"Сердце Ангела" - читать интересную книгу автора (Хортсберг Вильям)

Глава пятая

Снаружи сгущались сумерки, голые деревья во дворе превратились в смутные силуэты на фоне кобальтового неба. Я непрерывно курил, оскверняя окурками девственно чистую пепельницу. Около семи дом высветили лучи фар и погасли. Я ожидал услышать шаги доктора на крыльце, но не уловил ни звука, пока в замке не повернулся ключ.

Фаулер включил верхнюю лампу, и прямоугольник света пронзил темноту гостиной, высвечивая мои ноги до колен. Я затаил дыхание, опасаясь, что он почувствует запах дыма. Но ошибся. Доктор положил пальто на перила и прошаркал на кухню. Когда он включил свет, я направился следом, через столовую.

Кажется, доктор Фаулер не заметил моего «дипломата» на столе. Он открыл дверцу холодильника и наклонился, роясь внутри. Некоторое время я наблюдал за ним, опершись плечом о резной, изогнутый в виде арки косяк на выходе из столовой, а потом спросил:

— Самое время для вечерней дозы?

Он резко повернулся, обеими руками прижимая к груди пакет с молоком.

— Как вы сюда попали?

— Через щель в почтовом ящике. Почему бы нам не посидеть и не выпить молока за приятным, долгим разговором?

— Вы не из НИЗа. Кто вы?

— Меня зовут Энджел. Я частный сыщик.

Я выдвинул из-за стола один из кухонных стульев, и он устало сел, по-прежнему сжимая пакет, будто молоко было последним его достоянием.

— Проникновение в чужую квартиру — серьезное преступление, — сообщил он. — Надеюсь, вам ясно, что вы потеряете лицензию, если я вызову полицию?

Я сел на стул верхом и сложил руки на изогнутой спинке.

— Мы оба знаем, что полицию вы не вызовете. Неприятностей не оберешься, если они отыщут склад наркотика в холодильнике.

— Я врач. Хранить дома фармацевтические средства не противоречит правилам.

— Бросьте, док, я видел, как ваши «машинки» варятся в ванной. Вы давно на игле?

— Я… Я не наркоман! И не потерплю постороннего вмешательства в личную жизнь! Меня мучает ревматоидный артрит. Когда боль становится нестерпимой, я изредка применяю слабый обезболивающий наркотик. Теперь будьте любезны убраться отсюда, или я действительно вызову полицию.

— Валяйте. Могу даже набрать номер. Они с удовольствием подвергнут вас специальному тесту.

Доктор Фаулер обмяк на стуле; его мешковатый костюм, казалось, вдруг стал ему слишком велик.

— Чего вы от меня хотите? — Он оттолкнул пакет с молоком в сторону и оперся подбородком о ладони.

— Того же, из-за чего я приходил в клинику. Информации о Джонатане Либлинге.

— Я рассказал все, что знал.

— Перестаньте валять дурака, док. Ни в какую больницу для ветеранов Либлинга не переводили. Я звонил в Олбани. Не слишком умно с вашей стороны пытаться отделаться такой дешевкой. — Вытряхнув сигарету из пачки, я сунул ее в рот, но не закурил. — Вторая ваша ошибка — в том, что вы сделали запись о переводе на карточке Либлинга шариковой ручкой. В сорок пятом году о них маловато знали.

Доктор Фаулер застонал и, стиснув голову руками, опустил ее на стол.

— Все кончено. Я так и знал. Сразу понял — после прихода того посетителя. Пятнадцать лет не было ни одного посетителя, ни одного!

— Похоже, парень пользовался успехом, — заметил я, крутанув колесико своей «Зиппо», и сунул кончик сигареты в пламя. — Где он сейчас?

— Понятия не имею. — Фаулер выпрямился. Кажется, этот разговор отнял у него все силы. — Я никогда не видел этого пациента после войны.

— Но, доктор, ведь он куда-то отправился?

— Не знаю. Как-то ночью, давным-давно, за ним пришли какие-то люди. Он сел вместе с ними в машину, и они уехали. Больше я его не видел.

— В машину? Мне казалось, он был совершенно невменяем.

