень и спросил: — Оружие у вас есть?
Солдаты переглянулись.
— Зачем оружие?
— Для само-обо-роны! — Парень по складам произнес это длинное слово.
— От кого обороняться? От быка? — засмеялся Среда. — Я всю жизнь прожил в деревне. У нас пастухи обходились без автоматов. Кнутом, разве, постреливали.
— Его кнутом не испугаешь, — мрачно сказал парень.
— Зачем пугать? Где твой Прометей?
На поляне, со всех сторон окруженной березняком, стоял бык. Он был черным, без единого белого пятнышка. Тяжелая голова, круглые выпуклые глаза и короткие, словно обтесанные топором рога. Бык был неподвижен, как скала. И только хвост его покачивался, как маятник часов.
Сердце у Олежки забилось часто-часто. А Среда как ни в чем не бывало стал рвать какую-то травку, словно грозное животное вовсе не интересовало его. Букет у Среды получился не очень красивым, и мальчик терялся в догадках, зачем Среде этот пучок простой травы.
— Вот, держи травку, — сказал Среда мальчику, — это для быка лакомство. А теперь действуй.
Олежка вздохнул, печально взглянул на Среду и медленно зашагал к Прометею. И пока он шел, из кустов, с веток деревьев, из травы до него долетели голоса друзей-солдатиков.
— Мы с тобой, генацвале... Мы рядом, младший братик... Освежить цветочным или олимпийским?..
Эти голоса придавали мальчику силы, и страх сморщился, сжался в комочек и почти совсем пропал. Держа в руке пучок сочной травы, Олежка подошел к Прометею.
— Прометей... Прометеюшка... Проша, — приговаривал мальчик, словно говорил не с грозным зверем, а с маленьким. — Ты такой красивый, такой умный...
Сперва бык насторожился. Потом прислушался. Потом повернул голову к незнакомцу и повел темным глазом. И тут Олежка протянул ему угощение. Прометей шумно втянул воздух, понюхал букет, легонько коснулся его губами и, отщипнув несколько травинок, принялся жевать.
Так они и стояли рядом, Прометей и Олежка.
— Пойдем, что ли, — сказал мальчик быку, — накуролесил, пора и честь знать.
И пошел к лесу, ступая по мягкой траве.
Некоторое время Прометей смотрел ему вслед. Потом поднял голову, хрипло протрубил на весь лес и двинулся за Олежкой.
— Раз-два, левой! Раз-два, левой!
Впереди идет Олежка в костюме военного разведчика, за ним грозный Прометей с зеленой травинкой на губе. За Прометеем солдат Среда с золотистыми усиками. А дальше сержант Воскресенье со своим маленьким войском. И радист Пятница все время повторяет свое любимое словечко «рамбавия», что означает «чрезвычайно хорошо».
А сзади плетется парень, который «по грибной части». Лицо его чуть порозовело.
Когда они вошли в Петушки, изо всех окон и палисадников на них смотрели люди. Смотрели и удивлялись:
— Неужели это мальчик, которого, как девчонку, зовут Олей? Ай да Комарик!
Пантера Зинка круглыми от изумления глазами провожала своего соседа. А Фомка Горчичников в раздумье чесал затылок.
— Как хорошо, когда в доме есть мужчина! — воскликнула молодая тетя Фрося и заплакала от счастья.
Одно солнце плывет в небе, другое такое же, только поменьше, в озере, и от воды идет пар. Озеро большое, как море. Другой берег еле виден. Называется озеро Белым, хотя вода в нем голубая. У воды растет бересклет, местами валяются груды камней. Они остались с далеких времен. На камнях лежит грязно-розовая надувная лодка. Она похожа на спящего морского льва. Вот-вот проснется, повернет громоздкое тело и тяжело вздохнет.
Озеро и небо чем-то связаны между собой. Небо голубое, и вода в озере голубая. А когда небо пасмурное, вода в озере серая.
— Раз-два, левой! Раз-два, левой!
Высокая трава трется об Олежкину ногу, как собака.
— Отделение!
Отделение пришло купаться. Упали в траву маскхалаты, расстались с хозяевами сапоги. В трусах солдаты как бы перестали быть солдатами. Только сержант даже без формы остается сержантом.
— Олежка! Почему не раздеваешься?
— Я не умею... плавать.
Но тут перед мальчиком возник разведчик Четверг. Он отозвал Олежку в сторону и таинственно сказал:
— Ты умеешь плавать.
— Да нет нее! — воскликнул мальчик. — Никогда не пробовал!
— Правильно! Не пробовал, а говоришь «не умею». Я тебе скажу по секрету: каждый человек умеет плавать, только сам не знает об этом.
— И я... умею? — неуверенно спросил мальчик.
— Чем ты хуже других? Вот попробуй. А я тебе помогу.
Олежка недоверчиво посмотрел на Четверга и стал раздеваться, но тут он увидел своего дружка Толика, который, не разбирая дороги, бежал к нему на берег.
— Олежка! — уже издалека кричал Толик. — «Будка» приезжала. Твоего Кузю забрали!
— Кузю? — Мальчик произнес это имя, и вдруг оба солнца — в небе и в озере — погасли. И стало пасмурно и неуютно. — Надо что-то делать! Надо спасать Кузю! — пробормотал Олежка и оглянулся на своих новых друзей.
Все семеро солдат были уже одеты в полную боевую форму. И даже успели натянуть маскхалаты. Лица их были озадачены. А радист Пятница выпустил блестящий прутик антенны и настраивал свою рацию.
