"Убик." - читать интересную книгу автора (Дик Филип Киндред)Глава 2Элла Рансайтер лежала, вытянувшись, в своем прозрачном заиндевевшем гробу. Глаза ее были закрыты, а руки, недонесенные до лица, замерли раз и навсегда. Три года прошло с тех пор, когда он видел ее в последний раз… Конечно, она не изменилась – и никогда уже не изменится. По крайней мере внешне. Но каждое возвращение к полужизни, каждая активация приближали ее к окончательной смерти. Знание того, что общение с ней стоит так дорого, заставляло Рансайтера делать это как можно реже. Главным желанием Эллы, высказанным еще до смерти и при первых пробуждениях, было продолжение участия в делах Ассоциации. Что ж, он исполнял это. Например, сейчас. И шесть или семь раз в прошлом. Он действительно советовался с ней в критические моменты. Как, например, сегодня… К дьяволу эти наушники, раздраженно подумал он, приспосабливая на голове пластмассовые диски. И этот микрофон… Какое тут может быть общение?.. Его все раздражало: и неудобный стул, который Фогельзанг – или как его там? – подсунул ему, и то, как медленно Элла приходит в чувство. Его вдруг охватила паника: а что, если силы ее уже исчерпаны, а они ему этого не сказали? Скрывают или даже не знают сами? Может быть, стоит вызвать этого типа, Фогельзанга, и потребовать объяснений? Может быть, они совершили какую-то чудовищную ошибку?.. Элла, нежная, незабываемая… как блестели ее глаза, когда она могла открывать их… Этого больше не будет никогда. С ней можно говорить, можно слышать ее голос… но она никогда не откроет глаза и не шевельнет губами. Не улыбнется ему. Не заплачет, когда он уйдет. Чем все это лучше старого доброго исхода, прямой дороги от жизни к могиле? Выбора нет, оборвал он себя. Она все еще со мной… В наушнике неразборчиво зазвучали слова, путаные, бессмысленные фразы, фрагменты того таинственного сна, в котором она сейчас пребывала. Что там, в полужизни? – не раз задумывался он. Из рассказов Эллы понять этого не удавалось. Ни понять, ни представить. Тяжесть, сказала она однажды. Тяжесть постепенно исчезает, и ты паришь, паришь… а когда полужизнь прекращается, ты покидаешь Систему и летишь прямо к звездам. Впрочем, точно она этого не знала, а лишь предполагала. В то же время страха она не испытывала. Что же, хорошо и это… – Привет, Элла, – смущенно сказал Рансайтер в микрофон. – Ох… – в ее голосе послышалась растерянность. – Здравствуй, Глен, – нет, не растерянность – радостное детское изумление. – Что… Столько времени прошло? Лицо ее оставалось неподвижным, и Рансайтер отвел глаза. – Пара лет – сказал он. – Расскажи, что происходит? – Боже мой, – сказал он, – все разваливается. Вся организация. Потому я и здесь: ведь ты сама хотела участвовать в планировании перспективной политики Ассоциации… и – Господь свидетель – нам позарез нужна именно новая политика или, по крайней мере, создание новой системы разведки. – Мне снилось… – сказала Элла. – Я видела клубящийся красный свет. Это было ужасно. И все-таки я шла к нему. Я не могла остановиться. – Да, – сказал Рансайтер. – «Бардо Тодол», «Тибетская Книга Мертвых»… ты помнишь ее? Доктора рекомендовали тебе перечитать ее, когда ты… – он запнулся, потом продолжил: – Когда ты умирала. – Клубящийся красный свет, – повторила Элла. – Это что-то плохое, да? – Да, его следует избегать. – Он откашлялся. – Слушай, Элла, у нас большие проблемы. Ты в силах выслушать меня? Не хотелось бы тебя перегружать, и если ты устала, то мы можем просто поболтать… – Непонятно… Кажется, это снилось мне непрерывно с того нашего последнего разговора. Неужели действительно прошло два года? Знаешь, Глен, что я думаю? Что мы – те, которые здесь, – все больше и больше проникаем друг в друга. Все больше моих снов вовсе не обо мне. Я то мужчина, то старуха, то маленький ребенок… я бываю в местах, которых никогда в жизни не видела, и совершаю не свои поступки… – Говорят, так бывает, когда изменяешься, готовясь к новой жизни. А клубящийся красный свет означает плохое перерождение, и тебе не следует идти в том направлении. Так что, скорее всего, ты уже начинаешь предчувствовать свою следующую жизнь. Он испытывал неловкость, произнося все это. Собственных теологических убеждений у него не было. Но явление полужизни было реальностью, а такая реальность кого хочешь сделает теологом… – Так