"Искатель. 1971. Выпуск №1" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА III

Более чем когда-либо смущенный поведением следователя и присутствием адвоката, нетвердым голосом, как бы нащупывая почву, Мегрэ спросил:

— Мне сказали, что вы живете в этом доме уже лет сорок?

Он хотел задобрить ее, доставить ей удовольствие. Но в ответ она злобно взвизгнула:

— Кто же это вам сказал?

В ту минуту, когда Мегрэ подумал, что роли переменились и теперь он обязан отвечать на ее вопросы, старуха заявила:

— Вовсе не сорок, а все пятьдесят лет как я в доме. Я поступила сюда, когда моей бедной хозяйке было всего двадцать лет и она ожидала ребенка — месье Леонара.

Мегрэ быстро сосчитал в уме: старой мадам Ляшом казалось на вид столько же лет, сколько ее мужу, а на самом деле ей всего семьдесят! Как выглядел дом в те времена, когда Катрин, молоденькая служанка, приехавшая прямо из деревни, вошла в него, а ее молодая хозяйка ждала первого ребенка?

Нелепые мысли одолевали Мегрэ. В ту эпоху, наверное, были еще живы родители старого Ляшома… На медной дощечке, прикрепленной к двери, он прочел:

Значит, вскоре после битвы под Ватерлоо. Возможно, что некоторые предметы обстановки до сих пор стоят на тех же местах, скажем, этот диван в стиле ампир. Каким бы он был красивым, если бы его не обили потом кричащим голубым бархатом!

В мраморном камине пылали тогда толстые поленья. Позже были установлены калориферы, которые теперь не работали — то ли из-за экономии, то ли потому, что котел был в неисправности.

Печка просто гипнотизировала его — маленькая круглая печурка из проржавевшего железа. Точно такие печки можно было увидеть в прежние времена на маленьких деревенских полустанках.

Все здесь пришло в упадок, люди так же, как и вещи. Семья и дом, замкнувшись в себе, стали выглядеть хмурыми и враждебными.

Старая Катрин сказала несколько слов, которые лучше, чем все остальные, определили эпоху. Рассказывая о том, каким ребенком был Леонар, она с гордостью воскликнула:

— Это я выкормила его!

Значит, она поступила в этот дом не служанкой, а кормилицей, и Мегрэ невольно посмотрел на ее плоскую грудь, на небрежно висящую черную, грязную юбку. Старуха была грязной. Все здесь было каким-то нечистым, поломанным, изношенным и кое-как самодельно починенным.

Именно потому, что его тревожили все эти мысли, Мегрэ задал глупый вопрос, который молодой следователь Анжело впоследствии, конечно, не преминет повторить своим коллегам:

— И месье Армана вы тоже вскормили?

Ответ последовал мгновенно.

— Откуда, интересно, я взяла бы молоко?

— У Ляшомов есть еще дети?

— Есть. Мадемуазель Вероника.

— Она здесь не живет?

— Да, уже порядочно времени прошло, как она уехала.

— Я полагаю, что сегодня ночью вы ничего, не слышали?

— Ничего.

— В котором, часу обычно вставал Месье Леонар?

— Он встает когда ему вздумается.

— Вы знаете его друзей, его знакомых?

— Я никогда не совала нос в личные дела своих хозяев и вам не советую этим заниматься. Вы сюда пришли, чтобы найти преступника, который убил месье Ляшома, а не для того, чтобы вмешиваться в семейные дела.

Повернувшись к нему спиной, она направилась к двери столовой.

Он чуть было ее не остановил, но зачем? Если нужно будет ее допросить, он это успеет, сделать, когда рядом не будет следователя и адвоката, который смотрит на него, явно торжествуя.

Он, конечно, тока еще бродит в потемках. Но последнее слово все равно останется за ним.

Вызвать ли ему старого Феликса Ляшома и его наполовину парализованную жену? Было бы вполне логично допросить их, но он боялся, что снова произойдет сцена, в которой столь прославленный Мегрэ окажется не на высоте.