— Вызывай «Скат», — коротко приказал сержант.
Послышался свист, треск. И над озером зазвучал голос радиста:
— «Оркестр», «Оркестр»! Я — «Гитара». Как слышите? Прием. Мои координаты — Белое озеро. Западный берег... Повторяю: Белое озеро. Срочно вышлите «Скат» — судно повышенной проходимости. Как поняли? Прием...
К тому времени Толик отдышался, и к нему с открытым планшетом подошел сержант Воскресенье.
— Карту читать умеешь? — спросил он.
— Где Африка, знаю, — ответил Толик.
— Здесь не Африка, здесь Белое озеро. Смотри, — строго сказал сержант и показал на карте место, где они сейчас находятся. — Вот Петушки. В какую сторону поехала «будка»?
— Ее уже не догонишь, — сказал сосед.
— В какую сторону поехала «будка»? Отвечай, Африка!
— «Будка» поехала в райцентр. Она уже на той стороне озера.
Но тут вдалеке послышался нарастающий гул, и на озере запенился маленький белый бурун. Он быстро приближался, сопровождаемый усиливающимся гулом.
— Боевая тревога! — стараясь перекричать гул буруна, скомандовал сержант Воскресенье.
И невидимая труба сыграла короткий, дробный сигнал, словно перевела команду на язык военных.
Теперь было ясно видно, что движущийся бурун — это судно. Но судно необычное. Оно почти не касалось воды, а как бы летело над озером. Гул становился сильнее. Плотный воздух давил на грудь. Олежке показалось, что судно летит прямо на него, и он тихонько попятился. Но у самого берега грохот двигателей оборвался. Скрипнуло днище. Судно закачалось на мелководье, как простая лодка, задевая бортом сухие стебли камыша.
— Занять места по боевому расписанию! — скомандовал сержант Воскресенье. И крикнул Толику: — До свидания, Африка!
Четверг ловко прыгнул на борт судна. Крепыш Вторник взял Олежку под мышку, перенес над водой, и мальчик очутился на судне. Через несколько секунд все семеро солдатиков-десантников были на судне.
Грохнули могучие моторы. По озеру пробежала рябь. Судно десантников дрогнуло всем телом и сорвалось с места. Олежка двумя руками вцепился в поручни и зажмурился от мелких брызг, которые, как искры, обжигали лицо. В этот момент мальчик не понял, то ли судно взлетело, то ли поплыло. От скорости захватило дух. Но мальчик держался — не вскрикнул, не пожаловался. И когда наконец набрался храбрости и открыл глаза, увидел удивительную картину: острова, прибрежные кусты, заросли камышей, лодки, облака — весь мир бежал ему навстречу, а поравнявшись, мчался дальше.
Но разве можно на судне, даже на таком быстром, как это, догнать «будку» собачьего ловца, которая тряслась по дороге на грузовичке?
В это время зоркий Пятница доложил:
— Слева по курсу машина!
Сержант Воскресенье приложил к глазам тяжелый бинокль и увидел старый грузовичок с большой деревянной будкой в кузове.
— Ну-ка, Олежка, посмотри, она ли? — сказал он, протягивая мальчику бинокль.
Олежка, едва взглянув в бинокль, сразу признал «будку» ловца собак.
— Она! — крикнул он. — Причаливайте! Побежим! Может быть, догоним! Бедный Кузя!
Сержант подал команду, и моторы заревели громче, а судно как бы слегка подбросило вверх, и оно помчалось прямо на берег, где лежали большие и маленькие гранитные глыбы.
«Сейчас разобьемся», — подумал Олежка и снова зажмурил глаза.
А когда открыл их, оказалось, что судно десантников плывет по полю, вернее, летит низко над полем. По пшенице, как по воде, расходятся волны. «Скат» догонял «будку», которая увозила четвероногого друга Олежки — Кузю.
Видимо, на грузовичке заметили приближение летящего судна, и «будка» прибавила ходу. Но разве уйдешь от боевого корабля, для которого все одно — суша или вода?!
И через несколько мгновений десантники уже мчались рядом с «будкой». Шофер так испугался, что отвернул в сторону, отъехал с дороги и застрял.
— Стоп, машина! — скомандовал сержант.
И судно приземлилось чуть поодаль, в поле.
Олежка и его друзья спрыгнули с борта «Ската» на землю.
— Иди выручай друга, — сказал Олежке сержант.
— Меня собачник не испугается, — сказал мальчик.
— Испугать — не значит победить, — заметил сержант. — Победить можно уверенностью в своей правоте.
Мальчик огляделся. Вокруг него стояли его новые товарищи.
Они все были в маскхалатах. И на нем самом был такой же настоящий комбинезон разведчика, только поменьше. И Олежка обнаружил, что в нем что-то переменилось, что-то перешло к нему от его друзей-солдатиков. И он почувствовал, что не боится ловца собак, потому что правда на его, Олежкиной, стороне. Он потуже затянул военный ремень и решительно зашагал выручать друга.
Из кабины грузовичка вышел немолодой мужчина в кепке, надвинутой на глаза, с лицом, заросшим щетиной, похожей на острые ржавые гвоздики. Его маленькие черные глаза тревожно поблескивали, словно не смотрели, а выискивали что-то. В руках он держал палку с петлей — позорное оружие ловца собак.
Увидев Олежку в пятнистом маскхалате, он попятился и с опаской спросил:
— Летающая... тарелка? Олежка кивнул.
— Инопланетяне?.. Я говорю, с какой планеты?.. Ферштеен?