вот, – начал он, меняя тему. – Я расскажу тебе, что произошло и почему я решил тебя побеспокоить. С. Доул Мелипоун исчез из-под наблюдения. Повисла мгновенная тишина, а потом Элла рассмеялась. – С. Доул Мелипоун – кто он или что это? Даже не верится, что может существовать нечто с таким названием. Смех Эллы, теплый, грудной, заставил Рансайтера сжаться; прошло уже столько лет, а этот смех не забывался. Да, больше десяти лет… – Ты, наверное, забыла, – сказал Рансайтер. – Такое не забудешь. С. Доул Мелипоун… Это, случайно, не хоббит? – Это лучший телепат Раймонда Холлиса. Полтора года назад его засек Джи-Джи Эшвуд, и с тех пор на нем постоянно висит кто-то из наших инерциалов. Мы никогда не теряем его из виду – просто не можем позволить себе такой роскоши. Потому что он по крайней мере вдвое сильнее любого известного нам телепата. И вот он исчез – в числе множества прочих людей Холлиса. Никто ничего не понимает. Вот я и подумал: черт побери, надо спросить Эллу, что она думает по этому поводу. Ты же писала об этом в завещании… – Да, я помню… – сказала она тихо. – Дайте объявление по ТВ. Предупредите людей… – голос ее слабел и исчезал. – Скажите им… – Это изматывает тебя, – с сожалением заметил Рансайтер. – Нет, просто… – Она будто уплывала – все дальше и дальше. – Исчезают только телепаты? – спросила она после паузы. – Телепаты и предсказатели. На Земле их нет, это точно. Множество наших инерциалов болтаются без дела, потому что их подопечные испарились. И это меня страшно тревожит – не то, конечно, что заказов на услуги инерциалов стало меньше, а то, что мы ничего не понимаем в происходящем. Я подозреваю, что все эти исчезнувшие сидят где-то и работают над чем-то – все вместе и над одной задачей. Кто-то их нанял, всю их банду, но только Холлис знает, кто и зачем. И что вообще все это значит. Он говорил, а мрачные сомнения все больше овладевали им. Чем может Элла помочь ему? Лежащая в гробу, вымороженная из мира – она знала только то, что он сам ей говорил. И все же… какая-то особая проницательность, женская форма мудрости, основанная не на знаниях и опыте, а на чем-то глубинном, необъяснимом, была ей присуща. Вникнуть в это невозможно, он убедился еще тогда, когда Элла была жива, и тем более невозможно было вникнуть в это теперь… Другие женщины, которых он знал – их сменилось несколько за последние десять лет – обладали этими способностями в зачаточной степени. Природа только намекнула им на огромные возможности… в отличие от Эллы. – Что он за человек, этот Мелипоун? – спросила Элла. – У него мозги набекрень. – Но работает он за деньги? Или энтузиаст? Меня всегда мутит, когда они начинают рассуждать обо всей этой пси-мистике, об ощущении смысла бытия и о космической идентификации. Как тот мерзкий Сарапис, помнишь его? – Сараписа уже нет, – сказал Рансайтер. – Похоже, Холлис его убрал, потому что Сарапис хотел основать собственное дело. Но кто-то из предсказателей Холлиса раскрыл этот план… Мелипоун куда более крепкий орешек. Когда он в ударе, требуется минимум трое инерциалов для нейтрализации его поля, а это крайне невыгодно – ведь заказчик платит те же самые деньги. Объединение ввело прейскурант, который связал нас по рукам и ногам… – Объединение было давней головной болью Рансайтера. Одни расходы и гонор – при полной бесполезности. – Насколько я могу судить, Мелипоуна в первую очередь интересуют деньги. Но что это нам дает? Ответа не последовало. – Элла! – позвал он. Тишина. – Элла, Элла, я здесь, я слушаю тебя! Ты меня слышишь? Элла, что случилось? – О боже, подумал он, это конец… Долгое молчание нарушилось далеким шепотом: – Меня зовут Джори. Это была не Элла: совсем другой темп и тембр голоса. – Положите трубку, – крикнул Рансайтер, охваченный внезапной паникой. – Я говорю со своей женой, откуда вы тут взялись? – Я Джори, и никто не хочет говорить со мной. Я хочу побыть с вами, если вы не возражаете. Как вас зовут? Задыхаясь, Рансайтер проговорил: – Мне нужна моя жена, миссис Элла Рансайтер. Я заплатил за разговор с ней, а это значит, что я хочу говорить именно с ней, а не с вами! – Я знаю миссис Рансайтер, – голос стал намного сильнее, – она разговаривает со мной, но ведь она одна из нас, и беседовать с ней – это совсем не то, что с вами. Она не знает ничего такого, чего не знают все остальные. А какой сейчас год, мистер? Уже