"Убийство деда Мороза" - читать интересную книгу автора (Вери Пьер)НемецДеда Мороза обнаружили возле входа в подземелье у подножия лесистого холма, над которым возвышался замок. Он лежал на спине. Его пурпурный балахон резко выделялся на снегу. Вокруг не было заметно ни единой капли крови. — Не сомневаюсь, — проворчал Виркур, — что его хватил удар. Это было неизбежно. Слишком уж часто он закладывал за галстук. Полевой сторож прикрикнул на мальчишек: — Кто тут болтал про убийство? Да вы просто лыка не вязали, пьяные поросята! — Поглядите на его шею, — сказал Пудриоле. Хаген присел на корточки. — Бог мой, вот это да! Беднягу задушили! На шее фотографа запечатлелись следы пальцев. Душили с такой силой, что остались огромные синяки. Толпа прибывала. Лампы окрашивали снег возле трупа в желтый цвет. — Следует немедленно найти Рикоме, — распорядился г-н Нуаргутт. — Корнюсс мертв, это очевидно. И все же… — Копф уже пошел за ним, господин мэр. — Хорошо. Лучше всего подождать. Поскольку произошло преступление, не так ли? «Поскольку произошло преступление…» Внезапный призрак Правосудия со всеми его атрибутами, последовательно запускаемыми в дело, — допросами, обысками и прочим — поверг каждого в состояние, схожее со столбняком. В это мгновение раздался крик — к толпе бежал какой-то человек, которого трудно было разглядеть в темноте. — Следы! — кричал он. — Не затопчите следы! Круг раздвинулся. Но было поздно: два десятка человек уже вовсю утоптали снег. В незнакомце признали маркиза де Санта Клауса. Он в отчаянии махнул рукой. — Вот досада! Здесь должны были остаться следы — четкие, как прописные буквы. Нужно найти их, теперь же найти. Это просто безумие то, что здесь наделали. Он пожал плечами. — Извините, сударь, — сухо возразил г-н Нуаргутт с той утроенной уверенностью, которую ему придавало его положение мэра, богатого землевладельца и хозяина игрушечной фабрики, — извините, сударь. Вы из прокуратуры? Или из полиции? — Нет, разумеется! — оторопел маркиз. — Какое же вам до всего этого дело? — А! Превосходно, господин мэр. Если вы так полагаете… Он резко развернулся и отправился назад в Мортфон. Тюрнер спросил у Виркура: — Что это, собственно, за субъект? — Ты его знаешь не хуже моего. Некто господин де Санта Клаус. Вернувшись в Мортфон, маркиз первым делом направился к Каппелю, но не застал его дома. В конце концов он обнаружил ризничего перед оградой у дома священника в обществе Копфа и доктора Рикоме, спешно приглашенного к аббату Фуксу. Сердце кюре, весь вечер сопротивлявшееся несчастью, уступило и билось едва слышно. Состояние священника внушало такое беспокойство, что решено было вызвать из Нанси машину «Скорой помощи». При всем том доктор прилагал все усилия, чтобы ободрить Каппеля, который потерял самообладание. Узнав от Копфа печальную новость, Рикоме вместе с ним торопливо удалился. Погода угрожающе менялась. Вслед порывистому северному ветру поднялся настоящий вихрь, мощный и резкий, неистово свистевший в кронах. Катрин Арно почувствовала, что волосы ее заледенели. Она испуганно вскрикнула: пошел сильный снег. Мэр терял терпение: — Где же, в конце концов, Копф и Рикоме? В тот же миг в темноте замелькал свет большого фонаря. Это были они. Доктор осмотрел труп. — Это убийство, — подтвердил он. — Типичное убийство! Нужно вызвать оперативную бригаду. Как бы то ни было, оставлять тело здесь нельзя. Будьте добры, помогите мне кто-нибудь… Одна из женщин с беспокойством подняла голову. — Ой! — воскликнула она. — Послушайте-ка! Из лесу доносился прерывистый хруст. Ветер превращался в шквал и крушил ветви. Стремительно надвигалась буря. — Побыстрей… Побыстрей… Хаген и Виркур подхватили покойника под колени и под мышки. Женщины, подобрав юбки и придерживая шляпки, опередили мужчин и, спотыкаясь, пошли впереди. В ушах звенел, нарастая с каждой минутой, беспрерывный гомон вспугнутых ночных птиц. Ураган приближался со стороны Вогезов. Он гудел и мчался по лотарингской равнине подобно скорому поезду. Ветер набросился сбоку на кучку людей; под его напором в снегу обнажились борозды, и взметенная вихрем пороша взмывала в небо, словно дым, смешиваясь с хлопьями, которые яростно неслись ей навстречу. Казалось, разверзлась пучина и поглотила все вокруг. — Представляю, что творится сейчас в лесу, — заметил г-н Нуаргутт. — Что вы сказали? — откликнулся доктор. — Я говорю, что в лесу сейчас хуже некуда! — крикнул мэр. Нужно было надсаживать горло, чтобы тебя услышали. Из лесу доносились настоящие пушечные выстрелы: буря корежила и выворачивала с корнем деревья, ломала их, бросая одно подле другого и увлекая за собой оторванные ветви. На мертвенно-черном небе не было ни звезды. Погас один фонарь, потом другой. Женщины заголосили. Катрин Арно, испугавшись, схватилась за руку барона. — Черт побери, это конец света! — выругался Викур; он задыхался и с трудом тащил свою ношу. — Куда мы его денем? — спросил доктор. — Что? — не расслышал мэр. — Куда же мы его денем? — переспросил, напрягая голос, Рикоме. — Кого? — Покойника! — прокричал доктор. — В мэрию! — крикнул в ответ г-н Нуаргутт. Он добавил еще несколько слов, тут же проглоченных бешеным ветром, и лишь развел руками. В мэрию набились кто только мог, и когда доктор снял с Деда Мороза шапку, парик и накладную бороду, все присутствующие ахнули. Под маскарадным костюмом и балахоном, которые Корнюсс не снимал с полудня, оказался совсем не тот, кого думали увидеть. Это был мертвец, но вовсе не фотограф! — Что это за тип? Никто не знал. Ни один человек не видел его в Мортфоне. У него было круглое лицо. Отсутствие бороды, усов и стриженые волосы делали его еще более