Он произнес единственное ему знакомое иностранное слово «ферштеен», что в переводе с немецкого значит «понимаете».
— Нихт ферштеен? Не понимаете?
Он сверлил мальчика своими маленькими черными глазками, страх и любопытство боролись в нем.
— Космос? — спросил он, и своей гнусной палкой ткнул в небо.
— Отдайте Кузю, — вдруг сказал Олежка. Маленькие черные глазки расширились от удивления.
— Чаво? Чаво?
— Отдайте Кузю!
Ловец вытер со лба пот и снова нахлобучил кепку.
— Значит, не тарелка! — облегченно сказал он. — Не летающая. Кузю, говоришь. Я у ихнего брата имен не спрашиваю.
— Собака — друг человека! — отчаянно выкрикнул мальчик.
— У меня такие друзья чердак обокрали, — криво усмехнулся ловец, и вдруг Олежка заметил, как лицо ловца меняется, и он начал бормотать что-то странное. — Друг... человека... Дружок...
Олежка медленно обернулся и увидел своих друзей — семерых солдатиков. Они стояли за его спиной, и рядом с каждым из них у ноги сидела собака.
Рядом с Понедельником — узкомордая колли с длинной волнистой шерстью.
Со Вторником — эрдельтерьер с жесткой, словно проволочной, шерстью, обрубленной мордой и с редкими усами.
Со Средой — огромная, похожая на льва московская сторожевая с большой тяжелой головой и рыжей шерстью за ушами.
С Четвергом — боксер, мускулистый, апатичный, с печальными глазами.
С Пятницей — немецкая овчарка с черным блестящим чепраком.
С Субботой — кудрявый пудель с висящими ушами и кисточкой на конце хвоста.
А рядом с сержантом Воскресенье — большая добродушная дворняга с лукавыми глазами.
Командир молчал. И солдаты молчали. А ловец готов был спрятаться в свою будку, так неожиданна и неприятна была для него эта встреча.
— Вы, молодые, больно умные... На летающих тарелках передвигаетесь, — пробормотал он, потирая свою заросшую щеку. — Я ведь на службе состою. Заработную плату получаю. Мне путевку бесплатную дали... в однодневный дом отдыха.
— Мне дедушка рассказывал, — вдруг сказал Среда, — как собаки на войне раненых спасали и под фашистские танки шли со взрывчаткой на спине. У вас, дядя, внуки есть?
При этих словах ловец собак испуганно посмотрел на солдата.
— Внучка, — сказал он торопливо, — но она не знает, где я работаю.
— Будете собак обижать, мы ей расскажем, — вставил словечко Олежка.
— Ни боже мой! — испуганно воскликнул ловец. — Это тайна... служебная.
— Служебной тайны не стыдятся. А вам, по-моему, стыдно, — сказал сержант Воскресенье.
Ловец глянул на солдат, с удивительной легкостью подбежал к машине и распахнул настежь дверки большой фанерной будки, выкрашенной в грязный цвет. И оттуда с веселым лаем, со счастливым визгом, радуясь неожиданной свободе, стали выпрыгивать собаки — большие, маленькие, кудлатые, гладкие, черные, белые, трехцветные.
А со стороны деревни Петушки уже бежали их юные хозяева.
 |
Кузя подбежал к Олежке, и мальчик поднял его с земли и прижал к себе.
— Мы победили! — радостно сказал Олежка своим друзьям. — Не стреляли, не шли в атаку, а победили!
— Самая большая честь, — сказал сержант Воскресенье, — победить без единого выстрела. Победить совестью.
— Мой дедушка получил на войне орден не за то, что убивал, а за то, что спас жизнь командиру, — задумчиво сказал Вторник.
Машина ловца, переваливаясь с боку на бок, медленно заковыляла прочь. И открытые дверцы пустой будки шумно хлопали, как крылья деревянной птицы.
А семеро солдатиков, Олежка и спасенный Кузя мчались на военном «Скате», для которого все дороги хороши.
Было в этом движении что-то прекрасное и удивительное, оно холодило сердце и наполняло сознание мальчика странным, неведомым до этого ощущением — он как бы стал сильнее и даже немножечко старше. Корабль уже добрался до своей стихии и плыл по Белому озеру. Он был почти невесомым и не поднимал волн. Только весь был окутан мелкими сверкающими брызгами, словно с неба прямо на судно спустилось прозрачное облако.
Когда маленькое войско сошло на берег и судно, для которого что вода, что суша — все одно, с ревом умчалось вдаль, Олежка подошел к сержанту и спросил:
— Вы Фомку Горчичникова знаете?
Не знал сержант Фомку, покачал головой.
— Зато я его хорошо знаю. Длинный, здоровый, жадный и злой, — сказал мальчик. — Он мне проходу не дает, самокат отнимает... Пойдемте вздуем его как следует.
Олежка думал, что сержант тут же скомандует: «Отделение, становись!» Но сержант молчал. Хмурил свои прямые брови. Словно не знал, как ответить. И остальные солдатики тоже молчали, только переглядывались и испытывали неловкость.
— Вы тоже его боитесь? — спросил мальчик.
— Чего нам бояться твоего Горчичникова, — тихо сказал Среда и стал накручивать на палец свой жиденький ус.
А сын Грузии Пятница добавил:
— Тут, генацвале, вопрос сложный.
— Вы же солдаты, все можете! — воскликнул мальчик.
— Мы многое можем. Даже жизнь отдать можем, если Родина потребует, — не поднимая глаз, сказал сержант Воскресенье, — а вздуть твоего Горчичникова не можем.