отправили тот большой корабль к Проксиме? Я этим очень интересуюсь, не расскажете ли мне что-нибудь? Если хотите, я потом перескажу это миссис Рансайтер, хорошо? Рансайтер сорвал с себя наушники и прочие приспособления и выбежал из душной, пропыленной комнаты. Он несся между рядами промороженных саркофагов, и служащие мораториума возникали перед ним и тут же исчезали. Он искал владельца. – Что-нибудь случилось, мистер Рансайтер? – Фон Фогельзанг шагнул ему навстречу. – Я могу чем-то помочь? – Какая-то штука завелась в проводах, – Рансайтер остановился, переводя дыхание. – Вместо Эллы. Черт побери вашу банду и ваш показушный бизнес. Если бы я так вел свои дела… – Продолжая бормотать ругательства, он двинулся следом за владельцем мораториума в направлении офиса 2-А. – Тот, кто с вами говорил, – он представился? – спросил фон Фогельзанг. – Да, он сказал, что его зовут Джори… – Это, должно быть, Джори Миллер, – в голосе фон Фогельзанга зазвучала тревога. – Кажется, он в саркофаге лежит рядом с вашей женой… – Но я же вижу, что это Элла! – Дело в том, что со временем ментальности полуживущих осуществляют взаимопроникновение, своеобразный осмос. Активность мозга Джори чрезвычайно высока, вашей жены – сравнительно низка. Это вызывает однонаправленное перераспределение протофазонов… – Исправить вы это можете? – хрипло спросил Рансайтер. Он чувствовал, что потрясение еще не прошло. Потрясение, злость и усталость. – Уберите эту дрянь из сознания моей жены и верните ее назад. Это ваша работа. – Если такое положение вещей сохранится, – официальным тоном сказал фон Фогельзанг, – ваши деньги будут вам возвращены. – К черту деньги! – Они вошли в комнату 2-А. Рансайтер неуверенно сел; сердце его стучало так, что он едва мог говорить. – Если вы не выкинете этого Джори, я возбужу против вас судебное дело. Я закрою к дьяволу вашу лавочку! Наклонившись над гробом, фон Фогельзанг прижал к уху динамик и заговорил в микрофон: – Выйди из фазы, Джори, ты же хороший мальчик. – Покосившись на Рансайтера, он объяснил: – Джори умер пятнадцатилетним, поэтому в нем столько энергии. Честно говоря, уже случалось, что он появляется там, где появляться не должен. – Он снова заговорил в микрофон: – Джори, Джори, ты ведешь себя некрасиво. Мистер Рансайтер прилетел издалека, чтобы побеседовать со своей женой. Не заглушай ее голос, Джори, это невежливо. – Он замолчал, слушая ответ. – Я знаю, что ее сигналы слабые… – Какое-то время он слушал, важный, как большая лягушка, потом отложил наушники и встал. – Что он сказал? – Рансайтер приподнялся. – Он уберется из Эллы? Я смогу с ней поговорить? – Джори ничего не может сделать, – сказал фон Фогельзанг. – Представьте себе два радиопередатчика: один расположен поблизости, но мощность его мала, а другой – далеко, но мощность его в десять раз больше. Когда наступает ночь… – Она наступила, – сказал Рансайтер. Наступила для Эллы – а может быть, и для него. Если не удастся найти всех этих телепатов, паракинетиков, предсказателей, воскресителей… – Там, в саркофаге, мы постараемся отделить ее от Джори, – продолжал болтать фон Фогельзанг, – а если вы согласитесь на некоторое удорожание обслуживания, мы переместим ее в отдельную, надежно изолированную камеру с покрытием из тефлона-26, который подавляет гетеропсихическую инфузию, будь то Джори или кто-нибудь еще… – Еще не поздно? – мгновенно переходя от отчаяния к надежде, спросил Рансайтер. – Да, ее возвращение вполне возможно, как только Джори выйдет из ее фазы. Плюс те, кто еще проник в нее. Она слишком слаба и доступна… – Фон Фогельзанг покусал губу, обдумывая ситуацию. – Но ей может не понравиться изоляция, мистер Рансайтер. Мы не случайно помещаем контейнеры – или гробы, как их неправильно называют, – так близко друг к другу. Блуждание в чужих мыслях для полуживущих – это их единственная… – Поместите ее отдельно прямо сейчас, – перебил его Рансайтер. – Пусть уж она побудет в изоляции, чем перестанет существовать. – Она не перестала существовать. Она существует. Она просто не может вступить в контакт с вами. – Это метафизическая разница. Для меня она значения не имеет. – Хорошо, я помещу ее отдельно – согласился фон Фогельзанг. – Но в каком-то смысле вы правы: уже поздно. Джори поселился в ней навсегда. Мне очень жаль. – Мне тоже, – резко сказал Рансайтер. |
|
|