Наталия КРАВЦОВА ВЕРНИСЬ ИЗ ПОЛЕТА

Выбежав из землянки, Лиля помчалась разыскивать Катю. Она скоро нашла подругу на стоянке одного из приземлившихся истребителей, где летчики оживленно обсуждали боевой вылет. Внимательно прислушавшись к тому, о чем говорили летчики, Катя с присущей ей непосредственностью энергично вмешалась в разговор и даже вставила свои замечания, как будто и она участвовала в бою наравне с остальными.

— Катя! — запыхавшись, позвала Лиля.

— А, Лиль! Ты чего это?

— Полетим! — сразу же объявила Лиля.

— Ну? Неужто разрешил? — воскликнула Катя, радуясь и одновременно удивляясь.

— Разрешил!

Они отошли в сторону от группы. Лихо сдвинув фуражку на затылок, Катя нетерпеливо спросила:

— Ну?

— Ты полетишь с Барановым, с Батей! С ним в паре.

— Ого! Кто сказал?

— Он сам. А я — с Соломатиным.

— Слушай, как это ты смогла? Что это с ним стряслось сегодня? — допытывалась Катя. — Так сразу и разрешил: пожалуйста — летите?

— Ну, не совсем сразу. Сначала, знаешь, крупно поговорили. Никак не хотел пускать. Я там чуть не разревелась… Но решила, что не уйду от него, пока не согласится. Так и сказала. Не знаю, чем бы все это кончилось, но тут, на счастье, явился добрый ангел…

— Какой там еще ангел?

— Тот, который помог мне… Леша Соломатин. Батя очень считается с ним. Вот и все.

— Отлично! — воскликнула Катя, потирая руки. — Молодец, Лилька! Когда лететь?

— Может быть, даже сегодня.

— Эх, здорово!

Смеясь, она сощурила озорные зеленые глаза, быстро схватила Лилю в охапку и, приподняв ее, закружила вокруг себя.

— Молодец, Лилька! Объявляю тебе благодарность!

— Ну чего ты бесишься? Сначала слетать надо, — сказала Лиля, высвобождаясь из Катиных объятий.

— Слетаем! Не хуже других!

— Подожди хвастаться.

Катя поправила свой медно-золотой чуб, выбившийся из-под фуражки, и похлопала Лилю по плечу.

— Главное — начать!

Высокая, худощавая, с грубоватыми чертами длинного лица и носом с горбинкой, Катя была очень похожа на разбитного парня. Если бы не веселый огонек в глазах и белозубая жизнерадостная улыбка, которая удивительно красила Катю, ее можно было бы назвать непривлекательной. Шумная и неугомонная, она никогда не лезла за словом в карман, любила общество и всюду чувствовала себя как дома.

Обе девушки прибыли к Баранову из женского истребительного полка, одного из трех женских полков, организованных по инициативе известной летчицы Марины Расковой. Девушкам и раньше приходилось выполнять боевые задания. Они летали на патрулирование, сопровождали группы самолетов, но участвовать в настоящих воздушных боях им еще не случалось.

Спустя три часа после разговора Лили с Барановым командир эскадрильи Соломатин во главе шестерки ЯКов вылетел на патрулирование. Как и обещал, он взял Лилю ведомым в свою пару.

Перед вылетом Соломатин сказал ей:

— Главное — не отставай. Запомни: повторять все маневры ведущего! Это будет твоей основной задачей сегодня. Держись все время рядом со мной и не теряй хвост моего самолета. Поняла?

— Поняла, — ответила Лиля.

— Ну давай! — подбодрил ее Соломатин.

В воздухе она старалась держаться ведущего, в точности повторяя все его движения. «Хвост» Соломатина непрерывно маячил перед ее глазами, она не отрывалась от него ни на секунду. Всецело занятая тем, чтобы показать «класс» пилотажа в паре и доказать тем самым, что летает она не хуже других, Лиля почти не следила за обстановкой; и когда, покрутившись в районе линии фронта, истребители повернули обратно, к своему аэродрому, с сожалением подумала, что полет кончился слишком скоро. Один за другим истребители сели. Ничего особенного во время полета не произошло, и она была даже несколько удивлена.

После посадки тут же на аэродроме был проведен разбор полета. Широко раскрыв глаза от изумления, Лиля слушала, как проходил короткий бой с противником. По очереди летчики высказывались, говорили о своих промахах, о маневре «мессершмиттов».

— Как? Разве были «мессеры»? — не выдержала она и сразу же осеклась.

Летчики дружно засмеялись, а Лиля, закусив губу, густо покраснела и стала мысленно ругать себя. Как же так получилось? Как это она могла не заметить «мессершмитты»? К тому же они, оказывается, стреляли… Ах, как глупо!.. Увлеклась «хвостом»… Но землю все-таки успела рассмотреть: и город, огромный, весь в дыму, и Волгу, которая у Сталинграда делала крутой поворот.

— Оказывается, мадемуазель настолько презирает врага, что не желает даже замечать его! Это великолепно! Потрясающе!

Опять этот Кулагин! Лиля бросила на него уничтожающий взгляд. Она готова была провалиться сквозь землю. Теперь над ней будут, конечно, смеяться. Еще долго будут… И зачем было задавать этот глупый вопрос? Кто ее дергал за язык? Уж лучше бы промолчала.

— Я бы не советовал вам в следующий раз быть столь высокомерной. Учтите: это может иметь печальные последствия! — снова съязвил Кулагин.

— Ничего-ничего, — успокаивал ее Соломатин. — Это нормально, в первом бою с каждым может случиться такое. Не все приходит сразу.

Он повернулся к летчикам и скорее для них, чем для Лили, громко и уверенно, так, чтобы раз и навсегда исключить всякие насмешки и недоразумения, произнес:

— Литвяк молодец! Хорошо держалась! Скажу честно — не ожидал. Не каждый летает так отлично! Будешь теперь летать у меня ведомой.

Лиля молча кивнула, все еще чувствуя себя неловко. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Кулагиным и вдруг с удивлением заметила, что он смотрит на нее не так, как всегда, — иронично, а по-другому — серьезно и задумчиво…

После разбора он подошел к Лиле и просто, по-дружески, без тени насмешки или иронии сказал:

— Поздравляю вас с первым вылетом, Лиля! Не огорчайтесь…

Он виновато улыбнулся и продолжал:

— Надеюсь, вы не рассердились на меня? Я не хотел вас обидеть… Честное слово!

Но Лиле, которая хорошо помнила его насмешки, трудно было поверить в то, что Кулагин мог так неожиданно быстро преобразиться.

— Нет, Кулагин, я на вас не обижаюсь. При чем тут вы? Я сама виновата, — ответила она сухо. — И с вами мне говорить не о чем.

— Не о чем…

Он произнес это как-то очень печально и даже покраснел. Лиле стало не по себе — может быть, напрасно она так с ним… Ей сразу захотелось сгладить свою резкость и заговорить с ним совсем в другом, дружеском тоне, но было поздно: Кулагин снова возвратился к той хорошо знакомой ей манере разговора, которая так бесила ее.

— Впрочем, у вас, мадемуазель, мощная защита — сам комэск Соломатин!

Она отвернулась, так ничего и не сказав Кулагину.

К началу разбора Катя опоздала и поэтому не подозревала о том, что Лиля попала в неловкое положение. Летчики уже расходились, когда она, запыхавшись, прибежала и сразу стала расспрашивать ее о полете.

— Ну как, Лиль, слетала?

— Угу.

— Все в порядке? Успешно? Поздравляю! — воскликнула Катя, не дожидаясь ответа, и тут же пожаловалась: — А я только завтра полечу… Батя только что сказал. Так хотелось сегодня!..

— Да? — откликнулась Лиля рассеянно, все еще переживая свою неловкость.

— Ну расскажи, как дрались. Все подробно расскажи, с самого начала и до конца! Много их было, «мессеров»? Сколько сбили? — потребовала Катя.

— Да нечего пока рассказывать, — отмахнулась Лиля. — Рано еще.

Но Катя настаивала:

— Как рано? Ты ведь летала?

— Ну, летала.

— Что значит «ну, летала»! Ты же так ждала!.. Хоть одну очередь по фрицам выпустила?

— Нет…

— А что же ты делала во время боя?! — возмущенно воскликнула Катя.

Лиля промолчала. Ей очень не хотелось признаваться в том, что она так легкомысленно проворонила вражеские самолеты. Конечно, Катя все равно узнает об этом, да она и сама ей скажет, но только не сейчас.

— Ты что такая кислая? У тебя плохое настроение? Почему? — допытывалась Катя.

— Нет, нормальное.

— Нормальное? Ну-ну… Слова не вытянешь из тебя!

— Потом все расскажу.

— Ладно, — согласилась Катя скрепя сердце. — Ну, а как Соломатин?

— Что — как? Ничего парень, толковый, симпатичный… Глаза у него красивые. И ямочки на щеках, когда смеется! — проговорила сердито Лиля.