Не успела служанка выйти, как он снова зажег свою трубку и направился в холл, откуда досмотрел из окна на длинную лестницу, лежащую поперек тора. Как он и ожидал, адвокат и следователь вошли за ним. Один раз в жизни ему уже пришлось вот так же работать в присутствии свидетеля, внимательно следящего за каждым его поступком и словом, правда, то дело было в тысячу раз менее неприятным. Некий инспектор Пайк из Скотленд-Ярда добился разрешения присутствовать при одном расследовании, чтобы лучше усвоить его методы, и Мегрэ никогда в жизни не чувствовал себя более неловко.

Слишком много людей воображало, что его знаменитые методы представляют собой нечто вроде кулинарных рецептов, установленных раз и навсегда, и что достаточно выполнять их буквально, чтобы добиться успеха.

— Я полагал, что вы намереваетесь допросить Армана Ляшома?

По-видимому, это спросил адвокат. Не будучи вполне уверенным в этом, Мегрэ взглянул на него и отрицательно мотнул головой.

— Нет. Я пройдусь по первому этажу.

— Вы не будете возражать, если я последую за вами?

— Принимая во внимание, что мои коллеги… — это уже сказал следователь.

Мегрэ пожал плечами и начал спускаться по лестнице, разглядывая то, что некогда было прекрасной и элегантной квартирой богатых буржуа.

Внизу он наобум открыл какую-то дверь и обнаружил просторный зал, погруженный в темноту, так как ставни были закрыты. Здесь царствовал запах плесени и затхлости. Он ощупью нашел выключатель. Из десяти лампочек хрустальной, с оборванными гирляндами люстры загорелись только две.

В одном углу стоял рояль, а в другом старинный клавесин, вдоль стен лежали свернутые ковры. В середине комнаты прямо на полу валялись груды старых журналов, бумаги, зеленых канцелярских папок и жестяных коробок из-под печенья.

Если когда-либо в этой комнате играли на рояле и танцевали, то теперь, совершенно очевидно, уже много лет сюда никто не входил. Красный шелк, которым были обиты стены, был разорван в нескольких местах.

Полуоткрытая дверь вела в библиотеку с пустыми полками, на которых кое-где лежали книги в красных обложках — несколько растрепанных томов, похожих на те, которые встречаются на набережной у букинистов.

А где остальные книги? Проданы? Вполне правдоподобно. Мебель тоже распродана, потому что ее нигде не было видно, только в третьей комнате, еще более сырой, чем остальные, стоял бильярд с заплесневевшим сукном.

Голос Мегрэ прозвучал странно и глухо, словно в кладбищенском склепе, когда он сказал, скорее себе самому, чем тем двоим, которые все еще шли следом за ним:

— Я думаю, что кабинеты фирмы находятся по ту сторону арки.

Они прошли под сводами, куда доносились голоса полицейских агентов, которые отгоняли десятка два любопытных, толпившихся около дома.

Наконец, они нашли комнату более обитаемого вида. Это был рабочий кабинет, действительно похожий на кабинет, хотя и старомодный. Стены его были покрыты деревянными панелями и украшены двумя портретами, писанными маслом в прошлом столетии, и фотографиями. Последняя из них, по-видимому, изображала Феликса Ляшома в возрасте пятидесяти-шестидесяти лет. Здесь была представлена вся династия Ляшомов, отсутствовал дока еще портрет Леонара.

Мебель по стилю представляла собой нечто среднее между готикой и ренессансом, такая мебель встречается только в очень старых коммерческих фирмах Парижа. В застекленной витрине были выставлены образцы различного печенья фирмы Ляшом в разнообразной упаковке.

Мегрэ постучал в другую дверь.

— Войдите!

Это снова был кабинет, такой же старомодный, только в нем царил еще больший беспорядок, среди которого, склонившись над толстой книгой, сидел лысый человек лет пятидесяти.

— Я полагаю, что вы и есть бухгалтер?

— Да, я бухгалтер Жюстен Брэм.

— Комиссар Мегрэ.

— Я знаю.

— Месье Анжело — следователь, метр Радель — семейный адвокат Ляшомов.

— Очень приятно.

— Я полагаю, месье Брэм, вы в курсе того, что произошло сегодня ночью?

— Попрошу вас присесть, господа.

Напротив письменного стола бухгалтера стоял еще один стол.