— Не можем, — согласился с командиром крепкий, приземистый Вторник, мастер на все руки.
— Почему? — спросил мальчик упавшим голосом.
— Потому что советские солдаты никому не мстят, — сказал сержант, — а в обиду мы тебя не дадим.
Из-под ветвистой груши доносился голос радиста Пятницы.
— «Оркестр», «Оркестр»! Я — «Гитара». Особое задание выполняем нормально. Как слышите? Прием.
Вот тут-то у Олежки и родилась дерзкая мысль. Дерзкая и желанная. И когда Пятница как бы щелкнул языком — отключил рацию, мальчик подошел к нему и спросил:
— С полком говорите?
— С полком, генацвале. Приказ командира — каждый час докладывать.
— И с городом говорить можете?
— И с городом.
— И с Москвой?
Тут Пятница ответил не сразу, подумал и только потом сказал:
— Если очень важное дело, смогу выйти на связь и с Москвой. Рамбавия!
И.Олежка решился. Он с надеждой посмотрел в глаза Пятнице и спросил:
— А с Ледяным мысом можете выйти на связь?
— С Ледяным мысом, генацвале?
— Там мой папа на зимовке, — пояснил мальчик, — уже давно лето, а он не возвращается.
Пятница молчал. Радист никогда не пробовал разговаривать с такими далекими уголками земли. Он не сказал «не могу». Он сказал «попробую».
Раздался щелчок, и в наушниках послышались свист и треск, словно это свистели полярные ветры и трещали, разламываясь, ледяные торосы.
А Пятница все вертел рычажки, и хлыстик антенны воинственно поблескивал у подножия груши.
И вдруг радист заговорил:
— Ледяной мыс! Ледяной мыс! Я — Петушки! Как слышите? Перехожу на прием.
Снова завыл ветер и затрещали льдины. И вдруг сквозь все шумы и помехи тоненькой ниточкой потянулся голос:
— Петушки! Петушки! Я — Ледяной мыс! Слышу вас хорошо. Слышу...
— Это папка! Я узнал его голос! Рамбавия! — воскликнул Олежка.
И тогда Пятница протянул Олежке большие наушники и поднес ко рту микрофон. И голос Олежки зазвучал на целых полмира. И папка на зимовке услышал его.
— Зимовка! Ледяной мыс! Я — Петушки! То есть я — Оля! Олежка! Олег! У нас все в порядке! У меня гости! Полон дом гостей!
— Кто у тебя в гостях? — спросил с зимовки папка.
И Петушки ответили:
— Отделение сержанта Воскресенье! Семеро солдатиков... Когда ты приедешь? Приезжай скорей!
Олежка разговаривал с отцом, и ему казалось, что он видит пустынный, поросший мхом берег без единого деревца, а внизу, сколько хватает глаз, — ледяной океан с бесконечными белыми полями, с дымками ледоколов, которые, как стекло, колют синий лед, прокладывая путь судам, с белыми медведями, которые бесшумно, как в валенках, бегают по льду, подгоняя своих несмышленых медвежат... Увидел Олежка и маленький, прилепившийся к скалам домик зимовщиков с большой замысловатой антенной. И папку: в меховой куртке, в унтах и в наушниках, потому что, если человек радист, у него должны быть наушники, как у Пятницы. Папка улыбался ему и скупо рассказывал — радисты все скупы на слова — о своей полярной жизни. И его голос алой ниточкой тянулся сквозь тундру, леса, поля и озера, от Ледяного мыса до родных Петушков.
— У нас на Ледяном все в порядке. Ожидайте хорошую погоду. На материк идет легкое похолодание... В ближайшее время не вернусь. Заболел сменщик. Оставить пост не могу... Понимаешь, сынок, долг. Долг...
И тут грохот и свист заглушили голос отца. Алая ниточка оборвалась. Как Пятница ни старался, как ни крутил все рычажки — Олежкин папа больше не отозвался.
— Кончилась связь! — с досадой сказал Пятница. — Ты уж извини технику, генацвале.
И он спрятал антенну.
— Долг, — тихо произнес Олежка.
— А ты знаешь, что такое долг? — вдруг спросил мальчика подошедший сержант Воскресенье.
Олежка поднял глаза и увидел, что все отделение стоит вокруг груши и все внимательно следят за его разговором с отцом.
— Знаю, что такое долг, — ответил Олежка. — У нас соседка все время берет в долг то луковку, то морковку. И никогда не отдает. Кому же должен папка на своей далекой зимовке?
— Нет, Олежка, другой долг удерживает твоего отца летом на зимовке. Долг перед другом. Товарищ болен, отец за него несет вахту и не может вернуться к тебе в Петушки. А ты говоришь: луковка, морковка...
Олежка посмотрел на стоящих вокруг солдат. Лица их были задумчивы и строги. Наверно, каждый думал о своем долге.
А Олежке показалось, что отец его побывал дома и снова умчался на свой Ледяной мыс. Только голос его все еще звучал рядом:
— Понимаешь, сынок, долг... долг... долг...
И тут Олежка вспомнил про старый фронтовой бинокль, который лежит на илистом дне Белого озера, а мимо него проплывают плотвички и рак скребет его черной клешней.
«Надо спасти бинокль! Это, наверно, и есть мой долг!» — неожиданно подумал мальчик, словно в это мгновение бинокль Зинкиного дедушки помог ему, Олежке, разглядеть его долг.
И тогда он осторожно спросил стоящего рядом добродушного Среду:
— А верно, что солдаты все могут?