— Да в бою как он? Глаза, ямочки!..

— Нормально.

— Ну, знаешь!..

Безнадежно махнув рукой, Катя отошла. С Лилей творилось что-то непонятное, было ясно, что она не имеет желания разговаривать.

А Лиля была расстроена. Она так добивалась этого вылета! Так рвалась в воздух — и вот на тебе! Средь бела дня не заметить врага!.. Что подумает о ней Батя? Ведь ему скажут, обязательно скажут! Правда, летчики говорили, что встреча с «мессерами» была непродолжительной: враги не приняли боя и после первых же атак ЯКов бросились наутек. Может быть, у них было другое задание или уже не оставалось боеприпасов. Как бы там ни было, а факт остается фактом: она пропустила момент боя. Нет, хвост хвостом, а летчик должен видеть все небо!

Вечером, когда зашло солнце и на землю стали опускаться сумерки, Лиля ушла на дальний конец аэродрома, где в стороне от крайних стоянок самолетов возвышался одинокий холм, поросший травой. Отсюда хорошо был виден огромный дымящийся город.

Сталинград… Сейчас, осенью сорок второго года, здесь был самый тяжелый участок фронта. Фашисты непрерывно бомбили и обстреливали город. Теперь Лиля думала о тех, кто находится там, за рекой… Казалось странным, невероятным, как могли оставаться в живых и даже сражаться люди, на которых падало такое несметное количество бомб, снарядов, мин… Рушились здания, от крепких заводских корпусов оставались голые стены и трубы, огонь выжигал на земле все, что попадалось на пути, а люди — они не сдавались, они стояли насмерть.

Отсюда, от аэродрома в степи под Старой Ахтубой, до Сталинграда было не более двадцати пяти — двадцати семи километров. Лиля задумчиво смотрела на излучину Волги, на дымные тучи в небе за рекой. Вот он лежит вдали, сражающийся город, весь израненный, простреленный. Ему нужно помочь, помочь, чего бы это ни стоило!.. Ведь все отлично понимают: дальше нельзя… Нельзя, чтоб фашисты шагнули за Волгу!

Утром следующего дня Соломатин снова взял Лилю на боевое задание. Эскадрилья, которой он командовал, по тревоге поднялась в воздух и направилась в указанный станцией наведения квадрат, чтобы перехватить фашистские бомбардировщики, вылетевшие бомбить Сталинград.

— В квадрате двенадцать две группы «юнкерсов». Держат курс на город. Прикрывают восемь «мессеров». Восемь «мессеров»… Вступайте в бой! — передали с земли.

На этот раз Лиля не зевала, она внимательно следила за небом, чтобы вовремя обнаружить врага и ничего не пропустить. Заметив на горизонте темные точки, которые стали быстро увеличиваться в размерах, превращаясь в самолеты, она сразу же сообщила Соломатину:

— Слева впереди самолеты…

— Вижу «юнкерсы»! — отозвался ведущий, — Атакуем с ходу, со стороны солнца!

Соломатин, подправив курс, повел свою группу наперерез бомбардировщикам, надеясь встретить их до того, как они пересекут линию фронта. Нужно было заставить врага сбросить бомбы на его территории.

Сдерживая волнение, Лиля с нетерпением ждала момента атаки. Вот они, враги, с которыми она сейчас вступит в бой. Теперь она видит их отлично! Крепко сжав ручку управления, вся собравшись, как перед прыжком, Лиля приготовилась к бою.

Воспользовавшись преимуществом в высоте, Соломатин с ходу атаковал головное звено строя, и Лиля увидела, как совсем рядом загорелся и стал падать «юнкерс». Второй, летевший справа от флагмана, стал поспешно отворачивать в сторону, отстреливаясь. Она засмотрелась на пылающий вражеский бомбардировщик и от неожиданности вздрогнула, услышав в наушниках голос Соломатина:

— «Тройка», «тройка»! Атакуй, а то уйдет!

Лиля бросилась на отколовшийся от строя бомбардировщик, который старался выйти из-под удара. Подойдя к нему поближе, она уже почти поймала его в перекрестье прицела, как вдруг откуда-то сбоку выскочил «мессершмитт». Это был истребитель прикрытия из группы, сопровождавшей строй бомбардировщиков. «Мессеры» прозевали момент, когда советские истребители скрытно подошли и со стороны солнца напали на «юнкерсы». Теперь они пытались защитить свои самолеты, подвергшиеся атаке.

Истребитель с черным крестом на фюзеляже промчался перед самым носом у Лили, как бы заранее предупреждая ее, чтобы она оставила в покое «юнкерс», иначе ей будет плохо. Лиля поняла, что сейчас фашист пойдет в атаку, но ей уж очень не хотелось бросать «юнкерс», по которому она приготовилась стрелять. Такая возможность! Сейчас она собьет его… Что же делать? Быстро оглянувшись на «мессер», который ей угрожал, она увидела, что тот разворачивается, чтобы зайти ей в хвост. «Успею», — подумала она и нажала на гашетки. Однако в спешке прицелилась она плохо, и бомбардировщик, умело сделав маневр, уклонился: очередь прошла мимо. «Мессер»! Где он?» — мелькнуло в сознании, и, бросив взгляд назад, Лиля похолодела; фашистский самолет уже пикировал на ее ЯК, держа его на прицеле. «Сейчас будет стрелять!» — подумала она и резко отвернула в сторону, понимая, что уже может быть поздно… С испугу ей показалось, что по ее самолету стучат пули, выпущенные врагом. Но что это? Мимо, совсем близко, промчался со снижением «мессер», за которым потянулся дымный шлейф. Это был тот самый, ее «мессер»… Увидев рядом со своим самолетом краснозвездный «ястребок» Соломатина, Лиля все поняла: опоздай он хоть на одну секунду, и вместо «мессера» к земле понесся бы ее ЯК…

— «Тройка», «тройка», следуй за мной! — раздалась команда ведущего.

Выручив из беды Лилю, Соломатин поспешил к другим самолетам, и Лиля послушно пристроилась к нему, стараясь не отставать. Вместе, парой, они снова атаковали строй, который уже начал распадаться. Часть ЯКов дралась с «мессерами», отвлекая их, остальные вели огонь по вражеским бомбардировщикам, стремясь помешать груженным бомбами «юнкерсам» продолжать свой путь к цели. Пока шел бой, бомбардировщики рассеялись по небу, бросая свой груз прямо в поле и поворачивая назад, В этом бою были сбиты три «юнкерса» и один «мессершмитт». Девятка Соломатина возвратилась на аэродром, потеряв один самолет.

Посадив свой истребитель и зарулив его на стоянку, Лиля подошла к Соломатину, ожидая от него замечаний.

— Что, Лиля, весело было? — пошутил он.

— Спасибо, Леша… — произнесла Лиля с виноватым видом. — Если бы не ты…

— Ну как, освоилась? — спросил он так, словно бы и не слышал ее слов.

— Угу, — ответила она и вопросительно посмотрела на Соломатина, зная, что сейчас он обязательно напомнит ей о «юнкерсе».

— Так вот, в следующий раз смотри в оба! А то погналась за «юнкерсом», а свой хвост не защищен. Нельзя надеяться на авось, живо собьют! Они знаешь какие — так и ждут, когда ты сделаешь ошибку…

Соломатин говорил, слегка улыбаясь, без всякой назидательности, дружески и даже ласково, и Лиля поняла, что в течение всего боя он ни на секунду не терял из виду ее самолет, все время следил за ее действиями и в любой момент был готов прийти на помощь.

— Ну, а в общем, честно скажу — все идет как надо! Так и держись! Все идет как надо! — сказал Соломатин, легонько похлопав ее по плечу.

Обрадованная похвалой командира эскадрильи, Лиля машинально кивнула, как бы соглашаясь с ним: все идет как надо. Соломатин, хитро сощурив глаза, вдруг спросил:

— А теперь, Лиля, признайся: что, очень хотелось тебе сбить «юнкерс»?

— Угу, — ответила Лиля.

— Это хорошо. Ты немного запоздала: сразу надо было атаковать. На будущее учти: настоящий истребитель тот, кто сам ищет боя, а не ждет, когда ему навяжут. Поняла?

— Поняла.

В этот момент на старте взвились вверх одна за другой три зеленые ракеты — сигнал боевой тревоги, и дежурная четверка истребителей пошла на взлет.

— Подружка твоя взлетает, — кивнул Соломатин в сторону самолетов, набиравших высоту.

Они молча проследили за тем, как поднялись в воздух четыре ЯКа и взяли курс на запад. Четверку повел Баранов, (и Лиля мысленно пожелала им всем счастливого полета, особенно Кате, которая летела в бой впервые.

— После обеда дежурит наша эскадрилья, — предупредил Соломатин. — Будь готова: опять полетим.

— Хорошо.