круглым. — У него физиономия как у немца, — сказал Копф. — Видать, турист, из благородных, — заметил Хаген. — Посмотрите только, во что он одет! В самом деле, одежда была добротной: шерстяной, очень плотный свитер, бриджи английского сукна, высокие ботинки из мягкой кожи. В бумажнике обнаружились две купюры по сто франков и листки, испещренные цифрами, но никаких документов, удостоверяющих личность, не было. Кроме того, нашли перочинный нож, часы, платок и горсть мелочи. На безымянном пальце левой руки покойный носил золотое обручальное кольцо. Буря нарушила связь, и вызвать по телефону Нанси оказалось непросто. Наконец, после долгого ожидания и раздражающих перерывов, в трубке раздался голос, по которому мэр не сумел в точности определить, кто на проводе — следователь, комиссар полиции, инспектор уголовного розыска или капитан жандармерии. Судя по репликам, голос принадлежал человеку, которого внезапно подняли с постели. — Вы говорите, преступление? — Да, преступление. Человек задушен. — Кто пострадавший? Он был влиятельным лицом в вашей местности? — Он не местный. Никто его не знает. При нем нет никаких документов. — Досадно! Господин мэр, вы действительно уверены, что произошло преступление? — На этот счет нет ни малейших сомнений. — Весьма досадно! А врач у вас толковый? — Безусловно. Да я же вам говорю, что убийство… — Убийство… Убийство… Знаете, сколько сейчас развелось самоубийств, которые поначалу принимают за убийства?.. Может, он покончил с собой? — Нет! Повторяю, нет! — Ладно. Отправим к вам кого-нибудь. У вас там что — совсем гнусная погода? — Да нет, всего-то небольшой дождь. И туман, — обронил мэр, вконец удрученный разговором. — Вот как? Прекрасно. Я думал, куда хуже. Словом… Можно ли вам позвонить, если потребуется?.. Хорошо, господин мэр… Доброй ночи, господин мэр! — Идиот! — выругался г-н Нуаргутт, бросив трубку. Минут через десять раздался звонок. — Да? — закричал в трубку г-н Нуаргутт. — Говорят из Нанси, господин мэр. По поводу вашего дела… Я вам тогда забыл сказать… По возможности, для ведения следствия, проследите, чтобы никто не прикасался к трупу. Нужно все оставить, как было. Если вокруг есть следы, лучше всего накрыть их мешками или тряпьем. Мэр представил себе на секунду ураган, который перелопачивает равнину, вспахивает снег, клочьями срывает его с земли, выкорчевывает ели и обламывает ветви, все увлекая за собой. Он разразился хохотом. — Что вы сказали? — переспросил далекий голос. — Я вас плохо слышу. — Я сказал: так тому и быть! — рявкнул мэр, одновременно весело и яростно. — Мы набросим на следы тряпье и закрепим его камнями, положитесь на меня. Он повесил трубку и опять ругнулся: — Кретин! В ожидании, когда прибудут эти господа из Нанси, мэр, как должностное лицо, решил самолично начать расследование и собрать первые свидетельские показания. Он поднял с постели учителя Вилара, поручив ему обязанности секретаря суда. В то же время он распорядился начать поиски Гаспара Корнюсса. Прежде всего следовало установить, каким образом наряд Деда Мороза оказался не на фотографе, а на туристе в бриджах. Корнюсс спал мертвецким сном в своем доме, нависшем над улицей. Пришлось долго барабанить в дверь и, перекрывая ураган, выкрикивать его имя, прежде чем его добудились. — Что-то я много выпил, — перво-наперво сказал он. — Слово Корнюсса, я перебрал! Он запустил пальцы в свою спутанную шевелюру и ухмыльнулся; его выпученные осьминожьи глаза слезились со сна. Пришлось несколько раз пересказать ему, что произошло ночью, прежде чем он сообразил что к чему. — Покойник? — бормотал он. — Вы смеетесь! Покойник в моем балахоне? Ну и шутники! Мэру он объявил: — Обход я делал, как всегда, господин Нуаргутт, каждый год я хожу одной и той же дорогой. В ризнице я застал господина кюре, он готовил к празднику раку. В верхнем зале мальчишки горланили гимны. Я спросил: «Я не припозднился?» Потом мы с господином кюре поболтали о том о сем. Затем… Что вы хотите от меня услышать, господин мэр? Я торжественно поднялся наверх, почтальон передал мне письма, и я сыграл свою роль с Виркуром, то бишь Дедом с розгами. Мы оба там были, я вам ручаюсь. Слушатели не возражали. Учитель записывал. Мэр, величественно восседая под бюстом Марианны[12], слушал не перебивая. — Затем, уже в ризнице, я снял балахон, шапку, парик и бороду, только проследил, чтобы дети при этом не застали меня врасплох. Сунул сверток с одеждой в стенной шкаф и после рождественской службы отправился спать; сказать по правде, с меня уже было довольно. — Ну надо же! — воскликнул кто-то. — Тише! — цыкнул мэр. — Дело в том, господин мэр… — Вы что-то хотите сказать, Тюрнер? — Да… То есть… Нет, ничего, господин мэр. Ювелир в нерешительности поглядывал в сторону соседней комнаты, где, прикрытый балахоном, покоился труп неизвестного. Не удержавшись, он пробормотал: — Это просто невероятно! От мэра не укрылось выражение его лица. — Ну же, Тюрнер! Создается впечатление, что вы знаете обо всем этом куда больше, но почему-то не хотите рассказать. Если что-либо в словах Корнюсса вас насторожило, не сочтите за труд заявить об этом здесь. Черт возьми, дело, которое мы пытаемся прояснить, и без того совершенно запутано! Сейчас не время для недомолвок. — Господин мэр, я просто хотел бы задать Корнюссу один вопрос. — Конечно. Задавайте. Ювелир и фотограф повернулись друг к другу. — Корнюсс, когда ты пришел в ризницу, господин кюре подготавливал раку. Ты утверждаешь, что ничего не произошло? — Ничего. — И ты не говорил ничего особенного? Ты уверен? — Я только спросил: «Я не припозднился?» — Я не о том. Я спрашиваю про камни. — Про камни? — Про бриллианты! Разве ты не сказал, что они производят на тебя странное впечатление, что они не такие блестящие, как всегда? — Я? Как я мог такое сказать? Да ни в коем разе! Что за вздор ты несешь! — Вот как? Вздор? Значит, господин кюре не стучался ко мне домой, не проводил меня в ризницу, я не осматривал бриллианты и не сказал: «Они фальшивые»? Вероятно, мне все это приснилось? В глазах Гаспара Корнюсса, уставившегося на Тюрнера, читалось безграничное удивление. — Он бредит! — воскликнул фотограф. — Это все чушь и выдумка. Тюрнер сошел с ума! — Ну да! Как же, сошел я с ума! Прекрасно! — вскричал возмущенный ювелир. — До — Ложь! — заорал фотограф, заикаясь от ярости. — Ничего такого не было. Во всяком случае, при мне, господин мэр. Если кто и украл камни, так он сам. Ювелир, ты вор! — Хорошо, — сказал Тюрнер. — Остается расспросить господина кюре. — Господин аббат весьма болен, — вмешался доктор Рикоме. — Он просто в шоке, и я поостерегся бы… — Разумеется! — торжествующе бросил Тюрнер. — Болен, и виной тому эта кража. В таком случае, нам нужен Каппель. Его не было при разговоре, но я знаю, что господин кюре поставил его в известность обо всем произошедшем. Срочно вызвали Каппеля, и он тотчас явился. У постели аббата Фукса осталась подежурить м-ль Софи Тюрнер. Показания ризничего целиком совпали со словами ювелира. Кроме того, Каппель сообщил, что кюре распорядился никому пока не говорить о похищении и не портить новогодний праздник таким печальным известием. Он ни словом не упомянул о Санта Клаусе и о подлинной причине, по которой маркиз оказался в Мортфоне: едва узнав об убийстве и предвидя возможные допросы, маркиз втолковал ризничему, что если тот его «продаст», то это отнюдь не поможет выяснению истины, но еще более затруднит поиски. Зато Каппель рассказал о том, что случилось в ризнице шестого декабря, и об анонимном письме, пришедшем ранее. Воцарилась тяжелая тишина. Все взгляды устремились на Корнюсса. Фотограф набычился. Внезапно он принялся постукивать пальцами по столу, за которым сидел мэр. Он был в неистовстве. — Это заговор! Они оба сговорились. Клянусь головой, я ничего не сказал и не видел из того, что они утверждают. В конце концов, вы меня знаете, господин мэр. Я родился в Мортфоне и ни разу никуда не уезжал, кроме как на военную службу. Может, меня всегда держали за дурака, как говорит Тюрнер, возможно и так, но я честный человек! Обстановка накалялась. Одни поддерживали Корнюсса, другие — Каппеля и Тюрнера. Перебранка перерастала во всеобщую сумятицу. Г-н Нуаргутт резко выступил вперед, поднял руку, но его призывы успокоиться были тщетными. Учитель оставил свои бумаги и на минуту выскользнул из комнаты; вернувшись, он решительно взобрался на трибуну, учтивым, но непреклонным жестом отстранив от нее г-на Нуаргутта, и лишь спросил для вида: — Разрешите, господин мэр? Чувствуя, что совладать с толпой не удается, тот с облегчением уступил место учителю. Суматоха сразу же сменилась полной тишиной. Широким и весьма искусным театральным жестом учитель вскинул красный балахон и принялся им размахивать. — Друзья мои! — воскликнул он звонким голосом. — За этой дверью мертвец. У нас совершено гнусное преступление. Мы все, все до одного, честные люди, но, пока вы ссоритесь, убийца может скрыться, он сделает все возможное, чтобы замести следы и не дать правосудию их обнаружить. Его слова произвели глубокое впечатление. — Произошло недоразумение, — продолжал Вилар. — Это очевидно. Но вскоре все объяснится. Как только господин кюре сможет ответить на вопросы, он расскажет, что на самом деле произошло в ризнице. — Если аббат Фукс проведет спокойную ночь, — вмешался доктор, — уже утром его можно будет обо всем расспросить. — Спасибо, доктор. Вы слышали, друзья мои: уже утром… Через несколько часов… Немного терпения! До сих пор у нас не было ни малейших сомнений в том, что наши сограждане Каппель, Тюрнер и Корнюсс — люди порядочные, не способные на бесчестный поступок. Можем ли мы поверить, что кто-нибудь из них, внезапно отказавшись от своего доброго имени, украл бриллианты? Я говорю — нет! И разве не знаменательно, что задушенного незнакомца, одетого в красный балахон, нашли возле входа в подземелье? Как это истолковать? Мне кажется, есть очень простое объяснение, которое сводит концы с концами и над которым я вам предлагаю подумать. Незнакомец был в балахоне, парике и с накладной бородой, поскольку, вырядившись таким образом, мог очень легко сойти за Корнюсса. Я убежден, что Корнюсс не брал бриллианты. Но я также уверен, что Каппель и Тюрнер говорят правду. Друзья мои, наши сограждане стали жертвами злого умысла. Я вам предлагаю версию, способную примирить Каппеля и Тюрнера с Корнюссом. Человек, который вошел в ризницу одетый Дедом Морозом, был не Корнюсс, а этот незнакомец. И это он похитил бриллианты. Не сомневаюсь, что с ним был сообщник. Сообщник и убил незнакомца перед подземным ходом, по которому они собирались выбраться за пределы нашего городка и скрыться. Отсутствие у покойника каких-либо документов объясняется тем, что его одежда была тщательно обыскана. Сделать это мог только сообщник после убийства, причиной которого, я не сомневаюсь, стала жадность. Убить — значит оставить все награбленное себе. Это извечная история про тех, кто чужими руками таскает каштаны из огня, рассказанная Лафонтеном в басне про Бертрана и Ратона[13]. Эта небольшая речь была встречена единодушными аплодисментами. — Браво, Вилар! Действительно, гипотеза была весьма правдоподобной. Каппель и Тюрнер, не памятуя о прошлом и дружески протянув руки, направились было к Корнюссу, но тот свел на нет счастливое