— Солдат может все! — был ответ.
— Если солдату что-нибудь надо, он из-под земли достанет, — поддержал товарища Пятница.
— А из-под воды может достать? — с опаской спросил мальчик.
— Из-под воды? — Пятница задумался, а потом с уверенностью сказал: — И из-под воды тоже может, генацвале.
— А нельзя ли достать бинокль Зинкиного дедушки... из-под воды?
Солдаты переглянулись. И добродушный Среда ответил как бы за всех:
— Можно!
— Если командир прикажет, — добавил Четверг. И все посмотрели на сержанта Воскресенье.
— Военное имущество надо беречь, — строго сказал сержант. — Готовься, Олежка.
Ответ командира озадачил Олежку, и он спросил:
— Разве я смогу... под воду?
— Сможешь, раз это твой долг.
— А без меня нельзя?
И тогда сержант сказал слова, которые Олежка запомнил на всю жизнь:
— Каждый человек должен сам выполнять свой долг. И в этом деле нет у него замены. Принимай решение!
А семеро солдат стояли рядом и ждали, какое решение примет их маленький друг.
«Это твой долг... долг... долг...»
Олежка поднял голову, посмотрел в глаза сержанту и сказал:
— Я решил: надо идти.
— Ты принял правильное решение. — Сержант с уважением посмотрел на мальчика. И скомандовал: — Отделение, надеть легкие водолазные костюмы, приготовиться к подводной разведке.
В следующее мгновение всех солдат, и Олежку тоже, словно подменили — они стали неузнаваемыми. Вместо обычной формы на них были резиновые темно-зеленые костюмы, на ногах — ласты, а на головах — шлемы с круглыми очками.
Олежке даже стало не по себе, словно вместо своих добрых друзей он увидел каких-то странных существ, обитающих под водой. Или инопланетян.
Только сержант Воскресенье еще не надел на себя маску и был немного похож на самого себя.
Но вот он скомандовал: «За мной! Шагом марш!» Натянул маску и первым вошел в воду.
Под водой было темно, как в сумерках. И чем глубже заходило отделение, тем становилось темнее.
Олежка шел рядом с сержантом и, чтобы не отстать, незаметно держался за него рукой. От дыхания гроздья маленьких пузырьков убегали вверх. Там был день, а здесь уже наступил вечер.
Мимо самых глаз проплывали большие серебристые рыбы. А стаи мальков вспыхивали и гасли, как искры.
Дно было мягким, словно кто-то расстелил пушистый ковер. Олежка шагал опасливо, точно боялся наступить на что-то острое.
А потом стало совсем темно. И Олежке вдруг показалось, что они идут так долго, что уже наступил поздний вечер и в небе зажглись звезды.
В руке сержанта вспыхнул фонарь. Его сильный луч как бы раздвинул толщу темной воды и расстелил по дну желтую дорожку.
Разные предметы высвечивал фонарь: старый ботинок, чайник без носика, оборвавшийся якорь-«кошку». Чего только не попало на дно озера! А бинокля не было. Может быть, его заволокло илом? Олежка уже совсем отчаялся, когда вдруг на желтой дорожке что-то блеснуло и сержант остановился. Олежка шагнул вперед, нагнулся и увидел бинокль Зинкиного дедушки. Бинокль лежал на мягком темном иле, и, если бы стеклышко не отразило света фонаря, разведчики прошли бы мимо. Олежка осторожно взял находку в руки. Бинокль оказался очень легким: ведь в воде все предметы становятся легче.
И сам Олежка стал легче, как космонавт в невесомости.
Сержант похлопал мальчика по плечу и подал знак возвращаться. Гирлянды пузырьков, как огоньки салюта, устремились ввысь. А Олежка вдруг почувствовал, что он не идет, а плывет — значит, он умеет плавать! Потом он снова зашагал по мягкому илистому ковру и вдруг за что-то зацепился ногой, споткнулся, но не упал. Вода удержала его. Олежка посмотрел под ноги и увидел странный предмет, похожий на головку ракеты. Мальчик нагнулся, потрогал «ракету» рукой. Она не шелохнулась, как бы вросла в дно озера. Тогда Олежка ударил ее ногой... И тут сержант крепко сжал его плечо и резко отвел в сторону. Потом поднял руку — скомандовал: «Отделение, стой!» Потом помигал фонарем: «Внимание, опасность!»
Все остановились. Все затаили дыхание. Гроздья пузырьков перестали подниматься вверх. Никто не знал, что за опасность грозит отделению в подводном царстве.
Олежка решил проверить, хорошо ли видно в бинокль под водой, и поднес его к глазам. Он увидел, что странный предмет, похожий на ракету, острием направлен прямо на подводных разведчиков.
Это была неразорвавшаяся фашистская бомба, которая со времени войны пролежала на дне Белого озера. Большую половину старой бомбы занесло илом, и только зоркий глаз сержанта Воскресенье сразу определил опасность.
Он подал знак всем отойти подальше, сам же опустился на корточки перед бомбой и стал осторожно разгребать ил. Тут только до сознания мальчика дошло, что в любое мгновение старая бомба может взорваться. Сколько лет лежала тихо, никто ее не тревожил, а теперь... Олежке стало не по себе. Он попятился было, чтобы быть подальше от опасного соседства, посмотрел на солдат и понял: им тоже страшно, но они держатся молодцами.
Время тянулось медленно. И было так тихо, словно все вокруг было мертвым.