Теперь, после второго вылета, Лиля чувствовала себя гораздо уверенней, хотя прошел он не так уж гладко: чего-то она не учла, о чем-то забыла подумать, да и «юнкерс» улизнул от нее. А если бы не Соломатин, то наверняка и сама она не вернулась бы. Однако все это не особенно огорчало Лилю. Важно было другое — то, что она летает в бой, что теперь никто не запретит ей летать, что рядом этот славный кареглазый Леша, который относится к ней, как к боевому товарищу. А с его помощью нетрудно будет избавиться от ошибок, которые она допускает по неопытности.

Не успел затихнуть вдали гул моторов только что взлетевших самолетов, как тишину голубого неба нарушил новый звук, спокойный, ровный.

— Слышишь — летит! — воскликнул Соломатин. — Это определенно к нам…

— Кто летит?

— Разведчик — «рама».

Действительно, на большой высоте, направляясь к аэродрому, не спеша скользил по небу двухфюзеляжный «фокке-вульф-189», или, как его называли летчики, «рама». Развернувшись над самым аэродромом и наверняка сфотографировав его, «рама» взяла курс на север.

— Засекла. Теперь нужно ждать налета. Это уж точно!

Леша поспешил на командный пункт, и вскоре оттуда был подан сигнал «переруливать самолеты». К Лиле подбежала техник Инна.

— Товарищ командир, приказано переруливать на запасной аэродром. Я сама отрулю, вы отдыхайте.

— Сама? Ну давай, Профессор, рули. Сможешь без меня?

— Смогу. Валя поможет запустить.

Лилин ЯК обслуживал женский экипаж: техник Инна Паспортникова и оружейник Валя Краснощекова. С этими девушками Лиля прибыла сюда, в мужской полк, и с ними продолжала работать, полностью им доверяя. Почему-то Инну она стала называть Профессором: то ли потому, что до войны та была студенткой авиационного института и обладала хорошими теоретическими знаниями по своей специальности, то ли просто оттого, что Инна, строгая, рассудительная девушка, отличалась необыкновенно серьезным отношением к жизни, к людям, ко всему на свете.

Лиля пошла домой пообедать и часок отдохнуть, а тем временем самолеты спешно были отрулены на запасной аэродром, находившийся в степи в нескольких километрах от основного. Огромная площадь запасного аэродрома позволяла рассредоточить самолеты на значительном удалении один от другого, и тем самым во много раз уменьшалась вероятность того, что они будут уничтожены или повреждены во время налета, при штурмовке или бомбежке. Неизвестно было, когда появятся вражеские бомбардировщики, но опыт говорил о том, что прилетят они обязательно.

Пообедав раньше обычного, уже в первом часу Лиля села в автобус и приехала на аэродром к своему ЯКу. Инна и Валя работали у самолета. Закончив чистить пушку, они вставляли внутрь пружину. Руки и лица у них были перепачканы, у Вали чернели жирные масляные полосы на лбу и подбородке. Обе пыхтели — упрямая пружина никак не становилась на место, выскальзывая из рук.

Некоторое время Лиля молча наблюдала, как они трудятся, потом предложила:

— Что, работнички, помочь?

Валя испуганно воскликнула:

— Что вы, товарищ командир! Перепачкаетесь перед вылетом. Мы сами. Сейчас мы ее…

Наконец пружина перестала сопротивляться, и, вздохнув с облегчением, вытирая рукавом потное лицо, Инна сказала:

— Ну все. Стала, проклятая. Никогда сразу не получается…

Она посмотрела на Лилю и подумала, глядя на голубой подшлемник, видневшийся из-под шлема, и такого же цвета шарфик, наброшенный на шею: «Вот зачем ей понадобилась на днях синька. Прихорашивается наша Лиля!»

— Соломатин уже здесь, пришел, — сказала Инна. — Ты опять с ним полетишь в паре?

— Угу, — ответила Лиля. — Катю видела?

— Видела. Она недавно здесь была. Отрулила сюда свой ЯК и пошла обедать.

— Значит, мы разминулись. Ну, как она слетала?

— Говорит, отлично! Довольная такая: Баранов похвалил ее. Рассказывает, что «юнкерсов» было в воздухе видимо-невидимо… Она расстреляла весь боекомплект, прилетела совсем пустая. Уверяет, что если бы еще хоть несколько патронов, то обязательно сбила бы фашиста!

Лиля улыбнулась, вспомнив свой разговор с Катей: да, уж она-то выпустила по врагам все пули до последней.

Девушки занялись пушкой — нужно было поставить ее в самолет. А Лиля, вынув из бокового кармана гимнастерки зеркальце, посмотрелась в него. Вдруг рядом прозвучал голос:

— О, мадемуазель, вы сегодня великолепны!

Она вздрогнула от неожиданности и поспешно спрятала зеркальце. Мимо стоянки шел Кулагин с самодовольным видом, насмешливо улыбаясь, сверкая угольками черных глаз. Вглядываясь в его лицо, Лиля пыталась снова найти в нем то мягкое выражение, которое уже однажды видела. Тогда оно быстро исчезло, и к тому же, как ей показалось, по ее вине…

— Вам удивительно к лицу этот чудный шарфик ядовито-голубого… простите, небесного цвета!

Нет ничего похожего на того Кулагина. Значит, тогда все было случайным, ненастоящим, а на самом деле он вот такой, как сейчас.

Лиля, не выдержав, резко повернулась к нему и, скрестив руки на груди, сердито сощурила глаза.

— Послушайте, Кулагин, вам не надоело?

— Что вы! Что вы! Как блестят ваши прекрасные глаза! Кажется, мы сегодня снова летим вместе, и я буду иметь счастье чувствовать ваш локоть… локоть друга!

Кулагин тихонько засвистел, поглядывая в Лилину сторону, и пошел к своей машине небрежной походкой человека, которому все нипочем.

«И зачем ему все это? — подумала Лиля с какой-то жалостью к Кулагину. — Напускает на себя… Что же все-таки в нем настоящее — это или то, что тогда промелькнуло?»

Она увидела Соломатина, который приближался к ее самолету, и, одернув гимнастерку, вышла ему навстречу.

— Скоро, наверное, полетим, Лиля, — сказал он. — Будь внимательна. На хвост поглядывай, — не забывай. Сегодня пойдем шестеркой. В случае необходимости прикрой меня.

— Есть.

Она кивнула и улыбнулась ему. Ей нравился все больше и больше этот спокойный, немногословный парень, нравились его теплые карие глаза.

Когда Соломатин отошел, Инна, которая стояла в стороне и наблюдала, как Лиля провожает взглядом своего командира, одобрительно сказала:

— Он чем-то похож на доброго молодца из русской сказки. Статный, светловолосый… Ты не находишь?

— Угу, — ответила Лиля, влезая на крыло. — Похож. Только я люблю брюнетов!

Инна пожала плечами: видимо, Лиле просто не хотелось продолжать этот разговор, вот она и выдумала про брюнетов!

Послышался гул низко летящего самолета, и неожиданно для всех с востока прямо на аэродром выскочил «мессершмитт». В это время в воздухе не было ни одного ЯКа, и зенитные пулеметы моментально открыли огонь. Однако вражеский истребитель не собирался, видимо, никого трогать. Сделав круг над аэродромом, он пролетел бреющим над самой серединой летного поля, над взлетной полосой и, покачав крыльями, свечой, почти вертикально взмыл вверх. Все заметили на фюзеляже «мессершмитта» рядом со свастикой большой черный круг и в нем — белую голову коня.

Фашист вызывал советского аса на поединок. Он был уверен, что победит любого летчика, самого опытного, самого искусного, иначе бы не рискнул прилететь один к вражескому аэродрому, чтобы драться над чужой территорией.

— Смотрите, он прилетел, чтобы драться, — сказала Лиля, с тревогой думая о том, что Леша сейчас на аэродроме и, конечно, он первым поднимется в воздух.

На КП в это время находились Баранов и Соломатин. Поняв, что «мессер» приглашает драться, Баранов немедленно передал по рации зенитчикам:

— Прекратить обстрел! Повторяю: прекратить огонь!

Пулеметы умолкли. Остался только воющий звук нагло разгуливающего над аэродромом «мессершмитта», который в ожидании боя решил порезвиться: фашистский ас виртуозно выполнял одну за другой фигуры высшего пилотажа, желая, очевидно, блеснуть своим мастерством и в то же время воздействовать психологически на будущего соперника.

Соломатин стал поспешно надевать шлемофон.

— Николай, я поднимусь! Мой самолет готов!

— Погоди! — сказал Баранов.

Он не знал, как поступить: разрешить Соломатину лететь на бой или, наоборот, запретить ему.

— Ну? — нетерпеливо спросил Соломатин.

— Погоди, — еще раз повторил Баранов. — Ты помнишь, что произошло в полку Козырева?

Соломатин помнил. Это случилось недавно, на соседнем аэродроме. Фашист вот так же прилетел и вызвал на поединок советского аса. Ему поверили, и лучший летчик полка стал взлетать, чтобы вступить в единоборство с фашистом. Но немецкий ас подло обманул летчика и, вместо того чтобы сразиться с ним, просто расстрелял его на взлете.