впечатление, оставленное словами учителя. — Извините, господин Вилар, я признателен вам за те добрые слова, что вы обо мне сказали. Но я по-прежнему ничего не понимаю. — Что, милейший? — А вот что: по-вашему получается, что вор вместо меня и в моем балахоне вошел в ризницу? — Именно так. — Но если так, то где же в это время был я? — Вы? Ну как же… Вы… Я не знаю… — Я не вылезал из моего наряда ни на минуту, господин учитель, и тот балахон, что вы держите в руке, — он мой и он единственный в Мортфоне. Неужели вы думаете, что я не узнал бы его, свой балахон, который уже пятнадцать лет я надеваю на Рождество? Как вы можете все это объяснить? Выходит, неизвестный должен был взять его в шкафу в ризнице после того, как закончился праздник. Для чего, если похищение, о котором твердят Тюрнер с Каппелем, уже произошло? Нет уж, ручаюсь, господин Вилар, что весь путь, как и всегда, я проделал в собственной одежде и на праздник явился вовремя; я ждал в ризнице до тех пор, пока не наступила пора подниматься наверх; поднялся, потом спустился и переоделся. Повторяю: все то время, что я находился рядом с кюре, пока он готовил к службе раку, он не спрашивал, блестят или не блестят бриллианты, он вообще не говорил о бриллиантах ни слова. Вот все, что я могу сказать, и я клянусь, что так оно и было. Тюрнер и Каппель принялись возражать, вновь поднялся шум, но учитель усмирил всех одним жестом. — Предположим, — сказал он, — что у незнакомца имелись такие же балахон и парик, как у Корнюсса. Он мог появиться в ризнице в тот миг, когда фотограф был наверху и участвовал в представлении. Короче говоря, не исключено, что в одно и то же время существовало два Деда Мороза. И аббат Фукс вполне мог решить, что имеет дело с Корнюссом. — Эта гипотеза все усложняет и ничего не проясняет, вовсе ничего, — возразил доктор. — Она не объясняет ни когда, ни как совершено похищение. Кроме того, Корнюсс играл свою роль в зале благотворительного общества от силы четверть часа. Представьте, какому тогда риску подвергался там, внизу, фальшивый Дед Мороз! Мне кажется маловероятным, что он был так дерзок. С другой стороны, вот что весьма важно: мы можем предположить, что на похитителе был этот второй гипотетический балахон и что сообщник после убийства его унес; но тогда как объяснить, что на жертве оказался балахон Корнюсса? — Тут черт ногу сломит, — сказал мэр. Вслед за его словами вновь зазвонил телефон. Звонили из Домбаля. Это были инспектора уголовного розыска, которые на автомобиле прибыли туда из Нанси. Они сообщили, что на дорогах мощные снежные заносы, которые не дают добраться до Мортфона. Более того, они связались по телефону с жандармериями в Люневиле, Жербевиллере, Аврикуре, Бламоне и Сире — известия малоутешительные. Дороги завалены деревьями, сломанными бурей. Проехать невозможно, тем более в темноте. Они решили дождаться в Домбале первого утреннего поезда, доехать до Сире и уже оттуда добираться до Мортфона. Когда мэр сообщил эти новости, Копф ухмыльнулся и кивнул в сторону окон, за которыми по-прежнему выл северо-восточный ветер и металась вьюга. — Если до утра не стихнет, инспектора вряд ли доберутся из Сире до Мортфона. Будем здесь куковать один на один с этим немцем в белом свитере и английских штанах. — Ничего! — решительно воскликнул учитель. — Если полицейские не прибудут, обойдемся без них. Мы сами разгадаем эту тайну. Его заявление возбудило присутствующих. — Ну и молодец Вилар! Что скажете, господин Нуаргутт? — пропыхтел Виркур. Мэр поморщился, почувствовав, что его престижу нанесен ощутимый удар. Атмосфера в комнате постепенно менялась. Все уже были глубоко уверены в невиновности подозреваемых, все полагали, что и Корнюсс, и Каппель с Тюрнером говорят правду. Но тогда опять выходило, что существуют две правды — противоположные, несовместимые друг с другом. И чтобы они объединились, время прошедшего дня должно было обладать свойством растягиваться, как резина; сутки двадцать четвертого декабря должны были бы состоять из двадцати четырех с половиной часов, а вернее, те полчаса, что длились с десяти до половины одиннадцатого вечера, должны были продолжаться один час. Каждый из присутствующих искал наугад какую-нибудь невероятную, сногсшибательную ошибку, какую-нибудь безумную хитрость, тайну которой унес с собой этот незнакомец, похожий на немца. Общим настроениям подвел итог Хаген. — Можно подумать, — сказал он, — что этот тип свалился к нам прямо с неба. — Для Деда Мороза это в порядке вещей, — съехидничал Копф. — Конечно! Однако, упав, он натворил бед. — Я предлагаю пойти к священнику, — сказал Вилар. — Если доктор скажет, что господин кюре в состоянии отвечать на вопросы, мы хотя бы разузнаем, что произошло в ризнице. Если же аббат еще плох, запасемся терпением. У изголовья кровати, на которой лежал священник, горела керосиновая лампа. Аббат Фукс лихорадочно метался в постели. М-ль Тюрнер приложила палец к губам, взывая к тишине. — Господин кюре, — наклонился к больному доктор, — как вы себя чувствуете? — Кажется, немного лучше, доктор, — чуть слышно ответил священник. Рикоме приподнял его запястье и сосчитал пульс. — Прекрасно, — сказал он, — пульс приходит в норму. Утром вы уже встанете на ноги. Он вышел из спальни и в коридоре прошептал: — Состояние улучшается. Однако, на мой взгляд, было бы еще преждевременно… Тем не менее… Если вы считаете необходимым… — Ни в коем случае! — возразил мэр. — Это будет просто жестоко. Дождемся утра. На этих словах все попрощались и разошлись по домам, смятенные и встревоженные. Барон де Ла Файль тоже был встревожен, но совсем по другому поводу. Он видел, как нашли труп, и находился в мэрии, когда приступили к предварительному дознанию, но ни во что не вмешивался. Не то чтобы он был безразличен к происходящему, однако куда больше его занимала мысль о Золушке. Сначала он восхитился перевоплощением Катрин, когда она явилась перед ним во всем блеске своих туалетов, а затем растрогался от ее непринужденного изящества, тонкости и такта. Наконец, то волшебство, которое он затеял в шутку, в минуту веселого расположения духа, безотчетно подействовало и на него самого. Присутствие юной девушки, весь вечер и часть ночи находившейся рядом с ним, то движение, которым она, напуганная снежным смерчем, прижалась к его руке, ища у барона защиты, — все возбудило в его душе удивление и восхищение. Поначалу он думал ошеломить юную особу, но ошеломленным оказался сам. Увлеченный игрой, он хотел доставить девушке радость, но получил, может быть, больше, чем отдал. Он вдруг понял, какова на самом деле была его жизнь, суровая, скрытная, печальная. Что у него было до сих пор? Да, похождения, но «вовсе не любовь»! Нет, конечно, барон не влюбился в Золушку. Все-таки он уже не был юнцом. И он не побежал бы к Гаспару Корнюссу за сентиментальными открытками, чтобы выразить свое чувство. Но, проводив ее до дома и попрощавшись, барон погрузился в воспоминания о девушке: она разбудила в нем нежные мечты, которые, как он думал, заснули навсегда в его сердце. Он был этим немного по-детски удивлен; он почувствовал себя растерянным мальчишкой в темном и невеселом доме, куда внезапно врывается орава подростков, оглашая молчаливые до сей поры своды и коридоры радостным эхом смеющихся молодых голосов. Не обращая внимания на ветер и снег, в который он проваливался по колено, барон задумчиво вернулся в замок. А в это время маркиз уже давно спал в своей комнате в гостинице «У святого Николая-батюшки» — после того, как заказал разговор с Парижем и весьма долго ждал ответа телефонистки. Вскоре во всем Мортфоне остались гореть только два огня: в спальне аббата Фукса, у изголовья которого дежурили Каппель и м-ль Тюрнер, да в церкви, где четыре стража, забытые всеми и не ведающие о произошедшем, бодрствовали, на совесть охраняя раку святого Николая с фальшивыми стекляшками. Около восьми часов утра в мэрии раздался звонок. К телефону никто не подошел. Звонок прервался, чтобы раздаться вновь в доме г-на Нуаргутта. Пробужденный от крепкого сна, с мутной, тяжелой головой и усталостью во всем теле, мэр неприветливо буркнул: — Кто? — Господин мэр, это один из инспекторов опербригады, которая ночью отбыла в Нанси. Я с вами говорю из Бленвиль-ла-Гранда. — Из Бленвиля? Я полагал, что вы отправитесь в Сире поездом. Какого дьявола вам делать в Бленвиле? — Мы здесь оказались поневоле, господин мэр. Почтовый сошел с рельсов. — Хотел бы я услышать что-нибудь новенькое! В Бленвиле такое случается раз двадцать в год. Надеюсь, обошлось без жертв? — Да. Всего несколько ушибов. Пустяки. Но рельсы вывернуты на добром отрезке пути. Ремонт потребует времени. Мы попробуем добраться до Мортфона по шоссе. Это нелегко. Буря все разгромила. Снег такой густой, что не видно дорожных знаков, даже не различить, где идет дорога. — У нас метет по-прежнему, — отозвался мэр, — хотя ураган вроде бы начал утихать. — Признаться, до чертиков надоело. Надеюсь, ваши люди, по мере возможности, приняли во внимание те рекомендации, которые вам дали из Нанси относительно трупа и следов? Мэра этот вопрос развеселил. — Не беспокойтесь! — воскликнул он. — Я соорудил нечто вроде хижины прямо над следами. — Превосходно! Тогда мы в два счета распутаем это дело. До скорого, господин мэр. Мэр положил трубку и усмехнулся. — Идиоты! За целую ночь они осилили всего двадцать три километра! Машина… Поезд… Садились бы сразу на детские салазки… А то встали бы на лыжи — и через несколько дней, глядишь, уже были бы у нас. Он снова лег в постель и мгновенно заснул. Примерно в тот же час в долине Везуза затормозил автомобиль. Судя по серым разводам грязи на кузове, машина проделала неблизкий путь. — Ну вот, на этот раз мы застряли. Дальше, сударь, проехать невозможно. — Шарль, вычеркните слово «невозможно» из вашего словаря. Все возможно. И все относительно. До Мортфона не больше пятнадцати километров. Последний рывок, и мы на месте! — Но, сударь, это… Сударь, я прошу меня извинить, но это сумасбродство. Совершенно неизвестно, как здесь проехать. Где дорога? Где поле? Да мы наверняка провалимся в какую-нибудь яму! — Все равно, Шарль. Нужно ехать. — Мы угодим в реку. Я больше не вижу, где берег. Человек, который сидел в глубине автомобиля, распахнул дверцу и спрыгнул на землю. И сразу же по пояс провалился в снег. — Можете убедиться сами, сударь. — Шарль, мне необходимо туда добраться, и я доберусь. Я сяду за руль. — Однако, сударь… — Не будем спорить. Мы теряем время. Человек оттолкнул водителя и без всяких околичностей уселся на его место. — Устраивайтесь на подушках, Шарль. В конце концов, вам уже досталось. — Сударь, это самоубийство! — Садитесь да посильней захлопните дверцу и помолчите, — холодно ответил его спутник и включил сцепление. Яростный фонтан грязного снега брызнул из-под колес. Шины с надетыми на них цепями забуксовали, но все же вгрызлись в зыбкое месиво. Водитель едва успел впрыгнуть на подножку. Человек за рулем сунул в рот сигарету и протянул руку в глубь автомобиля: — Огня, Шарль. Он прикурил и заметил: — Хорошее дело зажигалки! Машину швыряло из стороны в сторону. Она двигалась прямо против ветра, который крошил снег, бросая его на ветровое стекло с усердием каменщика, бросающего на кладку полные мастерки раствора. Человек сплюнул — и плевок долетел до земли в доброй сотне метров позади машины. Выехали на опушку тополиного леса. У части деревьев были сломаны ветром и снесены верхушки. — В самом деле, Шарль, — пошутил тот, что сидел за рулем, — если вам надоела наша экскурсия, заберитесь на один из этих тополей и покурите трубочку, пока я не вернусь за вами. — Прошу, сударь, меня извинить. Я сожалею о том, что здесь наговорил. Я готов занять свое место за рулем. — Ладно, Шарль, вы же более трех сотен километров не вылезали из-за баранки. Отдыхайте. Хотя погодите. Выпрыгивайте поживей и попробуйте оттащить в сторону вон ту сломанную елку — она не даст нам проехать. А потом протрите ветровое стекло. Оно совсем обледенело. Вперед двигались очень медленно. Шины сипели. Время от времени машину подбрасывало, заваливало на бок, и два колеса вертелись вхолостую. — Ну все, хватит! Назад… Машина как по волшебству возвращалась в нормальное положение. — Здесь бы не машину, здесь танк нужен! Хотел бы я знать… — Стоп!.. — закричал водитель. Внезапно макушка одного из тополей надломилась под порывом ветра и рухнула метрах в десяти перед автомобилем. Наконец перед путешественниками возник высокий серый призрак, уходящий в свинцовое небо. — Мортфонская церковь! — объявил сидящий за рулем. — Сейчас десять минут десятого; мы опоздаем не больше чем на четверть часа. Эти руины, слева, — наверняка аббатство Гондранж. — Ну что ж, — обрадовался водитель, — значит, мы все-таки добрались. Под сводами аббатства поджидал маркиз де Санта Клаус. Он живо отделился от стены и вышел навстречу путешественнику. — Добрый день, маркиз! — поздоровался тот. — Добрый день, маркиз! — ответил маркиз де Санта Клаус. Оба они походили друг на друга как две капли воды. Однако одеты были по-разному. Маркиз № 2 был облачен в дорожный костюм. — Дело усложняется, — сказал маркиз № 1.— Я сделал все, что в моих силах, но… — Мне не в чем вас упрекнуть, — дружелюбно ответил второй. Маркиз № 1 протянул записную книжку. — Здесь я отметил все, о чем вы просили: перечень фактов, описание мест, портреты людей и прочее. — Прекрасно, — сказал маркиз № 2. Он снял с себя куртку, жилет, накладной воротничок, рубашку, расстегнул ремень на брюках. Маркиз № 1 сделал то же самое. Вскоре они оба, стоя под ледяным ветром, свистящим в руинах, разделись донага и обменялись одеждой. — Прелестная местность, — заметил маркиз № 2, у которого зуб на зуб не попадал от холода. — Дьявольски живописная! Позволю себе заметить, маркиз, что ваше трико выглядит несколько легкомысленно. Если это не покажется вам неуместным, я лучше останусь в своем. Как мои кальсоны — не слишком тесны? Кажется, у вас толстые ляжки. Мои ботинки несколько отсырели, вы уж простите. Но после такой дороги… Минуты две спустя оба были вновь одеты. Маркиз де Санта Клаус стал неотличимо похож на путешественника, а тот — до мельчайших черточек — на маркиза де Санта Клауса, того самого, что уже полторы недели кружил по улочкам Мортфона. Оба пожали друг другу руки. — Ну, маркиз, на этом прощайте! — Всего доброго, маркиз! Тот, кто был теперь в костюме путешественника, направился к машине, стоявшей поодаль. — Поехали, Шарль. Мы возвращаемся в Париж. — Хорошо, сударь, — ответил шофер, не выказав никакого удивления. Машина тронулась с места и, раскачиваемая шквальным ветром, скрылась за снежной пеленой. Маркиз де Санта Клаус № 2 пошел в сторону Мортфона, похлопывая себя по груди и плечам, чтобы согреться. «Это, верно, главная улица, — решил он вскоре. — После встречи Рождества все еще спят. Великолепно! Если я точно запомнил карту, эта улочка должна меня вывести к гостинице. А, церковь! Прекрасный памятник старины! Однако древностями займемся позднее. „У святого Николая-батюшки“ — прекрасно! Здесь тоже все спят. Лучше и быть не может. А вот и моя комната… Уф! Фокус удался». Маркиз быстро скинул одежду и забрался в постель, заметив: — Простыни еще теплые. Он довольно потянулся, закурил папиросу и принялся самым внимательным образом изучать содержимое записной книжки, которую ему передал маркиз № 1. Шло время. Наверху раздался стук шагов. Проснулись хозяева. В дверь постучали, и появилось заспанное лицо служанки. Она внесла поднос, на котором возвышалась дымящаяся чашка. — Господин маркиз, наверное, думает: что это ему не несут сегодня завтрак вовремя? Но вчера так поздно танцевали! — Понятно, — ответил маркиз. — Это не имеет значения. Он оценил содержимое чашки: шоколад с молоком. — Извините, — сказал он, — однако сегодня утром я предпочел бы выпить кофе. Черного крепкого кофе. Малышка прыснула: — Господин маркиз любит перемены. Вместо ответа озабоченный маркиз бросил на нее строгий взгляд и вновь погрузился в чтение записной книжки. Мгновение спустя, подняв голову, он увидел, что служанка удаляется с грустной гримаской на лице. «Так, — подумал он, — кажется, я совершил промашку. А проказница прелестна. Надеюсь, этот тип не строил ей глазки? Мне пришлось бы продолжать в том же духе, и, насколько я себя знаю, только Богу известно, куда бы это меня завело». Спустя три четверти часа, после туалета, за которым он с особой тщательностью привел в порядок лицо, маркиз де Санта Клаус вышел из своей комнаты, глядя сквозь стекла пенсне куда внимательнее, чем прежде. Зал ресторанчика «У святого Николая-батюшки» был еще загроможден длинными столами, не убранными после праздника, с пустыми бутылками и тарелками в пятнах застывшей подливы. Камин был завален кучей золы. На отдельном столике рядом с бокалами тонкого стекла маркиз заметил ведерко для льда и вазу с поблекшими цветами. В записной книжке было подчеркнуто, что маркиз № 1 не участвовал в празднике; поэтому