Когда сержант закончил свою работу — откопал всю бомбу, — то поманил к себе радиста, и Пятница тут же подошел, вернее, подплыл к командиру.
И вот уже плавучая буек-антенна вместе с пузырьками воздуха устремилась ввысь, к поверхности озера.
— «Оркестр»! «Оркестр»! Я — «Гитара». Нахожусь на дне Белого озера. В квадрате 33 — 12 обнаружена старая авиационная бомба. Высылайте бронетранспортер с саперами. Как поняли? Прием.
А потом четыре солдата подошли к старой бомбе и осторожно подняли ее и понесли. Они шагали медленно, словно боялись разбудить спящую смерть. Бомба была тяжелой, но солдатам помогала вода, которая все предметы делает легче.
Со стороны казалось, что в глубинах озера солдаты поймали большую диковинную рыбу и теперь несут свой улов на берег.
Через каждые сто шагов солдаты менялись. Олежка осмелел и тоже вызвался нести бомбу, но командир строго скомандовал: отставить! Пришлось ему отойти в сторону.
Наконец в подводном царстве посветлело, а потом стало совсем светло. И Олежка почувствовал: теперь уже до берега совсем близко.
Когда солдаты с бомбой медленно вышли из воды, на берегу их поджидала бронированная машина с песком. И несколько саперов. Солдаты медленно подошли к машине и осторожно положили на песок бомбу.
Машина тронулась.
Только тогда Олежка стянул маску, и в лицо ему ударило солнце, а сердце застучало так радостно, словно он после долгой, опасной дороги наконец вернулся домой.
Он вздохнул полной грудью и крикнул:
— Рамбавия!
— Рамбавия! — отозвался ему сын Грузии. Солдаты стояли рядом, и с них стекала вода. Все смотрели вслед тяжелой машине, которая медленно увозила смертоносную находку.
— Снять водолазное снаряжение! — скомандовал сержант Воскресенье, и, хотя это была обыкновенная команда, голос его звучал радостно.
Потом он положил руку на плечо мальчику и сказал:
— Молодец, Олег! Принял смелое решение. Выполнил свой долг... бомбы не испугался.
И вот уже семеро солдат из инопланетян превратились в обыкновенных военных: надели сапоги с подковками, затянули гимнастерки ремнями, поправили пилотки.
Только Олежке не хватило ни гимнастерки, ни яловых сапог, ни пилотки со звездочкой. И в своей гражданской одежонке рядом с бравыми солдатиками он выглядел как-то сиротливо. А ведь вместе смотрели в лицо опасности, вместе не отступили.
Все солдатики почувствовали эту несправедливость и старались не смотреть Олежке в глаза.
Вдруг молодой, необученный Суббота тихо сказал товарищам:
— Давайте усыновим Олежку до возвращения отца.
И все облегченно вздохнули.
— Я буду стричь'его каждую неделю, — предложил Понедельник.
— У нас своих детей нет — вот будет... — сказал рассудительный Вторник.
— Мы с ним в баню будем ходить, — улыбнулся Среда и потрогал усы. — В парное отделение, с березовым веником.
— Он раньше не знал, что смелый, а теперь знает, — сказал разведчик Четверг. — С таким можно идти в разведку.
— Генацвале! О чем вы говорите! Это прекрасно — иметь такого сына. Рамбавия! — воскликнул сын Грузии Пятница.
Теперь все ждали командирского слова.
— Конечно, Олежка достоин быть сыном полка, — наконец сказал сержант Воскресенье. — Но это должен решать полк, а мы — отделение.
И снова на помощь пришел Суббота.
— Олежка будет сыном отделения, — сказал он. И все как по команде вздохнули глубже и крикнули:
— Ура! Ура! Ура!
И долго пожимали руку сыну отделения.
Олежка покраснел от радости. Глаза его загорелись, как два синих огня. В ту же минуту он почувствовал воротничок гимнастерки, туго облегающий шею, и приятную тяжесть солдатских яловых сапог. И когда поднес руку к голове, коснулся холодной звездочки пилотки.
На груди его висел военный бинокль Зинкиного дедушки.
Олежка почувствовал себя солдатиком и спросил:
— Оружие мне дадут?
— Обязательно! — ответил сержант.
— Автомат? Пистолет? — Маленькому солдату не терпелось выяснить, какое ему полагается оружие. — Ракету?
Сержант покачал головой.
— Мы дадим тебе наше главное оружие. Справедливость.
Справедливость? Может быть, сержант ошибся? Но командиру не положено ошибаться.
— Да, справедливость, — повторил он. — Мы защищаем родную землю, а что может быть справедливее этого? Когда человек делает справедливое дело — он непобедим. Наше главное оружие — справедливость — делает нас непобедимыми. Его мы тебе и вручаем.
И в это время вдали за озером раздался взрыв. Земля вздрогнула. Воздух стал плотным. Край темного облака покраснел, как от ожога. По озеру прошла волна.
— Взорвали нашу бомбу, — сказал сержант.
— Привет от матушки-войны, — попробовал пошутить Среда, но никто не отозвался на его шутку, потому что все испытывали тревогу, словно заглянули в глаза войны.
А когда маленькое войско шло по главной улице Петушков, перед каждым палисадником на скамеечке сидели старые люди. Все мужчины были в военной форме и с орденами и медалями. Среди них были не только рядовые, но и сержанты. И даже один капитан с пустым рукавом, заправленным под ремень. И было непонятно — то ли они только что вернулись с войны, то ли, услышав взрыв, на всякий случай надели старую военную форму.