— Ничего, рискнем! А как же иначе? — ответил Соломатин. — У меня руки чешутся! Не задерживай — я пошел!

— Ну, давай! — разрубил воздух рукой Баранов. — Только…

Он не договорил и, раздираемый сомнениями, болезненно поморщился. С одной стороны, это был большой риск… Он мог лишиться своего друга и лучшего летчика, которым гордился не только полк, но и вся воздушная армия, весь Сталинградский фронт… Причем двойной риск — фашист мог убить его при взлете и мог убить во время боя. Хотя и знал Баранов, что Соломатин первоклассный летчик, но чего не случается, когда идет смертельная схватка…

С другой же стороны, отказаться от боя было просто немыслимо: это значило признать превосходство врага, струсить. А ведь фашист прилетел один, он рисковал не меньше! Другое дело, если бы он явился с целью нападения, но он вызывал на единоборство — тут уж ничего не поделаешь… К тому же гитлеровцы, которые дошли до Волги и предгорий Кавказа, не привыкли к поражениям и, чувствуя свою силу, уверенные в своей непобедимости, действовали нахально. Вот как этот фашистский ас, прилетевший сюда. Нужно было проучить его, доказать, что советские асы не менее искусны, нужно было поддержать свой престиж.

И все же с болью в сердце посылал Баранов Соломатина в этот бой. Он пошел бы сам вместо него, но лететь командиру полка было бы безрассудно.

Некоторое время Баранов стоял у землянки и наблюдал, как надевает парашют и садится в кабину Алексей Соломатин. Но когда заработал мотор истребителя, он не выдержал и, схватив шлемофон, побежал к своему ЯКу. Нет, он не мог оставаться простым наблюдателем — он должен был сесть в самолет и приготовиться к тому, чтобы в любую секунду подняться в воздух, догнать и уничтожить фашиста, если только тот вздумает обмануть всех и сбить Соломатина при взлете.

Все, кто был на аэродроме, с замиранием сердца следили за поединком. Пока Соломатин взлетал и набирал высоту, «мессер» ждал в стороне. Потом противники пошли на сближение…

Это был блестящий бой, в котором оба летчика показали высший класс мастерства. Долгое время никто из них не мог одержать верх, они были равны по силе. Однако эта схватка не могла кончиться вничью — один из них обязан был победить… Истребители носились в небе, кувыркаясь, пикируя и вновь устремляясь в высоту. Атака за атакой, треск пулеметов, завывание моторов… Иногда казалось, что вот-вот они столкнутся на встречных курсах, и тогда оба самолета разлетятся вдребезги. Противники дрались отчаянно, не допуская ни малейшего промаха — любая неточность грозила гибелью…

Бой длился уже около получаса, когда вдруг ЯК Соломатина на крутом вираже глухо завыл, с усилием приподнял нос под страшной перегрузкой — и длинная очередь из пушки и пулеметов достигла цели, вонзившись в брюхо «мессершмитта». Фашистский истребитель перевернулся через крыло и стал падать. Спустя несколько секунд в стороне от аэродрома раздался взрыв, и в воздух поднялись и посыпались вниз обломки самолета, комья земли…

Соломатин пролетел бреющим полетом над местом гибели фашиста, потом промчался над аэродромом и посадил свой ЯК. К нему подбежали летчики и техники, вытащили из кабины и стали качать, подбрасывая на руках.

— Ура Соломатину! Лешке ура-а!..

— Хватит, братцы! Хватит! Пощадите! — взмолился Соломатин.

Когда его, наконец, поставили на ноги, он, улыбаясь, покачал головой и сказал:

— Да вы что? Фашист не убил, так вы хотите прикончить?!

Баранов крепко обнял его и расцеловал.

— Ну, Алексей, черт! Я так боялся за тебя… Понимаешь, когда где-то в бою — одно дело, а вот так, когда знаешь, что прилетел сильнейший ас… Здорово ты его, просто классно!

Он снова обнял Соломатина — и вдруг спохватился:

— Слушай, так тебе же лететь сейчас!

— Да вот уже заправляют самолет, видишь. Сейчас будет готов! — ответил Соломатин.

— Так давай я поведу твоих, а ты потом слетаешь вместо меня, — предложил Баранов. — Идет?

— Нет, я сам. Это так, разминка была, полезная, — пошутил Алексей.

Через несколько минут на командном пункте взвились в небо ракеты, и летчики дежурной шестерки стали запускать моторы, Лиля, которая так и не успела поздравить Соломатина с победой, стала быстро пристегивать лямки парашюта.

— Профессор, помоги! Замок не застегивается…

Инна помогла ей пристегнуться, запустить мотор. Махнув на прощанье рукой, прямо со стоянки Лиля пошла на взлет. Уже в воздухе, когда шестерка ЯКов собралась в строй, она услышала по радио с земли:

— На подходе к городу группа «юнкерсов» и «дорнье»… Квадрат восемь… Квадрат восемь… Сверху прикрывают «мессершмитты». Вступайте в бой немедленно…

Набирая высоту, шестерка ЯКов взяла курс навстречу вражеским бомбардировщикам, и скоро Лиля через просветы в облаках увидела чуть ниже впереди большую группу самолетов, летящих плотным строем. Сверху над бомбардировщиками вились истребители прикрытия — восемь «мессершмиттов». Враг имел значительное преимущество.

Маскируясь в облаках, ЯКи подошли к противнику и по сигналу Соломатина сразу всей шестеркой атаковали его. Лиля, не отрываясь от ведущего, с ходу напала на «юнкерс», который летел справа от головного. С близкой дистанции она всадила в него мощный залп огня, и он, задымив, вспыхнул, отваливая от строя куда-то в сторону и вниз, оставляя за собой клубящийся след. Рядом с ним взорвался головной «юнкерс», подожженный Соломатиным.

У Лили перехватило дыхание — как удачно! Но радоваться было некогда: в это время, опомнившись, вступили в бой истребители противника. Закрутилась карусель, в которой Лиле сначала трудно было разобраться. Уклоняясь от боя с «мессерами», она попыталась атаковать еще один бомбардировщик, но вдруг заметила, как тонкий «мессер» с черным крестом на фюзеляже вошел в пике, устремившись сверху на самолет Соломатина, который уже вел бой с напавшими на него двумя истребителями. Три на одного! Мелькнула мысль: «Предупредить Лешу! Нет, это отвлечет его…» И Лиля, резко повернув свой ЯК, сама бросилась навстречу пикирующему «мессеру», ловя его в перекрестье прицела. Расстояние между ними быстро сокращалось… Нужно спешить, иначе будет поздно! Лиля с силой нажала на гашетки и отвернула в сторону. От «мессера» отскочил обломок — кусок крыла, и самолет стал падать, кувыркаясь в воздухе. Вот он ткнулся в землю, и Лиля вдруг вспомнила — «хвост»! Увлекшись, она забыла о «хвосте». Взгляд назад — другой «мессер», незаметно подкравшись, уже занимал позицию для атаки. Как вовремя она его обнаружила! Боевой разворот — и оба самолета закружились, пытаясь занять выгодное положение для нападения.

В наушниках стоял треск, слышны были щелканье, выкрики команды… Вдруг сквозь все шумы прорвался знакомый голос, который Лиля сразу узнала. Это был голос летчика Кулагина. Он звучал высоко и взволнованно: «Я — пятый, я — пятый! Горю… Иду на таран! Прощайте…» Голос сорвался, и на мгновенье наступила тишина… Лиля обернулась, ища глазами самолет.

Где Соломатин? Где другие? Лиля не видела их, а искать не было времени. Теперь она вела бой с «мессером» где-то в стороне от остальных. Никто не мог добиться преимущества в этом поединке. Раздавалась очередь за очередью. Но Лиля и ее противник умело выходили из-под удара. Лиля дралась, а в ушах, казалось, все еще звучал голос Кулагина: «…Горю… Иду на таран! Прощайте!..»

В один из моментов боя она увидела на земле взрыв и по-чему-то подумала: Соломатин!.. Сердце сжалось, готовое в следующую секунду разорваться, но тут она услышала, как он хрипловатым голосом передавал на землю:

— Сокол! Бой продолжаю… Потерял двух… Нужна помощь! Нужна помощь… Я — Орел.

Значит, погиб не только Кулагин! Кто же еще? Теперь их осталось четверо… А фашистов много… Где Леша? С новой силой бросилась Лиля на противника. Неизвестно, чем бы кончился бой, если бы неожиданно для Лили «мессер» не нырнул куда-то вниз и стал уходить на запад. Сначала Лиля не поняла, в чем дело, и решила, что он просто заманивает ее в глубь своей территории, где на помощь ему могли прийти другие самолеты. Потом подумала, что у него кончились боеприпасы. Во всяком случае, она не рискнула одна преследовать его. Однако все выяснилось очень быстро: Лиля увидела группу ЯКов, которые пришли на помощь Соломатину.