— А это стол Армана Ляшома?

— Да, месье. Фирма Ляшом принадлежит одной семье в течение нескольких поколений, и еще совсем недавно месье Феликс занимал соседний кабинет, который его отец и дед занимали до него.

Брэм был толстым человеком с желтым цветом лица. В открытую дверь был виден еще один кабинет, в котором работали мужчина в серой блузе и машинистка средних лет.

— Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Мегрэ указал на старомодный громоздкий сейф, который, несмотря на свои размеры и тяжесть, не устоял бы даже перед взломщиком-новичком.

— Вы держите наличные деньги в этом сейфе?

Месье Брэм сначала закрыл дверь в соседнюю комнату и, вернувшись с несколько смущенным видом, бросил взгляд на адвоката, как бы спрашивая у него совета.

— О каких наличные деньгах вы говорите? — спросил он наконец одновременно наивно и грубовато.

— У вас имеется штат служащих, следовательно, вам приходится выплачивать им жалованье…

— Увы! Даже слишком часто приходится это делать.

— Но у вас должны быть оборотные средства…

— Они должны были бы у меня быть, господин комиссар! К несчастью, мы уже давно живем ссудами под большие проценты. Вот сегодня утром у меня в этом сейфе находится не больше десяти тысяч франков.[2] И они мне сегодня же утром понадобятся, чтобы расплатиться по одному счету.

— Ваши рабочие и работницы знают о положении фирма?

— Им случается дожидаться жалованья по несколько дней, а порой получать его частями.

— Значит, никому из них не пришла бы в голову мысль ограбить дом?

Услышав такое предположение, месье Брэм беззвучно рассмеялся.

— Безусловно, нет.

— Вашим соседям также известно финансовое положение фирмы?

— Лавочник, мясник, молочник приходят по три, а то и по четыре раза, прежде чем им заплатят…

Было очень неприятно расспрашивать дальше. Это походило на публичное обнажение, и все же это было необходимо.

— У Ляшомов нет личного состояния?

— Никакого.

— Как вы думаете, сколько денег могло быть в бумажнике месье Леонара?

Бухгалтер сделал неопределенный жест.

— Немного. Какая-нибудь мелочь.

— И все же фирма продолжает существовать.

Месье Брэм снова взглянул на адвоката.

— Мне кажется, — вмешался тот, — что следствие все больше и больше интересуется моими клиентами, а не убийцей.

Мегрэ проворчал:

— Вы рассуждаете, как старая Катрин, метр. Как, по-вашему, я найду убийцу, если не буду знать мотивы, которые толкнули его на это? Нас ведь пытаются убедить, что это сделал грабитель…

— Лестница это доказывает…

Комиссар скептически проворчал:

— Конечно! И еще исчезновение бумажника! И тот факт, что до сих пор не найдено оружие…

Мегрэ вел допрос стоя. Остальные также не садились, несмотря на приглашение бухгалтера, который явно устал стоять и все время косился на свое мягкое кресло.

— Скажите, месье Брэм, вам все же удается оплачивать ваших служащих, поскольку они продолжают работать?..

— Каждый раз эти похоже на чудо.

— А откуда появляются эти волшебные деньги?

Бухгалтер начал проявлять признаки волнения.

— Месье Леонар мне их всегда вручал сам.

— Наличными?

Метр Радель сказал вкрадчивым голосом:

— Вы не обязаны отвечать на этот вопрос, месье Брэм.

— Все равно, это… узнают при проверке денежных документов фирмы или подав запрос в банк… Деньги мне обычно вручались в форме чека…

— Вы хотите сказать, что у месье Леонара был личный счет в банке, а не общий с фирмой Ляшом, и что именно с этого счета он снимал нужные суммы, когда необходимость к этому вынуждала?

— Нет. Дело касается мадам Ляшом.

— Матери месье Леонара?

— Нет, мадам Полет.

Наконец-то что-то стало проясняться, и Мегрэ, удовлетворенный, сел.

— Садитесь за ваш стол, месье Брэм. Отвечайте спокойно. С какого времени мадам Полет, как вы ее называете, то есть жена Армана Ляшома, играет роль провидения этого дома?

— С того момента, когда она в него вошла.