Доктор моргнул и потер глаза.

— К нам он прибыл в коме. Но уже через месяц встал на ноги и чувствовал себя неплохо. Лечение дало отличные результаты. Днем мы играли с ним в теннис.

— Значит, он уехал нормальным?

— Нормальным? Это гадкое слово, «нормальный». Абсолютно ни о чем не говорит. — Нервные пальцы Фаулера сжались в кулаки на выцветшей клеенке. На левой руке у него блестела золотая «печатка» с пятиконечной звездой. — Что же касается вашего вопроса… — Либлинг не был похож на нас с вами. Придя в себя и вновь обретя речь и зрение, он по-прежнему страдал от острой амнезии.

— То есть, от потери памяти?

— Совершенно верно. Он понятия не имел, кто он и откуда появился. Даже собственное имя ничего для него не значило. Он уверял, будто он — кто-то другой и когда-нибудь вспомнит все. Я сказал, что он уехал с друзьями, но мне пришлось поверить этим людям на слово. Джонатан Либлинг не узнал их. Для него они были чужими.

— Расскажите об этих друзьях поподробней. Кто они? Как их звали?

Доктор закрыл глаза и прижал дрожащие пальцы к вискам.

— Это было так давно. Я постарался выбросить все из памяти.

— Только не пугайте меня еще и своей амнезией, док.

— Их было двое, — медленно произнес он, и слова словно приходили издалека, просеиваясь сквозь сито сожаления. — Мужчина и женщина. О женщине не могу сказать ничего: было темно, и она оставалась в машине. В общем, раньше я ее не видел. Мужчину я знал, встречал его несколько раз. Именно он выполнил все формальности.

— Как его звали?

— Он назвался Эдвардом Келли. Проверить я не мог. Я записал это имя в свою черную книжечку.

— А что за формальности? В чем дело?

— Деньги! — Доктор выплюнул это слово, будто кусок гнилого мяса. — У каждого человека есть своя цена. Я не исключение. Однажды этот парень Келли пришел ко мне и предложил деньги…

— Сколько?

— Двадцать пять тысяч долларов. Может, сейчас эта сумма не кажется огромной, но во время войны о большей я и мечтать не смел.

— Ну, и в наши дни с такой суммой можно воплотить кое-какие мечты, — заметил я. — И что Келли хотел от вас?

— Вы и сами догадываетесь: выпустить Джонатана Либлинга, не оставляя записи в медкарте. Уничтожить все свидетельства о его выздоровлении. И, самое главное, мне следовало делать вид, будто он все еще числится пациентом в «Эмме Харвест».

— Именно так вы и делали?

— Это оказалось несложным. У Либлинга не было посетителей, кроме Келли и его театрального агента… или менеджера, не помню точно.

— А как звали этого агента?

— Фамилия, кажется, Вагнер, имени не помню.

— Он был заодно с Келли?

— Насколько я знаю, нет. Я никогда не видел их вместе, и похоже, он не знал, что Либлинг исчез. Он звонил раз в год или чаще, чтобы спросить, не пошел ли пациент на поправку, но сам никогда не приезжал. А потом звонить перестал.

— А как же клиника? Администрация не заподозрила, что у них пропал пациент?

— С какой стати? Я постоянно делал записи в его карточку, неделю за неделей, а каждый месяц от доверенного Либлинга приходил чек для покрытия расходов. Если по счетам уплачено, никто не проявляет излишнего любопытства. Я выдумал какую-то историю, чтобы медсестры не распускали языки. Да у них и без меня достаточно хлопот с прочими пациентами: В общем никто никогда Джонни не посещал. Все, что мне нужно было делать, — это заполнять официальный запрос, приходивший раз в полгода, день в день, от адвокатской конторы в Нью-Йорке.

— «Макинтош, Уайнсэп и Спай»?

— Именно. — Фаулер поднял измученные глаза и встретил мой взгляд. — Деньги я не себе брал, так и знайте. Тогда еще была жива моя жена, Элис. У нее обнаружили рак, нужна была операция, которую мы не могли себе позволить. Деньги пошли на эту операцию и на поездку на Багамы, но она все равно умерла. Меньше, чем через год. Боль деньгами не откупишь. Будь это все деньги на свете.

— Расскажите еще о Джонатане Либлинге.

— Что вы хотите узнать?

— Что угодно, всякие мелочи. Его привычки, причуды, какую он предпочитал яичницу. Какого цвета у него были глаза?

— Я уже не помню.

— Расскажите все, что помните. Начните с внешних примет.

— Это невозможно, я понятия не имею, как он выглядел.

— Док, перестаньте меня дурачить. — Я наклонился вперед и пустил струю дыма в его водянистые глаза.

— Я говорю правду, — доктор закашлялся. — Молодой Либлинг приехал к нам после радикальной операции по восстановлению лица.

— Пластическая хирургия?

— Да. Лицо у него все время было под бинтами. Я никогда не делал ему перевязку и поэтому лица ни разу не видел.

— Я знаю, почему они называют это «пластической хирургией», — вздохнул я, ощупывая собственный, смахивающий на картофелину нос.

Доктор впился в меня профессиональным взглядом.

— Воск?

— Военный сувенир. Года два он выглядел прекрасно. У парня, на которого я работал, был летний дом на побережье Джерси в Барнегате. Однажды в августе я заснул на пляже, а когда проснулся — он расплавился изнутри.

— Теперь воск для подобной операции не используют.

— Мне так и сказали. — Я встал и оперся о стол. — Теперь выкладывайте все, что знаете об Эдварде Келли.

— Это было давно, — протянул доктор, — а люди меняются.

— Как давно, док? Когда Либлинг уехал из клиники? — В сорок третьем или сорок четвертом. Во время войны. Точнее мне не вспомнить.

— У вас снова приступ амнезии?

— Прошло больше пятнадцати лет, что вам еще нужно?!

— Правду, док. — Я начал терять терпение.

— Я и говорю правду, насколько могу ее припомнить.

— Как выглядел Эдвард Келли? — прорычал я.

— Тогда он был молодым человеком, лет тридцати пяти. В любом случае, сейчас ему за пятьдесят.

— Док, вы меня задерживаете.

— Я встречался с ним всего три раза.

— Док! — Я хватил его за узел галстука, зажав между указательным и большим пальцами. Не слишком крепкая хватка, но, когда я поднял руку, Фаулер подскочил с легкостью пустого кукурузного початка. — Побереги здоровье, док, не заставляй выбивать из тебя правду.

— Я рассказал все, что знал.

— Почему ты покрываешь Келли?

— Никого я не покрываю! Я почти не знал его, я…

— Не будь ты старым пердуном, я расколол бы тебя, как пустой орех. — Он попытался было вырваться, но я затянул узел галстука чуть сильнее. — Ну к чему такие мучения, когда все можно сделать гораздо спокойней? — В налитых кровью глазах Фаулера застыл неприкрытый ужас. — А ты уже в холодном поту, док. Видно, ждешь не дождешься, когда я исчезну, чтобы взяться за свои отраву в холодильнике?

— Каждому нужно что-то, помогающее забыть, — прошептал он.

— А я не хочу, чтобы ты забывал. Хочу, чтобы вспомнил. — Я взял его за руку и повел прочь из кухни. — Вот почему мы сейчас пойдем наверх, в твою комнату, где ты полежишь и подумаешь как следует, пока я схожу куда-нибудь перекусить.

— Что еще вам нужно? У Келли были темные полосы и тонкие усы, под стать Кларку Гейблу.

— Этого маловато, док. — Я силой втащил его по лестнице за воротник твидового пиджака. — Два часика хорошей ломки поможет тебе освежить память.

— Он всегда дорого одевался, — с мольбой простонал Фаулер. — Строгие костюмы, ничего яркого.

Я втолкнул его в узкую дверь спартанской спальни и повалил на кровать.

— Подумай как следует, док.

— У него были отличные зубы, очаровательная улыбка. Пожалуйста, не уходите…

Я закрыл за собой дверь и повернул длинный ключ в замке. Такими ключами пользовалась моя бабушка, запирая свои секреты. Я опустил ключ в карман и, посвистывая, спустился по лестнице.