Поискав и не найдя Соломатина, Лиля повернула домой. Вскоре он догнал ее и пристроился в хвост. Появилась и вторая пара. Все вместе они вернулись на свой аэродром. Два летчика из шестерки погибли. Кулагин, который, видимо, не мог спастись, направил свой пылающий ЯК на немецкий бомбардировщик и таранил его, взорвавшись вместе с ним. Его ведомый был сбит «мессершмиттом», неожиданно выскочившим из облака.

На земле Лилю встретила Инна, которая помогла развернуть его на стоянку. Отстегивая Лиле лямки парашюта, она спросила:

— Трудно было? Смотри, вон сколько пробоин в крыле… Сейчас латать буду.

Лиля не ответила. Откинувшись на спинку сиденья, она молчала, закрыв глаза. Ей все казалось, что в наушниках звучит высокий, напряженный голос: «…Горю… Иду на таран! Прощайте!..»

Теперь, когда все было позади, ее охватило какое-то странное чувство, которое включало в себя слишком многое, чтобы его можно было объяснить. Еще не спало нервное напряжение боя, но уже пришла усталость, расслабленность, а радость победы смешалась с горечью потерь.

— Ты что, Лиля?

Встряхнувшись словно ото сна, она отозвалась:

— Знаешь, Профессор, сегодня я сбила два самолета: «юнкерс» и «мессер»…

— Что ты говоришь, Лиля! Ну, поздравляю тебя! От души — с большой победой, с первой!

— Да… Спасибо.

Инна с удивлением уставилась на свою летчицу.

— А что ж ты — не рада? В одном бою сразу двух сбила! Не с каждым так бывает…

— Рада…

— Гм… А где еще одна пара?

— Они не вернутся…

Войдя в автобус, который отвозил людей с аэродрома в поселок, Лиля прошла в самый его конец и забилась в уголок. Кто-то поздравил ее с победой, за ним стали поздравлять остальные, и на какое-то время Лиля забыла о Кулагине, о его гибели. Сегодня у нее был особенный день: она сбила двух фашистов!

Когда доехали до поселка и автобус остановился, Лиля в окошко сразу же увидела Катю, которая изо всех сил махала ей рукой и кричала:

— Лилька! Живая! Скорей выходи!

Катя буквально налетела на нее и сжала в своих объятиях, словно они не виделись много лет.

— Слышь, Лиль! А тут наговорили всякого — я прямо сама не своя ходила. Нет, думаю, не может быть! Чтоб Лилька… Ну рассказывай! — потребовала она.

— Подожди, Катя, потом.

— Так мне ж скоро на аэродром! Кто у вас не вернулся? А где Соломатин?

— Там остался, на КП. Он опять полетит сейчас.

— Говорят, двое не вернулись. Правда? Или врут? — допытывалась Катя.

— Да. Кулагин и Ткачук…

— Да что ты — неужели Кулагин? Как же это?.. Он же так классно летал!

— Угу.

— Просто не верится… Ну, а ты, ты-то как? — спросила Катя.

— Я? Я ничего… Две победы у меня.

— Постой-постой! Как? И ты молчишь? Как это две? Что, двух «фрицев» сразу? В одном бою?

— Угу.

— Вот это да! Счет у нас открыт — ура! Ну, вечером мы это отметим, слышь, Лилька, — отметим?

— Угу.

— Отлично! А теперь рассказывай подробно! Все-все рассказывай, с самого начала.

— Знаешь, Катя, — сказала Лиля задумчиво, — он погиб как герой. На таран пошел… Я сама слышала, как он прощался…

— Кто, Кулагин?

— Угу.

Вражеские бомбардировщики прилетели вечером, когда на землю опустились сумерки и в небе, только начавшем темнеть, показались первые звезды. Пара ЯКов, патрулировавшая в районе аэродрома, встретила девятку «юнкерсов» на подходе к аэродрому. На помощь этой паре сразу же поднялись еще несколько истребителей. Начался бой. Один «юнкерс» был сбит, остальные, связанные боем, беспорядочно бросили бомбы на летное поле и вокруг него, не причинив существенного ущерба, так как все самолеты были перерулены на запасной аэродром.

Для Лили и Кати наступило то время, о котором они мечтали: с честью выдержав все испытания, девушки стали теперь летать каждый день. Баранов включал их в график полетов наравне со всеми, не делая для них никакого исключения. Но если сначала он поступал так, желая показать девушкам, за какую нелегкую работу они взялись, а потом просто из-за того, что не хватало летчиков, то в конце концов он стал делать это потому, что обе они летали и дрались успешно.

Лиля продолжала летать в паре с командиром эскадрильи Соломатиным, а Катю Баранов первое время брал ведомой к себе, но чаще ей приходилось летать с Мармынюком, его заместителем.

Первое время для них было очень утомительно проводить два, три, а иногда и четыре боя в день, но постепенно обе втянулись в этот напряженный ритм работы и приноровились к нему. То, что Лиля и Катя учились у лучших летчиков полка, признанных асов, очень скоро дало свои результаты. С каждым полетом, с каждым боем у девушек прибавлялось боевого опыта, мастерства; и случалось, когда не хватало старых боевых летчиков, их ставили ведущими к молодым, которые время от времени прибывали в полк.

Лиля чувствовала себя счастливой: как летчик-истребитель она делала именно то, чего так добивалась. Ей приходилось выполнять различные задания — участвовать в воздушных боях, летать на штурмовку войск противника, сопровождать к цели и обратно свои бомбардировщики.

Но однажды ей поручили задание не совсем обычное…

Одетая к вылету, в комбинезоне и шлемофоне, Лиля прохаживалась у самолета, готовая по сигналу тревоги броситься в кабину и поднять в воздух свой ЯК. Уже не первый раз ее назначали ведущим пары. Ее ведомый, молодой летчик Трегубов, только недавно прибывший в полк после окончания летного училища, дежурил здесь же, неподалеку, сидя в самолете. Летчики второй дежурной пары еще не явились на аэродром — они ужинали, вернувшись с боевого задания.

Лиля поглядывала на запад, где над Волгой, над горящим Сталинградом висела огромная дымовая туча, и в эту темную тучу медленно погружался чуть сплюснутый красновато-бурый солнечный шар. Шестерка ЯКов, вылетевшая на перехват вражеских бомбардировщиков, еще не возвращалась.

— Профессор! — позвала Лиля. — Ты где? Куда ты делась?

— Здесь я.

Из-под самолета вылезла перепачканная маслом Инна.

— Пушку проверили?

— Работает нормально. Всю прочистили. Валя только что ушла — я отпустила ее поужинать.

— А мотор? Масло не течет?

— Исправили. Все в порядке.

Тщательно вытирая ветошью руки, Инна как бы между прочим спросила свою летчицу:

— Лиля, а ты видела, что Леша нарисовал на фюзеляже своего ЯКа?

— Нет. А что он нарисовал? — живо откликнулась Лиля, которую теперь интересовало все, что касалось Леши.

— Пойдем покажу.

Поколебавшись секунду, Лиля согласилась: самолет Соломатина стоял близко, по соседству.

— Ну, пойдем. И когда же это он успел? Утром ничего не было.

— Так то утром, а сейчас есть!

Возле ЯКа, на котором летал Леша, они остановились. На фюзеляже рядом со звездочками, обозначавшими сбитые самолеты, красовался пикирующий орел, нарисованный белой, совсем еще свежей краской. Постояв, Лиля пожала плечами, неопределенно фыркнула и, ничего не сказав, возвратилась к своему самолету.

— Ну как, понравилось? — спросила Инна. — Это Лешин техник намалевал. Он умеет. Его все просят, и он рисует: кому льва, кому тигра…

Инна искоса глянула на своего командира, продолжая вытирать масло с рук. Она была уверена, что Лиля тоже захочет что-нибудь изобразить, и теперь старалась угадать, что же она выберет: может быть, чайку? или пантеру? Но Лиля с равнодушным видом покусывала травинку, смотрела вдаль и молчала, словно все это ее ничуть не интересовало.

Тогда Инна, подождав немного, осторожно спросила, боясь, как бы Лиле не пришло в голову что-нибудь сногсшибательное, и желая подсказать ей ответ попроще:

— А тебе что нарисовать? Птицу или зверя? Ты скажи, я могу попросить… Он с удовольствием.

Наконец Лиля бросила небрежно:

— Нет… Мне, пожалуйста, розочку.

— Розочку?! Ну что ты, Лиля! Как-то несолидно…

В голосе Инны прозвучала обида за свой самолет.

— Розу, — повторила упрямо Лиля. — Красную. Это же мой любимый цветок, разве ты не знаешь?

Инна пожала плечами: так и есть — придумала… Ну что с ней поделаешь!

— Но как же… Ты сама подумай! Сбила пять самолетов — и вдруг розочку! — опять попробовала возразить Инна.

Неожиданно Лиля рассмеялась, живо представив себе, как будет удивлен противник, с которым ей придется драться, когда увидит на фюзеляже истребителя красную розу.

— Нет-нет, Профессор, обязательно розу!