— Когда состоялась их свадьба?

— Шесть лет тому назад, два года спустя после смерти мадам Марсель.

— Простите, кто была эта мадам Марсель?

— Жена месье Леонара.

— Итак, значит, шесть лет тому назад Арман Ляшом женился на Полет… Полет, как дальше?

— Полет Зюбер.

— У нее было состояние?

— Очень большое.

— Ее родители живы?

— Ее отец умер пять месяцев назад, она была его единственной дочерью. Что же касается матери, то она ее не знала.

— Кто был Зюбер?

Это имя, несомненно, было знакомо Мегрэ, почему-то ему казалось, что он слышал его в криминальной полиции.

— Фредерик Зюберский, называвший себя Зюбером, торговал кожей.

— У него были какие-то неприятности с полицией, не так ли?

— Налоговый инспектор одно время буквально гонялся за ним. И кое в чем он был замешан во время войны…

Вспомнил! Зюберский, называвший себя Зюбером, одно время пользовался широкой известностью. Он начал свою карьеру с того, что ездил на тележке по деревням и собирал у крестьян необработанные шкуры, затем он обзавелся складом — как раз в Иври, недалеко от дома Ляшомов.

Еще до войны состояние его считалось значительным. К тому времени у него было довольно много грузовиков и многочисленные склады в провинции. Позднее, спустя два-три года после освобождения, ходили слухи, что он сколотил себе огромное состояние во время оккупации, я поговаривали о его скором аресте.

То, что газеты так много писали о нем, можно в большой степени отнести за счет живописности этой фигуры. Зюбер был простак, плохо скроенный, плохо одетый, говорящий по-французски с сильным акцентом, почти безграмотный.

Он ворочал миллионами, некоторые утверждали, что даже миллиардами, и еще поговаривали, что в действительности он лично или через подставных лиц имел монополию на все кожевенное сырье.

Сам Мегрэ не занимался делом Зюбера, оно проходило через финансовый отдел. В конце концов об этом деле перестали говорить, и комиссар не знал, как оно кончилось.

— Отчего умер Зюбер?

— От рака, его оперировали в клинике Сент-Жозеф.

— Если я вас правильно понял, фирма Ляшом продолжает еще кое-как существовать благодаря его деньгам?

— Вступая в брак, мадам Полет принесла значительное приданое…

— Которое она целиком вложила в кондитерскую фабрику Ляшомов?

— В большей или меньшей степени. Скажем, что к ее помощи прибегали каждый раз, когда это было необходимо.

— А затем, когда это приданое было истрачено? Оно ведь выло быстро истрачено?

— Да.

— Так что же предприняли, тогда?

— Мадам Полет отправлялась к своему отцу…

— А он не приезжал сюда сам?

— Я его здесь ни разу не видел. Если он и бывал в доме, то но вечерам, в квартире хозяев, но я в этом не вполне уверен.

— Я, право, не понимаю, господин комиссар, чего вы добиваетесь, — снова запротестовал адвокат.

Следователь же казался весьма заинтересованным, и в его светлых глазах появились лукавые огоньки.

— Я и сам этого не знаю, — признался Мегрэ. — Понимаете, метр, в начале расследования продвигаешься в полной темноте, и поэтому можно идти только ощупью. Итак, Фредерик Зюбер выдал замуж свою единственную дочь за младшего сына Ляшомов, Армана, и дал ей значительное придание. Вы не знаете сумму?

— Я протестую.

Это снова, сказал Радель, который просто не мог усидеть на месте.

— Хорошо. Я не настаиваю. Кондитерские изделия поглотили приданое. Затем периодически Полет посылали к отцу, которого не принимали в доме…

— Месье Брэм этого не говорил.

— Хорошо, я делаю поправку… Которого не принимали или же который не был близким другом семьи… Затем папаша Зюбер выкидывал им подачку.

Вульгарность Мегрэ была выражением протеста против навязанного ему присутствия молодого следователя и адвоката.

— Потом Зюбер скончался. Ляшомы присутствовали при его погребении?

Месье Брэм слабо улыбнулся.

— Это меня не касается…

— А вы сами были на похоронах?

— Нет.

— Я полагаю, что существует свадебный контракт. Такая старая лиса, как Зюбер, не мог бы…

— Они поженились по свадебному контракту, предусматривающему раздельное владение имуществом.

— И Полет Ляшом несколько месяцев назад получила наследство после смерти отца? Так?

— Да, так.

— Таким образом, теперь она оплачивает все расходы? Это к ней надо обращаться, когда в кассе нет денег, а нужно рассчитываться с поставщиками и выдавать жалованье рабочим?

Радель, навязчивый как муха, снова вмешался:

— Я не знаю, куда вас все это приведет…

— Я сам не знаю, метр. Но я также не знаю, куда меня приведет, если я начну разыскивать по всему Парижу настолько глупого грабителя, что он способен влезть в дом, где нет никаких денег, воспользовавшись при этом огромной тяжелой лестницей и разбив окно, в то время как под этим самым окном, на первом этаже, есть застекленная дверь. И все это он проделывает для того, чтобы проникнуть в комнату спящего человека, убить его из оглушительно стреляющего револьвера и завладеть почти пустым бумажником.

— Откуда вы знаете? Может быть, все было совсем иначе.

— Действительно! Мадам Ляшом могла вчера вечером вручить месье Леонару определенную сумму. Но все-таки не надо забывать, что здесь, в кабинете, стоит этот монументальный сейф. Открыть его мог бы ребенок, но к нему даже не прикоснулись! Я должен напомнить, что в момент преступления в доме находилось по меньшей мере шесть человек…

— Случались ограбления еще более загадочные.

— Согласен. Но чтобы проникнуть во двор, в котором находилась лестница, надо было перелезть через ограду высотой три с половиной метра, если я верно заметил. И наконец, в нескольких шагах от комнаты, где раздался выстрел, спали два человека, которые ничего не слышали.

— Дом находится в непосредственной близости от железной дороги, по которой беспрерывно идут поезда.

— Я этого не отрицаю, месье Радель, моя профессия заключается в поисках истины, и я ее ищу. Само ваше присутствие могло бы подсказать мне, что искать эту истину нужно недалеко, ибо редко случается, чтобы родственники убитого вызывали адвоката прежде, чем полиция успеет их допросить. Я задам вам вопрос, на который вы, конечно, не ответите. Арман Ляшом при мне позвонил вам, чтобы вызвать вас сюда. Где вы живете, метр?

— На площади Одеон. В двух шагах отсюда.

— Действительно, вы приехали через десять минут. Вы не проявили особого удивления и задали очень мало вопросов. Можете ли вы утверждать, что вы не были в курсе дела раньше нас? Не было ли вам уже известно, о том, что произошло сегодня ночью?

— Я решительно протестую против…

— Против чего? Как вы сами понимаете, я не обвиняю вас в том, что сегодня ночью вы проникли в этот дом через окно. Я только думаю, не позвонили ли вам первый раз рано утром, чтобы поставить вас в известность о случившемся и спросить вашего совета?

— Я вынужден проявить максимальное самообладание, чтобы в присутствии господина следователя не указать на то, к каким последствиям может привести подобное обвинение.

— Это не обвинение, метр, а простой вопрос. Если вам угодно, вопрос, который я задал самому себе.

Мегрэ был крайне раздражен.

— Что касается вас, месье Брэм, я вам весьма благодарен. Мне, конечно, придется вернуться сюда и задать вам еще несколько вопросов. Господин следователь сам решит, нужно ли опечатать кабинет.

— А вы как считаете?

Анжело предоставлял Мегрэ решать все самому.

— Я не считаю, что это необходимо. После того, что нам сообщил месье Брэм, вряд ли документы и бухгалтерские книги откроют что-либо новое.

Он принялся искать свою шляпу и заметил, что оставил ее наверху.

— Я схожу за вашей шляпой, — предложил бухгалтер.

— Не беспокойтесь.

Подойдя к лестнице, Мегрэ увидел старую Катрин, которая следила за ним, перегнувшись через перила, явно карауля его.

— Вам нужна ваша шляпа?

— Да. Моего инспектора нет наверху?

— Он уже давно ушел. Держите!

Не дожидаясь, когда он поднимется, она бросила ему шляпу и, пока Мегрэ наклонялся за ней, Катрин плюнула вниз.

Адвокат с ними не пошел. Дождь, все такой же унылый и холодный, разогнал толпу любопытных, и перед подъездом осталось лишь несколько зевак, которых удерживал на расстоянии один полицейский. Журналисты каким-то чудом, еще ничего не пронюхали. Две черные служебные машины — следователя и Мегрэ — стояли у края тротуара.

— Вы возвращаетесь на набережную Орфевр? — спросил следователь, открывая дверцу своего автомобиля.

— Еще не решил. Я подожду Жанвье, он где-то здесь поблизости.

— Зачем вам его ждать?

— Потому что я сам не вожу машину, — простодушно ответил Мегрэ.

— Может быть, я вас подвезу?

— Спасибо. Я предпочитаю подождать и немножко подышать воздухом этого района.

Он предвидел, что следователь по дороге начнет задавать различные вопросы, станет возражать, давать советы, призывать к осторожности и сдержанности.

— Я просил бы вас, господин комиссар, позвонить мне около двенадцати и вообще держать меня в курсе событий. Я намерен тщательно следить за этим делом.

— Я понял вас. До свидания, господин следователь.

Любопытные разглядывали их. Женщина, которая куталась в черную шаль. Вполголоса сказала своей соседке:

— Посмотри, это знаменитый Мегрэ.

— А молодой?

— Не знаю.

Мегрэ, подняв воротник, зашагал по тротуару. Он прошел метров пятьдесят и увидел Жанвье, который делал ему знаки, стоя в дверях бистро под вывеской «Для приятелей с набережной». В бистро никого не было, кроме хозяйки за стойкой. Эта толстая растрепанная женщина все время заглядывала в раскрытую дверь кухни, следя за кастрюлей, стоящей на плите: и распространяющей сильный залах жареного лука.

— Что будете пить, патрон? Я уже выпил стакан грога. В такую погоду легко подцепить грипп.

Мегрэ тоже заказал грог.

— Ты что-нибудь нашел?

— Пока ничего. Уходя, я опечатал двери спальни.

— Ты звонил доктору Полю?

— Он еще не кончил вскрытие. Правда, один из его ассистентов сказал, что в желудке найдено известное количество алкоголя. Они должны установить его количество и в крови.

— Больше ничего?

— Они извлекли пулю, пошлют ее на экспертизу. По мнению доктора, это очень маленький калибр. По-видимому, 6,35. А что вы сами обо всем этом думаете, патрон?

Хозяйка бистро вышла на кухню и теперь помешивала в кастрюле огромной деревянной ложкой.

— Я предпочитаю другое дело…

— Например, Каноника?

— Да. Такие, как он, по крайней мере не убивают.

— Вы не очень-то верите в их историю с ограблением.

— Конечно, не верю.

— Я тоже. Эксперты, как ни старались, не нашли никаких отпечатков ни на окне, ни на приставной лестнице.

— Убийца мог быть в перчатках.

— Я осмотрел верхнюю часть стены.

— Ну и что?

— Весь край утыкан осколками бутылочного стекла. В одном месте, недалеко от дома, они раздавлены. Я велел сделать снимки.

— Для чего?

— Вы знаете, что грабители этого сорта обычно тщательно подготавливаются к делу. Если они знают, что край стены утыкан осколками, то запасаются старым мешком или доской. Они и стекла выдавливают аккуратно. Здесь же стекло разбито в порошок, как будто молотком.

— Ты спрашивал соседей?

— Они ничего не слышали. Все повторяют одно и то же: поезда так адски грохочут, что нужны годы, чтобы к этому привыкнуть. Так как я заметил, что на окнах второго и третьего этажа нет ставен, я порасспросил речников, вон с той баржи, видите, ее сейчас разгружают. Хотел узнать, может, кто, из них видел свет в окнах после полуночи. Но, как я и думал, все они спали. Эти люди рано ложатся спать и встают очень рано. Однако жена речника сообщила мне одну подробность, довольно занятную. Сегодня ночью рядом с ними стояла на причале бельгийская баржа, она ушла рано утром. Эта баржа называется «Нотр-Дам», она ушла на мукомольный завод в Корбэй. Вчера на ней праздновали день рождения хозяина. Люди с другой баржи, тоже бельгийской, которая стояла выше по течению, провели часть ночи на борту «Нотр-Дам». Среди них находился какой-то тип с аккордеоном.