Когда отделение проходило мимо дома Фомки Горчичникова, Олежка, забыв, что он в строю, крикнул:
— Горчичник!
И у длинного лохматого Фомки лицо вытянулось от удивления.
А сержант Воскресенье остановил отделение и пальцем поманил Фомку. Тот нехотя встал с лавочки и вразвалочку, с опаской направился к солдатам.
— Здравствуй, — начал сержант. — Ты Фома Горчичников?
— Я...
— Послушай, Фома Горчичников, говорят, что ты обижаешь нашего бойца.
— Не обижаю, — заканючил Горчичников.
— И я так думаю, — поддержал его сержант, — не представляю, как это можно обидеть бойца Советской Армии... И самокат ты у него не отнимал?
— Не отнимал, — поспешил ответить Горчичник. — Это он врет... я... я только один разок... отнимал.
— Во-первых, — перебил его сержант, — советские солдаты не врут. А во-вторых, все имущество солдата есть военное имущество. Можно сказать, боевая техника. Верно?
— Верно, — беспрекословно согласился Горчичник.
— А прикасаться к боевой технике может только кто?
— Солдат! — четко отрапортовал Горчичник.
— Ты, оказывается, все понимаешь, — похвалил его сержант. — А раз понимаешь, то и выводы для себя сделаешь правильные.
— Сделаю... правильные... Так точно, товарищ начальник.
— Не начальник, а сержант, — поправил его Олежка.
И сержант укоризненно посмотрел в его сторону, мол, разговорчики в строю.
— Будь здоров, Горчичников! — сказал сержант. — Подрастешь, придешь на службу — встретимся. Ведь ты в десантные войска пойдешь?
— В десантные. Я с крыши, знаете, как прыгаю. И крапивы не боюсь.
— Вот с крыши не надо, — предупредил его сержант, — а то поломаешь ноги и никогда не станешь десантником... А в трудную минуту приходи на помощь нашему бойцу... сыну отделения Олегу Комарову.
— Приду... Комару на помощь, — пробормотал Горчичник.
А сержант уже командовал:
— Отделение! Напра-во!
И невидимый оркестр заиграл походный марш.
Солнце клонилось к земле. На траву легли длинные тени. И только озеро мерцало за деревьями, и вода в нем была желтоватой, как подсолнечное масло.
Когда маленькое войско вернулось домой, сын отделения Олежка сказал сержанту:
— Разрешите отлучиться. Мне надо исполнить долг... до конца.
И мальчик кивнул на старый бинокль.
— Иди, Олежка, — сказал командир. — Разрешаю.
Перед Зинкиным домом Олежка одернул гимнастерку, поправил пилотку, чтобы звездочка была над переносицей, и, как сержант Воскресенье, бархоткой навел глянец на сапогах. И распахнул калитку.
— Разрешите?
Зинка сидела на крыльце и перебирала чернику. Губы у нее были черные, потому что половина ягод попадала ей в рот. Увидев маленького солдата, Зинка встала и от неожиданности раскрыла рот.
— Здравствуйте, — сказал Олежка.
— Здрасте... Проходите, пожалуйста.
 |
Как трудно было представить себе эту застенчивую девочку грозной пантерой, которая еще сегодня утром терзала Олежку.
— Вот бинокль вашего дедушки, — сказал Олежка и протянул подводную находку.
От бинокля пахло тиной. Но Зинка прижала его к груди, словно, побывав на дне озера, бинокль стал ей еще дороже.
— Спасибо, — сказала она и покраснела, — это вы сами... нырнули за ним?
— Не нырнул, а был в подводной разведке... вместе со всем отделением.
— Страшно? — поинтересовалась Зинка.
— Опасно, — сдержанно ответил мальчик. — И трудно было обнаружить... предмет. — Вместо «найти» от сказал по-военному «обнаружить». — Обстановка была сложной... Понимаете?
Зинка ничего не понимала, но кивала головой. Она все время поправляла платье и впервые в жизни стеснялась своего маленького соседа, который превратился в настоящего солдата. Он говорил, а она смотрела на него с любопытством и восторгом и прижимала к груди бинокль, пахнущий тиной.
За полдня в их отношениях произошли какие-то удивительные перемены, они как бы повзрослели, а главное, стали уважать друг друга. И не сговариваясь, называли друг друга на «вы».
— Военное имущество надо беречь. Рамбавия! Олежка произнес эти слова так назидательно,
словно не он, а сама Зинка утопила бинокль в озере.
— Буду... беречь, — послушно пообещала Зинка, и ее слова прозвучали, как клятва. — А бомбу тоже вы взорвали?
— Обезвредили, — поправил ее Олежка и, как настоящий военный, приложил руку к краю пилотки. — Разрешите идти?
— Может быть, поедите черники? — Зинке не хотелось отпускать гостя.
— Спасибо. У меня кончается время. Сейчас «Гитара» будет докладывать «Оркестру».
— Будет музыка? — поинтересовалась Зинка, ничего не понимающая в военных делах и не знающая тайных позывных.
— Будет военная служба, — с достоинством ответил мальчик в военной форме. — А наш сержант Воскресенье очень строгий.
— Воскресенье, — механически повторила Зинка. — Заходите в свободное время.
— Так точно! — ответил Олежка. — Рамбавия!
— Рамбавия, — прошептала Зинка.
Это слово для нее ровно ничего не значило, но это было Олежкино слово, и девочка запомнила его на всю жизнь.