В кабине ее самолета всегда можно было найти цветы. Букетики, цветки — ромашки, гвоздика, васильки… Она засовывала цветы за ремешки, они выглядывали из-за приборов, свисали откуда-то сверху. Когда в самолет садился другой летчик, он первым делом, ворча и чертыхаясь, выбрасывал из кабины весь «мусор». Но Лиля, как ни в чем не бывало, снова украшала самолет цветами.

— Хорошо. Я скажу, чтобы он нарисовал розу, — произнесла Инна упавшим голосом.

Она знала, что спорить с Лилей бесполезно.

Работая у Лили механиком с первого дня фронтовой жизни, Инна хорошо изучила свою летчицу, всегда знала, в каком она настроении, что ее волнует. Она любила Лилю и гордилась ею, прощая ей некоторые странности. По ее мнению, Лиля недооценивала себя, ей не хватало серьезности, солидности. Цветочки, шарфики, крашенные акрихином и синькой, носовые платочки, которые Лиля без конца обвязывала цветными нитками, — все это в то время, когда жизнь ее висела на волоске, в то время как она ни в чем не уступала мужчинам: ни в смелости, ни в мастерстве! Инна не могла этого понять.

— Смотри, Профессор, к нам идут! — воскликнула Лиля. — Значит, есть какие-то новости.

Через аэродром, направляясь к самолету, спешил посыльный. Приблизившись, он сказал:

— Командир полка вызывает к себе дежурную пару. Кто должен лететь? Вы, Литвяк?

— Я, — ответила Лиля. — А что, поручено задание? Какое, не знаете?

— Кажется, «колбасу» сбить.

— О! — произнесла Лиля.

— А с вами кто?

— Младший лейтенант Трегубов. Да он здесь. Эй, Трегубов! Пошли, Батя вызывает!

Высокий молодой парень вылез из кабины, подошел к Лиле, и все трое направились на командный пункт.

— Батя что-то не в настроении, — сообщил посыльный.

Лиля ничего не сказала. Она знала: задание было нелегким.

До сих пор все попытки сбить аэростат, или, как его называли летчики, «колбасу», кончались трагически…

Каждый вечер задолго до наступления темноты фашисты поднимали в небо продолговатый аэростат, который несколько часов висел в воздухе в районе передовой линии. Аэростат засекал и корректировал наши огневые точки, расположенные за линией фронта, и указывал цели своей артиллерии. Наземное командование уже не раз обращалось к авиации с просьбой уничтожить аэростат-корректировщик. Истребители вылетали, но, приблизившись к нему, неизменно натыкались на стену заградительного огня, сквозь которую невозможно было пробиться. Два самолета, напоровшись на плотное зенитное заграждение, сгорели, упав на землю. Третий, сильно поврежденный, сел на вынужденную у передних траншей.

Все это Лиля знала и теперь, шагая по полю на КП, старалась придумать способ, как бы похитрее подойти к аэростату, чтобы наверняка сбить его. В конце концов, если и суждено ей сегодня не вернуться с задания, то пусть это будет не зря…

Взглянув на шагавшего рядом молчаливого Трегубова, она решила, что, пожалуй, лучше лететь одной — зачем ей ведомый? С ним сложнее: быстрее обнаружат. К аэростату нужно подобраться незаметно и напасть на него внезапно. Одной это сделать легче. Однако о своем намерении лететь без ведомого Лиля решила пока не сообщать Трегубову: согласится ли с ее планом командир…

Спустившись в землянку, Лиля доложила:

— Товарищ командир полка, лейтенант Литвяк с ведомым младшим лейтенантом Трегубовым для получения боевого задания прибыли!

Баранов, не говоря ни слова, посмотрел на Лилю, потом перевел взгляд на молодого летчика, помрачнел и отвернулся.

— Кто еще на земле? — спросил он у своего заместителя по политчасти, который сидел здесь же.

— Вот шестерка ЯКов идет домой. Сейчас должны сесть.

Баранов нетерпеливо кивнул: он только что говорил с ними по радио и был в курсе дела. ЯКи провели тяжелый бой, не пропустив большую группу фашистских бомбардировщиков к Сталинграду. Летчикам, конечно, нужно отдохнуть…

— Двое сегодня ранены. Кобузев убит… Остальные отдыхают после боя, — продолжал замполит.

— Та-ак, — сказал Баранов и решительно потянулся за своим шлемофоном, который лежал на столе.

— Нужен всего один летчик, — произнес он, как бы извиняясь, — двум там делать нечего.

«Не хочет меня посылать… Сам собирается…» — с тревогой подумала Лиля и тут же будто подхватила мысль Баранова:

— Тогда разрешите — я одна слетаю! Без ведомого.

Натягивая шлемофон, Баранов не ответил, словно не слышал слов Лили. «Каждому ясно — задача трудная, — думал он. — Сбить «колбасу» нелегко, больше того — почти невозможно».

— Послушай, Николай, ты ведь только что вернулся! — воскликнул замполит. — И потом зачем же лететь именно тебе? Это могут и другие. А ты — командир полка. Понимаешь, целого полка! Подумай, что это значит.

Другие… Другие — это Литвяк, Трегубов… Баранов вскользь посмотрел на Лилю, которая стояла, подавшись вперед, крепко сжав губы. Опять она рвется? Куда, спрашивается? Правда, летает она не хуже других, он и сам не раз хвалил ее. Даже отлично летает. И соображает неплохо эта Литвяк… Да и вообще, почему бы и в самом деле ее не пустить? Ведь дерется же она наравне со всеми. Пять самолетов сбила, а это уже что-то значит! Как же быть? Лететь самому на такое задание — за это ему, конечно, крепко влетит от командования. Разумеется, если он возвратится… Прав замполит: командир полка должен командовать, а не подменять рядовых летчиков. Тем более что себя он ни в чем упрекнуть не может: ведь на трудные задания он сам летит ведущим… Но эта проклятая «колбаса»! Никому не удавалось даже подойти к ней.

— У меня план, товарищ командир! Я его придумала давно. Только случая не было… Разрешите?

— Какой еще план?

— Я пересеку линию фронта далеко от аэростата, севернее. А потом зайду с тыла, незаметно, бреющим. Они не успеют догадаться. Подумают сначала, что летит свой… А когда начнут стрелять, будет уже поздно!

— Правильно, — одобрительно произнес Баранов и совсем некстати подумал: «Красивая девушка… Кажется, ей нравится Соломатин. Жаль, если с ней что-нибудь случится…»

У Лили появилась надежда, что ей в конце концов удастся уговорить командира полка, и она, не ожидая, что еще скажет Баранов, быстро продолжала:

— Если не заметят, то «колбасу» можно сбить очень легко!

Молодой летчик Трегубов переминался с ноги на ногу и явно чувствовал себя неловко. Он не мог так уверенно сказать, как Лиля: «Я полечу!», так как летал на задания всего три раза и считался еще «зеленым». Но он был мужчиной, и ему хотелось крикнуть: «Поручите мне! Я сделаю все, на что способен! Если нужно — умру!» Однако он знал: нужно не умереть, а уничтожить аэростат.

— Разрешите идти? — быстро спросила Лиля с таким видом, будто Баранов уже дал ей задание и все было решено окончательно и бесповоротно.

Командир понял ее маленькую хитрость и, уступая настойчивой девушке, произнес:

— Ну что ж, Литвяк, я верю, что ты сделаешь это не хуже любого другого летчика. Давай лети!

Он по-мужски крепко положил руку Лиле на плечо и вдруг обнаружил, что большая его рука не помещается на худеньком плече девушки. Какая она вся маленькая и щупленькая — совсем девчонка… Рука его дрогнула… Что же это?.. Куда он ее посылает? Ведь три самолета уже не вернулись оттуда… Баранов смущенно опустил голову, но быстро взял себя в руки и, посмотрев ей в глаза, повторил:

— Лети, Лиля… Действуй так, как решила! Только будь осторожна…

Просияв, Лиля бросилась к выходу так поспешно, будто опасаясь, что Баранов может передумать.

— Профессор! — еще издали крикнула она Инне. — Готово? Будем запускать!

— Все готово, садись.

Инна помогла Лиле сесть и пристегнуться ремнями. Стараясь скрыть беспокойство, спросила:

— Ты что, одна летишь?

— Угу, — коротко ответила Лиля, готовясь к запуску.

Вопросов Инна больше не задавала, зная, что обычно Лиля перед вылетом неразговорчива и расспрашивать ее бесполезно. Да, впрочем, и после вылета она почти ничего не рассказывала. Только спустя некоторое время от нее можно было услышать скупой рассказ о проведенном бое или штурмовке.

На взлет Лиля пошла прямо со стоянки. После разбега истребитель стрелой взмыл кверху, словно вонзился в синеву. Когда одинокий ЯК растаял в предзакатном небе, послышался нарастающий гул самолетов: возвращалась с задания шестерка.