— Ты узнал название другой баржи?

— Нет. По словам женщины, она тоже ушла утром.

Мегрэ подозвал хозяйку и расплатился за два грога.

— Куда теперь направимся? — спросил Жанвье.

— Объедем сначала вокруг квартала. Мне бы хотелось кое-что отыскать.

Маленькая черная машина прошла всего несколько сот метров по соседним улицам.

— Стой! Это здесь.

Они увидели длинную стену, незамощенный двор, деревянные кирпичные строения с отверстиями, как в сушильнях для табака. Над воротами было написано:

А ниже более свежей, агрессивно-желтой краской добавлено:

Жанвье, который был не в курсе дела, не снимал ногу со сцепления.

— Дойная корова Ляшомов вот уже шесть лет, — пробурчал Мегрэ. — Потом объясню.

— Вас подождать?

— Конечно. Это займет несколько минут.

Он легко нашел здание конторы, так как это слово крупными буквами было написано на дверях самого маленького строения, скорее барака. Внутри, около печки, похожей на ту, которая когда-то стояла в кабинете Мегрэ, сидела машинистка и энергично стучала на машинке.

— Месье Гиршфельд у себя?

— Нет. Он на бойне. Вы по какому вопросу?

Мегрэ показал свой служебный значок.

— Вы служили в этой фирме при жизни месье Зюбера?

— Нет. Я начала работать у месье Гиршфельда.

— Когда месье Зюбер передал свое дело?

— Немногим более года тому назад, когда он ложился в клинику.

— Вы его знали?

— Да. Акт продажи печатала я.

— Он был очень стар?

— Трудно было определить его возраст, он был уже давно болен и страшно исхудал. Костюм на нем буквально болтался, а лицо было таким бледным, как вон та стена.

— Вы когда-нибудь видели его дочь?

— Нет. Я о ней только слышала.

— При каких обстоятельствах?

— Когда обсуждали условия продажи, было ясно, что месье Зюбер не обольщался на счет состояния своего здоровья. Он знал, что ему осталось жить всего несколько месяцев, самое большее — год. Врач ему об этом прямо сказал. Вот почему формально он предпочел дарственную запись, оставив себе только необходимую сумму для оплаты клиники и врачей. Это помогло избежать огромных расходов по налогу на наследство.

— Вы можете назвать цифру?

— Вы спрашиваете о сумме, которую заплатил ему месье Гиршфельд?

Мегрэ кивнул в знак согласия.

— Об этом так много говорили в деловых кругах, что я не буду нескромной, если скажу вам… триста…

— Триста чего?

— Миллионов, конечно!

Мегрэ невольно оглянулся на эту убогую контору, грязный двор, полуразвалившиеся постройки, от которых исходил тошнотворный запах.

— Месье Гиршфельд уплатил всю сумму наличными?

Она снисходительно улыбнулась.

— Никто никогда не выплачивает подобную сумму наличными. Он выплатил только часть — не могу точно сказать сколько, — но вы можете спросить у него сами. Остальная сумма распределена на десять лет…

— Все предназначено дочери Зюбера?

— Да. Мадам Арман Ляшом. Если вы хотите поговорить с месье Гиршфельдом, он обычно возвращается с бойни к половине двенадцатого, кроме тех дней, когда он завтракает в Виетт.

Жанвье с любопытством посмотрел на подавленного и задумчивого Мегрэ, когда тот остановился около машины на краю тротуара и, низко опустив голову, начал набивать трубку.

— Чувствуешь, какой запах?

— Просто воняет, патрон.

— Видишь этот двор и бараки?

Жанвье молча ожидал продолжения.

— Так вот, малыш, все это стоит триста миллионов! И знаешь, кто их унаследовал?

Он сел в машину и захлопнул дверцу.

— Полет Ляшом! А теперь прямо в управление!

Он молчал всю дорогу и так же молча вошел в свой кабинет в сопровождении неизменного Жанвье.