маркиз № 2 решил, что никто не удивится, если он спросит что-либо относительно этого стола. — Ах, ну да! — воскликнула г-жа Копф. — Вы же были у себя. А нас посетил господин барон де Ла Файль. Это целое событие. Он приходил с юной Катрин Арно, наряженной как настоящая принцесса. Вы бы видели, до чего она была хороша! Копф не замедлил вмешаться в разговор. — Вы же совершенно не знаете, — сказал он, — что произошло после того, как нашли убитого. Мне сказали, что вы ушли сразу после вашей «стычки» с мэром… Представляете? Все думали, что убит Корнюсс, а мертвецом оказался совсем другой. О, эта история — настоящая головоломка! Вообразите себе, в мэрии… Я вам не надоел, господин маркиз? — Будьте добры, Копф, выпейте со мной аперитив и расскажите все по порядку. — Что вам налить, господин маркиз? — Да как обычно. — Сюз? Маркиз № 2 терпеть не мог сюза. — Налейте-ка мне лучше перно! — Что ж, небольшое исключение из правил никогда не повредит, — нравоучительно заметил хозяин гостиницы. — Так вы сказали, что в мэрии… Озабоченная Софи Тюрнер ходила взад и вперед по ювелирной лавке, время от времени бросая на брата колкий взгляд. Она отворила шкаф и, что-то проверяя на ощупь, сунула руку под кипу белья. Уже дважды за час старая дева ворошила в шкафу это белье. Потом она, также во второй раз, изучила содержимое выдвижного ящика. Присела на стул. Но тут же вскочила вновь и заглянула в медные вазы, стоявшие на камине. Затем вернулась на место. Поиски ее мало-помалу вывели из себя ювелира. — В конце концов, что ты там ищешь? Он уже вторично задавал этот вопрос. — Ничего я не ищу. Просто привожу все в порядок. — Любопытный способ убираться! Может, ты потеряла своего кота? М-ль Тюрнер упрямо молчала. Она более не двигалась, но ее юркие взгляды неустанно кружили по комнате, задерживаясь то здесь, то там. Казалось, что, и сидя на месте, она продолжает поиски. В голове ювелира шевельнулась догадка. — Если ты себе вообразила… Ох, только этого недоставало! Если… Ты что, ищешь бриллианты? Думаешь, что я их стибрил? Он внимательно посмотрел на замкнутое лицо и поджатые губы старой девы и горько засмеялся: — Точно! Она так и думает!.. Конец света!.. Моя сестра, моя родная сестра! Его понесло. — Ну и ну! Дура набитая! Ослица! Ты думаешь, что, если бы я украл бриллианты, у меня не хватило бы ума спрятать их там, где бы ты их ни в жизнь не нашла? Я это говорю, чтобы ты не теряла времени даром и не совала больше свой нос в шкафы. Он искал еще более злобные и насмешливые слова и, не найдя их, перешел на крик: — А вот ты свое прозвище не украла, нет! Настоящая матушка Мишель… Ювелир тщетно пытался вставить в часы пружину — она не входила. Он сам был на таком взводе, что сломал ось маятника и, бросив на прилавок пинцет, выскочил из лавки. М-ль Тюрнер пожала плечами, поднялась и направилась к сундуку, словно намереваясь продолжить поиски, но передумала и вышла вслед за братом. Она быстро шла под снегопадом, стучась то в одну, то в другую дверь и оповещая прихожан, что не придет сегодня к мессе по причине нездоровья г-на кюре и трагических событий минувшей ночи. Дети на лестницах шушукались с важным видом, но тотчас смолкали, едва появлялся кто-либо из взрослых. — Эй, что вы там замышляете? Может, вам не понравились ваши нынешние рождественские подарки? Вечно вы недовольны! Ну что стоите как вкопанные? Лучше бегите играть. Дети молчали, словно языки проглотили. Взрослые пожимали плечами и удалялись, не подозревая, что были близки к истине. И только Золушке удалось войти в доверие к одной девчушке и добиться от нее горестного признания: — Не хочу этих игрушек! Не люблю я их. — Почему? — Потому! — Почему «потому»? — Потому что их подарил совсем не Дед Мороз. — Как не Дед Мороз? Кто же тогда, как не он? Девочка глядела с упреком. — Ты сама прекрасно знаешь, что не он, потому что он мертвый! Его убили! Взрослые говорили, что это Корнюсс был Дедом Морозом, сама знаешь, что он был так наряжен — и в балахон, и в бороду, и в парик, и еще в шапку, сама же знаешь. Но теперь-то ясно, что это был не он. Это был другой Дед Мороз, настоящий. — Да нет же, зайка! Как раз господин, который умер, и был наряжен в костюм Деда Мороза. Ведь настоящий Дед Мороз не может умереть. — А вот и может! Теперь-то ясно. Ведь если тот, мертвый, не Дед Мороз, то кто? — Не знаю, — откровенно призналась Катрин. — Ага, вот видишь! Золушка не нашлась, что ответить. Ну как внушить ребенку, что невозможно знать всех людей, которые живут на земле? С другой стороны, — и это было непонятно ей самой — Золушка смутно чувствовала, что в словах девочки таится здравый смысл. Конечно, не в том дело, что задушенный человек в красном балахоне был настоящим Дедом Морозом, а в том, что, как ни странно, никто его не знает, и это самое главное. «Свалился прямо с неба», как сказал Хаген. Пока взрослые без конца выясняли, из какой преисподней явился человек с внешностью немца, дети подхватили буквальный смысл слов мясника. Для них неизвестный действительно упал с неба. По-прежнему шел снег. Людям казалось, что они ослепли, когда, глядя вдаль, они видели одну сплошную белую пелену. Снег заволакивал все настолько, что начинало мерещиться, будто он кружит и кружит прямо в мозгу. Маркиз де Санта Клаус оказался у дома священника в тот миг, когда к кюре входили г-н Нуаргутт, Вилар, доктор Рикоме, Тюрнер, Каппель и Корнюсс. Они явились расспросить аббата, что произошло в ризнице накануне между десятью и одиннадцатью часами. Подойдя к ризничему, маркиз с досадой поймал несколько подозрительных взглядов, которые украдкой бросил на него Каппель. Едва маркиз встретился с ним глазами, тот прикрыл веки и отвернулся. Несмотря на ураган, священник провел спокойную ночь, и состояние его улучшилось. Слабым, но твердым голосом, в котором не сквозило и намека на неуверенность, аббат Фукс подтвердил, что события, изложенные Каппелем и Тюрнером, к несчастью, соответствуют действительности. Кража бриллиантов произошла именно так, как они полагали. Факт был налицо: упрямство, с которым Корнюсс отрицал очевидное, могло быть объяснено либо помешательством фотографа, либо его соучастием в воровстве, а может быть, и в убийстве. Учитель предпочел остановиться на первом, наиболее человечном объяснении: Корнюсс повредился рассудком. У него «крыша поехала», как любил говорить Хаген. Мэр придерживался иного мнения: Корнюсс, ведомый корыстолюбием, которое свойственно пожилым людям, до поры до времени безразличным к соблазнам, не удержался от искушения и совершил кражу. — Конечно, теперь он будет валять дурака. Дело нехитрое. Прослыл кротким человеком и воображает, что по этой причине я не запру его в амбар. Ну, ничего, ждать осталось недолго. Скоро прибудут эти варвары из нансийской опербригады, и тогда… Каппель заманил маркиза де Санта Клауса в сад при доме священника. — Вы все еще надеетесь раскрыть тайну? — спросил он шепотом. — Какую? Ризничий указал пальцем на небо. Маркиз по-прежнему ощущал на себе подозрительные взгляды звонаря. «Что задумал этот умник?» — терялся он в догадках. — Господин де Санта Клаус, будьте добры… Признаться, моя ореховая палочка начинает меня разочаровывать. Я подумал: быть может, вы будете столь любезны и доверите мне свой детектор? Я хотел бы продолжить поиски. — Охотно, Каппель. Маркиз № 2 сунул руку в карман и вынул нечто вроде компаса — то, что маркиз № 1 называл «детектором». Ризничий рассыпался в благодарностях, которые, впрочем, не ввели маркиза в заблуждение. Пока он доставал детектор, на лице Каппеля мелькнуло легкое изумление, но тотчас исчезло. «А, голубчик, — подумал португалец, — ловушку устраиваешь? Но тут ты дал маху. Так-то, братец!..» Он протянул руку: — Мне нужно догнать господина Вилара. Он обещал мне показать кое-какие документы, касающиеся этих мест. У входа в мэрию учитель беседовал с доктором, полевым сторожем и мэром. Заметив маркиза, последний удалился. — Кажется, господин Нуаргутт не испытывает большой симпатии к моей особе, — насмешливо проронил маркиз де Санта Клаус. Все трое рассмеялись. — По-моему, — сказал учитель, — господин Нуаргутт считает вас в некотором роде, если позволите так сказать, сомнительной личностью, господин маркиз. — Сомнительной личностью? — Не будем преувеличивать, я не утверждаю, что вы внушаете ему подозрения. Но ваши повадки и ваше затянувшееся пребывание в Мортфоне его весьма озадачивают. Он только что говорил нам об этом. — Короче, он считает меня вором, а может быть, и убийцей? Я-то слыхал, что в виновных у него ходит Корнюсс. — Не горячитесь, господин маркиз. Хотя, конечно… Господин Нуаргутт всегда любил фантазировать. У нас это в порядке вещей, никто и внимания не обращает. Хотите пари? Сегодня после полудня он наверняка прихватит свое ружье и отправится тайком шпионить за кем-нибудь. — Даю на отсечение руку немца! — брякнул Рикоме. — Германия?.. Шпионаж?.. — вскричал полевой сторож. — Действительно… Этот немец… — Милейший господин Вилар, поговорим серьезно. Я с удовольствием бы воспользовался вашим предложением и заглянул в библиотеку. — Она у нас небогата, — заметил Рикоме. — Кое-что из Жюля Верна, Майн Рида, Уэллса и, конечно, Эркмана-Шатриана. Проходя мимо одной из запертых дверей, г-н Вилар содрогнулся. — Он здесь, — сказал учитель. — Человек, который?.. — Да. — Что-нибудь выяснилось? — Абсолютно неизвестно, кто он такой. Утром по телефону я передал его приметы в Нанси. До сих пор ничего не ясно. Не скрою от вас, что я с нетерпением жду полицию. — Кстати, мне говорили, что вчера вечером вы были… — На высоте! — закончил Рикоме. — Да ну, полноте! — отмахнулся учитель. — Я был… скажем так, молод. Пыл! Встряска!.. Потом я подумал: у каждого свое дело, не правда ли? Детектив не может быть учителем, учителю не сыграть роль детектива! Моя работа всего-навсего — Слова были произнесены с той простотой, в которой выражалась неподдельная скромность. Славный малый этот учитель! — Тем не менее вы были великолепны, Вилар! И не думайте возражать. Бедняга Нуаргутт оказался ни на что не годен. Вот если бы вы всерьез решили заняться политикой… К этим словам присоединился Виркур. Учитель засмеялся, наполовину польщенный, наполовину сконфуженный. — Он действительно похож на немца? — спросил маркиз. — Типичный немец. Желаете взглянуть? Учитель отворил дверь и распахнул ставни. Труп лежал на столе, лицом к потолку. — Этот субъект неважно выглядит, — сказал Виркур. Маркиз де Санта Клаус не спеша обошел вокруг трупа. Доктор показал пальцем на горло, где неровной линией чернели синяки. — Изучая отпечатки пальцев, полиция может прийти к неожиданным результатам, — заметил Вилар. — Конечно… Однако на коже не остаются отпечатки пальцев. Маркиз внимательно изучал лицо с немецкими чертами. Приподнял голову, медленно ее опустил, потом напомнил: — Можем ли мы теперь взглянуть на книги? Учитель с готовностью показывал скудные богатства библиотеки. Маркиз отвечал, читал названия, листал книги, судил о достоинствах того или иного автора, но думал совсем о другом. Он все еще оставался в той пустой, холодной комнате, где лежал труп человека, который «свалился с неба». — Вот как! — заметил он, останавливая указательный палец на одном из переплетов. — У вас есть Шекспир? — Разумеется! — с забавной гордостью ответил г-н Вилар. |
||||
|