Взлетела Лиля в восточном направлении, чтобы никто, в том числе наблюдатель с аэростата, поднятого врагами на значительную высоту, не мог заметить самолет и тем более обнаружить, куда он держит курс. Спустя некоторое время она развернулась, пересекла линию фронта на большом расстоянии от корректировщика и углубилась в тыл врага. Под крылом мелькали дороги, овраги, деревушки, машины на шоссе… Истребитель мчался бреющим над территорией, занятой врагом, и никто из них не мог подумать, что одинокий самолет, летящий над самой землей далеко от передовых позиций, может быть советским, до тех пор, пока он не оказывался над самыми головами фашистов. Но, даже заметив на истребителе звезды, гитлеровцы не успевали сделать ни одного выстрела…

На всякий случай время от времени Лиля меняла курс, чтобы запутать след, если по радио вдруг сообщат об истребителе. Наконец она развернулась на сто восемьдесят градусов и взяла курс по направлению к линии фронта, в сторону аэростата. Впереди видна была «колбаса», продолговатая, отлично освещенная розоватыми лучами заходящего солнца. Предвечернее небо было чистым, без единого облачка, и Лиле вдруг подумалось, что, может быть, она уже никогда больше не увидит ни этого глубокого синего неба, ни солнца… Но только на мгновение пришла ей в голову такая мысль. Приближалось время, когда все должно было решиться — сумеет ли она сбить корректировщик?

Неожиданно Лиля увидела группу «мессершмиттов» на большой высоте, которые, видимо, шли на задание. Их было девять. Сердце тревожно екнуло: заметят или нет? Вражеские истребители летели в том же направлении, что и Лиля, и она постаралась быстрее изменить курс так, чтобы увеличить расстояние до них и уйти в сторону. Девятка «мессершмиттов» продолжала спокойно следовать на восток. С опаской поглядывая на них, Лиля снова повернула в сторону аэростата.

Она летела, стараясь незаметно подкрасться к аэростату. Затем, подойдя к нему близко, резко взмыла свечой кверху и, уже не страшась никакого обстрела, на глазах у противника атаковала его, выпустив по «колбасе» длинную очередь из пулеметов и пушки. От «колбасы» отлетел в сторону большой кусок.

— Есть колбаса на ужин! — воскликнула Лиля, увидев, как аэростат сник, покорежился и жалким бесформенным комком стал опускаться на землю.

Фашисты открыли огонь с некоторым запозданием. Вокруг самолета появились белые дымки разрывов. Они становились все гуще, тесно окружая самолет, и Лиля чувствовала, как стучали по обшивке крыла осколки… Скорее, скорее!.. Она уходила на восток, меняя курс и высоту, постепенно удаляясь от зениток. «Нет, теперь поздно стрелять! Теперь дело сделано: «колбасы» больше нет!»

Внизу извивалась змейкой траншея: передовая…

С победой возвращалась Лиля домой, уничтожив злополучный корректировщик. Подойдя к аэродрому, она низко пролетела над стартом, над стоянкой, где стояла Инна и махала ей рукой, и «закрутила» высший пилотаж — каскад бочек, петель, переворотов. Ее быстрый ЯК, гудя и завывая, вихрем носился над аэродромом, рисуя замысловатые фигуры, и, хотя это считалось «хулиганством», за которое летчиков наказывали, Лиля не боялась: задание было выполнено, и она не сомневалась, что командир простит ей.

Зарулив самолет на стоянку, она выключила мотор, быстро выбралась из кабины и радостно объявила, повторив те же слова, что и в полете:

— Есть колбаса на ужин!

— Правда, Лиля? Сбила! Я так и знала, — воскликнула Инна. — Честное слово, я была уверена, что так и будет!

— Профессор, отметь это в своих трудах!

Лиля подставила разгоряченное лицо ветру и, постояв так несколько секунд с закрытыми глазами, чтобы немножко освежиться и успокоиться, пошла через поле к землянке.

Баранов ждал ее наверху. Рядом с ним стояли замполит Галкин, Соломатин, одетый к вылету, и еще несколько летчиков. Они переговаривались между собой, глядя на приближавшуюся Лилю, а Баранов то и дело поправлял ремень и почему-то был очень серьезен. Лиле показалось, что он даже хмурился. «Неужели сейчас будет разгон за фортели над аэродромом? — подумала Лиля. — Только бы не отстранил от полетов… Нет, не может быть!»

Она чуть замедлила шаг, все еще не веря в то, что Баранов станет сейчас отчитывать ее при всех… Ведь она выполнила задание… Трудное… Конечно же, нет! И Лиля бодро шагнула навстречу Баранову, остановилась и доложила:

— Товарищ командир полка, задание выполнено! Вражеский корректировщик сбит и упал на землю!

Она с надеждой всматривалась в глаза Баранову, который продолжал оставаться серьезным, как будто готовился сообщить ей что-то очень важное. И действительно, откашлявшись, он поправил зачем-то пилотку и вдруг торжественно произнес, заметно сдерживая волнение и поэтому окая сильнее, чем обычно:

— Поздравляю, Литвяк! От всей души поздравляю!

Лиля вскинула брови: почему это он так торжественно, так взволнованно? Нет, это не за «колбасу», тут что-то другое. Что же?.. Она вопросительно взглянула на Соломатина, который, прищурив глаза, чуть-чуть улыбался ласково и в то же время загадочно. Лиля поняла, что ее ждет что-то приятное.

— Пришел приказ о награждении вас орденом Красного Знамени, — продолжал Баранов.

Вот оно что! Лиля слегка покраснела: ей было приятно услышать это. Она снова бросила взгляд на Соломатина, который теперь широко и радостно улыбался.

— От себя лично я выношу вам благодарность за успешное выполнение задания. За сбитого корректировщика. Спасибо, Лиля! Мы все гордимся тобой.

Баранов крепко пожал ей руку.

А спустя час в полк была передана радиограмма от наземного командования, в которой сообщалось, что фашистский аэростат сбит и смелого летчика командование награждает именными часами.

— Во, Лилька, отхватила себе часы! — говорила Катя, радуясь успеху подруги, — И как это у тебя получается? Полетела — и сразу сбила! А тут летаешь, стараешься, а часов никто не дает…

На аэродром Лиля пришла раньше назначенного времени, чтобы успеть встретиться с Лешей, который в этот день должен был улететь на некоторое время в тыл за новыми самолетами для полка. Машина из дивизии могла приехать за ним сразу же после обеда, и она боялась, что тогда они не успеют попрощаться, потому что как раз в это время ей предстояло вылететь на боевое задание.

В тылу Леша собирался провести неделю, получить самолеты и затем вместе с группой летчиков перегнать эти самолеты в полк. Он мечтал в течение этой недели хоть на денек заглянуть домой, в родную Калугу, где уже давно не был. Радуясь Лешиной поездке, Лиля вместе с ним волновалась, как будто не он, а сама она отправлялась в путь.

На стоянке тихо шумел бензозаправщик: Инна заливала горючее в баки, Лиля подошла к самолету и, словно поздоровавшись с ним, погладила рукой блестящее, нагретое солнцем крыло. Затем, повернувшись к Инне, спросила как бы между прочим:

— Не видела — наши уже сели?

На ней был новый бледно-розовый шарфик, из-под шелкового подшлемника выбивались вьющиеся светлые волосы. В строгих синих глазах — озабоченность.

— Горбунов сел. Он возвратился раньше: у него мотор пробит, — Ответила Инна, закрывая горловину бака.

— А Леша?

— Соломатин? Нет еще… Он в воздухе.

— Один?

— Кажется, один. Точно не знаю.

Инна перешла к другому баку, и снова полился в горловину прозрачный красноватый бензин. Держа в руке шланг, она бросила взгляд на Лилю и подумала: «Волнуется. Принарядилась сегодня… Красивая. И как это у нее получается? Всего какой-нибудь шарфик… Все для Лешки, конечно. Золотой парень! И вообще, они чудесная пара!»

Вздохнув, она сказала:

— Скоро вернется.

Нагнувшись, Лиля сорвала травинку и, по привычке покусывая стебелек, обеспокоенно спросила:

— А где же он потерял Лешу?

— Кто?

— Да Горбунов. Давно он сел?

— Нет. Минут пять или семь… Да он еще на КП.

— Пойду спрошу его, — решительно сказала Лиля.

Нахмурившись, она отошла от бензозаправщика и остановилась, прислушиваясь: откуда-то издалека доносился звук моторов, который то усиливался, то затихал. Шел воздушный бой. Подняв голову, прикрыв ладонью глаза от солнца, она внимательно всматривалась в небо. Завывающий звук моторов становился все громче, и все отчетливее слышалась прерывистая дробь пулеметных очередей.

Машина с бензином отъехала, Инна спрыгнула с крыла и подошла к Лиле.

— Что, дерутся? Где они? Ты их видишь?

— Вот, вот они! Смотри, Профессор! Сюда смотри! — воскликнула Лиля, заметившая самолеты.

— Вижу, вижу! Один на один… Ну, сейчас «фрицу» достанется.

— Угу, — произнесла нехотя Лиля.

Она не любила, когда заранее предрешают исход боя.

Истребители вились в небе, то делая крутые виражи, то ввинчиваясь ввысь, то пикируя в погоне друг за другом. Увлеченные боем, они постепенно приближались к аэродрому. Казалось, два светлых мотылька весело резвятся в голубом небе. И только напряженное гуденье, треск пулеметов и звенящий звук крыльев, режущих воздух, говорили о том, что идет тяжелый бой.

— Это Леша… С «мессером» дерется, — тихо сказала Лиля, хотя все и так было ясно.

Она подумала, не специально ли он заманивает противника поглубже в свой тыл… Может быть, ждет, что кто-нибудь вылетит к нему на помощь. Да, сейчас не мешало бы помочь Леше. Но, вероятно, командир, который поддерживает с ним связь, знает, как поступить…

С тревогой наблюдала она за поединком, который затягивался. Ей вдруг показалось, что в самые удобные для атаки моменты Леша почему-то не стреляет в своего противника. Проследив тщательно за боем, она убедилась в этом. Да, он не стрелял. Зато «мессер» посылал одну очередь за другой, наседая на ЯК. Что случилось? Неужели?.. От страшной догадки у Лили похолодело сердце…

Она стала быстро ходить возле самолета, нервно теребя перчатки, которые держала в руке, и поглядывая вверх, туда, где продолжался бой.

— Ты что, Лиля? — спросила Инна. — Беспокоишься? Да вернется твой сокол, он всегда возвращается!

Лиля не ответила. Взглянув на часы, она еще раз посмотрела вверх, потом резко остановилась и коротко спросила:

— Самолет готов?

— Готов.

— Пушка? Пулеметы?

— Полный боекомплект.

— Я сейчас полечу. Давай запускать!

— Куда? Тебе же еще не скоро… Подожди, он сейчас сядет!

Но Лиля уже застегивала шлемофон.

— У него кончились боеприпасы… Быстрее!

В этот момент на ЯКе, стоявшем неподалеку от КП, заработал мотор.

— Вот видишь, — сказала Инна, — кто-то уже вылетает.

Словно не слыша ни слов Инны, ни звука мотора, Лиля вскочила на крыло самолета. Она уже забросила одну ногу за борт, чтобы сесть в кабину, когда послышался нарастающий рев мотора. Оглянувшись, Лиля замерла: истребитель почти вертикально, стрелой несся вниз… Еще секунда — и он врежется в землю… «Зачем он? Зачем?» — мелькнуло в ее сознании, и в тот же миг раздался взрыв, от которого дрогнула земля…

Все произошло в течение нескольких секунд. Лиля все еще стояла на крыле, перекинув одну ногу через борт, и смотрела в ту сторону, где чернел столб густого дыма, оставшийся после взрыва. Было тихо… Очень тихо… Только звук удалявшегося «мессершмитта» замирал в синеве.

Медленно, как во сне, цепляясь руками за самолет, чтобы не упасть, сошла Лиля на землю и прислонилась спиной к крылу, глядя куда-то в пространство. Теперь некуда было спешить… Подбежавшая к ней Инна не знала, что сказать, и только шепотом повторяла:

— Ничего, Лиля… Ничего… Ничего…

А Лиля растерянно и недоуменно смотрела на нее, словно не понимала, о чем она говорит, и где-то в глубине ее глаз теплилась слабая надежда: а вдруг Инна скажет сейчас, что все это неправда. Что этого не было…

Но Инна дрожащими губами продолжала повторять:

— Ничего, ничего…

— У него кончились боеприпасы… — еле слышно произнесла Лиля.

Она хотела сказать еще что-то, но почувствовала, как внезапно сдавило ей горло и вместо слов из него вырвались хрипящие звуки. Обеими руками она с силой рванула воротник гимнастерки…

Самолет упал рядом с аэродромом, в нескольких километрах от него. К месту падения сразу же помчалась санитарная машина, следом за ней — полуторка. Когда грузовик проезжал мимо стоянки, Лиля встрепенулась и метнулась к нему. Инна, подняв руку, крикнула шоферу:

— Стойте! Дайте сесть!

Машина слегка затормозила, и Лиля, вскочив на подножку, ухватилась за борт. Встречным ветром сдуло легкий газовый шарфик, и он, медленно снижаясь, поплыл по воздуху, пока не опустился на землю. Инна подобрала его и остановилась на дороге, провожая взглядом машину, которая свернула в поле.

Крепко держась за борт, так что ногти впились в дерево, Лиля стояла на подножке. Она стянула с головы шлемофон и напряженно всматривалась туда, где клубился дым. Ветер растрепал ее волосы, бросал пряди в лицо, в глаза. Полуторка подпрыгивала на ухабах, быстро мчась по полю, но Лиле казалось, что машина едет слишком медленно и она не успеет вовремя. Будет поздно. Слишком поздно… И хотя в глубине души она понимала, что не имеет никакого значения, раньше или позже прибудет машина к месту падения самолета, что все равно Леша не мог остаться живым, ей никак не хотелось этому верить…

Спустя несколько минут Лиля, стоя на небольшом холмике, молча смотрела вниз, в углубление, образовавшееся на поле в результате взрыва. Там, в дыму, ходили люди, разбрасывая остатки самолета. Они вытащили из-под дымящихся обломков обгоревшее тело летчика. Лиля узнала Лешу только по орденам.

Его положили на носилки, накрыли белой простыней и быстро внесли в санитарную машину. Врач уселся в кабине и захлопнул дверцу, и машина уехала. А Лиля осталась все на том же холмике, не в силах двинуться с места, уставившись на дымящиеся обломки ЯКа, того самого, в котором всего каких-нибудь десять минут назад сидел Леша. Ей казалось, что увезли не его, что он все еще где-то здесь…

Собралась уезжать и полуторка. Некоторое время все ждали Лилю, но она не замечала. Тогда ее окликнули:

— Литвяк, поедете?

Она отрицательно покачала головой. Заурчал мотор, и полуторка, пошатываясь на неровном поле, тронулась.

Оставшись одна, Лиля опустилась на землю как подкошенная, и слезы, которые она с трудом сдергивала все это время, хлынули из глаз. Закрыв лицо руками и зарывшись головой в траву, она лежала на земле и тихо плакала, всхлипывая.

Вскоре пришла Катя, которую послала сюда Инна. Она медленно обошла вокруг большой дымящейся ямы и остановилась возле Лили. Прежде чем произнести что-нибудь, Катя долго стояла рядом, ожидая, когда Лиля выплачется. Уперев руки в бока, угрюмо насупившись и нахлобучив пилотку почти на самые глаза, словно приготовившись драться с противником не на жизнь, а на смерть, она покусывала губы и смотрела сверху на плачущую Лилю.

— Ну, хватит! Вставай, Лилька… — сказала она наконец. — Чего разнылась? Поплакала, и довольно. Слышь, Лиль, скоро твоя очередь лететь!

Услышав Катин голос, Лиля подняла голову и, часто всхлипывая, села. Приложила к глазам смятый, весь мокрый от слез платочек и снова заплакала.

— Я… я сейчас…

Голос у нее был такой слабый и беспомощный, что от жалости у Кати все внутри перевернулось, она села рядом с ней, обняла, как маленькую девочку, и со вздохом сказала:

— Эх!.. Конечно, жалко Лешку… Что и говорить — парень был настоящий! Мало таких… Только слезами горю не поможешь. Слышь, Лилька!

Она стукнула кулаком по земле и воскликнула:

— Их, гадов, бить надо! Бить! Понимаешь?

Лиля перестала плакать и молча кивнула головой, а Катя вскочила, сжала кулаки и, сощурив полные ненависти глаза, еще раз повторила:

— Бить их надо! Слышь, Лилька, не реви… Вставай! Пойдем.

Подняв заплаканное лицо, Лиля тихо произнесла:

— У него кончились боеприпасы… А я не успела… Понимаешь, не успела…

И опять по щекам ее побежали слезы.

В небе Донбасса шли жестокие бои. Предстояло большое летнее наступление советских войск, в результате которого Южный фронт совместно с соседним Юго-Западным должны были окончательно освободить донбасские земли от врага и двинуться дальше, к Днепру.

Перед наступлением авиация действовала особенно активно. Истребителям приходилось летать непрерывно, часто даже ночью.

Лиля, осунувшаяся, похудевшая, с заострившимися чертами лица, казалось, не знала устали. После гибели Леши она не находила себе места. Земля будто жгла ей ноги. Она постоянно рвалась в воздух. Вернувшись с задания, с нетерпением ждала следующего вылета, чтобы снова поднять свой «ястребок» и встретиться с врагом. Каждый раз, когда Лиля видела черную свастику на борту фашистского самолета, в сердце ее закипала ненависть, и ей казалось, что именно в этом самолете сидит тот летчик, который убил Лешу. К концу июля количество вражеских самолетов, сбитых Лилей, увеличилось до двенадцати.