А Олежка щелкнул каблуками и, как молодой-необученный, повернулся через правое плечо. Зинка не знала, что солдатам полагается поворачиваться кругом только через левое плечо, и проводила его восторженными глазами, пока он, печатая шаг, шел к калитке.
И тут Зинка окликнула Олежку.
— У вас какое звание?
— Сын отделения! — отрапортовал Олежка.
— А можно стать дочерью отделения?
— Не знаю, — честно признался Олежка.
— Вы спросите у сержанта.... Я буду стараться. Олежка на мгновение задержался, подумал и дал Зинке ценный совет:
— Напиши письмо в газету.
Солнце село, и сразу вокруг стало много синего цвета. Трава стала синей, и деревья, и дороги. Это вечер принялся перекрашивать мир в темный, ночной цвет. И только высоко в небе сверкал маленький, кажущийся игрушечным самолетик, и его след, дугой пересекающий небо, золотился в лучах — на земле уже настал вечер, а там, в высоте, был еще день и светило солнце.
Олежка устал. Ведь за этот день он как бы прожил целую жизнь. И гости его притомились, даром что солдаты. Но ведь не оловянные!
Сержант Воскресенье все чаще поглядывал на часы. Его прямые брови сдвинулись, сошлись на переносице, и лицо его стало не строгим, а задумчивым. Солдат Понедельник, сидя на ступеньке крыльца, кормил кур. Вторник что-то вырезал ножом из деревянной чурки, его руки ни минуты не могли быть без дела. Четверг гладил Кузю, который примостился у его ног. Суббота печально смотрел на Олежку и вспоминал своего младшего брата. А сын Грузии, радист Пятница, что-то нашептывал в свою рацию с блестящим хлыстиком, и, кроме позывных «Оркестр» и «Гитара», можно было расслышать его любимое словечко «рамбавия», которое он не умел произносить тихо.
А полный жизни Среда сидел на скамеечке, обняв своей тяжелой рукой Олежку.
— Эх ты сеголеток, — говорил он, крутя в колечко тонкий ус, — ничего-то ты не понимаешь. Тебе кажется, что жизнь началась с твоего прихода, а до тебя вокруг было сонное царство. Нет, друг Олежка, люди, тебя поджидая, жили... Человек живет как? Увидел курку — взвел курок! Каждый спешит сделать свое дело. Но между людьми, заметь, есть своя природная связь. Вот видишь, ты напомнил Субботе младшего брата. И вы неожиданно стали братьями. А для нас ты стал сыном. Вот как интересно устроен мир.
Олежка внимательно слушал солдата и думал, что его жизнь изменилась после того, как у него побывали дорогие, нежданные гости — солдатики.
«Нет, я познакомился не с ними, а с самим собой. Сам себе сказал «здравствуй!». До этого дня я совсем не знал себя. Не знал, что не испугаюсь старой бомбы, а грозный Прометей послушно пойдет со мной. Теперь я понимаю, что долг — не луковки-морковки! И Зинка относится ко мне с уважением и, как взрослого, называет на «вы». Утром я был Олей, а теперь я уже Олег Комаров, сын отделения. Рамбавия!»
Все это Олежка рассказывал своим новым друзьям, только не вслух, а про себя. И вдруг в темнеющее небо с несколькими первыми звездочками, оставляя красный след, взвилась ракета.
— Ракета! — Олежка вскочил с места и выбежал на середину двора. — Ракета летит в космос!.. Самочувствие космонавтов нормальное!
Но ракета, долетев до зенита, обожгла попутное облачко и остановилась, замерла, а потом погасла.
— Нам пора, — сказал сержант Воскресенье. — Сигнал командира.
И Олежка почувствовал, как защемило сердце. Ему захотелось крикнуть: «Не уходите! Оставайтесь со мной навсегда! Мне с вами так хорошо!» Но он был теперь не Олей, а Олегом и не стал просить о невозможном. Только опустил голову и тихо, словно стыдясь самого себя, попросил:
— Спойте мне колыбельную песню. Солдаты переглянулись, а сержант Воскресенье сказал:
— Мы не знаем колыбельных, мы поем только строевые песни.
— Тогда строевую.
— Мы споем тебе нашу песню, но как поют колыбельную, — пообещал Олежке Суббота.
— От-бой! — скомандовал сержант Воскресенье. И мальчик исчез в доме.
Олежка быстро разделся и лег в постель, но некоторое время он еще чувствовал тугой воротничок гимнастерки и приятную тяжесть яловых сапог.
Он лежал и думал об удивительном дне, который подошел к концу. Подошел к концу, но не кончился. Этот день навсегда останется с Олежкой.
Интересно, узнает ли его мама? Или растерянно спросит: «Что еще за военный в доме?»
И тогда Олежка ответит: «Сын отделения и... твой сын. Только не называй меня Олей, я же мальчик. А папка у нас хороший и живет на зимовке летом, потому что у него долг. Не луковки-морковки, а долг перед товарищем».
Когда семеро солдатиков вошли в дом, Олежка уже спал. На стуле лежала аккуратно сложенная военная одежда, а рядом на полу стояли сапоги — пятки вместе, носки врозь.
Солдаты попрощались с сыном отделения, на носочках вышли из дома. И зашагали в свою часть, доложить командиру, что особое задание выполнено. А свою военную песню они пели тихо, как полагается петь колыбельную.
И когда они ушли из дома, военная одежда мальчика превратилась в самую обыкновенную, а вместо сапог с подковками под стулом появились сильно потертые кеды.
Это превращение произошло, как в сказке. А в остальном в моем рассказе ничего сказочного нет.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |